Demons don't cry

Чимину больно. Первое, что он чувствует с вернувшимся сознанием, ужасная, давящая боль. Чимин хрипит и пытается пошевелиться. Движениям ничего не мешает, но голова налита свинцом, отчего всё получается сбитыми и тяжелыми рывками, отдающими болезненной пульсацией по всему телу. Пак аккуратно поворачивает голову и медленно распахивает глаза. Темно. Не так, что не видно ничего, но в помещении темно. Чимин пытается понять, где он, но то, что не дома, это точно. Слишком темно для небес, слишком похоже на… О нет. Чимин подскакивает, затыкая себе рот ладошкой и глуша в ней стон боли, и вертит головой, всматриваясь в предметы в комнате. Он лежит на кровати, приятной и мягкой на первый взгляд, но Чимин даже при отсутствии света видит её чёрное шелковистое покрывало, нервно сглатывая. Это может быть просто дом каких-то людей. Это ни о чём не говорит. Чимин хочет встать, но за дверью слышатся шаги, а в том, что Чимин сможет убежать или хотя бы просто встать и не упасть тут же, он очень сомневается. Переместиться домой ему явно не хватит сил, а если его опасения окажутся верны, то это будет сделать вдвойне непросто. Спрятаться в незнакомой комнате, когда ты едва можешь двигаться, тоже не выйдет. Чимин панически пытается придумать, что ему делать, как дверь резко распахивается, заставляя вздрогнуть от страха и неожиданности. Чонгук смотрит на него с интересом и неприкрытым величием, а Чимин всё больше чувствует, как ситуация оборачивается с каждой секундой против него всё больше, а бывший страх заменяется болезненным ожиданием. Чонгук не может зайти просто так, чтобы спросить, как у него дела, например, ему что-то нужно от Чимина всегда. И Пак лишь надеется, что это не причинит ему слишком много боли, пока он совсем не в состоянии дать сдачи. — Ты меня чем-то накачал, пока я спал. — Ты прав. — Зачем, Чонгук? — Потому что я обожаю твою беспомощность. Хочу, чтобы ты просил меня быть с тобой мягче, малыш, хочу слышать твои молитвы о спасении и эти глупые фразочки, что тебя заберут из моего дома. — Ты бредишь, Чонгук. — Ты снова совершенно прав, — демон хмыкает и подходит к парню, нависая над ним грозной тучей, неожиданно для Пака дотрагиваясь ладонью до его щеки. — Я брежу своей властью над тобой. — Сумасшедший… — Пак хочет отпрянуть, но Чон резко хватает его за волосы и с силой удерживает голову на месте. — Ты просто псих. Для чего тебе я? Я ни за что по своей воле не стану твоим. — А мне и не нужно, чтобы это было по обоюдному согласию, детка. Я просто ставлю тебя перед фактом, а дальше ты сам выбирай. — Я не согласен, Чонгук. — Ну, что поделать… Придётся смириться. Чимин хочет ещё что-то сказать, но не успевает, потому что Чонгук резко затыкает ему рот ладонью и прижимает к кровати, — Чимин знал, что демоны обладают сверхчеловечной силой, как и они сами, но не думал, что настолько. Возможно, сказывается то, что он слаб, а из-за этого все его ощущения сейчас подавлены и неточны, но под тяжестью тела Гука он едва может дышать. Будь он обычным человеком, тело бы переломилось, и он просто-напросто задохнулся. Чонгук сжимает его челюсть и щурит горящие адским пламенем глаза: Чимин боится представить, что на уме у этого психа, но если он видит языки пламени в чужих зрачках, значит, демон настроен играть, а Паку вновь придётся терпеть чужие выходки. Языки пламени, в принципе, никогда не сулят ничего хорошего, точно так же, как скопившиеся грозовые тучи в небесного цвета глазах ангелов. Вот только демоны опаснее и непредсказуемее, они без чувства какого-либо самосохранения или жалости, — их жестокость не остановить никому. — Как ты думаешь, что мне с тобой сделать, чтобы твой запах не почуяли другие демоны, а? Чимин чувствует, как тут же всё сжимается у него внутри с новой силой. Только не это. Нет, Чонгук так не поступит, он же не настолько опустился, он не будет, нет, нет-нет-нет!.. Он просто угрожает, он просто хочет показать свою силу, он хочет Чимина запугать, но не более. Ему не нужно от Пака ничего, кроме издёвок над ним самим, и всё. Точно