Выбивая страх

      Венди ненавидела ромашки сколько себя помнила: цветы с бледными лепестками, отвратительным запахом, будоражащим до тошноты — всегда брала в руки, улыбаясь, целуя, шептала о том, как приятно, но сдерживалась, чтобы не разорвать или не ударить ими по лицу того, кого она любила так сильно. Раньше их дарил её дедушка, потом стал Робби — они оба научили воспринимать жизнь по-разному, любить по-разному: один говорил, что телесный контакт необходим, что без ощущения чужого полового органа в промежности Венди никто не будет любить её, что, не показывая грудь и пряча взгляд в углах стен, она никому не интересна. «Смотри на то, что или кто перед тобой. Глаза — двери души. Всякий, кто владеет над тобой, должен видеть эти двери, входить через них». Робби был нежен, несмотря на свойственную ему агрессивность: всегда вовремя приходил на их свидания, дарил цветы, обязательно плитку белого шоколада, никогда не задевал за живое и оберегал так, как было в его силах. Он не торопил Венди — говорил, что они станут заниматься этим, когда оба будут готовы, и Венди была благодарна просто за то, что Валентино не пытается подчинить ее. Для дедушки его внучка всегда была каким-то подобием циркового животного: прирученное на насилии создание, которое обязано повиноваться, если хочет, чтобы его любили. Венди любила его не так, как члена семьи, намного больше и страстнее — родители знали, вечерами говорили о том, что это плохо, что девочке больше нельзя видеться с этим ублюдком, предавшим семью. Отец, мужчина со строгими правилами, навсегда отгородил Венди от зеленой калитки, крошечного домика с кирпичной крышей в глуши леса, от дедушки, который, не попрощавшись, с болью смотрел в след уезжающей машине — в тот день Кордрой попрощалась с ромашками, которые дарил ей дедушка, попрощалась с собакой по кличке «Пчелка», с болью и, одновременно, наслаждением, которые испытывают взрослые, но не дети. Думала, что больше не вернется к постыдным воспоминаниям, но прошлое все время шло за ней хвостиком, не давая сделать шаг к «будущему».       Диппер научил Венди улыбаться, смеяться над шутками, над которыми никто не смеется, научил выискивать прекрасное в скучных вещах и понять, что друзья нужны каждому, ведь бывают такие ситуации, случаи, когда груз прошлого или настоящего невозможно нести в одиночку. Зус научил девушку рисовать то, что творится у нее на душе, слушать музыку, которая, засев надолго в голове, становится частью тебя. Робби дал понять, что любовь — это не только один секс, а также чувства и воспоминания, создаваемые вместе. И как бы тяжело Венди не было, она всегда знала, кто будет рядом с ней, кому она нужна и у кого стоит спросить совета, если покажется, что выхода нет.       Когда Диппер забежал в женский туалет на втором этаже, находящийся около класса музыки, он словил несколько матерных слов в свой адрес от девушек, выходящих из него. Короткие юбки, высокие и толстые каблуки, ярко накрашенные ногти и лица, на которых пудры и тоналки так много, что они буквально сыпятся — именно они сказали Дипперу что он так сильно похож на фрика, что даже заходит в девчачьий толчок, лишь бы выплакаться. Диппер промолчал, пройдя внутрь — слишком он привык к оскорблениям в свой адрес, какими бы глупыми и абсурдными они не были.       В туалете стоит три кабинки, в одной из которых находится Венди. Из широкого окна на зеленую плитку падает свет, а от мелких осколков, по потрескавшимся стенам, прыгают солнечные зайчики. Диппер встал напротив одной из крайних кабинок, сжал руку в кулак, но не стал стучать. Парню всегда с трудом давались подобные разговоры: если он знал, как точно нужно поддерживать Мейбл, то на счет других и понятия не имел. Он боялся ранить Венди резким словом, дебильным поступком, который мог бы совершить. — Диппер, я беременна, — донесся голос из кабинки. Диппер даже вздрогнул, ему вдруг стало так жарко и душно, что, схватившись за ворот рубашки, он сглотнул и спросил: — Ты уверена? — Более чем, — щеколда спала, дверь открылась и Пайнс увидел Венди, сидящую в углу кабинки, около туалета: облокотившись на толчок, в одной руке сжимала тест на беременность с положительным результатом. Диппер задавался вопросами: Как долго Венди сидит в туалете и плачет? Как давно поняла, что с ней что-то не так? Сказала ли она кому-нибудь еще об этом? — Я несколько дней чувствовала ужасное головокружение, меня сильно рвало ночью, думала, что, может быть, все от стресса… хах, ну, знаешь, экзамены тип и все дела, а тут такое вот… дерьмо.       Диппер не был удивлен словам Венди. Венди нет восемнадцати, еще недавно она грезила мечтами о том, как попасть в женскую футбольную команду и как подготовиться к предстоящим экзаменам, которые покажут, чего же она добилась за год. Диппер смотрел на неё и видел Мейбл, видел, как больно приходится тому человеку, которого он любит. «Она беременна от Робби».       Нужно ли ей подарить ромашки в честь этого события? — Подарить ли мне тебе ромашки, принцесса? — Диппер улыбнулся, присев на корточки. От него сильно пахнет цветами, хвоей, чем-то тяжелым. Коснувшись мокрых локонов на её лице, он смахнул их в сторону. — Что? — Венди перестает плакать. Диппер Пайнс никогда бы не сказал ей этого, потому что единственным человеком, говорящим эти слова, был её покойный дедушка. Венди перестала чувствовать себя живой, здраво размышлять, мысли стали шальными. — Повтори что ты сказал, живо! — Венди, я спросил, что ты собираешься делать, — это тот Диппер, которого Кордрой знает, которому доверяет, так кто же был тот, кто напомнил ей о её грязном прошлом? — Я не знаю, я схожу с ума, — нервный смешок слетел с бледных губ.       Пайнс и Кордрой еще долго находились в женском туалете, разговаривая друг с другом и пытаясь понять, как именно нужно поступить Венди, чтобы не разрушить её жизнь.       Робби всегда дарил ромашки. Венди никогда не говорила, что ненавидит их, потому что она боялась обидеть парня, а раскрывать прошлое девушка не собиралась. «Будет похоронено внутри меня, скоро забудется». Робби даже как-то записал на диск песню, которую сочинил для Кордрой специально — это было так мило, что до сих пор вспоминается с теплотой, но теперь внутри Венди развивается плод их любви — все воспоминаниями, что связаны с Робби Валентино, ненавистны до глубины души. Жалкий собственник, тот, кто вмешался в её жизнь и медленно уничтожал её лучшего друга, Диппера. — Я избавлюсь от этого ребенка, скажу Робби, как ненавидела цветы, которые он дарил из раза в раз, — Кордрой обнимает Диппера, дышит ему в плечо, чуть ли не захлебываясь в запахе хвои. Пайнс обнимает в ответ, перебирает длинные локоны рыжих волос, улыбаясь.

