Орёл или Решка

Когда Чонин просыпается, то сразу тянется за мобильным телефоном и набирает знакомый номер. – Сехун? – ... твою мать, кто? – Ким Чонин. Прости, что звоню так рано– – Я не думаю, что у тебя есть какое-то оправдание, чтобы звонить мне в три часа утра в мой выходной день. – ... но, – громко продолжает Чонин, сердце стучит всё так же быстро, – мне нужно увидеться с тобой сегодня вечером. – Сегодня Сочельник, – сухо говорит Сехун. – У меня планы. В груди Чонина что-то сжимается. – Да, да. Теперь у тебя другие планы. Ты можешь помыть кухню в другой раз. Пошли со мной, О Сехун. – Это что– – Только ты и я. Моя дочь всю неделю будет у бабушки. Я, – Чонин сглатывает. Он не хочет врать, не Сехуну. Сехун правда не заслуживает этого. – Я просто хочу узнать тебя немного получше. – Я не понимаю. – Просто. В больнице мы всё время проводим вместе, но ты всё время занят. Поэтому давай закажем что-нибудь поесть. Или выпить, если ты не хочешь есть. Через несколько секунд Сехун мягко кашляет. – Выпить звучит неплохо, – говорит он. – Где мне тебя встретить? Слишком много свободного времени. Кёнсу не говорил, когда умер Сехун или как именно. Чонин не может рисковать. – Я зайду за тобой. Рано. У меня для тебя сюрприз. – Сюрприз? Чонин начинает судорожно думать. – Мне нужно сказать тебе кое-что. – Это о... – Сехун, просто поверь мне. Это очень важно. Пожалуйста. – ... Во сколько ты за мной зайдёшь? – В три часа дня. – Это правда рано для выпивки. – Пожалуйста, Сехун. – Ладно. Хорошо. Да. В три часа дня. Чонин первым кладёт трубку, цепляясь за телефон с остатками голоса Сехуна. Он жив, думает Чонин. Еще жив. А значит, у Чонина есть еще по крайней мере один день, чтобы убедиться, что О Сехун в порядке. И в какой-то момент он задумывается, почему его это вообще волнует. Почему так важно, чтобы О Сехун не совершил то, что сам Чонин пытался сделать в школе, в колледже. То, от чего его спас Кёнсу. В коридоре слышен шум – скорее всего, это Джинри в ванной. Чонин сворачивается в клубок и закрывает глаза. Дело не в этом. Не в спасении Сехуна. Сехун кажется интересным, кажется, что у него тысячи историй, которые он годами никому не рассказывал. Сехун кажется одиноким, а Чонин знает, что такое одиночество, что значит настоящее, глубокое, отчаянное одиночество. Это когда забываешь, как разговаривать с людьми, потому что ты столько времени проводишь лишь в собственной голове, когда голос становится хриплым, когда одновременно хочется быть одному сейчас и не быть одному больше никогда. Чонина спас Кёнсу. Но именно комната для тренировок изменила его. Неуверенность всё еще там, скрывается под кожей, оставляет уродливые следы на его сознании, когда он предается самоуничижению, но танцы всё это отгоняют прочь. Танцы это ритм, это забвение, это когда начинаешь с начала каждый раз, независимо от того, насколько идеальны были прошлые попытки. Танцы это прощение, и танцы это всё, что Чонин когда-либо создавал сам. Странно признавать, но это на самом деле не совсем Кёнсу. Может, в тот один раз – тот один глоток, тогда его спас Кёнсу. И Чонин чувствовал благодарность за это, за годы, которые Кёнсу вложил в него, но со временем они стали партнёрами. Они должны были ими быть. Отцы. Родители. Вместе, на неопределённый срок, как равные. Каким-то образом Чонин никогда не чувствовал, что перестал быть должен Кёнсу всё. Мир ощущается очень далёким, но одеяла тёплые. Чонин ставит будильник и спит до обеда. ***** – Так, – говорит Сехун, открывая дверь, одетый в синие джинсы с низкой посадкой и толстовку. – Привет. – На улице мороз. Надень куртку. Сехун смотрит на Чонина. – Ты что, моя мама? – Надень куртку, Сехун. Было бы хорошо провести хотя бы один вечер вместе без посещения больницы, – это не смешно, но Сехун всё равно наигранно закатывает глаза. Чонин считает это своей маленькой победой и наблюдает за тем, как Сехун роется в шкафу в поисках чего-то тёплого. Сехун не закрывает дверь, и Чонин пытается не позволить этому себя беспокоить. Они выходят, аккуратно поддерживая достаточную дистанцию между ними. Сехун еле тащит ноги. Иногда Чонину приходится ждать его на обочине. Сначала они не знают о чём говорить. Чонин понимает, что все приготовленные им темы для