На свадьбе у смерти

       Колеса повозки чавкали по грязи, накладываясь на ритм мелкого дождя. Лошадь то и дело заносило влево так, что на сильных долях к их шуму присоединялся хлыст извозчика — всё это резало слух монаха.       Монаха, которым когда-то был Марсель. Пожалуй, теперь он припоминал песнопения, медитации и талмуды книг по контрапункту, что всегда вселяли скуку, даже с ностальгией. Но всё равно не жалел, что однажды осмелился уйти. Покинув монастырь, Марсель стал сильнее — и пусть сила не была целью, к которой он стремился, по крайней мере, это стало жертвой на пути к ней.        Всё началось два года назад, когда на истощённую войной с соседями Империю зверски напали Джендаро. Одни говорили, что поводом послужило убийство их вожака прямо во время брачной церемонии во дворце. Другие утверждали, что именно Вардоу¹ и совершил кровопролитие в Гольдштадте, подгадав удачное время, чтобы избавиться от императора. Так или иначе, теперь уже не осталось ничего от церковников, что верили в воссоединение Джендаро с человечеством, как того требовало пророчество о Друи. Их вера преследовалась. В связи с этим Марсель утратил своего ближайшего наставника ещё будучи мальчишкой, но… он не винил людей. Даже не винил Джендаро.       Всё началось не два года назад — вот, что он выяснил, во что он верил. Всё началось с пожара в церкви.       — Тпру-у! — прохрипел извозчик, и лужа с хлюпаньем окатила ноги монаха грязью. Марсель кротко поджал их, сильнее прижимая к себе книгу, замотанную в юфть. В ней он хранил всю правду об этих тварях, собирая её осколки по городам и селениям. Подрабатывая за еду и кров, лишая себя сна, составляя записи…       Всё началось с пожара в церкви. Далеко отсюда.       В безлюдных северных землях, где Чёрный Лес едва касается границ с востока, в степях, где по преданиям зародилось нечто, способное остановить его дьявольское разрастание. В краю непреходящего тумана. Старинный храм, обнаруженный там, не был никем построен — словно испокон веков существовал сам по себе… чистое, нетронутое место подлинного света. Сколь угодно тёмные и безнадёжные чары отступали, стоило лишь помолиться в его стенах. Само существование храма заставляло рождаться заново: тысячи паломников приезжали в глухие туманные земли, обретая истинную веру… Так было до того, как он сгорел заживо. Заживо — потому, что Марсель верил, — это место было живым. До той степени, что воды его святых родников могли испепелять ворожей, заставлять дымиться ведьм, корчиться и рыдать бесноватых — оно пугало всякую нечистую тварь! Кроме той, что его спалила.       Именно тогда всё началось. С этим пожаром страха у зла стало меньше, а гонимые церквями ворожеи возобновили своё влияние, умножаясь, распевая эту ужасную песню, что губит людей… Гольдштадт атаковали из-за них. Марсель был уверен. В своих странствиях он быстро выяснил, что, стоит какой злостной девчонке услышать хоть строчку тех проклятых слов, как она обретает их силу. Ту, которой отродясь не должны владеть женщины, но на которую они падки, поскольку всегда были более нечистыми существами.       Марсель скривился: он выяснил и то, что у принцессы не было матери. Она росла скверной женоложицей, совращала даже своих служанок — так утверждали родители одной из них, в тот день погибшей. Кроме него их никто бы не стал и слушать. Люди глухи, когда дело касается грешниц: этого он повидал достаточно, когда опрашивал родственников станцевавших ведьм. Никто из них не предупредил в задатках своего чада своеволие, злонравие, нездоровую тягу к мужской силе — мерзостную и неуместную в телах будущих матерей. И пусть это правда, что ведьмы бывают различны. Чистая девушка, понимающая своё предназначение, никогда бы не стала такой… не пошла бы на убийство даже в целях защиты.        Потому Марсель так стойко верил: извращённая принцесса Гольдштадта наверняка стала ведьмой, едва услышав песню. Ворожеи могли специально исполнить её на той свадьбе, чтобы посеять хаос в мир людей и Джендаро, стравить их друг с другом, отводя внимание от себя… Если Серые Друи существуют, не обошлось и без них — совпадение ли, что теперь вера в пророчество об их нашествии преследуется?        И раз так, это далеко не единственный и не первый случай, когда песня о смерти окрашивает историю в красный, оставляя за собой горы трупов. Даря этому погрязшему в упадке миру всё новых и новых бессмертных убийц. Впрочем… не таких уж бессмертных, как многим кажется на первый взгляд.       — Приехали! — извозчик с уханьем приземлился у ворот конюшни, открывая скрипучие деревянные ворота. Марсель ловко спрыгнул с повозки на чистое место, машинально благословляя спутника, когда тот зашёлся кашлем — уроки исцеления были, пожалуй, единственными, что пригодились ему в жизни.       В избе было уютно, чисто и тепло. Хозяин сам налил ему отвара, когда они наконец обосновались в светлице.       — Так, говоришь, ты ушёл из храма? — хрипло спросил, с интересом наблюдая, как он благословляет и чашку.       — Мужской монастырь. Земли Сант Льюи. Война нас не коснулась, но я не мог и дальше наслаждаться молитвой, пока церковь преследует себя саму…       — Так ты франк? Но говоришь отлично!       — Бог миловал, нас учили всем языкам континента. И я много путешествовал с пастором по святым местам, до того, как…       — Да сколько же тебе лет, малыш? — расхохотался тот, вновь грубо перебив на полуслове, — уж не завираешься ли, как мой малый? Да тот и по нашему-то двух слов связать не может… вам бы с ним червяков во дворе ковырять, а ты!..       Марсель вымученно улыбнулся.       — Простите, если вас сбило с толку. Мне пятнадцать лет и девять лун. Я знаю, что выгляжу младше.       — О, ещё как!.. ну да чёрт с тобой. Стало быть, раз в такую даль волочился, дело важное. Спрашивай, что хотел. А завтра с утра выпасешь скот с моим сыном — может, и его чего умному научишь. Кретин растёт!       — Спасибо вам, господин. Я собираю все сведения о ведьмах, какие только люди могут вспомнить: как распознаёте, как их караете, какие случаи были…       — О! Ну так это пожалуйста. Я когда за село езжу, там-де они все и работают. В борделе местном. Как на тебя взглянут — так тебя нечистая сила и сведёт с пути истинного…        На секунду монах задумался, стоит ли улыбаться — он очень хотел расположить к себе хозяина, но подобные шутки считал отвратительными.       — Вы остроумны, — кивнул в итоге, — но, надеюсь, мы друг друга понимаем. Я говорю о других ведьмах. Тех, что танцуют, перед тем как…       — Да понял я! — нахмурился тот, всё же раздосадованный тем, что Марсель не засмеялся. — Было, да… на Ведьмину Ночь мне одна в кошмаре снилась. Вот только я не сразу понял, что ведьма. Она в луже Гольдштадта застряла, в том сне… красивая. Прямо как барыня какая. А потом меня съела. Ну, а как расправляемся, то ясно, оно ведь везде одинаково — огнём. Больше их ничто не берёт. Если ты ведьме хоть сердце пронзишь, то ей всё заново и срастётся, оно ведь нечистое… и святая водичка не вредит им давно уже, поди. А распознать в итоге просто — те, кто огня боятся и сторонятся больше, те и ведьмы.       Монах помолчал. В который раз не слышал ничего для себя нового.       — Может, ещё что-нибудь? Из жизненных случаев.       — Бог схоронил от тех случаев, сынок! Но, знаешь… оно с дедом моим было. Видел ведьму. Любил её даже, дуралей старый, пока бабку мою не встретил, так вот… он мне рассказывал, что та ведьма у других ведьм училась. Что они — те, что новенькие ведьмы — совсем на людей похожи. Ударишь — плачут.       Марсель насторожился, приготовившись запоминать.       — А другие разве?..       — Другие не так, — шепнул тот, безотчётно оборачиваясь. Затем наклонился, обдавая монаха несвежим дыханием. — Другие терпят. Стоят как вкопанные. Как их ни бей, что им ни режь — не дрогнут, не моргнут! Ударь со спины хлыстом — не обернутся… так-то я и делаю, когда девку вижу, как мой дед учил. Всех подруженек моего сынка так проверяю. Вот, если нюни распустит — то настоящая девчурка перед тобой, а если нет…       Он замолчал, уставившись в дверной проём, куда постучала, а затем и вошла маленькая хозяйка. Низко поклонившись, она поприветствовала обоих и начала мешать варево в казане — мужчина поднялся, в мгновение достав из-за пояса плеть, что ещё не развеяла конский запах. От удара малышка вскрикнула, и он сразу крепко обнял её, поглаживая по голове:       — Видишь? — с достоинством прошептал. — Моя дочь — не ведьма! ***       Герда сидела на полу, наблюдая за тем, как по скрипучей половице неспешно тянется змеиное туловище Берты. Она огибала новеньких вот уже третий круг — никто из них даже не пошевелился, стараясь лишний раз не привлекать к себе внимание. Трудно было объяснить, почему не нашлось тех, кто отвёл бы взгляд в сторону.       — Ведьмы всегда держались друг друга, от самого начала их существования до самого своего конца. Делились знаниями, приёмами, способами выжить… это никогда не было школой. Мы не обучали новичков. Жизнь выкашивала треть из них, это считалось нормальным, — в голосе Берты сквозило необъяснимой ностальгией.– Нынче юные ведьмы мрут как мухи. А шесть лет назад мы потеряли больше половины от своего числа в войне с охотниками — тогда и решили создать школу. Вряд ли вы способны оценить жертву, на которую пойдут те, кто подарит вам её. Многие из них добывали свои навыки кровью, годами делали открытия… каково это — получить их опыт, не прилагая к тому их усилий? Не знаю. Нам, детям прежних времён, не дано этого знать. Постарайтесь оправдать своё обучение: мы не будем нежны с безнадёжными.       Свод правил, которые она зачитала затем, показался Герде очевидным: не сбегать, не убивать других, во всём подчиняться старшим. Перед тем, как удалиться, змея прошипела что-то о том, что основы им вскоре объяснит Кассандра — это имя заставило всех содрогнуться. Едва Берта скрылась, по группе разнеслась волна возмущения.       — Терпеть не могу эту суку! — раздался голос спереди. Одна из новеньких со спутанной копной вороных волос взмахнула грубым жестом.       — Если снова бегать… я лучше и правда умру, — всхлипнула ведьма справа.       Герда не успела всех рассмотреть. Вид ей заградило любопытное лицо наголо бритой девчонки с густыми бровями и диковатым взглядом. У неё не было передних зубов.       — Эй, а ведь ты не была с нами ночью?.. как и Пурга. Вас увели тогда.       Она кивнула. Невольно отстранилась — от собеседницы несло пóтом.       — Повезло тебе! Мы все не спали — эта Кассандра, она… монстр. Уверена, ей не приказывали этого делать. Заставила нас бегать и двигаться всю ночь, тех, кто уставал — била кулаками. Некоторые ослушались — тем Чёртова молока не дали, и ты бы видела, как их трясло… я Мордва.        