Demons don't cry

Чон разлепляет веки и тяжело-тяжело дышит, приходя в себя от кошмара. Синяки и ссадины, наставленные ему вчера разъярённой толпой, не дают нормально мыслить, тут же врываясь в сознание тупой, тянущей болью. Запястья горят пуще прежнего, потираясь о сухую старую верёвку, из-под которой виднеются красные выступы на коже, — Чонгук, сопротивляясь, успел растереть кожу в кровь. Ещё, кажется, совсем раннее утро, только недавно стало светать, а, значит, у него есть где-то полтора часа, пока не начнут просыпаться рабочие, и весь вчерашний ад повторится вновь. Он не думал, что сможет так облажаться. Чонгук в жизни не верил никому, кроме себя, попав в банду к этим разбойникам, ещё и научился перепроверять, чтобы не подставляться лишний раз, научился хитрить и переводить стрелки, выходя сухим из воды, но все его умения и приспособленность всё равно оказались бесполезны против толпы. Чёрт возьми, он же прекрасно знал, как обойти поваленное дерево ураганом, почему, что его сподвигло поверить этой сошке, рискнувшей открыть рот и предложить помощь? Подумаешь, маленький выродок без семьи, который вынужден бороться за свою жизнь даже в окружении шайки, готовый к удару в спину каждую секунду, Чонгука это никогда не волновало, он сам прошёл не мало испытаний, пацан закалится, тем более раз продался этим ничего не знающим мужланам в слуги, Чонгук-то зачем за ним пошёл?! Конечно, там его ждала западня. Конечно, он не смог отбиться сразу от двенадцати рослых мужиков, пережив перед этим жестокую выматывающую битву. Конечно, его схватили в итоге. И вот он здесь, привязанный к столбу, весь избитый, забросанный камнями, с кровью на лице и одежде, да ещё большей ненавистью к миру. Пока что было прохладно и терпимо, насколько это может быть терпимо. Чонгук знал, что на этом вряд ли закончатся его мучения, их шайка жестокая и привыкла к морю крови, они придумают что-то ещё. Плана вырваться и сбежать не было, он был вымотанный и раненый после битвы, а теперь его состояние ухудшили ещё в сто раз, добавив новые проблемы. А ещё, кажется, у него всё же сломана одна кисть, потому что жжётся болью так, как будто там оголённый нерв, и это очень плохо. Чонгук, честно говоря, смирился. Не то чтобы он сильно хотел жить, последние три года он делал это на автомате. Причина, конечно, была, но Чонгук запретил себе вспоминать, можно только по ночам, когда он совершенно один, прокручивать этот кадр раз за разом в голове и ненавидеть себя ещё больше. Наверное, всё, что происходит, он просто-напросто заслужил. Его жизнь была дрянной, стала совсем поганой, когда он сбежал из приюта, а сейчас ему чуть больше двадцати и, в принципе, можно заканчивать. Суицидальных мыслей у него не было, однако стремление вырваться, стать кем-то, произвести впечатление и, наконец, быть свободным — умерло с ним три года назад. Чонгук никогда больше не собирался возвращать себе силы к жизни. Затылок вспыхнул жгучей болью, и Чон инстинктивно вскинул голову, встречаясь глазами со смеющимися детьми. О, кажется, жители просыпались, первый камень прилетел ему не так уж сильно, но попал по открытой ране, раскрасив затянувшуюся корочку новой порцией крови. Интересно, сколько ещё его организм выдержит? Чонгук вчера научился отключаться от мира, впадая в странное состояние, где оживали все его несбывшиеся мечты. Кроме того, чтобы наконец-то дать себе представить то, что он так сильно хотел, у него не оставалось ничего. Всё равно он, наверное, через неделю будет лишь воспоминанием в этом мире и удобрением для почвы, так к чему себя держать в прежних рамках? В своих мечтах Чонгук всегда рос в семье, не продавшей его из-за алкоголизма, был сильным и защищал слабых, обязательно его любили все городские и сельские жители, обсуждали его характер и подвиги, а ещё он был счастлив в отношениях. Сначала, конечно, это была она: красивая, маленькая, с пухлыми губами и глазами-месяцами, чарующим голосом и каштановыми волосами, струящимися вдоль плеч мягкими волнами. Чонгук непременно отбивал её у надоедливого бывшего воспитателя, выставлял его неудачником, и ловил волны обожания от неё, ненависти от него. Но потом… потом это стал он. Не такой уж он красивый, но маленький, с пухлыми губами и глазами-месяцами, чарующим голосом и каштановыми волосами, находящимися в постоянном беспорядке, потому что Чон любил за них несильно оттягивать. Чонгук непременно влюблял его в себя своими подвигами, строил вместе дом, жил где-то у леса, у них был свой огород и скот, они были счастливы. Чонгук не мог не задирать Чимина хотя бы из-за роста, они часто ругались, а потом… Чонгук редко давал себе думать, что потом, но определённо видел картинку, как они целовались, как губы Пака смыкались на его члене, как он вжимал его в поверхности, и с Мина никогда не сходили его отметины. Это были великолепные мечты, Чонгук готов был жить только в них. Конечно, до таких соплей он тоже дошёл не сразу. Чимина он долго в мыслях избивал, задирал, дрался и заставлял делать грязные вещи, пока держал обиду на него за связь с Хеён, но это не могло длиться сильно долго. Затем он просто увидел отношения в их шайке, её тёплые прикосновения к своему мужу, их взгляды и робкие, будто боялись, что за них отругают, поцелуи. Чонгуку хотелось так же, и он больше