Demons don't cry

Чонгук отсутствует несколько часов, Чимин успевает почти привыкнуть к постороннему предмету в себе и учится двигаться без лишней боли. Конечно, исцеляющий фактор ему во много помог, убрав лишний дискомфорт, но пока пробка находится внутри, избежать дискомфорта полностью не удастся. Чимин специально не подходит к небрежно скинутому пакету, так и оставшегося лежать в кресле, мысленно решив просто не видеть всё то, что Чон для него приготовил. Когда входная дверь хлопает, Пак медленно прикрывает глаза и накрывает голову руками, зарываясь в одеяло. Чем быстрее случится, тем лучше. Если он не может избежать этого, то он предпочтёт отмучиться как можно быстрее. Чонгук только изводит его больше состоянием ожидания, чем фактом неизбежного. — Соскучился, малыш? — голос у Чона, на удивление, мягкий и довольный. Чимин бы сказал, что тот заигрывает с ним, а не насмехается. Возможно, только пока что. — Эй, чего молчишь? Так совсем неинтересно. — Какая разница, что я скажу, если ты всё равно не успокоишься, пока не сделаешь то, что хочешь. — Ты прав, — Чимин слышит, как что-то падает на край кровати, и чувствует, как прогибается матрас под чужим весом рядом с ним, весь инстинктивно сжимаясь. — Но я не хочу тебе делать слишком больно в этот раз. — Поэтому сделал уже? — Я дал тебе время привыкнуть и растянуться, — Чонгук смеётся и мягко вплетает свои пальцы в чужие волосы. — Может, тебе понравится, Чимин, чего ты так сразу. Пак не успевает сказать что-то ещё, как Чон рывком переворачивает его на спину и нависает над ним. Чимин упирается своими уставшими глазами в чужие игривые, прежде чем чувствует поцелуй. Чонгук почему-то улыбается, забавляется всем происходящим, но целует всё ещё грубо, надавливая пальцами на челюсть Чимина, приоткрывая тем самым его рот. Чонгук несдержанный и властный, ему нравится целоваться с напором, даже если нет никакой реакции в ответ. Ему нравится, что Чимин даже не пытается спихнуть его с себя больше, просто уперевшись ладошками в плечи и зажмурив глаза. Ему нравится, как с каждым разом, когда он отрывается, губы Пака становятся всё больше опухшими и красными. Он отстраняется совсем без желания, мягко чмокает напоследок и прикусывает кожу на подбородке, больно смыкая зубы и оставляя след. Чимин лежит совсем неподвижно, намереваясь не шевелиться в принципе и просто терпеть, но с каждым новым болезненным укусом сжимает пальцы на плечах демона сильнее. Чон цепляет пальчиками низ водолазки и тянет её вверх, быстро избавляя Пака от лишней одежды, и точно так же решает быстро разобраться и с брюками, оставляя Чимина под собой в одном нижнем белье. — Тебе же не нравится, когда я груб с тобой, так? — Не нравится. — Хочешь, чтобы я был нежнее? Чимин крупно вздрагивает, потому что Чон дотрагивается своей холодной ладошкой до его торса и мягко оглаживает грудь, добавляя к прикосновениям лёгкие поцелуи в шею и ключицы. Чонгук не кусается, не пытается оставить после своих пальцев синяки, он почему-то ведёт себя сдержанно и очень нежно, оставляя после своих прикосновений горячее ощущение. Чимин против воли немного расслабляется, уступая физической реакции, но всё ещё держась за закрытой дверью морально. Ему неприятно, но хотя бы не больно. Чонгук играется с сосками, очень много его гладит и трогает, и не спеша добирается пальчиками до резинки трусов, проскальзывая под ткань и накрывая чужой член ладонью. Пак снова вздрагивает и несдержанно выдыхает, впиваясь пальцами в футболку Чона. Он прикусывает губу и запрещает себе поддаваться, думая мысленно о самых ужасных вещах, убирая приятно накатывающее чувство. Чонгук никогда не заботился о том, чтобы ему было хорошо, ему и не должно, а теперь