Она протянула руку, без спроса схватив ладонь Герды, и невольно измазав её чем-то липким. Запёкшаяся кровь.       — Герда… — выдернув руку, та вытерла её о половицу. — Мне предлагали твоё имя.       — Верно. Я ещё тогда поняла — мы созданы для того, чтобы стать лучшими подругами! Словами не передать, как я рада, что ты у меня есть. А Кассандра… она тварь. Настоящая тварь.       Последние предложения прозвучали в резкой тишине, наступившей, едва на пороге появилась упомянутая. Герда даже не успела распознать в себе протест, возникший внутри от первых: Мордва не вызывала у неё симпатии.       Сложно сказать, что именно такого было в Кассандре, что холодило сердце и поднимало мурашки на предплечьях. Она была не самой зрелой ведьмой — на вид не больше двадцати шести. Не носила броской одежды. Высокие мужские сапоги на толстой подошве с ремнями поперек, какие-то обрывки безвкусного темного платья, изрезанного так, чтобы не стеснять движений, при которых каждая из её ног оголялась едва не полностью. Обнажая пучки мышц, очерченные до уродливого. Сухие мускулистые руки дополняли это, контрастируя с тонкой талией, грубая походка сменялась манерностью мимики... У неё был приятный голос и неприятно надменный тон.       — Если хочешь быть услышанной, нужно быть громче. Встань, — холодно приказала она, и Мордва испуганно поднялась. — Повтори, что сказала.       — Я…       — Сейчас же.       Лысая потупила глаза в пол, сжимая кулаки от страха.       — «Кассандра… тварь». Простите, я вовсе не хотела, я!..       — Ты хотела, — проведя взглядом по залу, ведьма обратилась ко всем, — кто из вас может напомнить Мордве, как я велела к себе обращаться?.. да, Джейн?       Та, что назвала Кассандру сукой ещё минуту назад, поднялась. Выражение справедливого осуждения застыло на её лице удивительно правдоподобно:       — «Госпожа Кассандра» — так вы велели, мисс. Девчонка перешла все границы.       — Спасибо, — кивнула ей та, разрешая садиться. Затем обратилась к Мордве, — Теперь повтори это правильно.       — Госпожа Кассандра… я сожалею, правда…       — Не так. Целиком всё предложение.       Герда перевела взгляд на беднягу, сгорбившуюся от неловкости и стыда. Казалось, её глаза готовы были провалиться в те черные пустоты под собой, что образовались от недосыпа:       — «Госпожа Кассандра — тварь».       Наставница улыбнулась. Одним резким движением наградила Мордву сильным ударом в живот, когда та упала — не без удовольствия перешагнула через неё.       — Сложно спорить с таким утверждением, — наигранно протянула затем. — Чужая желчь — награда за превосходство. А ваша тренировка вчерашней ночью была такой жалкой, что любая тварь и правда одержала бы превосходство. И, тем не менее… я здесь, чтобы объяснить, зачем её провела.       Пауза растворилась в пространстве гробовым молчанием. Ведьма прошла сквозь гущу новичков, остановившись возле импровизированной доски, отвела за спину хвост, небрежно собранный на затылке.       — Вы ошибаетесь, если думаете, что мне нравится учить вас. Будь вы живыми, я не просила бы многого — люди слабы потому, что слабы их тела. Но вы тренировались плохо потому, что слабы вы сами.       Теперь, когда она стояла дальше, Герда осмелилась пристальнее рассмотреть лицо — поперек лба вился знак тернового венка. Глаза властно и без сочувствия бродили по самым напуганным лицам в аудитории.       Ведьма расчёта. Желание могущества и бессмертия.       «Трудно не догадаться…»       — Вот, смотрите сюда, — взяв уголёк, Кассандра поочередно начертила на доске треугольник и круг. — Природа наградила человека душой и телом. Связь между ними неравномерна: одно обязательно удерживает другое. В естественных условиях таким лидером выступает тело — именно оно отвечает за жизнь, иначе говоря, люди погибают, если тело убить. Но в то же время их души — бессмертны, сколько бы раз ни умирали в своих снах.       Герда насторожилась, пристально вглядываясь в знаки на доске — Эмма говорила ей о подобном. Тогда это не казалось чем-то важным.       — Так всё обстоит, — та обрисовала треугольник теперь уже внутри круга, жирно подчеркнув последний. — И так это было задумано. Изначально. К нам с вами — больше не относится.       Обернувшись, Кассандра заставила робкий шепот вновь обратиться абсолютной тишиной, не продолжив, пока не просверлила взглядом каждую, кто стал его причиной.       — Не знаю, кто это придумал: Бог ли, вселенная — если честно, мне плевать, — но всё было сделано правильно. Тело расчетливо исполняет свою единственную миссию: сохранить и распространить жизнь. Цели души всегда были другими. Именно поэтому, когда их позиции меняются… вот здесь мы и переходим к тому, что такое — быть ведьмой.       Герда продолжала смотреть на доску, пытаясь сопоставить всё это со знаками. Невнятное беспокойство постепенно овладевало её сознанием, нагромождаясь безо всякой причины — она ощутила, как воздух насыщается тяжестью ещё за минуту до того, как осознала присутствие Леона. Он зашёл в избу тихо. Мягко. И всё же… что-то было не так. Лапы едва заметно подрагивали, все три глаза были жутко прикованы к Кассандре.       — Быть ведьмой, — тем временем продолжила та, — значит быть душой, что взяла на себя обязательство сохранять жизнь. Вместо тела. Вопреки ему. Заставив его умереть, а затем подчиниться — подобного нет и не должно быть в природе, что физической, что потусторонней. Неважно, по какой причине вы танцевали — выбрав танец, вы выбрали жизнь, которая никогда раньше вам не принадлежала. Понимаете, о чём я?       В комнате стояла тишина.       Он подошёл ещё ближе.       — Об этом, — теперь она нарисовала круг внутри треугольника. — Вам больше ни под каким предлогом нельзя покидать тело. Ни для сна, ни для любой другой потери сознания. Трупы, которыми вы были, но которые воскресили, не будут спокойно вас дожидаться, похрапывая. Не будут гонять кровь по телу, захватывать легкими воздух — они полежат холодными несколько минут, а затем начнут гнить. Пожалуй, опытные ведьмы способны вернуться в гнилой труп. Но не вы. А потому никаких ночей в кроватях — только на ногах, пока вы не обучены, пока…       Вопреки грозному виду Кассандры, по рядам вновь прошёлся взволнованный шёпот. На этот раз причиной его прекращения стала не она — Леон зловеще остановился посреди зала. Необъяснимо пугающий. Не похожий на себя.       — Где он? — Герде показалось, в этих двух словах звучал пробирающий крик, хотя его голос оставался тихим. Двоился с кошачьим хрипом.       — Не нашёл? — многозначительно улыбнулась та. Затем беспечно повернулась к ученицам. — Детишки, это то, как выглядит отшельник: они нужны, чтобы приглядывать за мёртвым телом своей ведьмы. Не будем отвлекаться на него сейчас…       — Кассандра, — всё так же холодно, но в то же время с мольбой перебил тот, — просто скажи. В долгу не останусь.       Ведьма нахмурилась, наконец переведя на него прямой взгляд. В нём сквозило нескрываемое отвращение.       — Понятия не имею, о ком ты. Ты же теперь фамильяр малолетки…       Леон промолчал. Герда решила подняться, но Мордва вцепилась в неё мертвой хваткой, испуганно мотая головой.       — Десять бутылок Чёртового молока.       — Совсем не меняешься, — Кассандра двинулась навстречу, присев рядом с ним на колени, по-змеиному прищурилась, усмехнувшись до того брезгливо, словно хотела плюнуть в морду. Кот не шевелился.       — Двадцать. И вино.       — Расскажешь о нём, всё что знаешь. Всё, что я пропустил…       — Конечно. Только не бери имперское дерьмо, я пью вина франков.       Она обернулась, вопреки ожиданиям Герды, подозвав её к себе:       — У нас с твоим фамильяром сделка, ты должна поручиться. Он может обмануть меня, — ведьма поднялась с колен, теперь снова не без отвращения глядя на Леона сверху. — Но тебе — обязан.       Герда растерянно перевела взгляд на отшельника — тот всё ещё выглядел не в меру подавленным. Кивнул ей, даже не глядя в лицо.       — Подтверждаю, — безучастно сорвалось с губ, и Кассандра сразу прыснула, не сдержав хохота.       — Да, да … ну и что ты хотел узнать? Жив ли он? — она развернулась ко всем спиной, пройдя к доске. — А может, тебе интересно, как он отреагировал, когда ты сбежал? Простил, или нет?.. Последнего знать не могу, говорю это сразу.       — Жив?.. — всё так же хрипло шепнул Леон, сопровождая её удаляющуюся фигуру потерянным взглядом.       — Фамильяр должен хранить тело ведьмы, дети, — обратилась она ко всем. — Есть много способов это делать. Однажды вы покинете наше безопасное логово, случайно выйдете из тел, уснув в одиночестве — и кто присмотрит за ними, когда нас не окажется рядом?.. Связанный с вами контрактом. Отшельник, что из любой точки света почувствует вашу смерть — "фамильяр", да… Вот только у бедолаги, о котором речь, его не было.       Кассандра вновь поправила волосы, невольно подстегивая контраст этого изящного движения с натренированными руками. Повернула голову, впиваясь глазами в небольшое и тонкое тело кота.       — Меня всегда удивляло то, как ты любил задавать вопросы, ответ на которые знаешь. Урод, — в миг, когда она назвала его имя, Леон невольно сжал в когтях половицу, — Краус был шокирован твоим побегом. У него не осталось друзей с тех пор, как он узнал своё прошлое. С той ночи, как вы вместе его узнали… но ты сбежал. И спрятался, где не найдут. Возле ведьминых полян, я полагаю? Рваную Ночь даже Ива не до конца контролирует, особенно возле них — ты это знал, и всё равно это сделал. Краус предстал пред Судом на Костях, как и полагается тем, кто предательским образом раскрыл своё прошлое. Тебя не нашли, и он понёс наказание за обоих.       Ведьма обняла своё лицо длинными тонкими пальцами, не в силах сдержать улыбку при убитом виде Леона и растерянности Герды.       — Что, малышка-ведьма, тебе-то он другую сказку наплёл? Наверное, про посвящение. Ну, я бы соврала про посвящение, так как ты сама с него сбежала и других правил не знаешь. Новичкам легко втереться в доверие…       — Жив или нет?! — теперь уже действительно прокричал Леон: его будто трясло. Все новички наблюдали за этим, как за спектаклем, что порядком взбесило и Герду. Джейн не сдержала смешок.       Кассандра долго молчала, прежде чем ответить. Но за это время помрачнела и она.       — Краус мёртв. Умирал в муках, я… смотрела, как он кричит и думала, что буду наслаждаться. Всегда было интересно увидеть, как гибнет ведьмак — понимает ли в тот миг, что ему не место среди ведьм? Но Краус держался долго. И это продлило мучения. Мы никогда не ладили, и, сложно признать, но я скучаю по нему — всё же, мы дети одного посвящения. Когда-то сидели в этой избушке точно такими же новичками…       Леон её больше не слушал — Герде показалось, он не слушал и не слышал вообще ничего.       