не мог врать себе, с кем именно. Камень прилетел прямо в нос, другой снова лупанул где-то у виска, третий обрушился огромным весом и силой по руке, затем прилетел ещё один в плечо, и Чон молча прикрыл глаза, погружаясь в свои мечты. Скоро это всё закончится, скоро он, наконец, исчезнет из этого мира. Чон не знал, правда ли, что существует жизнь после смерти, но был уверен, что, если существует, она будет ни капли не легче. По крайней мере, для него, такому человеку дорога в Рай строго-настрого закрыта. Через пять дней его отвязали, Чон уже был на грани того, чтобы умереть от слишком глубокого вздоха, и вот, кажется, настала пора, когда они придумали, как хотят выместить злость на его теле. Интересно, они его выпотрошат, как любил это делать Бёнджэ?.. Чонгук не слушал, что говорит их новый «лидер». Ему, честно говоря, было всё равно, правду в любом случае вывернули наизнанку, и Чон как будто сквозь шум воды слышал только громкие «предатель!», «убить!», «зарезать!». Что ж, как будто что-то другого можно было ждать. В какой-то момент он чуть сконцентрировался на словах говорящего рядом с ним, услышал перевёрнутый сценарий, совершенно не совпадающий с прошлыми событиями, грустно усмехнулся и забил. Он один против всех сделать ничего не сможет. Когда его тряхнули за плечо, с силой приводя в сознание, Чонгук уже не чувствовал ничего, кроме боли во всём теле. Его повесили так, будто хотели распять на невидимом кресте, раздели до гола, давая доступ ко всем участкам тела. Куда хочешь, туда и вонзай крюк, срывай кожу, забирай человеческую плоть. Чону уже было откровенно насрать, после удара седьмого или восьмого вспышки боли уже так сильно не ослепляли, сознание уплывало, и в какой-то момент он всё-таки отключился, обезвоженный измученный организм не мог это вынести. На нём, наверное, не было свободного места, Чон чувствовал, как вибрирует каждая клеточка его тела от боли, кроме этого чувства больше не было ничего. А ещё он был уверен, что на нём гораздо больше дырок, чем должно было быть, он же отключился, никто уже не считал, сколько раз его ударили. Впрочем, даже этот факт не вызывал в нём каких-то эмоций, он просто ждал, когда это всё уже, наконец-то, закончится. Он больше не мог самостоятельно передвигаться и вообще шевелить хоть чем-то, даже глаза держались открытыми с трудом, головой он предпочитал лишний раз не шевелить. Его протащили за ноги к балке, изваляв в земле и отходах, специально добавив увечий от камней, и привязали к ногам верёвки. Чонгук смотрел в яркое, голубое небо и чувствовал, как жалость подкатывает к горлу. Его резко дёрнули вверх за ноги, оторвав от земли, и он, как флажок на ветру, несколько раз приложился спиной к балке, пока не оказался закреплён на нужной высоте. Солнце нещадно палило, Чону казалось, как будто его готовят живьём, голова постепенно наливалась свинцом, кровь капала на землю, а вокруг всё так же, как будто сквозь воду слышались какие-то крики, аплодисменты и смех. Чонгук покачивался, в него, кажется, опять что-то швырнули, но он уже не обращал на это внимание. Сил на эмоции, кроме затопляющей его жалости, больше не было никаких. Чонгук висел и думал, что, правда, не сможет простить себе один единственный день никогда в жизни. Даже сейчас, когда жить в буквальном смысле оставалось считанные минуты, он не мог допустить мысли, что это всё была случайность или так было предопределено. Он был виноват. Он ненавидел себя за то, что был виноват. Он ненавидел родителей, которые зачем-то решили дать ему жизнь. Он ненавидел своих хозяев, чёртов приют, детей, счастливые и плохие дни, ненавидел Чимина, тётушек, свою идею подслушать разговор и последующий побег. Он так ненавидел всё, что случилось, что умирать с этими мыслями было даже как-то забавно. Ничего, в цикле перерождений, если они существуют, он вернётся и обязательно всем отомстит. Превратит их жизнь в ад и назло всем вокруг будет счастлив с тем, с кем захочет, и никто не сможет ему сказать что-то против. Но сквозь затопившую ненависть он всё ещё чувствовал жалость. Он не смог. Он, блять, ничего не успел. Он бесполезный. Всё, что он делал, это бесполезно. Наконец-то его никчёмная жизнь закончится. Чонгук горько усмехнулся и, поддаваясь усталости, прикрыл глаза. Больше никогда их в этом мире он не открывал. *** После той стычки Чонгук был словно сам не свой. Чимина это, на удивление, совершенно не напрягало, по началу он был уверен, что тот нервничает, потому что это как-то связано с Люцифером, Адом и, видимо, давней враждой. Но когда Чонгук стал шарахаться от него, Чимин понял, что это снова связано с ним. Сначала Чимин, конечно же, инстинктивно напрягся в ответ, но, поразмыслив, что ему это никак не угрожает, не нервирует, вообще никак на него не влияет, быстро вернулся в прежнее русло. За этим было забавно наблюдать. Чонгук во всём старался не трогать, не задевать, лишний раз не дышать, кажется, в сторону Чимина. Пак честно думал, что ему кажется, а потом Чон, потянувшийся к ручке двери тогда же, когда и он, и соприкоснувшись с ним пальцами, отпрянул так, что впечатался плечом в стену и никак не среагировал на это. Чимин сначала не поверил своим глазам, а затем начал специально провоцировать Чона на касания, ходить за ним по пятам, подходить слишком близко или