Орёл или Решка

– Чонин. Чонин. Чонин резко просыпается от чувства, как расплавленный страх медленно течёт по жилам. В ногах простынь, а чьи-то руки обнимают его за талию. – Чонин, – тихий, хорошо знакомый ему голос, – Чонин. – Да, – звук больше похожий на хрип. Чонин трясётся и дрожит всем телом, комната выглядит слишком светлой для ночи. – Я проснулся. – Прости, что разбудил тебя. Но ты кричал и, – Кёнсу не заканчивает предложение, просто мягко приглаживает чёлку Чонина, как делал это раньше, в колледже, когда Чонин ввязывался в драки, а потом прокрадывался в их комнату, несчастный и искалеченный. – Всё нормально? Чонин смотрит вниз на свои руки. На них шрамы, несколько струпьев, остаточные воспоминания о боли, но ничего больше. – Можно сказать и так. – Мне приготовить завтрак? В голосе Кёнсу слышатся истерические нотки. Они там с аварии. И хотя Чонин думает, что не сможет проглотить и кусочка, он не хочет отказывать Кёнсу в этой маленькой заботе. Он вдыхает резкий, чистый запах их постельного белья. – Да, пожалуйста. – Глазунью? Твоё любимое? Любимое Джинри. – Ага. Он медленно одевается. Они оба взяли отгул, чтобы оплакать потерю, и это видно по их одежде. Кёнсу не занимался стиркой со смерти Джинри, и Чонин выворачивает свои боксёры и одевает майку, которая не видела свет с университетских времён. Он отмахивается от зудящего дискомфорта из-за неспокойной ночи и обрызгивает лицо водой. На кухне что-то горит. Чонин закрывает глаза и притворяется, что не чувствует запаха – Кёнсу никогда раньше не сжигал их завтрак, даже когда они опаздывали из-за утреннего минета. Это было невероятное утро, Кёнсу, впивающийся ногтями в кожу Чонина, рот Чонина вокруг члена Кёнсу. Он прикусывает кожу на внутренней стороне бедра Кёнсу и играет с нежной кожей прямо за яйцами, когда старший тянется, чтобы выключить газ. – Пускай горит, – сказал тогда Чонин. Кёнсу потянул его за чёлку и ответил: «Не будь идиотом», – этим всё и закончилось. Чонин проходит мимо комнаты Джинри по привычке на цыпочках. – Я испортил твой тост. И яйца, – шепчет Кёнсу, когда Чонин выходит из тёмного коридора и проходит на кухню. – Прости. Его голос хриплый и безжизненный. – Ничего. – Она начала бы возмущаться. Она бы не стала есть это. Чонин берёт тарелку, садится за стол и кладёт голову на руки. – На самом деле, во сне я– – Апельсиновый сок? – не дождавшись его ответа, Кёнсу наливает два стакана, ставит их на стол и только тогда понимает свою ошибку. Чонин берёт оба стакана, просто чтобы опередить какую-либо реакцию. – Спасибо, – быстро говорит он. – Я умираю от жажды. – Что ты говорил о своём сне? Чонин больше не хочет думать о сне. Он ускользает от него – разговор с врачом, их дочь – вещи, которые он не должен рассказывать Кёнсу, особенно сейчас. – Ничего, ничего, – Чонин выпивает два стакана сока без остановки. – Просто. Давай сходим сегодня куда-нибудь. Выйдем из квартиры. – Куда? Они никуда не ездили ­– только они вдвоём – уже очень давно. Невероятно, как радикально меняет вашу жизнь ребёнок, понимает Чонин. Пытаться вспомнить хоть день без неё, это как пытаться преодолеть старые привычки, схемы. Это всё запрограммировано очень глубоко, но они были вместе дольше. Чонин знает, они смогут справиться с этим. – В зоопарк. – На улице мороз. – Не будь смешным. Просто надень куртку. – Чонин. Глухой стук раздаётся у него в голове, в ушах гудит, и как будто вода заполняет их, словно он теряет всякое чувство равновесия. Настенные часы расплываются, и совершенно невозможно понять, что показывают стрелки. Массируя свои виски, чтобы хоть как-то уменьшить это давление, он вздыхает разочарованно. – Ну хватит. Не спорь, давай просто пойдём.