В определённый момент тот, о ком шла речь этим утром, обрёл имя. Разговор между нынешним и прошлым кота в портале — обрёл значение. Даже самая наглая ложь отшельника не смогла бы сейчас привлечь её внимание, отобрав его у факта, что только что Леон утратил смысл жить.       Герда схватила кошачье тело на руки прежде, чем с ним начали происходить жуткие изменения: оно будто раздувалось. Леон становился всё больше, а вокруг метались невнятные комки чёрной дряни, похожей на пар и слизь.       — Не бойтесь, — хладнокровно хмыкнула Кассандра, когда некоторые осторожно попятились в стороны. — Это у него душа болит. Форма отшельников может меняться от боли. Какой наглядный урок у нас с вами получился! А слизь… все мы состоим из одного и того же. До того, как войдём в белый огонь.       В конце концов, Леон вырвался из рук Герды, ранив ей предплечья; выбежал прочь из избушки. Она сорвалась вслед не задумываясь, игнорируя возмущение Кассандры и крики Мордвы — всё, что могло сейчас помешать, склонить бросить его. Оставить с этим наедине.       Чёрный лес угрожающе и тревожно нависал отовсюду, окружив их со всех сторон; от бега становилось жарко, но холод происходящего не исчезал — в какой-то момент они достигли всё той же поляны. Она не была прежней: ни свитков, ни книг из тех, что запомнились Герде утром, пустынная и неприглядная. Другая.       Ведьма остановилась: это был целиком человеческий плач — тот, что она сейчас слышала. Надрывный, гнетущий… чем-то до жути напоминал ей собственный.       «Все мы состоим из одного и того же».       Леон сидел под деревом, сжимая лапами голову точно так, как делал это в портале прошлого. Осторожно приблизившись, Герда села рядом. Сложно сказать, сколько времени они провели здесь: он не успокаивался. Притих скорее от усталости, всё ещё не уменьшаясь в размерах — сейчас был не меньше охотничьего пса. Герда держала его, отнимая вонзённые в морду когти, поглаживала по шерсти, чувствуя, насколько же всё это фальшиво… неправильно. У людей не должно быть шерсти, раздвоенной морды и слизи в жилах. Человек заслуживает иметь лицо.       — Я… я мог бы догадаться. Не следовало тебя втягивать во всё это, с самого начала. И теперь ещё этот долг Кассандре…       — Ничего.       — Наверное, ты теперь думаешь, я жалкий. На самом деле так и есть.       — Нет, не думаю.       — Ты не обязана меня утешать. Мы не…       — Не приятели. Да, — Герда невольно усмехнулась, — но ты — мой фамильяр. Так зачем усложнять?..       Треск веток прервал их разговор: знакомое лицо старухи со знаком глаза на лбу показалось из-за дерева. Хильда вышла на поляну.       — Герда, твою кровь за милю слышно. Её надо остановить, иначе ты потеряешь сознание. Леон, хватит ныть.       — Да что ты знаешь! — огрызнулся тот, отшатнувшись от ведьмы. — Краус… ты всё это время знала, что Краус!.. вы должны были мне сказать, сволочи! Вы, все! Хотели поквитаться?!..       Какое-то время Хильда молчала, оперевшись на свой посох, словно анализируя ситуацию. Кот становился всё больше, а чёрные сгустки резкими волнами ходили вокруг него, разбрызгивая слизь по траве.       — Краус вернётся к Шабашу, — первым делом сказала она, озадаченно нахмурившись. — Я так понимаю, Кассандра не теряет хватку?.. Хоть вы и повзрослели, а всё как дети. Смотри вот, твоя хозяйка ранена — прекращай дурить и отведи её на занятия. Эту вот тоже, — она лёгким взмахом посоха вытащила из куста Мордву. Герду охватила ярость, что та решилась подслушивать их здесь. — Ты, верно, успел забыть Кассандру: она любит злые шутки. С тех пор, как за содействие вашей попытке раскрыть прошлое ей присудили пожизненный статус наставницы новичков — стала только заносчивее. Хотя многое с твоего побега изменилось. Для всех нас. Меня, Берты, Крауса… и для Кассандры тоже.       — Больная сука. И хватит о ней, — негромко отрезал Леон. Несмотря на возрастающую злобу к её мерзкой выходке, начал ощутимо уменьшаться.       — Отведи девочек на занятия, — настояла на своём Хильда.       Бормоча под нос что-то невнятное, Мордва неловко взяла Герду под руку — та её выдернула.       — Сделаю, — пообещал кот.       Когда старуха ушла, он ослаблено сел под дерево, заходясь неуместным смехом.       — Вернётся к Шабашу… — с теплом повторил, вернув прежний размер.       — Кто такой этот твой «Краус»? Друг? — неожиданно отозвалась Мордва, подозрительно наблюдая за ним. — Касс… госпожа Кассандра сказала, что ведьмак. Разве так бывает?       — Парни не танцуют. Но ведьмаков посвящают из отшельников, если заслужил. Я знаю его с самого посвящения, — спокойно ответил тот. — Друг или враг… это никого, кроме нас с ним, не касается.       Мордва презрительно скривилась в ответ, необъяснимо враждебно, но уверенно направившись прочь.       — Не многовато ли мужчин для женской общины? Сегодня они посвящают тех, кто даже не танцевал, завтра… Завтра общество ведьм не будет отличаться от любого другого.       Когда Герда вернулась в избу, внутри никого, кроме Кассандры, уже не было. Та сидела на полу, удерживая перед собой посох со Сьюзан.       — Я не пришла на ваше посвящение, — бросила, не оборачиваясь. — И, видно, зря. Как ты обучилась «падению», и кто рассказал про жертву?.. Эмма бы не стала. Я знаю. Она сама боится падших.       Герда застыла на пороге, пытаясь совладать со всем, что нахлынуло на неё с этой картиной. Откуда ей известно имя Друи? И как смеет прикасаться к…       — Отдайте, госпожа Кассандра, — обратилась, с едва скрываемым холодом. — Вам не подчинить его.       — И это тоже знаешь… — подозрительно пробормотала та, небрежно бросив ей посох. — А, может, чувствуешь? Ты хоть понимаешь, чем рискнула? Никто не живёт долго после падения. Есть… такое поверье.       Она поднялась, отряхивая руки и колени с чопорностью дворянки. Пренебрежительно смерила Герду взглядом с ног до головы.       — Берте ты нравишься. Статус Пурги, как провидицы, после вашей схватки подорван. Эмма лижет тебе зад, Ива закрывает на всё глаза, Хильда всем поддакивает — но со мной это не сработает. Понимаешь, почему?       — Потому что вы умнее и догадливее всех, — язвительно хмыкнула та, стараясь не выдать сарказма.       — Это тоже, — самовлюблённо согласилась Кассандра. — Но ещё потому, что я хорошо знаю Урода. Слишком хорошо. Как только мне рассказали, что он подписал с тобой контракт, для меня всё стало ясно. Это он научил тебя ритуалу падения — больше некому, а что вело Эмму показать тебе прошлое и думать нечего… она тоже убила свою бывшую. С тех пор сама на себя не похожа. Не обольщайся, ты — замена, не более.       Герда замолчала, побледнев. Резко ощутив, что одного мгновения слабости хватило бы сейчас на то, чтобы полностью утратить над собой контроль — так, как это случалось ещё до посвящения. До собственного имени и сознания. До Эммы.       — Ну, не будем о личном, — отмахнулась Кассандра. — Ты ведь здесь из-за Урода? Наверное, прислал тебя отпрашивать должок. Бесполезное занятие…       — Вы солгали. Про смерть его друга, — уцепилась за это Герда, стараясь вернуть голосу хладнокровие.       — Да разве? Он просил рассказать всё, что пропустил, и я рассказала, — хитро оскалилась та. — Только правду. От первого до последнего слова. Потом добавила — «мёртв» — но ведь Краус ведьмак, как он может быть живым? Мы все мертвы… Урод лучше меня знает, что сделку эта деталь не изменит.       — И всё же, вы солгали. Всем, — Герда не сводила с неё глаз. — Когда сказали, что тела превращаются в трупы, стоит только уснуть. Для чего?.. Я спала этой ночью — знаю, что это неправда.       Кассандра изменилась в лице, теперь уставившись на Герду скорее удивлённо. Воцарилось неприятная тишина.       — Так ты действительно ничего не знаешь… — пробормотала растерянно, всё ещё глядя на неё с недоверием. — Он не рассказал? Погоди… ты что, действительно случайно «пала» в тот раз?       — Эмма говорила, так было с древними. Да.       И вновь Кассандра замолчала, словно обдумывая дальнейшие действия. Прошла к доске, будто собираясь продолжить урок; одним резким движением перечеркнула напополам знак ведьмы — круг, что находился внутри треугольника.       — Тогда ты не знаешь, что потеряла, — осторожно и негромко проговорила в стену. — Сядь. Сядь и слушай, если хочешь жить.       Герда повиновалась, ощущая между ними натянутую струну тревоги — знакомую ей ещё со времён Леса. На этот раз к ней была примешана неприязнь.       — Ведьма — это душа, поработившая собственное тело, — повторилась Кассандра, указывая на перечеркнутый знак. — У наших тел есть части: руки, ноги — о частях души известно мало. Только то, что и её можно разорвать. Отделить небольшой отрезок, заключив его во что-то… другое. В момент, когда подобное происходит, всё живое вокруг гибнет — этот ритуал изобрела сильнейшая из ведьм. Лилит. Она открыла, что подобное позволяет ведьме общаться с демонами, назвала это «Падением». В те времена, говорят, все верили, что силы Лилит превзошли все известные, благодаря связям с ними. Впрочем, древние ведьмы совершали «падение» и до неё — интуитивно. Что довольно сомнительно, учитывая, сколько мелочей должно совпасть, чтобы оно сработало…       Кассандра отошла от доски, властно отобрав у Герды посох, несмотря на хватку.       — Первое условие для Падения — знание. Пасть могут исключительно ведьмы, что раскрыли своё прошлое. Видели собственный танец… говорят, от одного только наблюдения за ним, внутри рождается особое самосознание — и без него ни одна душа не сможет расчленить себя.       Она поднесла посох к лицу:       — Второе условие — сосуд. Лилит толковала, будто им может быть что угодно — в действительности, это не так. Мало кто способен заключить отрезок души во что-то кроме черепа. Души, даже небольшие их части, прекрасно знают, как выглядит их подлинное место. И третье условие — жертва. Дело в том, что единственное, что ведьма способна от себя отделить — и есть то, что она увидела в собственном танце. Ту часть себя, что позволила ему случиться, оказалась сильнее смерти. Это всегда связано с причиной танца… встретиться с ней ещё раз, выдержать, отделить от себя — всё это и называют «жертвой». Только сосуд, что является истинным домом такого чувства, позволит ей свершиться. И, разумеется, не все ведьмы способны найти такой сосуд, не все готовы преступить закон, узнав своё прошлое — вот почему «Падение» — удел немногих. Тебе просто повезло. Многие ведьмы потратили жизни, пытаясь воспроизвести ритуал, а кому-то он даётся вот так просто…       Кассандра вернула ей посох, затем всё так же надменно взглянув сверху.       — Хочешь знать, почему спала сегодня ночью? Содержимое этой черепушки переместилось в тебя обратно. Оно своё место знает… к твоему сожалению. Да, с ритуалом ты приобрела защиту от гниения, лояльность демонов — всё это ничто перед тем, чем ты заплатила, отделив от себя самую могущественную часть души. Однажды она вернётся. Но ты её больше не узнаешь. Падшие не живут долго, как бы сильны не были — это касается всех… попробуй теперь угадать, как именно мы потеряли Лилит.       Герда поднялась. Не помнила даже, как осознание событий ночи подобралось к ней, заставив смотреть на Кассандру с просьбой. Желанием узнать больше.       —  Я видела во сне демонов: два парня в наколках, близнецы, и один истязал другого…       Наставница, что уже направлялась к выходу, замерла.       — В наколках?       — Да, — Герда сжала пальцами переносицу, судорожно стараясь восстановить детали. — На груди метка, как на Чёртовом молоке. На шее змея…       Та вновь замолчала, так что Герде пришлось пересилить себя:       — Это ведь важно? Если это дьявол…       — Знаешь, я предлагаю тебе новую сделку, — неожиданно перебила Кассандра. Достав из шкафа пергамент, бегло обмакнула воронье перо в чернила. — Сниму с твоего ненаглядного фамильяра весь долг, скажем, кроме вина. А ты сейчас внимательно прочтёшь эту записку, и передашь её во сне «демону». Пообещай мне это. Просто небольшой эксперимент…       — Кому? — Герда растерянно приняла лист, сложенный вдвое.       — Хлюпику в татуировках.       — Их было…       — Да, да. Это один и тот же. Соглашайся: двадцать бутылок Чёртового Молока Уроду не достать, времена теперь другие.       Стоило только Герде кивнуть, как Кассандра расплылась в улыбке, бесцеремонно взъерошив ей волосы.       — Не называйте его Уродом больше, — безотчётно добавила ей. — Его имя Леон, и теперь оно — настоящее.       Кассандра убрала руку, наверное, впервые взглянув на неё без насмешки.       — Все имена ненастоящие.²       Внутри записки было пусто. На обороте размашисто красовалась надпись: «К. от К.» ***       Кабак находился на окраине села. Марселю пришлось пересечь пахотное поле, собрав по дороге с десяток колючих сорняков на плащ прежде, чем он наконец увидел его. Постройка явно была предназначена для другого. Напоминала старинную башню из тех, что строились ещё до Империи. Сейчас, когда война с Джендаро нагнетала страх, в таких местах чувствовалось больше спокойствия. Отрешённости от всего. Погорельцы, дезертиры и просто пьяницы по какой-то причине верили, что в случае набега Джендаро не станут искать здесь, ограничившись грабежом села. А может, только врали себе, что ещё во что-то верят.       Кабаки Марсель ненавидел. Уютные гнилостные болотца, в которых так удобно предаваться всем грехам сразу, поддавшись животному в себе, утопив святое и настоящее на ржавом дне кружки… конечно, он бывал в них часто. В иное время, переночевать в другом месте означало промёрзнуть насквозь. Но сегодняшний случай был единственным на его памяти, когда при виде корчмы сердце замирало не хуже, чем от первых звуков орга́на на утренней службе.       Всё дело в этом чёртовом сне. Всё дело в том, что на сон это и похоже не было. Великий охотник на ведьм, человек-легенда, что посвятил свою жизнь этим проклятым тварям, а затем исчез в Чёрном лесу — Виконт Леклэр… снился именно он. А с рассветом деревенские уже судачили о седом мужчине в чёрном, что прибыл в кабак среди ночи. Только маловеру это показалось бы совпадением.       Глубоко вдохнув, Марсель зашёл внутрь. Столкнулся с ним взглядом практически сразу, и замер — такой, как во сне. Такой, как в легендах. Монах и сам не знал, много ли в них правды. Ещё в детстве он услышал эту красивую историю о последнем из благородных представителей франков, что отказался от своего статуса ради того, чтобы истреблять ведьм. Герое, что обучал мальчишек из сиротских приютов, создавая непобедимых воинов, приносивших к ногам людей головы «бессмертных» доселе тварей… забытом всеми и везде. Кроме родного края. Кроме монастырей на обломках того, что сотворила с этим краем Империя. Марсель был уверен: легенда о Виконте Леклэре никогда не звучала на «общем»³ языке.       Он и сам не помнил, как оказался сидящим напротив, как вытащил свою книгу о ведьмах, бережно и робко положив её на центр стола. Как восхищённо поднял глаза, бегло шепнув ему:       — Я знаю, сеньор! Знаю, кто вы. Хранил ваш портрет в обители Сант Льюи.       Родной язык, сорвавшийся с губ, показался сейчас огрубевшим, настолько непривычно было говорить. Покинув монастырь, Марсель сжился с тем, что на нём приходилось лишь думать, так или иначе подстраивая себя под имперцев.       Но не с ним.       — Сант Льюи… — лицо мужчины тронула слабая улыбка, и он откинулся на спинку ободранного кресла. Его фигура, сама его личность будто не подходила этому месту: потомок древних кровей в странной, явно магической чёрной броне — среди грязных развалин и селян в обносках. — Значит, ещё живы. Насколько помню, они отстраняют своих беглецов?       — Верно, навсегда.       