часто класть ему ладонь на спину, плечо, торс, и конкретно забавляться с реакций. Чонгук дёргался не всегда сразу, не всегда скидывал руку, он как будто бы забывал о данном себе обещании, отвлекался на слова Мина, двигался ближе сам, заглядывал через плечо, а потом резко вздрагивал и тут же прерывал контакт. Чувствуя дикое удовольствие от «издевательств» над Чоном, Чимин, кажется, понял, что всё-таки произошло. Чонгук вернулся чуть всколоченный от Хосока, кажется, получив разнос, — он говорил ранее, что у них встреча с «роднёй», так что скорее всего они просто опять поцапались, — и устало приземлился на кровать, прикладывая пальцы к вискам и принимаясь их массировать, уперевшись локтями в колени. Чимин наблюдал за ним из коридора, а затем неслышно подошёл, запуская руку в чужие волосы и мягко поглаживая кожу головы. Чон шумно выдохнул и подставился под ласку, жмурясь от удовольствия, и сел чуть ровнее, не разгибаясь всё равно до конца. Чимин хмыкнул, провёл ногтями ощутимее, несильно оттянул волосы и спустился на шею, принимаясь неспеша поглаживать затылок. Чон приоткрыл один глаз, ласково улыбнулся и снова его закрыл, полностью отдаваясь прикосновениям. — Сегодня не дёргаешься? — Чимин сделал шаг ближе и ожидаемо перехватил резко вскинувшуюся руку, собиравшуюся его оттолкнуть. Чонгук тут же распахнул глаза и уставился на Пака напряжённым взглядом, понимая, что конкретно облажался. Чимин в ответ смотрел насмешливо, и от этого взгляда становилось не по себе. — Тебе не стоит подходить так близко. — Да? И почему? — Чимин сделал ещё один шаг, затем ещё, пока не упёрся коленками в чужие ноги. — Дай себе расслабиться. — Нет, Чимин, отойди, — Чон свободной рукой скинул всё же руку ангела, зарывшуюся ему в волосы, и попытался сдвинуть Чимина с места, не прикладывая к этому много силы. — Опять боишься сделать мне больно? — Если ты всё понял, тогда прекрати меня доставать. — Чонгук, — Пак шумно выдохнул, качнувшись, повернулся и опустился рядом, сел специально вплотную, прижавшись к чужому боку, осторожно обхватил руку брюнета своими ладонями, пряча в них пальцы вперемешку со своими. — Подумаешь, ты хотел меня отшвырнуть в своём порыве. — Подумаешь?! — Во мне были магические силы, забыл? — Чимин, я, правда, плохо контролирую себя, входя в такое состояние. Это опасно, пойми. — Я понимаю, но ты так ничего мне и не сделал. — Но мог. — Чего не случилось, того не случилось. — Я хочу предостеречь тебя, почему ты мешаешь мне? — Ты же не впадёшь в ярость ни с того, ни с сего, от чего ты пытаешься меня предостеречь? — Я могу впасть не только в ярость, я могу сорваться, разозлиться, сильно на чём-то зациклиться… Я угроза, Чимин. Я пытаюсь спасти тебя от себя. Пак уставился на него непонимающим взглядом, буквально не узнавая Чонгука. Да что творится в его голове?! Почему он не может быть самим собой, почему он постоянно пытается всё перевернуть вверх дном?! Дурацкая привычка из тяжёлого детства, вот и укрепилась в нём, проросла корнями, больше не выгонишь. Чимин тяжело вздохнул и опустил голову на чужое плечо, чувствуя, как тело мгновенно напряглось рядом с ним. Он чуть переложил их руки, вложил свою ладонь в чужую, переплетая пальцы, а второй принялся бездумно выводить какие-то рисунки по чужой коже. Чонгук напрягся ещё ощутимее, но руку не отнял, даже не попытался отодвинуться, лишь начал строить стену между ними заново. — Прекращай это, — Чимин прикрыл глаза, расслабляясь, — я начинаю скучать по тебе, когда ты так себя ведёшь. — Скучать по мне? — Да. Обычно я окружён твоим вниманием, когда ты рядом, а теперь ты пытаешься отдалиться. — Это волнует тебя? — Нет, меня это совершенно не волнует. Мне это не нравится. — Чимин, я просто не хочу… — Случайно убить меня, знаю. Мы как-то жили здесь уже сколько? Три месяца, четыре? — Почти четыре уже. — Видишь, я всё ещё жив. — Чимин… — Всё, хватит, мы закрыли тему! — Чимин вернул сидячее положение и отпустил чужую руку. — У меня есть просьба, тебе даже почти не придётся меня трогать. — Что ты хотел? — После нашей прогулки, у меня немного свалялись крылья. Поможешь? Тебе вроде понравилось с ними возиться в прошлый раз. Чонгук кивает, но Чимин видит по его глазам, как тот внутренне ломается над выбором. Ему, правда, совершенно несложно, но он всё ещё не хочет никак взаимодействовать тактильно с ангелом. Чимин думает, что кому расскажешь, что демон боится навредить ангелу, никто в жизни не поверит. Он знаком показывает Чону оставаться на месте, а сам спускается на пол перед ним, проявляя крылья и взмахивая ими. Перья совершенно не больно щекочут Чону подбородок, и тот хмыкает, прекрасно понимая, что это было сделано специально. — Там немного, только на концах, — Пак чуть поворачивает голову и сверкает игривым взглядом, Чона аж пробирает на мурашки от него. — Помогать мне не будешь? — Нет. — Хорошо, ваше высочество. Чимин смеётся, потому что Чонгук не злится на провокации, наоборот, специально им подыгрывает, и это потихоньку разбавляет эту натянутую атмосферу. Гук осторожно подцепляет одно крыло и, не спеша, принимается распутывать пальцами вывернувшиеся в разные стороны перья. Он мягко перебирает их обеими руками, осторожно касается каждого нового пера, делает всё тихо и аккуратно, Чимину кажется, что это самые нежные