***
Сначала он просто перестал завтракать — кусок в горло не лез. Старался уменьшать обеденные порции, давил ощущение голода, запивая его водой, но помогало плохо. Со временем это сосущее чувство под ложечкой стало чем-то приятным, постоянным, и, как ни странно, это радовало Питера. Ему казалось, что он движется по правильному пути. Постепенно он исключил из рациона мясо и картофель, смотреть не мог на шоколадки в автоматах и чипсы. Пытался полностью отказаться от сладкого, но поначалу страшно ломало, буквально сводило челюсть, так хотелось съесть какую-нибудь конфету или засунуть себе в рот целую чайную ложку сахара. На замену целому обеду пришла жвачка, он мог тянуть её до самого ужина, жуя склизкую безвкусную массу, только чтобы показать окружающим, что он ест. Но никто не обращал внимания, им было не до него. Тони залечивал раны, физические и душевные, спрятавшись ото всех в своей мастерской, и Питер как никогда чувствовал себя одиноко. Ему снился Танос, его улыбка и то, как он смотрит на них, сверху вниз, как на букашек. Его оскал и жуткий голос, неимоверная сила и злость. И Питер в ужасе просыпался по ночам, и ему так хотелось поговорить об этом, но было не с кем. От недоедания и недосыпа у него всё чаще кружилась голова, и Питер стал замечать, что ходит, опираясь на стену. Постепенно он перешёл на овощи и фрукты, даже придумал себе оправдание, мол, он стал вегетарианцем. Но никто не спрашивал, и он хранил в себе невысказанные слова, жуя пресные листья салата и запивая их зелёным чаем без сахара, что по вкусу напоминал ослиную мочу. От голода он перестал спать. Зато кошмары снились реже. Однажды Питер встал посреди ночи и отыскал в спортзале на базе весы. Почему-то результат ему не понравился, и он долго простоял перед зеркалом абсолютно обнажённый, пытаясь понять, что сделал не так. Превозмогая бессилие по утрам, он вставал с кровати и шёл бегать. Бегал до потери пульса, чуть ли не крича, когда мышцы в ногах горели синим пламенем и казалось — вот сейчас упаду. От каждого движения кружилась голова и боль в желудке была практически невыносимой, но это так хорошо отвлекало от того, что творится у него в душе. А потом Тони, наконец, вышел из своей мастерской, какой-то странно жизнерадостный, и Питеру сначала показалось, что он под чем-то или просто пьяный. Потому что не может человек после смерти своей невесты выглядеть таким спокойным. Питеру хотелось обнять его и, наконец, вздохнуть и съесть что-нибудь вредное, но такое вкусное, и одновременно хотелось ударить Старка по лицу и закричать на общий кафетерий: — Почему ты меня бросил, когда я так в тебе нуждался?! Ни того, ни другого он, конечно же, не сделал. Иногда Питер боялся, что Тони заметит в нём изменения. Его худобу и висящую не по размеру одежду. Заметит, что тот перестал завтракать и редко ходит на обеды, а если и ужинает, то жрёт всякую траву. Что каждый день ходит в спортзал и тягает железо, что бегает до изнеможения, что часто не может встать со стула, потому что от резкого подъёма кружится голова. И несмотря на то, что они стали чаще проводить время вместе и Питер мог бы открыться ему, наконец, рассказать о том, что его гложет, он наоборот стал отдаляться. Боялся, что Тони разоблачит его. А Питеру не хотелось, чтобы Старк ворковал над ним, причитал, мол, до чего ты себя довёл. Что ты творишь, немедленно начни есть, перестань себя убивать. Ему было стыдно, что он себя калечит, что с каждым днём теряет всё больше веса, что без одежды стал похож на скелет и даже в жару мёрзнет от каждого дуновения ветерка. Однажды Питер заставил себя взять в кафетерии целый стейк, но съесть его так и не смог. Весь вечер тыкал в него вилкой, смотря, как из него вытекает сок, вдыхал запах жареного мяса, облизывал испачканную вилку, а потом выкинул еду в мусорку. Если бы его спросили, зачем он это делает, Питер ответить бы не смог. Он и сам не знал. Он никогда не был толстым и никогда целенаправленно не худел, чтобы выглядеть красиво. Он смотрел на себя в зеркало и понимал, что выглядит ужасно: бледный, немощный, чисто скелет, обтянутый кожей. Даже мышцы, будто бы отлитые из стали, перестали так чётко выделяться на руках и животе. Он почти высох. Но остановиться уже было невозможно. От тренировок ему становилось только хуже, но он продолжал наматывать километры, останавливаясь каждые метров сто, чтобы только отдышаться. Чувство голода стало таким привычным, что Питер перестал его замечать. Уже от взгляда на еду начинало подташнивать, и он обходился двумя-тремя яблоками в день. В кафетерии его не видели уже несколько недель. Питер и сам не понимал, как он вообще ещё жив.***