всё. Чимин очень хочет быть в этом уверен, но огонь в глазах Гука разгорается с новой силой, и Чимин готов позорно звать на помощь, вот только ему никто здесь помочь не сможет. — Ты же слышишь их тоже, ты слышишь их голоса из окна, ты чувствуешь их. А они потихоньку начинают чувствовать тебя. Знаешь, что обычно бывает с ангелочками, которые попадают сюда? — Чонгук хищно улыбается и седлает бёдра Пака, сжимая второй рукой тонкую шею, сильно надавливая на кожу. — Они проходят все круги ада. Пак дёргается — совсем слабо, но достаточно, чтобы выразить знак протеста. Он, кажется, Чонгуку даже понравился, потому что улыбка стала совсем бешеная, и пальцы сильнее впились в чужую кожу, царапая. Чимину больно, но не настолько, насколько, кажется, хочет сам Чонгук. — Я сломаю тебе крылья, — если бы мог, Чимин бы уже задохнулся собственным страхом, — и пока они будут заживать, ты будешь моим, будешь здесь, со мной, будешь снова ухаживать за мной, бегать, как послушная собачка, слушаться всех моих приказов и подчиняться. А если не будешь — все эти круги ада я тебе устрою одновременно. Чонгук резко соскакивает с Чимина и подходит к двери, нажимая на замок и щёлкая ею. Он что-то шепчет себе под нос, явно подстраховываясь магией для своих планов, и цепляет железный ошейник с крючка, разворачиваясь к Паку с мягкой, обманчиво мягкой улыбкой на губах. Чимин кое-как садится, всё ещё чувствуя жуткую слабость после накачки какими-то средствами, и пытается Чона от себя оттолкнуть, но тот ловко перехватывает его руки и быстро щёлкает ошейником на его шее, смеясь с попыток Пака это всё прекратить. — Ты не сможешь снять его, пока я этого не захочу, можешь даже не пытаться. — Зачем?.. — О дьявол, Чимин, будто бы ты не знаешь, что это такое. — Знаю, поэтому и спрашиваю. — Я всегда знал, что ты глупый, — Чонгук смеётся и наклоняется к Паку близко-близко, прижимаясь к его лбу своим, совершенно не смущаясь положения. — Пока он на тебе, ты не сможешь покинуть ад. — Отпусти меня, Чонгук. — Ни за что. Веселье только начинается, Чимин. — Ты же знаешь, если я не появлюсь… — Знаю, малыш. Ты не переживай на этот счёт, ты выйдешь с ними на связь, но отсюда никуда не уйдешь. — Накачать меня было подло, я даже говорю с трудом. — Я не хотел, чтобы ты считал, что у тебя есть выбор. — Чонгук… — Мы всё ещё не решили проблему твоего запаха, — Чонгук больно прикусывает щёку Пака, после резко спускаясь ниже и начиная беспорядочно оставлять синяки от укусов на доступных участках шеи. — Если не хочешь быть изнасилованным толпой демонов, доверь это мне. — Чонгук, прекрати! — Чимин не может хоть немного отодвинуть Гука от себя, отчего почти безвольно упирается ему в плечи, чувствуя вновь окатывающую панику. — Прекрати сейчас же! — Замолчи и не зли меня, детка, — демон рывком подминает Пака под себя, совершенно не заботясь об удобстве Чимина, и без особых трудностей стягивает всю одежду, оголяя после и свой торс. Чимин, весь такой нежный и светлый, с расправленными белоснежными крыльями на его чёрных простынях смотрится как что-то завораживающее, а от ощущения чужого страха Гука ведёт. Кожа Пака слишком гладкая, слишком чистая, Чону нужны его собственные следы на ней, и с этим медлить он не собирается. Чимин пытается снова до него достучаться, но демону это совершенно ни к чему. А ещё его руки, вяло пытающиеся помешать любым действиям Гука, порядком раздражают, отчего Чон быстро находит, чем их связать, а рот заткнуть. Ничто ему не помешает обладать Паком так, как хочет он сам. Чимину больно почти везде. Это чувство на его коже расползается по клеточкам, захватывая всё больше и больше участков. Чонгук метит его своими укусами, синяками от пальцев на рёбрах, груди и собственных бёдрах, и Чимин не знает, как прекратить это безумие. Он потихоньку всё больше приходит в себя, отчего сопротивляется и пытается Чона от себя оттолкнуть напористее, но эффекта это не даёт. Чонгук лишь становится всё более агрессивным и жадным, но Чимин не хочет того, на что так активно намекает Чон. Он не хочет быть сломлен