Орёл или Решка

В этот раз Чонин встречается с Сехуном в кафе. Сехун выглядит истощенным и под носом у него какое-то странное красноватое пятно. Он непрерывно стучит ногтями по поверхности стола, этот раздражающий звук перекрывает тихий шум ранних посетителей, пришедших на утренние свидания. – Я всё ещё думаю, что вам нужно сходить к психотерапевту, – говорит Сехун, забирая свой кофе у официантки. Он не добавляет молока или сахара, просто сразу начинает пить. Чонин ждёт, пока его напиток остынет. – Чтобы терапия подействовала, нужны месяцы. У меня нет этих месяцев. Мне нужно вернуться до того, как пройдёт много времени. – Нет, сейчас вы заблуждаетесь. У вас столько времени, сколько вам нужно, чтобы поправиться. Это реальность – только если вы не думаете, что я плод вашего воображения? – Вы должны быть. Если нет, то... – Тогда твой партнёр мёртв. Что, к сожалению, и есть реальность. Я работал, когда это случилось. Я видел, как мой коллега записывал время его смерти. – Прекрати, – шепчет Чонин, невидящими глазами уставившись на деревянный стол, – заткнись. Сехун морщит нос и поднимает голову выше. – Я видел, как работники нашей больницы везли его тело в морг. Я видел, как мать твоего партнёра отказалась от вскрытия. Она подписала три различных набора документов. Чонин чувствует, как начинает дрожать. Он начинает вспоминать мать Кёнсу, он помнит, как она визжала и хватала его за руки, ты убил моего сына, я ненавижу тебя, ты ужасный, грязный, отвратительный, извращенный– Воспоминания размытые, но он без тени сомнения знает, что они его. – Прекрати. – Она сослалась на религиозные возражения. Вы хотели бы копию этих документов? Чонин проводит рукой по столу, смахивая кружки и соусницы. В кафе становится тихо, и слышен только злой крик официанта. Сквозь тупую, ноющую память о порезе на щеке и рыжих локонах на лице Чонин даже не может услышать, что тот говорит. Из носа Сехуна течёт кровь. – О Боже, – кричит кто-то, – кто-нибудь, с вами всё в порядке? – Всё нормально, – говорит Сехун, даже не волнуясь о том, чтобы вытереть текущую из носа кровь. – Я заплачу за это, и мы уходим. Простите за приченённые неудобства. – Я заплачу, – Чонин слышит, как говорит это, – просто. Не уходи. Сехун бросает на него холодный взгляд. – Мы уходим вместе. Ты всё ещё должен извиниться передо мной. – У тебя из носа течёт кровь. Сехун даже не дрогнул, просто взял со стола салфетку и прижал к лицу. – Я в порядке. Нам нужно идти. Обсудить это. – Я сумасшедший. Я точно чёртов сумасшедший, я представляю вещи, которые нереальны, ты даже не здесь, я, чёрт возьми, даже не знаю тебя настолько хорошо. Сехун вытаскивает Чонина из магазина. – Прекрати звонить мне. – А что мне делать? Сказать Джинри, что она мертва? Что её отец жив? Что я живу в какой-то странной чёртовой петле, где каждый раз, идя спать, я магически перемещаюсь в другое место? – Боже, – ругается Сехун, проводя рукой по волосам. – Что... что тебе нужно от меня? Что ты вообще можешь хотеть от меня? Мы незнакомцы. Я врач. Я встречал тебя три раза. Я ненавижу пациентов, поэтому я обычно и работаю с теми, кто находится в коме. Рука Сехуна ужасно худая. Не в первый раз Чонин замечает то, как нездорово выглядит Сехун, постоянно бледный и измученный. Ему интересно, Сехун вообще ест что-нибудь иногда? – Мне просто нужно поговорить с тобой. Прояснить некоторые вещи. – Для этого тебе нужен психотерапевт. Они проходят через парк. Чонин показывает на скамейку, и Сехун, закатив глаза, присоединяется к нему, чопорно сложив руки на коленях. Такой до смехотворного милый жест. – Пожалуйста. Я больше никого не знаю и я не могу быть уверенным, что кто-то другой не решит, что я представляю опасность для Джинри. Я единственный оставшийся у неё родитель – она не может потерять и меня. – Ты на самом деле можешь быть опасен для неё. Что тогда? – Это не так. Я никогда не причиню ей вред. Я, – Чонин сглатывает, – она моя дочь. Я вырастил её. Сехун не отвечает. Чонину интересно, сколько Сехун уже понял. – Ты был тем, кто сказал мне, что Кёнсу умер. И ты сказал нам о Джинри, когда это произошло. Ты единственный человек, который был там. – Меня там не было. Твоя дочь жива, мистер Ким– – Чонин. Моё имя Чонин. – Ладно, Чонин. Твоя дочь жива. Я видел, как твой муж– – Кёнсу. Сехун закрывает уши. В первый раз он повышает голос. – Заткнись, заткнись. Я не хочу знать, я не хочу вмешиваться, это не моя жизнь. Она меня не касается. Его трясёт, замечает Чонин. И– – У тебя из носа кровь течёт. Опять. Сехун вытирает кровь тыльной стороной ладони. – Мне нужно домой. Нужно, чтобы ты ушёл. – Ты в порядке? Ты выглядишь больным– – Со мной всё нормально. Оставь меня одного. Сехун выглядит невозможно юным, сидя, закутавшись в пальто, свитер и шарф, с дрожащими испачканными в крови руками. Чонин вытаскивает салфетку из своего кармана. – Ты... Кровь капает на одежду. Останутся пятна. – Мне это не нужно. – Просто, – Чонин придвигается поближе, прикладывая салфетку к носу Сехуна, помогая ему остановить поток крови. – Ты врач. Ты должен лучше заботиться о себе. – Ты должен послушать меня и отпустить. Уходи. Мне не интересно слушать о твоих галлюцинациях. Кёнсу не настоящий. Он мёртв. Кёнсу. Вспоминает он. – Я целовал его прошлой ночью. Я держал его в своих руках. – Этой ночью ты его держать не будешь, – фыркает Сехун. – Обещаю. – А что, если буду. Что, если он вернётся, а это пропадёт – что мне тогда делать? – Не будешь. Это нереально. – Могу я прийти к тебе ещё раз? Может, мы сможем попробовать что-то ещё, если это не сработает. Сехуна всё ещё трясёт, и кровь начинает просачиваться сквозь пальцы. Он уходит, не отвечая ничего. Чонин принимает это за согласие.