прикосновения, которые он испытывал за всю свою… за обе свои жизни. Даже в прошлый раз Чонгук был не настолько осторожен и аккуратен, сейчас это выбивает его из колеи. Пак хотел завести непринуждённый разговор, но у него совершенно пустая голова и горят щёки. Прикосновения к крыльям и так интимная часть для ангелов, а когда это делают ещё с такой заботой, это просто незаконно. Чонгук, кажется, не особо переживает, что они молчат, увлечённый делом, и справляется быстро. Ему нравится возиться в мягком оперении, перебирать пальцами белоснежные перья, пропускать их между пальцами и просто любоваться. Крылья Чимина замечательные, идеально симметричные, ровные, пышные, Чон подвисает на них, бездумно принимаясь гладить кончик. Чимин совсем теряется, прикладывает ладошки к щекам и пытается успокоиться. Прикосновения к крыльям ощущаются примерно так же, как если кто-то трогает твои волосы, только ощущения расползаются по всей спине, волнами отдаваясь по телу. Чонгук разводит пальцами перья, а Чимину кажется, будто эти пальцы так проходятся по его коже, вызывая с нежностью от прикосновения странное волнение. Чонгук отпускает одно крыло и берёт следующее, Чимин прикрывает глаза и шумно выдыхает, погружаясь в ощущения. Когда Чон снова, кажется, немного увлекается, Чимин больше не выдерживает, взмахивает крыльями, вырывая их из чужих рук, и слишком громко втягивает носом воздух, пытаясь унять внутренние ощущения. Щёки пылают, шея, кажется, тоже покраснела, и Чонгук всё определённо поймёт, как посмотрит на него. Впрочем, не то, чтобы Паку было стыдно от своей реакции, скорее это новое чувство для него, и ничего ужасного в нём пока что Чимин не видит. Чон выныривает из своих мыслей слишком резко, не ожидавший, что Чимин вырвет крылья из его рук, и чуть пугается этого, не сразу понимая, что произошло. Осознание доходит медленно, он понимает, что увлёкся, ощущает нарастающее чувство неловкости и, подняв глаза, встречается взглядом с покрасневшим лицом напротив, замирая от картинки. — Ты… немного перестарался, но спасибо. — Почему ты?.. О, боже. — Всё в порядке, это было… приятно. — Я… — Всё в порядке, Чонгук, забудь. — Знаешь, видимо, из-за того, что у нас крылья воспринимаются как ничем не выделяющаяся часть тела, то и прикосновения к ней воспринимаются проще. — Не спорю, — Пак прочищает горло и чуть приглаживает растрепавшиеся волосы, убирая крылья. — Может, тогда твои в порядок приведу я? Не будешь разоряться на салон? — Ещё бы я разорялся, — Чон хмыкает, но послушно сползает вниз, меняясь с Чимином местами. — Боюсь, с ними нужно чуть больше возиться, чем с твоими. — Пустяки, я принесу тогда всё, что нужно, и начнём. Пока Чимин отошёл сполоснуть лицо и действительно захватить необходимые принадлежности, Чонгук проявил крылья и с удовольствием ими подвигал, разминая уставшие суставы. Его запутавшиеся перья просто пальцами не разберёшь, на это уйдёт слишком много времени, да и с гребнем Чимин провозится не меньше часа. Впрочем, он сам это предложил. Чонгук не против дать Чимину навести порядок у него за спиной. Пак возвращается обратно через пару минут, опускается на кровать, поджав ноги под себя, и аккуратно подхватывает одно крыло, второй рукой запуская гребень в спутавшиеся перышки. Чонгук никак не реагирует, и Чимин думает, что демон определённо прав в том, что для них эти касания совершенно ничего не значат, подтверждая своей реакцией слова. — Когда ты был маленьким, ты мне даже стричься не давал, а теперь я расчёсываю твои крылья. — Я сам себя стриг. — Неровно. — Но справлялся же. — Справлялся, — Пак хмыкнул. — Но парикмахер из тебя такой себе. — Да кто обращал внимание! — Я всегда обращал, — Чимин ласково улыбнулся, не заботясь, что Чон, на самом деле, не видит этого. — Мне нравились твои волосы, они были красивого угольного цвета, но ты их всё время рвал тупым ножом, совершенно не заботясь, как это потом выглядит. — Подумаешь. — Почему ты так не ценишь собственную внешность? Ты же очень красивый, Чонгук. — Я не задумывался об этом раньше, тем более, мне нанесли много шрамов. Сейчас, как видишь, я отношусь внимательнее. — Вижу, это хорошо. — Не думал, что ты скажешь что-то подобное. — Про твою внешность? — Да. — Почему же? — А ты как думаешь? — Я, правда, считаю, что ты очень красивый, Чонгук. Помимо внешности у тебя потрясающее тело, очаровательные родинки, оставшиеся от земной жизни, мягкий цвет кожи, красивые глаза-омуты… Ты, правда, прекрасен. — Спасибо, — Чонгук повернул голову, удивлённо уставившись на Чимина. — А вот характером ты не вышел. — Зачем ты всё испортил? — Чон мягко рассмеялся, ловя озорную улыбку, мелькнувшую на лице Пака, и снова развернулся к ангелу спиной, давая больше доступа к крыльям. — Соответствую своему обличию. — Верно, однако мы оба знаем, что его можно менять, когда ты не в рабочих делах. Чонгук замолкает, немного теряясь в мыслях, а Пак воспринимает его молчание по-своему, предполагая, что Чон просто больше не хочет развивать эту тему. Он молча продолжает перебирать перья, справившись уже с половиной первого крыла, и уверенно движется дальше. Чона его движения расслабляют, делают атмосферу уютнее и теплее. Чонгуку хочется, чтобы вот так по-домашнему хорошо было всегда. — Я стараюсь для тебя, — говорит после небольшого молчания