до конца. Чонгук злится, Чимин чувствует это с каждой секундой всё больше, и его действия от этого всё более и более несдержанные. Он грубо оглаживает ягодицы своими ладонями и сжимает их пальцами да так, что Чимин вскрикивает, заглушая голос кляпом во рту. Чонгук в восторге, он делает так ещё и ещё, наслаждаясь стонами боли ангела, и, не раздумывая, вводит сразу два пальца в тугое отверстие. Чимин шипит, ему больно и противно, пытается оттолкнуть Гука ногами, но Чон ловко блокирует их, продолжая издеваться. Чимин чувствует, как от саднящей боли на уголках глаз выступают слёзы, и пытается их незаметно сморгнуть, лишь бы Чонгук не увидел, насколько ему больно сейчас. — Я бы трахнул тебя просто на сухую, но боюсь, ты своей девственной дыркой сломаешь мне член. Поэтому потерпи, я скоро буду внутри. Он совсем неаккуратен и груб, торопливо двигает пальцами, разводит их в сторону, растягивая мышцы, и сплёвывает на пальцы, чтобы те лучше проникали внутрь. От того, как трепещет тело под ним, Чонгук уже готов кончить. Он слишком давно хотел, чтобы Чимин был испорчен им. Он слишком много представлял, как Пак будет умолять его не делать этого, как будет выгибаться и плакать, а потом ему обязательно понравится. Чонгуку на самом деле всё равно, насколько приятно Чимину сейчас, в его фантазиях Чимину было приятно всегда, а грубое обращение заводило обоих. Чимин строптивый и такой невинный, что развратить его — настоящее преступление, которое Чонгук тщательно планировал. Он легко подхватывает Мина и переворачивает на живот, сгибая его колени и утыкая головой в подушку. Чимин слышит, как звенит что-то похожее на пряжку ремня, и весь сжимается, готовясь к самому ужасному. Если бы его не накачали, он мог бы хотя бы что-то с этим сделать, а сейчас его сопротивление похоже на жалкие попытки мотылька выбраться из паутины, застревая в ней всё больше, а в его случае — получая. Чон надавливает свободной рукой на поясницу, заставляя Пака прогнуться, и входит быстрым, резким толчком, разрывая мышцы своей спешкой. Чимин кричит, ему больно, ему очень больно, слёзы застилают глаза, но его крик тонет в подушке и всё том же кляпе во рту. Он готов сейчас отказаться от своей жизни и развеяться прахом навсегда, лишь бы не чувствовать столько всего сейчас. Чон не ждёт, когда Пак расслабится и примет его, он начинает растрахивать узкий анус медленными, сильными толчками. Каждый новый отдаётся Паку новой порцией боли, а ещё он чувствует, как что-то тёплое и вязкое стремительно стекает по его бедру, а после слышит яркий, металлический запах. Брызнувшая кровь значительно упрощает скольжение внутри Мина, и Чон довольно закусывает губу, начиная набирать темп быстрее. В какой-то момент Мину кажется, что он сейчас отключится, потому что у него не так много сил, чтобы терпеть это всё. Чонгук тогда отвязывает кляп, просит Чимина не держать ничего внутри себя и входит особо глубоко, слыша всхлипы теперь отчётливее. Чимин ждёт, просто ждёт, когда это закончится или его всё же действительно просто вырубит от изнеможения или болевого шока. Какими бы божественными созданиями они не были, их тело, в которое они запечатывают душу во время пребывания среди людей, травмоопасно и требует своих физических пределов, и вот сейчас Чимин чувствует, как наступает его. Чонгук, кажется, это чувствует тоже, оттого отцепляет пальцы от чужих бёдер, на которых и места живого не осталось, и тянется к крыльям Мина, прижатым к себе в попытке защиты. Он внезапно мягко, нежно проводит по перьям, пугая ангела этим ощущением, вызывающим трепетное чувство внутри, и расправляет их, аккуратно скользя пальцами между ними. Чимин поздно понимает, что и к чему, и не успевает даже дёрнуться, срывая голос, — Чонгук крепко сжимает их ствол и поочереди тянет на себя, ломая сначала то одно, то другое крыло. Они слишком громко хрустят своими костями даже через оглушительный, полный боли крик Чимина, и Чон блаженно прикрывает глаза, упиваясь чужими ощущениями. Чимин действительно отрубается после этого, но успевает почувствовать самую