Виконт кивнул. Придвинул к себе книгу, не задавая других вопросов. Он не был молод даже и близко — тем несопоставимее воспринималось его телосложение, тем диковиннее выглядел контраст седых волос, что спадали на кожаный доспех. Марсель знал: люди таких не делают. По легендам, Леклэр сразился с группой самих Снежных Друи, чтобы заполучить его.       — Ты проделал большую работу, — пролистывая книгу, тот поднял взгляд, который можно было назвать отдалённо заинтересованным. — Но понимаешь ведь, что всё это — чушь?.. Почти всё.       — Конечно, — поспешно соврал тот, даже не задумавшись над ответом.       Виконт не был для него человеком. Герой. Лицо над кроватью в старой раме, молчаливо наблюдающее за детством и юношеством монаха; воплощение силы и справедливости. День, когда слух о его исчезновении достиг Марселя, был одним из наихудших.       А теперь он сидел напротив… Вот так просто.       — Вы живы и всё ещё охотитесь на ведьм, — пробормотал скорее самому себе. — Значит, ещё не всё потеряно. Я знал, что не всё потеряно…       — Больше не охочусь, — неожиданно раздался ответ. Марселю показалось, все остальные звуки исчезли в тот гадкий миг. — Они одолели нас шесть лет назад. Так значит, это ты следил за мной во сне? Я думал, монахи уже утратили этот дар.       Марсель ничего не ответил, ощутив, как руки бессильно сжимаются, а в мыслях пустеет.       — Так, значит… то есть, не охотитесь? Я просто думал… вы ведь живы.       Нависла напряжённая пауза, во время которой старик всё так же перелистывал страницы. На некоторых записях он останавливался, разглядывая, но нигде не задержался надолго.       — Жив, да. Иногда жалею об этом. Но война проиграна.       Огонь охватил Марселя, разгораясь изнутри разбитой яростью, пробегая по телу мурашками, сводя челюсть — проиграна?! Ложь. Он знал, что шесть лет назад было убито больше ведьм, чем когда-либо прежде. Знал, что сотни их обожженных тел сейчас обезглавлены, освящены и захоронены под церквями. Поражения так не выглядят.       — Всё началось с пожара в том храме, не так ли? — проговорил с надрывом. — С тех пор многие утратили веру в свет, обернули свою ненависть ко злу в раболепный страх… И вы среди них?! Не верю. Виконт Леклэр, о котором я слышал…       Он прервал себя сам, подавляя злобу усилием воли. Закрыл глаза, произнеся короткую молитву.       — Северный храм вечного тумана, — задумчиво пробормотал на это Леклэр, — а ты проницателен. Пожалуй, этот пожар поднял всех с колен — ведьм, я имею ввиду… но, знаешь, ненависть и вера никогда не были причиной, по которой я убивал их. Разве ненавидит охотник зайца, в которого стреляет? Нет. Мы были лучшими в этом. Зашли слишком далеко, стараясь ими и оставаться, гонясь как полоумные за паршивыми зайцами — они нас переиграли. Безумной охоты с меня достаточно.       — И всё же, их песня!..       — Распространяется, да, — старик принял от проходившей мимо разносчицы вино, сделав учтивый кивок трактирщику. — Ты ещё слишком юн, чтобы понять это. Песня, танец, перевоплощение… всё шелуха. Настоящей ведьму делает не это. Есть подлинное, дьявольское начало внутри каждой, открыть в себе которое готовы не все… Я знаю только двух таких ведьм. Ива и Лилит. Образцы истинной жестокости. Все остальные — дети, ищущие друг в друге тепло и заботу, ничем не отличные от людей. Однажды заглянув в глаза настоящей ведьме, ты никогда её с ними не спутаешь. Людям не победить подобных. Мой успех начался лишь со смертью Лилит, а закончился с этим пожаром: некоторые говорят, он — предвестник её возвращения. Возможно, так и будет.       Марсель смотрел на Виконта во все глаза, вылавливая каждое его слово среди праздного шума — не способный поверить в безнадёжность их смысла.       — Научите меня убивать их, — шепнул упрямо, стараясь сдержать дрожащий голос. — Я не верю в победу дьявола. Не мы… но они должны бояться заглядывать нам в глаза. Ибо так сказано в писании: люди созданы по ЕГО подобию. А всякая падшая тварь боится глаз своего хозяина.       За стойкой трактирщика послышались какие-то возгласы — Виконт перестал его слушать, живо переключившись на этот шум, как будто их разборки могли быть важнее. Интуитивно повторив за ним, Марсель и сам замер в исступлении: перед кабатчиком сидело чудовище. Чёрное, двухглавое, трёхглазое… никто, кроме них двоих, словно не замечал его.       — Не серчайте, господин — франкское вот только-только с рук сошло!.. Для вас берёг, да и нам здесь оно, как кисель переспевший — не вкусно… Да только вон тот заморский мсье изволили брать…       Прошло некоторое время, прежде, чем Марсель понял, что трактирщик действительно обращается к этому уродцу. Создание напоминало издали кота — но только в стельку пьяный мог бы не заметить, как странно оно передвигается и смотрит.       Виконт, по-видимому, уловил смятение монаха, беззвучно указав ему на светящееся кольцо в ухе страшилища: возможную причину иллюзий. Трактирщик пялился туда, как загипнотизированный.       — Дак мсье может и продаст вам обратно!.. Если честно попросите… вон он сидит…       Трудно даже описать, какой холод испытал Марсель, когда оно обернулось — неуловимое, бессмысленное и пронизывающее понимание, что на него смотрит проклятый — сковало тело. Краем глаза монах уловил едва заметную усмешку Виконта, обратившую его лицо в сплошную сеть морщин:       — Ты хотел убивать ведьм. Разве же не он сейчас должен бояться смотреть тебе в глаза?