***

      Малышка Чарли часто говорила родителям, что видит, привязанные к деревьям, красные шарики с надписью «Я люблю Гравити Фолз!» или «Добро пожаловать в Гравити Фолз!». Те, конечно, кивали головами, улыбались, хлопали мягко по щекам, говоря, что, возможно, какие-нибудь дети или туристы, часто приезжающие в их небольшой городок, привязывают их. Расхаживая по дому с широкими улыбками и пустыми глазами, стали напоминать кукол, коих у Чарли так много, что не сосчитать.       Вечер вторника не предвещал быть особенным, но все же стал: Чарли Кейпер, девочка семи лет с белокурыми волосами, одетая в красное платье в белый горошек и черные туфли, ровно в восемь вечера вышла из дома, крикнув на прощанье «Люблю вас!»; Её родители, мисс Джули Кейпер и мистер Кларк Кейпер сидели на диване, занятые просмотром шоу «Утка-тив» — смотрели не в экран, а сквозь него: на тот момент их губы были неестественного синего цвета, а лица бледные.       Девочка любила гулять по главной улице Гравити Фолз, разглядывая старые большие вывески, висящие на стенах или расположенные на не совсем высоких билбордах. «Быстрые деньги — минимум сложностей», «Хлопья от Утки-тива» и прочая ерунда, написанная крупными буквами, приковывала взгляд. Шериф Блабс окончил объезд по городу двадцать минут назад и уже находился в кафе у Одноглазой Сьюзен, поедая блинчики с кленовым сиропом и разговаривая со своим напарником о повседневной рутине. Чарли была одна, но ей не было ни скучно, ни страшно — все было как всегда, в конце-концов, родители часто отпускали её гулять одну.       Она увидела клоуна посреди пустой, от машин, дороги: высокий, с зализанными волосами, держал красивую куклу в руках, улыбаясь также широко, как и родители. На небе показались первые звезды. Холодный ветер трепал распущенные волосы. Ничего не предвещало опасности, ведь Чарли знала, что клоуны — добрые, всегда веселят и, если надо, помогают: их часто показывали по телевизору да и игрушек в виде клоунов у девочки было довольно много. — Чарли, хочешь полетать? — Девочка так сильно этого хотела, что почти забылась. Она улыбалась клоуну, даже подбежала поближе, лишь бы внимательнее рассмотреть его причудливый наряд. Ахнув, хихикала, — Понравились колокольчики, хе-хе?       Он замахал руками и колокольчики на его широких рукавах зазвенели. Они оба громко засмеялись. Чарли этот клоун показался другом — единственным и настоящим. — Хочешь потрогать их? Хочешь куклу? — Чарли хотела всего и сразу, но не знала, что нужно сделать или как сказать об этом — поэтому промолчала, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Пойдем со мной в цирк и я дам тебе всего, что пожелаешь!       Чарли согласилась пойти, но при условии, что Танцующий демон будет держать её за ручку, а то она может потеряться: так не раз было с родителями. Клоун раздраженно хмыкнул в тот момент, но это не насторожило довольного и счастливого ребенка — улыбка не сходила с, размалеванного белой и красными красками, лица.       Утро среды началось сразу с нескольких скандальных новостей: во-первых, мисс и мистер Кейпер умерли от отравления цианистым калием прямо у себя дома — во-вторых, Чарли Кейпер пропала без вести и объявление о её пропаже пополнило стенд информации, стоящий у школы Гравити Фолз, а в третьих — Венди Кордрой подала заявление на исключение из школы Гравити Фолз.