вдруг делает всё, чтобы Чимин возбудился. Стоит Паку снова судорожно выдохнуть, как Чон тянется к нему, принимаясь покрывать лицо и шею мягкими, мокрыми поцелуями. Он ставит отметки, но не делает это болезненно, скорее просто прихватывая кожу зубами и тут же отпуская, наслаждаясь быстро исчезающими красными пятнами. Чимин старается справиться с накатывающим возбуждением, но тело реагирует быстрее его затуманенного мозга, и выходит совсем плохо. Чонгук, конечно же, это прекрасно чувствует, доводя Пака до высшего удовольствия. Надолго Пака не хватает: ангелы не занимаются сексом, так что лёгкой дрочки вполне хватает для того, чтобы он быстро возбудился и кончил, перепачкав собственные трусы и чужую ладонь. Чимин, не сдержавшись, шумно простонал, прогнувшись в пояснице, и Чонгук пришёл от этого зрелища, кажется, ещё в больший восторг, чем от всего, что было до. Пока Пак был в лёгкой отключке, отходя от ощущений, Чон быстро стянул с него бельё и приподнялся, забирая с края кровати ремень и скручивая его в руках. — Видишь, это приятно. А ты мне не верил. — Не нужно было… — Ну, нет, Чимин, не отнекивайся, — Чонгук наклонился над Паком и продел его руки в специально скрученные им сейчас отверстия, фиксируя запястья у изголовья кровати. — Ты кончил, теперь будь добр, дай кончить мне. Пак не успевает окончательно прийти в себя, как оказывается резко перевёрнут на живот, а руки беспомощно болтаются вытянутыми перед ним, больно потираясь о толстый ремень. Чонгук сгибает его колени, шире раздвигает ноги и снова что-то подбирает, стягивая с себя футболку на ходу. Чимин сжимается от неизвестности и болезненно сглатывает, хоть как-то пытаясь сократить давление на запястья, пока к нему не прибавилось что-то ещё. — Знаешь, ты в приюте никогда не поднимал на меня руку, даже не кричал. Зато другие воспитатели пару раз пороли меня, приходилось ощущать это когда-нибудь, Чимини? — Нет… — Отлично, сейчас я это исправлю. Пак дёргается, когда кожу на бёдрах обдаёт чем-то огненным и кусающим по ощущениям, и бросает взгляд на Чона через плечо. Тот довольно скалится, сверкая уже совсем не мягким взглядом, и сжимает в руке рукоять плётки. Он замахивается снова и бьёт чуть сильнее, заставляя Чимина отвернуться обратно и болезненно прикусить губу. Ему не нравится, он чувствует себя так, как будто его за что-то пытаются проучить. — Каждый последующий удар будет всё сильнее, Чимини. Ну как, приятно? — Нет. Шлепок. Чимина как будто ужалило сразу несколько ос. — А мне, думаешь, нравилось? — Нет… Теперь сильнее, Пак зажмуривает глаза и утыкается головой в подушку. — Тогда зачем? Насилие — хорошее воспитание? — Нет. Сразу два подряд, да ещё и по одному и тому же месту. Чимин не удерживает болезненного стона. — Это было самое крайнее наказание, которое применяли тётушки… Ты сильно провинился, Чонгук… Кажется, Чонгук в этот раз замахнулся дальше, заставив Пака сильно дёрнуться вперёд. — Воровать нехорошо, но бить было необязательно. — Ты сам сейчас применяешь насилие. — Знаю. Шлепок, затем ещё один и ещё. Чонгук выдерживает небольшие паузы, но бьёт гораздо сильнее, чем могли бы взрослые, наказывая своих детей. Чимин дёргается от последующего слишком агрессивного удара и чувствует слёзы в уголках глаз. Чонгук на время замолкает, но продолжает методично его пороть, наслаждаясь редкими вздохами и стонами боли Чимина. И на какой-то из ударов Пак упускает момент, когда всё же не удерживает слёзы и хлюпает носом. — Плачешь, Чимин? А я никогда не плакал от этого. — Тебя не пороли… с такой силой. — Воспитывайся, раз считаешь такой метод правильным. — Я никогда не буду твоим, сколько бы насилия ты не вложил, Чонгук. Демон замирает. Чимин позже