Чон, и Пак мягко улыбается его словам. — Спасибо тебе за это, Чонгук. — Чимин, можно странный вопрос? — Задавай. — Как у вас смотрят на отношения? — Ох, они запрещены, если ты собираешься быть среди людей. — А если нет? — Они… в любом случае не то, чтобы поощряются. — Объяснишь? — Это немного сложно будет для твоего понимания, но я попытаюсь, всё-таки у вас в этом плане нет никаких ограничений и рамок. В Раю, если ты хочешь быть истинно праведным хранителем, защищающим чистоту людских душ, тебе нельзя иметь никакие привязанности. Твоё сердце должно дарить любовь всем, твой рассудок не имеет помыслов и благороден, душа непорочна, — только так выходит максимальная концентрация на проблемах, для которых мы были созданы. Но любовь — это не то, чем может управлять хотя бы один из миров, поэтому, если она случается к кому-то одному, твоя судьба превращается в ангельского чиновника: для тебя открыта работа с документами, другими ангелами, с внутренними заморочками и куча чего ещё, ты просто закрыт для общения с душами и людьми. У нас не запрещены контакты, не запрещена демонстрация, но любой ангел будет держать себя в рамках: если ты поддашься похоти, то, увы, больше точно не сможешь называть себя чистым созданием. — Значит, небеса не против любой любви? — О, тебя интересует, как мы относимся к однополым отношениям? Ты прав, небеса не против никакой любви. Повторюсь, мы не властны над ней, поэтому никого не осуждаем. — Почему же тогда религии часто приписывают неприязнь к однополым парам? — Всегда есть тот, кто будет говорить «от лица небес», и многие вещи, которые он действительно получил свыше, он очерняет своим восприятием. Над этим и ваш, и наш мир безвластен тоже. — Тогда понятно, почему в тебе не было отторжения, когда ты узнал о моей влюблённости. — Я не вправе тебя осуждать за то, что тебе нравятся мужчины, а не женщины. Какая разница? — Не думал, что у вас одновременно очень просто и очень сложно с этим. — Как есть, — Чимин расправил уложенное вычесанное крыло и довольно полюбовался им, после отодвигая его от себя и беря в руки второе. — Ты правда думал, что я возненавижу тебя за это? — Не знаю, я думал, что ты станешь считать, что я ещё более гнилой. — По началу, я действительно думал, что в тебе нет ничего хорошего, но старая привязанность во мне говорила, что это не так. Непонятное внутреннее ощущение тянуло, что ты просто прячешься, нужно время. Я сопротивлялся ему, но каждый раз, стоило тебе вдруг поменять кнут на пряник, я терялся, и это внутреннее ощущение билось во мне сильнее. Наверное, это потому, что я видел твои плохо скрываемые «хорошие» дела, насколько бы редкими они ни были, когда ты был ребёнком, и эти воспоминания подогревали уверенность, что точно так же и в этой жизни, просто обстоятельства стали немного другими. Но никогда я не злился на тебя за то, что ты влюбился в меня. — Не знаю, подвело ли это чувство тебя или нет, но терпение у тебя железное. — Годы практики, — Чимин усмехнулся и услышал аналогичный смешок спереди. — Стало легче? — Да, спасибо. На самом деле… а, не важно. — Важно, говори. — Мне сложно показывать свои слабости хоть кому-то, но я прекрасно понимаю, что они у меня есть. И когда те мудилы сказали, что это ты… наверное, ты всё понял? — Понял, что? — Что уже не только весь Ад, но и покинувшие его жители знают о нашей связи, а, значит, она слухами дойдёт и до небес, тебе придётся защищаться. — Ох, я… — Чимин, пообещай мне одну вещь. — Какую? — Только дослушай до конца, ладно? — Говори. — Пообещай мне, что ты ни за что не будешь пытаться смягчить эту историю. Я знаю, что это сложно для тебя, ты миролюбивое создание, ты привык видеть хорошее, забывая о плохом, но… Хосок проболтался, что ты спрашивал о способе меня спасти. Его нет, мы оба знаем, что ты не станешь разменивать жизнь в Раю, на участь падшего ангела, «влюбившегося» в демона, поэтому, никакого способа больше нет, и прекрати его искать. Когда будет чистка… не думай ни о чём, не вспоминай, не представляй, просто дай им залезть туда, куда они хотят, ты выиграешь себе время и отвоюешь свою непричастность. Единственное, что я могу для тебя сделать, это стать ещё хуже в чужих глазах, лишь бы уберечь тебя. — Чонгук… — Дослушай! Я боюсь своей влюблённости, потому что она переворачивает вверх дном выстроенные мною принципы и блоки, по моим планам ты должен был ненавидеть меня сейчас до скрежета в зубах, быть запертым, связанным и просто сексуальным рабом, но ты сидишь и расчёсываешь мои крылья, на тебе моя одежда, ты абсолютно свободен в действиях в рамках этого мира, я начал меняться, поддаваться твоим просьбам стать лучше и сам начал этого хотеть. Ты принимаешь меня со всеми поломанными шестерёнками в голове, ставишь их на место, приводишь в порядок, даже когда тебя в ответ бьёт током и до крови прищемляют пальцы, ты веришь во что-то, чего быть не должно было, и это может плохо кончиться. Мои планы с крахом осыпались ещё особо не начавшись, я лишь напугал, навредил, оттолкнул, но не поселил страх и ненависть. Я только всё испортил своей озабоченностью. Я одновременно ненавижу себя за то, что дал себе слабость, поддался тебе, и ненавижу себя за то, что сделал это так поздно. Поэтому, Чимин, пожалуйста, как только ты покинешь Ад, ты забудешь всё хорошее, что