Всё немного поменялось, когда Тони увёз всех на свой частный остров. Там от него было уже не спрятаться. Он стал настойчивее и, по всей видимости, отчуждённость Питера начинала его напрягать. Старк будто излечился от своей хандры и теперь пытался вытащить его из этого омута, но Паркеру это уже было не нужно. Иногда ему хотелось злорадно рассмеяться Тони в лицо и спросить, где же он был, когда Питеру действительно нужна была помощь. К новым условиям приходилось подстраиваться. Надо было делать вид, что он действительно ест, чтобы только не вызывать подозрений. Он брал полные тарелки еды в свою комнату, а потом выбрасывал всё либо в мусорное ведро, либо смывал в туалет, а иногда собирал всё в пакеты и уже на прогулке выбрасывал в урны, чтобы уж точно никто не заметил. Иногда его заставляли оставаться на ужин и трапезничать вчетвером, а иногда даже всем оставшимся составом. Вчетвером было сложнее. Наташа чуть ли не коршуном следила за чистотой его тарелки, да и Тони мог заметить, что что-то не так. И Питеру приходилось почти без умолку болтать, активно царапая вилкой и ножом по посуде. Он в крошку измельчал всё содержимое, будь то картофель, курица или даже горошек. То и дело перемешивал получившуюся жижу, продолжая трещать, тащил ложку ко рту и продолжал говорить-говорить-говорить, а потом сообщал всем, что наелся. Складывал тарелки в раковину, иногда даже мыл, чтобы скрыть следы преступления и чуть ли не сбегал. Бывало, приходилось прятать еду в рукава, чтобы только никто не заметил, что он не ест. А когда всё же демонстративно клал еду в рот, то никогда не глотал — прятал за щёку, а потом, оставшись один, выплёвывал. Иногда приходилось прятать еду в укромных уголках. Чаще всего он про них забывал — память стала ни к чёрту. Пару раз даже приходилось вызывать рвоту: один раз он действительно поужинал как обычный человек. А один раз он всю ночь проворочался в кровати, ощущая, что его пустой желудок всё же полон, хотя на ночь он съел всего лишь четвертинку яблока. После этого Питер долго сидел на полу, прижавшись вспотевшим лбом к холодному кафелю и тяжело дышал. Было мерзко и противно, и он ненавидел себя за то, что с собой сотворил. Ему хотелось вернуться к началу, перестать считать в уме чёртовы калории, хотелось стать обычным Питером Паркером без бзиков на еду и спорт. Но тело уже отторгало всё то, что Питер ел. И он понимал: ещё чуть-чуть и он умрёт.***
Тони не знал, как подступиться, с какой стороны подойти. Можно было бы сделать это резко и внезапно, застать Питера врасплох, когда он, например, будет переодеваться. Указать, буквально ткнуть носом в проблему. Можно было бы напугать его, показать фото истощённых моделей, рассказать о том, что многие из них уже мертвы. Посадить его за стол и насильно заставить есть. Вдолбить в голову нормы, прочистить засорившиеся мозги. Но Тони прекрасно понимал, что делать так нельзя. Это слишком грубо и агрессивно, такое поведение только заставит Питера закрыться в себе, травмирует ещё сильнее. Стоило быть мягче и мудрее, надо было стать поддержкой и опорой ему, не давить и не ломать. Но Старк просто представить не мог, с чего начать. Надо было вывести парнишку на разговор, но он боялся его спугнуть как птичку. Одно неверное движение — станет только хуже. Первая мысль была тащить Питера к доктору, там-то ему точно помогут. Но Наташа была категорична: если он сам не захочет, то лечение только усугубит болезнь. У Тони сердце в груди замирало всякий раз, когда он видел изнемождённого после пробежек Питера. Теперь-то он замечал его бледность и сине-фиолетовые круги под глазами, казалось, ему тяжело даже моргать, хотя он как-то находил в себе силы тренироваться. Когда Питер жадно вгрызался в яблоко, Старк почти скрипел зубами, так хотелось заставить съесть его что-нибудь посущественней. Но он боялся, что даже если просто предложит ему шоколадный батончик, Питер отреагирует на это не совсем адекватно. Тони так боялся сделать неправильный шаг, что начал терять время. Они с Наташей долго обсуждали тактику своего поведения, но в итоге так ни к чему и не пришли. Оба понимали, что стоит мягко указать Питеру на его проблему, а потом ждать, пока он сам к ним не придёт. Было ли это правильно, Тони не знал. У него больно щемило сердце, когда он понимал, что не заметил болезни, что упустил момент.***