понимает, что, кажется, стоило промолчать, потому что кожей чувствует, как настроение Чона меняется, заменяясь яростью и, кажется, каким-то отчаянием. Он резко вытаскивает пробку, остервенело куда-то её откидывая, и тут же заменяет её рукоятью плётки, глубоко вставляя. Чимин весь сжимается и болезненно скулит, потому что Чон вынимает и так же жёстко вставляет снова, не заботясь о том, что Чимин не готов к такой толщине и длине, и хватает свободной рукой Пака за бёдра, сильно сжимая. — Замолчи и не смей говорить больше ничего. Чимину кажется, что он слышал в голосе Чона дрожь, как будто тот мог заплакать от обиды, но он не может повернуться и проверить, его больно трахают широкой рукояткой и собственное состояние ему в разы дороже. Чонгук, кажется, снова перебарщивает и рвёт что-то внутри Чимина, потому что из дырочки начинает сочиться кровь, смешиваясь с методичными шлепками. Чонгук, видя её, довольно смеётся и отбрасывает плётку на кровать, скрипя застёжкой и приспуская штаны. — Мне плевать, что ты там думаешь. Ты уже мой, Чимин. Чонгук входит грубо и резко, с болью в собственных пальцах стискивая бёдра ангела, и блаженно прикрывает глаза, свободно проникая в растраханный анус. Чимин болезненно стонет и против воли сжимает член Гука в себе, доставляя Чону только больше удовольствия. Он ничего не ждёт и принимается набирать темп, удобнее пристраиваясь сзади. — Я хочу, чтобы ты любил меня, чёртов ангел. Тебе так сложно? — Больно, Чонгук… — Будет больно, пока не подчинишься! — Почему ты не можешь быть мягче?.. — Потому что я демон! — Чонгук шлёпает ягодицы Пака ладонью и хрипло смеётся. — Ты сам сделал меня злым. Пак замолкает, не желая больше разговаривать с Чоном, и с силой впивается пальцами в ремень, молясь про себя, чтобы это как можно быстрее закончилось. Чонгук сейчас опять совершенно ненормальный, Чимин задел что-то, что не должен был трогать, разрушив, кажется, ещё больше выстроенного хрупкого доверия между ними. Но это не оправдывает всё то, что с ним сейчас делает Чонгук, и никогда не будет. Чонгук кончает спустя время, вдоволь насладившись болезненными стонами парня, и даже не задумывается Чимина прикрыть и освободить, уходя в душ и оставляя всё так, как есть. Чимин послушно лежит на кровати, чувствуя, как болезненно пульсирует и ноет собственное тело, и пытается хотя бы научиться менее болезненно вздыхать. Он, конечно, может не дышать в принципе, этот рефлекс остался у них всех после земной жизни, но он продолжает это инстинктивно делать, каждый раз корчась от ощущений. Чонгук специально медлит, приходя в себя, кажется, и так демонстрирует свою обиду, ходя по квартире и находя какие-то дела, но никак не возвращаясь к Чимину. Когда Чон всё же заходит в комнату, Чимин находится почти в отключке, обессилив от издевательств над ним, и Гук, наконец, освобождает его запястья, смотря на ободранную кожу, кровоточащую местами. Он мягко оглаживает выпирающие костяшки пальцами, смотря как-то сочувствующе, и так же мягко скользит рукой по изнеможденному телу, едва касаясь чужой кожи. Чонгук вытаскивает одеяло из-под Пака, приводя его этим в чувство, но совсем не замечает этого, укрывая ангела. Чимин жмурит глаза и притворяется уснувшим дальше, но не чувствует в себе больше страха к Чону. С ним поигрались и всё, больше он не нужен. До следующих игр, конечно же. Чон осторожно касается его щеки пальцами, а затем оставляет мокрый след от поцелуя, чуть задерживаясь в таком положении. — Ты ничем не заслужил такого отношения к себе, Чимин. Но я не смогу отказаться от тебя, пока меня просто не убьют за всё, что я с тобой сделал. Чонгук скрипит пружинами и уходит, оставляя Чимина одного в квартире с противоречивыми мыслями внутри.