когда-либо было между нами. — Нет. — Чимин! — Я не смогу! — Просто сделай, как я прошу, ты не обидишь этим никого. Ты только сгладишь ситуацию. — Перед кем? Перед тем, кто будет копаться в моей голове? Чонгук, я был похищен, этого достаточно, всё остальное не имеет значение. — Имеет, как ты объяснишь, например, вот это, — Чонгук вскинул руки, указывая на пространство вокруг. — Ты по собственному желанию приводишь в порядок крылья демона в его квартире! — Это плохо? Я же не делаю ничего дурного. — Ты общаешься со мной. — У нас нет никакого наказания за то, что мы можем заговорить с вами. — Хорошо, ты обнимал меня несколько раз. — Это тоже плохо? Мы связаны общим прошлым. — Ты разговаривал с Люцифером. — Я не смог бы этого избежать. — Мы целовались. — Я не отвечал. — Ты заботился обо мне. — Я и нужен для этого. — Чимин, чёрт возьми! — Чон дёрнулся и развернулся к нему, сверкая раздражёнными глазами. — Да осознай же ты, наконец, что тебя могут не так понять. Если ты не хочешь по-хорошему, тогда я вернусь в состояние, которое было в самом начале, и буду делать всё, чтобы выбить из тебя хоть каплю какого-либо мнения обо мне, кроме конченого мудака. — Ты не сможешь. — Смогу. — Ты не хочешь этого. — Я хочу защитить твоё будущее, которое под вопросом из-за моих ошибок! — Чонгук… — Прекрати сопротивляться! Я так боюсь тебя потерять с каждым днём всё больше, но нахожу в себе силы думать наперёд своих действий, я не хочу усугубить твои разборки на небесах, я даже не смогу присутствовать или как-то повлиять извне. Я больной на всю голову, когда дело касается тебя, и я буду играть роль помешанного демона до конца, преувеличивая свою маниакальность в чужих глазах настолько, насколько это будет возможно. Я люблю тебя, понимаешь? А моя жизнь не стоит и гроша, в отличие от того, что у тебя ещё есть шанс спастись. Чонгук замолчал, тяжело дыша и всё ещё сверкая раздражённым взглядом, а Пак потрясённо замер, уставившись на Чона широко распахнутыми глазами. Брюнет медленно приходил в себя, понимая, что наговорил лишнего, но сказанных слов не вернуть, отчего волнами с подступающим осознанием ситуации накатывал стыд. Он сорвался, как и боялся, только не действиями, а собственными страхами. Чёрт. Чимин не должен был знать, что он хочет выгородить его, когда спустятся воины, Чимин не должен был знать, что вся каша в голове Чонгука из-за его же метаний, Чимин не должен был знать больше того, чего знал уже. Чонгук мысленно выругался, мотнул головой и, резко спрятав крылья, поднялся с места, ероша волосы и отходя ближе к двери. — Я не должен был тебе это говорить, но раз сказал, тебе придётся подчиниться, Чимин, иначе… — Нет, Чонгук, подожди. — Я не хочу больше ни о чём разговаривать, этот вечер был последним приятным взаимодействием между нами. — Чонгук. — Я поеду заниматься делами, а ты… — Никуда ты не поедешь. — Поеду! Не командуй мной! Разговор окончен, Чимин, я не намерен обсуждать больше ничего. — Стой, — Чонгук сначала почувствовал цепкие пальцы на своей руке, а затем его резко развернули, оттесняя от двери ближе к письменному столу у окна, и после неожиданного рывка Чон ощутил нежное контрастное с прошлым прикосновение и мягкие руки на своём лице. — Останься, не закрывайся от меня. Чонгук вздрогнул, впадая в оцепенение от прикосновения и горящего взгляда напротив, обволакивающего своим теплом. Чимин смотрел взволновано, но совершенно не боялся, наоборот, как-то успокаивающе поглаживал большими пальцами щёки, будто бы переживал, что его сейчас могут оттолкнуть. Чонгук не понимал, совсем не понимал, зачем и почему Пак себя так с ним ведёт, издевается, сам провоцирует, но не мог ему сопротивляться. — Чимин, отпусти меня. — Я тебя почти и не держу, но я не хочу, чтобы ты ушёл. — Мне, правда, нужно заниматься делами. — Я знаю, но у тебя их всегда по горло. — Чимин, пожалуйста, отпусти меня. — Нет, — Пак сделал шаг ближе, виновато улыбнулся, когда его локти коснулись чужого торса, и мягко переместил ладони на шею, держа их теперь более ощутимо. — Останься, всё же было так хорошо. — Не было. — Почему ты всегда пытаешься убежать от таких моментов? — Потому что они для тебя не значат то, что значат для меня. И не ты потом будешь мучаться от собственных чувств, когда мы разойдёмся. — В чём-то ты прав, но я не давлю на тебя. Я просто хочу, чтобы ты оставался со мной открытым. — Чимин… — И никуда не уходил. — Чимин… — Я, правда, скучаю по тебе, когда ты надолго исчезаешь. Чонгук волнительно замирает, уперевшись в блондина напряжённым взглядом, а Чимин в ответ неловко кривит губы в улыбке, думая, что, наверное, его слова прозвучали немного двусмысленно, но не были сильно далеки от правды. Он скучал в принципе, когда оставался один, но, да, по Чонгуку чуть больше. Когда они, наконец, смогли услышать друг друга, с ним стало потрясающе легко. Чимину нравилось его присутствие, он ни капли не соврал. — Такое не говорят ангелы демонам. — Такое говорю я тебе. У нас есть маленькое преимущество. — Твои слова… Наверное, ты имеешь в виду, что тебе не хватает развлечений? Хочешь, я что-нибудь придумаю, мы можем… — Ты всё услышал правильно с первого раза, Чонгук. Мне не хватает тебя. Чонгук поджал губы, внутри совершенно взорвавшись на тысячи кусочков. Чимин слишком наивный, такое нельзя