разговора совсем не подходят – Сехун не ходил в кино с выхода на экраны «Истории Игрушек 3», он не фанат никакой спортивной команды и единственный журнал, который он читает, это «Экономист». Через некоторое время он признаётся, что тот лежит у него на столе только для виду, и что он не продвинулся в его чтении дальше комикса на обратной стороне обложки. Чонин впервые узнаёт от Сехуна что-то настолько личное. Он расслабляется. – Не думаю, что я когда-нибудь читал «Экономиста». Разве он не об, эм, экономике? – Разумеется. Ты идиот. Чонин еле успевает сдержаться, Кёнсу тоже так думал. – Ну да. Я танцор. Не нужно быть гением математики, чтобы стать виртуозным танцором балета. Сехун наклоняет голову, как будто знает о том, что Чонин не сказал, и уважает приложенные усилия. Это странно, видеть, насколько он прозрачный, когда Чонин знает, что искать. Волосы падают ему на глаза, он убирает их, а Чонин чувствует, как учащается его сердцебиение. – Ты был прав насчёт куртки, – говорит Сехун. – Спасибо. Хотя мне правда нравится холод. – Это... Да,– Чонин кашляет. – Я думал погулять по округе немного. Некоторые магазины должны быть открыты. И есть место, куда я хотел сходить. – Разве ты не говорил, что хочешь сказать мне кое-что? – Я соврал, – просто говорит Чонин. – Я просто хотел увидеть тебя. – Я тебя ненавижу, – парирует Сехун без намёка на злость. – Я так сильно тебя ненавижу. – Это было ужасно эффективно, ты должен признать. Они оба идут слишком быстро, но иногда Сехун останавливается, чтобы посмеяться над животным или изучить особенно странную кучу снега. Чонин ловит себя на том, что смеётся без причины, наблюдая за тем, как Сехун спотыкается на ровном месте или теряет равновесие на льду. Сехун фыркает и специально не помогает, когда Чонин сам спотыкается о замёрзший тротуар. Странно уже то, что им весело. Сехуну нравится виндоу-шоппинг, смотреть сквозь витрины в магазины, заполненные маленькими огоньками и великолепными рождественскими игрушками. Чонин покупает ему дешёвый раскрашенный стеклянный шар, когда Сехун не смотрит. До того момента, пока Сехун не берёт его и не зажимает между пальцами, Чонин даже не задумывается о том, что у Сехуна, наверное, и ёлки-то нет. Но, кажется, это совсем не уменьшает энтузиазм Сехуна. Чонин думает о том, когда в последний раз Сехун получал от кого-то подарок, как он будет выглядеть, если Сехун повесит его у себя в кабинете на лампу, как шар будет отражать цветные огни на стол и стены. Чонин был там так много раз, что может представить это, может представить, как Сехун будет наблюдать за ним, и ловит себя на том, что улыбается от мысли, что в этом ужасном кабинете Сехуна наконец-то будет частичка его самого. Они приходят в бар около восьми. Помещение тёмное и модное, гладкие полы и острые углы. Хоть это и дорого, у Чонина есть немного лишних денег. Они заказывают напитки, Сехун снова смеётся, линии на его лице разглаживаются, кончики губ приподнимаются в полуулыбке, и Чонин почти забывает, что Сехун должен был умереть сегодня, один в своей квартире. Почти. – Было весело. – Да, – честно отвечает Чонин, поднимая стакан в сторону Сехуна. – Очень весело. Мы должны сделать это ещё раз. Он уверен в этом. Дни длиннее, когда Джинри в школе, а Кёнсу здесь нет. Чонин привык заполнять это время Сехуном, но обычно в больнице, окруженный больными пациентами и памятью обо всём, что Чонин потерял. И это место лучше для Сехуна, оно его расслабляет. В его плечах заметна расслабленность, которую Чонин никогда раньше не видел. И выражение лица. Оно очень хорошее. – Должно быть ты хотел что-то сказать, – настаивает Сехун. – Ну. О нём. – Ты имеешь в виду Кёнсу? Пальцы Сехуна сильнее сжимают стакан. – Да. Он. – Мы не должны всё время говорить о нём. – Но ты хочешь поговорить с кем-то. Поэтому ты и приходишь увидеть меня, так? Это не связано с мигренями или проблемами с памятью, которые были у тебя раньше, есть другая причина. Такая, по которой ты продолжаешь говорить о своём мёртвом партнёре так, будто он жив. Чонин вздрагивает. – Нет. Это совсем не... Сехун. Кёнсу всё ещё жив. Лицо Сехуна застывает. – Ты что– – Слушай, я знаю, это звучит ненормально, и я не хотел говорить тебе об этом, но просто выслушай меня, ладно?