***

Чимину снится его прошлое. Обычно ангелы и демоны не видят сны такими реалистичными изображениями, заменяя их на абстрактные картинки, но сейчас Чимин может поклясться, что видит собственное детство со стороны. И это очень странное, непонятное воспоминание, которые совершенно не могло просто так начать ни с того, ни с сего сниться. Чимин не помнит ничего, что было до момента, как он попал в приют. Кажется, ему было тогда шесть или около того. Тогда был совсем другой состав воспитателей — их было всего трое, — и маленькое количество детей. Может, около двадцати, Чимин не вспомнит точное количество. Нанхён-нуна говорила, что у Чимина погибли родители от рук бандитов, а его одного оставили в живых. Их соседка привела Чимина в приют, потому что не могла прокормить чужого ребёнка вместе со своими, и так он у них и остался. Честно говоря, Чимин никогда не рвался проверить, правда это или нет, найти эту соседку или их прошлый дом, он принял ту жизнь, с которой рос, и не стремился переметнуться в новую. Он не знал, чем будет заниматься, когда ему стукнет восемнадцать и нужно будет уйти, но верил, что обязательно это будет что-то хорошее и радостное. Чимина с детства называли маленьким ангелочком за свой открытый характер, широкую улыбку и бесконечную доброту. Он неосознанно стал любимчиком абсолютно всех тётушек и нескольких ребятишек, потому что с Чимином жизнь как-то чувствовалась легче и проще. Чимин как будто не видел ничего плохого и всегда направлял идти только к светлым решениям. Он много трудился с маленьких лет, стараясь помочь, чем сможет, и мало проводил время за играми. За то, что он был таким добрым, ему часто доставалось. Если были те, кому Чимин нравился всей душой и сердцем, то обязательно были и те, кого раздражала доброжелательность Пака. Над ним часто издевались старшие ребята, дразня и калеча, но Чимин запрещал себе серьёзно злиться на них. За все полученные увечья тётушки давали ему что-то вкусное, стараясь порадовать ребёнка, и Чимин неизменно шёл делиться со всеми, не умея ничего забирать только себе. В один период на них напала засуха, и тогда приходилось много голодать и терпеть. Те два года были самыми тяжёлыми за всё время, пока Чимин рос в приюте. Они потеряли много детей, которые просто не выдержали голода и умерли от болезней. Чимин с каждым угосающим ребёнком понимал, что это неправильно, и до последнего уделял много заботы, даже когда это было опасно для него самого. Чимина тогда часто ругали воспитатели, потому что он отдавал часть своей еды, которой и так было немного, и иногда это помогало удержать чужую жизнь. Но за каждой чёрной полосой всегда следовала белая, так что после двухгодичной засухи наступил период богатого урожая и счастливой жизни. К ним в приют прибавилось ребятишек, родители которых точно так же не выдержали голодовку, и всё начало играть новыми красками. Чимин продолжал смотреть на всё с улыбкой и старался создавать уют вокруг себя. Когда ему было, кажется, чуть больше шестнадцати, Чимин стал свидетелем картины, навсегда изменившей его жизнь. Чимин приобрёл мечту, ухаживая за лошадьми, когда-нибудь обзавестись своей конюшней, и всю жизнь хотел посвятить им, наслаждаясь поездками верхом и общению с прекрасными созданиями. И в тот день он приехал в деревушку рядом с ними, чтобы закупить немного круп для приюта и корма для лошадей, привязал кобылу и не спеша затаривался, пока не услышал странный шум. Чимин, не удержавшись от любопытства, пришёл на звук, и увидел, как двое взрослых людей безжалостно измывались над собственным ребёнком, совершенно не обращая внимание на его состояние. В тот момент в голове Чимина что-то щёлкнуло, он дёрнулся в их сторону и вытащил измазанного в собственной крови и грязи мальчика из рук ненормальных людей, забирая с собой. Он мчался тогда что есть силы, боясь, что его начнут преследовать, и всю дорогу думал о том, что останется в приюте навсегда. Пока тётушки отмывали маленького запуганного ребёнка, Чимин стоял в проёме и молча наблюдал за всей картиной, думая о том, что забота о таких беспомощных детях гораздо важнее его мечты о конюшне. Он должен им помогать, он хочет защитить тех, кто пока не в состоянии это сделать самостоятельно. Чимину не нравится видеть слёзы на лицах, Чимину нравятся улыбки. Через четыре года после этого инцидента, Чимин привёл в их приют Чонгука. Его пьяный отец, совершенно слетевший с катушек, заставлял того притворяться ручной обезьянкой и выставлял на посмешище на базаре, и Чимин просто купил Чона тогда. Отцу было, кажется, вообще плевать, как именно он сейчас получит деньги на выпивку, так что вся жизнь Чонгука стоила ему в десять монет. Чонгук был молчаливым и обиженным на весь мир, совсем не хотел с Паком разговаривать и, кажется, только сильнее злился. В тот день, когда Чона всё так же отмыли и привели в порядок тётушки, Чонгук жадно глотал предложенную пищу, и опасливо посматривал на взрослых, боясь, что еду у него отберут. Чонгуку было одиннадцать, а он уже хлебнул жизни по самое горло. Чимин, когда Чон хоть немного наелся, принёс ему припрятанные сладости, на что получил удивлённый взгляд и неловкую, смущённую улыбку в ответ. Тогда Чимин вновь подумал, смотря на улыбающегося Чона, что ничуть не ошибся в выборе остаться тут. Его призвание — помогать тем, кто отчаялся получить хоть каплю хорошей жизни. И, возможно, именно это было сейчас самым нужным смыслом.