говорить, не одержимому тобой демону, кому угодно, будь ты человеком, но не в этой ситуации. Нельзя, ни в коем случае нельзя, Чон опять натворит бед, не совладав с собой и своими желаниями. Он шумно выдохнул, положил руки на чужую талию, чуть притянул Чимина ближе, прикоснувшись своим лбом к его, и прикрыл глаза. Он обещал и себе, и ему, что больше не сорвётся, всё будет хорошо. — Ты совсем меня не боишься, да? — А должен? — Ты прав, ты с самого начала нисколько не боялся меня и моих реакций. — Я знаю, что ты больше не сделаешь мне больно. — Даже я этого не знаю, откуда знаешь ты? — Потому что я давал тебе столько возможностей для этого, но ты даже не подумал о том, чтобы присвоить себе что-то силой. — Хватит провоцировать меня, я не железный, я могу сорваться. — Не сорвёшься, но я не провоцирую тебя больше. — А сейчас — это что? Дружеские объятия? — А на что похоже? — Чимин, — Чон, чуть ослабив контроль на секунду, дёрнулся вперёд, поймав сдерживающий себя трос в меньше, чем сантиметре от губ, и дёрнув на место, так и не поцеловав Чимина. Гук напрягся сильнее, тяжело втянув воздух и прикусив губу, видимо, постепенно собирался с мыслями и всё же отодвинулся обратно, но не убирая руки с чужой талии. Пак, почувствовав горячее дыхание на своих губах, прекрасно ощутил волну тепла, окатившую его с головы до ног, но стоило Чону отстраниться, подметил лёгкое облегчение, в котором абсолютно точно играли нотки глубоко запрятанного сожаления от ожидания контакта. — Я одновременно очень хочу и не хочу это говорить, но у меня есть второе желание, Чимин. — Говори. — Позволь мне разочек обмануться... но я дам тебе выбор. — Обмануться? — Я хочу поцеловать тебя, прямо сейчас и очень-очень сильно, однако ты можешь меня отпустить, тогда я уйду, как и хотел... либо ты ответишь на поцелуй. Дашь мне на несколько мгновений почувствовать ненастоящую взаимность, поверить в неё, ощутить то, что никогда не могло быть. Моё желание — это то, чтобы ты сделал выбор, Чимин, но не тяни. Чимин моргнул, ещё раз поймал взгляд Чона, метавшийся на словах и вернувшийся ему в конце, и, не задумываясь, надавил пальцами на шею, потянув на себя. Чонгуку хватило лишь этого движения, чтобы через секунду накрыть чужие губы своими, сходя с ума от ощущения того, как они мягко приоткрываются в ответ и движутся, подстраиваясь под чужой темп. Чон от палитры эмоций, накрывшей его с головой, сильнее сжал пальцы на теле, прижался вплотную, вынуждая Чимина руками обвить собственную шею, и удобнее склонил голову, целуя мягче, но глубже. Чимин не отстранялся. Чимин позволял себя трогать, мягко сжимать в руках бока, прижиматься к собственному телу, Чимин отвечал на ласки, чуть выгибался в спине, сам сжимал пальчиками чёрные как смоль волосы, и старался не отставать в поцелуе. У него, конечно же, в отличие от Чона положительного опыта действительно не было, но его это совершенно не смущало и не сковывало, Чимин ловко следовал за заданным темпом, давил на чужой затылок и мягко подрагивал от ощущений. Чонгук касался его до этого, это не были какие-то новые прикосновения, но это впервые было так. Совершенно без принуждения, приятно, внимательно к его ощущениям, чувственно и тягуче. Чонгук провёл языком по нижней губе, подцепил её зубами, и Пак послушно разомкнул зубы, давая проникнуть в свой рот. Ощущение чужого языка на своём буквально сделало его ноги ватными, Чимин сильнее вцепился руками, ища опору, и Чон, кажется, поняв всё сразу, осторожно повернул его, чуть сбавил обороты, но заставил сделать несколько шагов назад. Секунда, и Пак чувствует, как ягодицы упираются во что-то твёрдое позади себя, кажется, это был письменный стол у окна, ещё секунда, и Чимин чувствует горячие руки на собственных бёдрах, поднимающиеся выше и уверенно подхватывающие его. Чимина опускают на тот самый стол, размыкая поцелуй, подходят вплотную и снова наклоняются, не давая времени подумать ни о чём. Чимин чувствует облегчение, когда его губ касаются чужие снова, больше не церемонящиеся с ним. Чонгук оглаживает руками подтянутые ноги, разводит их шире, скользит широкими ладонями то вверх, то вниз, снова проникает своим языком в горячий рот, и Пак чувствует, как у него кружится голова от всех этих ощущений. Это невозможно. Как все выдерживают этот жар внутри и не сходят с ума?!.. Чон знает, что наглеет, но его никто и не пытается остановить, отчего пользуется всем, что может получить. Он снова оставляет мягкие, неприлично распухшие губы, слышит тихий разочарованный вздох и, хмыкнув, принимается осыпать поцелуями чужой подбородок, нос, скулы, заполняя своими прикосновениями всё внимание. Чимин призывно открывает шею, стоит Чону чуть прикусить зубами кожу на линии челюсти, и крупно вздрагивает, еле сдержав судорожный вдох, стоит демону послушно спуститься поцелуями-укусами на неё. Чимин сжимает бёдра, вцепляется пальцами сильнее, выгибается, ощущая горячую ладонь на спине, успевшую пробраться под его рубашку, и чувствует, как буквально тает от этого всего. Чонгуку мало, ему снова хочется поцелуев, он оставляет покусанную, раскрасневшуюся шею, прижимается обратно к пухлым губам, получая мгновенный ответ, и забирается второй ладошкой под рубашку ангела, с нажимом проводя ногтями по мягкой коже, царапая бока, но в действительности, не