жуткую и страшную боль в его жизни. Даже когда он умирал, было не так страшно и больно, а сейчас ему кажется, будто кожу стянули с него живьём. Засыпающим сознанием он клянётся себе, что выберется отсюда и сможет это пережить, а затем крепко засыпает, больше не участвуя во всём этом спектакле. А Чонгук через какое-то время кончает в бессознательное тельце, морщится, стирая сперму и кровь с собственного члена, а после, застегнув штаны, подхватывает кофту и выходит из комнаты, просто оставляя всё так, как есть. Он чувствует огромное наслаждение и собирается хорошенько выпить со своими друзьями, а Чимин пока придёт в себя и будет готов ко второму, третьему и тысячному раунду. Паку всё равно никуда от него не деться, а игры Чона только-только начались. *** В тот день Чимин подхватывает горячку и не может встать с постели ближайшие пару дней. Ребята тайно бегают к нему, рассказывают истории и говорят, что очень скучают. И Чимин по ним скучает тоже, хочет побыстрее поправиться и снова проводить с детьми дни напролёт. Но у него огромная температура, его лихорадит, а кашель еле успокаивается — Чимину даже тогда кажется, что он умирает. Денег на доктора у них нет, и они надеются, что Пак поправится от того, что у них скопилось для лечения. В один из дней, когда у Чимина чуть спадает температура и он бездумно смотрит в потолок, лежа на своей кровати, к нему заглядывает Чонгук с подносом и чем-то тёплым на нём. Чимин смотрит удивлённо, потому что Чон красный весь от злости и сверкает опасно глазами. Кажется, его заставили это сделать, потому что Нанхён-нуна совсем незаметно подглядывает за ними из проёма, и Чонгук явно не рад этому. Он резко ставит поднос на прикроватную небольшую тумбочку, разбрызгивая немного дымящейся жидкости, и опускает на следящего за ним Пака раздражённый взгляд. — Тебе передали с кухни, сказали, чтобы выпил. — Ты уже успел подмешать мне отраву туда? — Чимин мягко, совсем беззлобно улыбается и смотрит на Чона со смешинкой в глазах. Чонгук, кажется, оттаивает, потому что фыркает и кивает, возвращая свой привычный задорный взгляд. — Сразу несколько, чтобы уж наверняка. — Ты определённо облегчишь моё состояние сейчас, Чонгуки. — Всё для тебя, Чимин. Между ними повисает неловкая пауза, потому что Чонгук никогда не извиняется за свои поступки — Чимин уверен, что он даже не считает себя виноватым, никогда, — а старший не знает, что ещё сказать. Чонгуку хочется отсюда уйти, это видно, а блеск в глазах снова сменяется раздражением. Пак больше не будет пытаться что-то с этим сделать, нужно уже, пожалуй, просто перестать реагировать на что угодно. — Спасибо, Чонгук, — черноволосый фыркает и собирается уйти, но Чимин не сможет это выпить сам, к большому ему сожалению, — ты не можешь помочь мне сесть, пожалуйста? Гук собирается отказаться или просто, проигнорировав, уйти, но возникшая на пороге нуна заставляет его обернуться назад и подойти к Паку, чтобы всё-таки помочь. Он неумело обхватывает тело хёна и помогает ему сесть, после поднимаясь и совершенно случайно задевая чашку локтем. Вся жидкость летит на Пака, окрашивая простыни в яркие, красноватые тона, а Чимин болезненно закрывает лицо и прижимает руку, — почти всё, что было в кружке, попало на его кожу. Чонгук внезапно от этого дёргается сам, смотрит испуганно и громко, пугливо повторяет подскочившей нуне, что он тут не при чём. — Я не хотел, я случайно, правда! — Чонгук, кажется, действительно напуган, а когда Нанхён посылает его за мокрой тряпкой обратно на кухню, Чимин отчётливо слышит тихое, приглушённое «прости», но не придаёт этому никакого значения. Чуть позже, когда он снова остаётся один, он с интересом подмечает, что это, кажется, был первый раз, когда Чонгук перед ним извинился, и возможно даже единственный. А ещё все шалости мальчишки никогда не спонтанные, а всегда точно спланированные, потому что когда что-то идёт не по плану или выходит не по его желанию, Чонгук превращается в испуганного оленёнка, и почему-то тогда Чимину кажется, что он узнал что-то очень и очень ценное.