— И не тяжело тебе? — Наташа улыбнулась. Получилось, наверное, не очень, но ей вполне хватало опыта сохранять самообладание даже в таких случаях. Питер упражнялся с гантелями, и их вес явно был ему не под силу. Возможно пару месяцев назад — да, но не сейчас. — Всё… в порядке, — прохрипел Паркер, с трудом поднимая тяжеленные железяки. И пусть на нём была кофта с широкими длинными рукавами, Нат всё равно видела, как трясутся его руки, когда он пытается их поднять. Она отыскала взглядом напольные весы, оказавшиеся с запоминанием веса. И просмотрела изменения за последние недели. Результат её, честно говоря, ошеломил. Она не сразу поняла, что в зале воцарилась тишина, она больше не слышала тяжёлой одышки Питера. Наташа обернулась, и ей пришлось встать. Питер смотрел на неё недобро, будто она нарушила его покой, вторглась в личное пространство. Наташа знала о том, что он обладает нечеловеческой силой и килограммов десять назад он вполне мог бы без усилий швырнуть в неё самой тяжелой гантелей. Но она видела, с каким трудом ему даются даже обычные шаги, поэтому беспокоиться ей было не о чем. Но этот яростный взгляд, поджатые губы… Наташа предпочла бы, чтобы рядом оказался Тони. — Я просто хочу помочь. — Мне не нужна ничья помощь. Со мной всё в порядке. — Ты просто не видишь себя со стороны, — Нат пыталась говорить мягко и спокойно, но тело было напряжённо, готовое в любой момент отпрыгнуть или защититься. — Со мной всё нормально. Я не знаю, чей это вес. Я никогда на этих весах не взвешивался. — Хорошо, — Наташа поймала себя на мысли, что говорит с Питером, как с сумасшедшим. — Я просто хотела сказать, что мы уже в курсе. Мы заметили. Поэтому можешь не скрываться. Незачем, если мы всё знаем. Питер опустил взгляд и прижал к груди руки, ему так не хотелось, чтобы кто-то заметил. Он не этого хотел, всё должно было оставаться в тайне. Он не сможет оправдаться, если человек перед ним будет знать о нём всё. — Даже мистер Старк? — А ты бы не хотел, чтобы он знал? — Я… — Питер вдруг задумался. Наташа присела, показывая, что она не опасна, будто пыталась казаться менее обличающей. А хотел бы Питер, чтобы он заметил его проблему и, наконец-то, уделил ему внимание? — Наверное, я хотел этого раньше. — Раньше? — В самом начале. Когда это всё только началось. Но сейчас уже нет. Сейчас всё слишком далеко зашло, и я не хочу, чтобы Тони видел мои слабости. Только не он. Да и не ты! Никто не должен был заметить! — Питер покачал головой. Ему было дурно, с него будто сняли кожу и теперь пристально разглядывали, а ему совсем не хотелось, чтобы кто-то знал его секреты. — Питер, — его плеча коснулись, — тебе нужна помощь. Ты только что сказал, что всё зашло слишком далеко. Это значит, ты понимаешь, что у тебя проблемы. Это хорошо. — Но у меня нет проблем! — Питер резко вскочил, сбрасывая руку Наташи, и у него резко закружилась голова и потемнело в глазах. Он старался сфокусировать взгляд на женском лице, но чёрные точки мелькали перед самым носом, и Питер вцепился в стоящий рядом тренажёр. — Я нормальный! Нормальный. Чем сильнее он пытался убедить в этом Наташу, тем яснее становилось для него, что он лжёт. Питер понимал, что болен, что с ним не всё в порядке. Что его гложет изнутри самая настоящая боль и она поглощает его, но признать это перед другими было почти нереально. Он не хотел, чтобы его считали слабым. — Я не болен! Я ем, ты просто этого не видела. Мне просто не хочется есть на глазах у всех, я ем у себя в комнате. И по ночам, когда все спят. — Питер… — Не лезь мне в душу! Ты ничего обо мне не знаешь, — грубить Наташе, которая ни разу за это время не повысила на него голос, не хотелось. Но его разоблачили, и страх буквально затуманил разум. — Мне ничего от тебя не нужно. Наташа ощутила, как по спине проходит холодок, когда Питер взглянул на неё через плечо. Что-то одновременно злобное читалось в его взгляде и печальное, словно крик о помощи. «Отрицание — это нормально», — подумалось ей тоскливо. — Когда будешь готов — приходи, я выслушаю. Выслушает и Тони, если ты захочешь прийти именно к нему. Но дверь спортзала уже громко хлопнула.