доставляя и капли боли или дискомфорта. Чимин на это сбивается, шумно выдыхает и чуть не прикусывает чужой язык, прижимаясь грудью к чужому торсу, то ли открываясь прикосновениям ещё больше, то ли всё же пытаясь уменьшить их количество. В голове начинают бить звоночки, едва слышимые за дымкой, накрывшей его с головой, но Чимин решает, что не время, игнорируя их посылы и подставляясь дальше. Чонгук снова скользит поцелуями от уголка губ до ключицы, жалея, что не может поставить какую-нибудь отметину, и цепляет пальцами пуговицы на рубашке Мина, снизу вверх расстёгивая её до конца. Звоночки начинают звучать сильнее, вместе с тем, как и усиливаются ощущения, когда Чон оглаживает сухими ладонями его тело, задевает пальцами тёмные соски, ловя судорожный вздох своими губами, и с нажимом проходится по рёбрам, заставляя выгнуться навстречу, поддавшись вперёд. Чимин определённо хочет ощутить чужие губы на своём теле, совершенно бесстыдно отклоняется обратно, опираясь на одну руку, а вторую, стоит Чону начать спускаться обратно к ключицам и вести мокрую дорожку языком за собой, запускает ему в волосы, несильно сжимая пряди пальцами и откидывая назад голову. Чонгук целует его грудь, покусывает натянувшуюся кожу на рёбрах, гладит широкими ладонями напряжённые бёдра, и облизывает живот. Чимин ждёт, когда эти демонически развратные губы накроют напряжённые соски, и стоит почувствовать сначала юркий язычок, влажно прошедшийся по кругу, а затем опустившиеся губы, захватившие сосок в плен, Чимин не удерживает тихое «ох…», и покрывается мурашками, крупно вздрогнув. Чонгук чуть приостанавливается, на секунду замявшись от плохо скрытого стона, посасывает сосок снова, мягко поднимается поцелуями выше к основанию шеи, с каждым прикосновением теряя чуточку страсти, и без былого напора накрывает приоткрытые красные губы, отстраняясь с громким чмокающим звуком и ловя чужие глаза своими. Чонгук строго запрещает себе смотреть на то, что сделал, удерживая взгляд исключительно на верхней части лица, потому что зацелованные губы, с красными пятнами от его укусов полуобнажённое тело и помятая одежда своим видом не смогут его ни от чего остановить. А он должен, иначе быть беде. Чимин тяжело дышит, смотрит на него с ужасно привлекательной дымкой во взгляде, но ничего не говорит, восстанавливая связь с окружающим миром. — Я немного перестарался, прости, — голос не слушается, срывается на первом слове, не восстановившись, и чуть хрипит. Чонгук прочищает горло и, отвернувшись, выпрямляется. — К сожалению, я всё же уйду. Мы оба понимаем, что будет, если я останусь, а тогда я не уверен, насколько чистым ты останешься для небес. В общем, я… пойду. Чонгук делает шаг в сторону, ерошит собственные волосы и чувствует, как в горле всё сводит в спазме. Тело всё ещё на взводе, на пах неприятно давит молния на брюках, и с этим надо срочно себе помочь, пока он не сорвался. Чонгук доходит до двери, нажимает на ручку и слышит оклик, тормозит, но ни в коем случае не оборачивается, сглатывая ком. — Всё в порядке и обещай, что не будешь теперь от меня бегать ещё сильнее, — голос Чимина тоже хриплый, возбуждённый, и Чонгук мысленно воет, но в ответ просто кивает, обещая, что не будет никуда от Мина убегать. И пока Чимин не сказал что-нибудь ещё, с нажимом распахивает дверь и поспешно покидает комнату, хлопнув ей позади себя. В нём так и бушевало желание обернуться, увидеть Чимина такого отрытого, зацелованного, оставленного им на столе и всё ещё облокачивающегося на руки позади себя, в распахнутой его, Чонгука, рубашке, уже не скрывающей красивое тело, и тогда… Чонгук мотнул головой и двинулся к выходу из квартиры. Нельзя, ни в коем случае нельзя, он уже и так сильно перешагнул черту. Со звуком хлопнувшей двери Чимин вздрогнул, откинул голову назад и прикрыл глаза, собирая мысли в кучу. Кадык предательски дрогнул, выдавая ещё не отпустившее состояние, но в комнате он был теперь один, так что бояться замеченной реакции незачем. Чимин шумно выдохнул и прикусил губу, приподнимая веки и упираясь взглядом в потолок. Честно, он сам переборщил с этими проверками. Да, он хотел узнать, как поведёт себя Чон, если получит то, что хочет, но такой бешеной реакции собственного тела он не ожидал. Те звоночки предупреждали его остановится, но Чимину хотелось копнуть дальше, больше, узнать предел и… Теперь его одолевало странное ощущение. Чимин, конечно, был рад, что в конечном итоге не ошибся, что Чонгук больше не представляет ему никакую угрозу, но в то же время… Он снова сглотнул и мотнул головой. Нужно освежиться. Он выпрямился и принялся слегка подрагивающими пальцами застёгивать тёмную рубашку, от которой, как назло, пахло Чоном гораздо больше, чем обычно. Больше никаких проверок, ни за что, это, правда, кончится тогда совершенно плохо, Чимину стоит разобраться, как остановить всю эту историю, а не усугубить её последствия ещё больше. В голове билась шальная мысль, но Чимин не спешил к ней прибегать. Он оттолкнулся от стола и опустился на пол, чувствуя, что ноги всё ещё ватные. Определённо точно больше никаких проверок и провокаций. Чимин на слегка подрагивающих конечностях двинулся в сторону кухни. И сколько бы не волновалось всё внутри него, он знал одно абсолютно точно. Об этой затее он не жалел.