Выбивая страх

      Робби находился в смятении: все, с чем он теперь сталкивался, было непреодолимым для человека, познавшего, как быстро можно разрушить свою жизнь всего за несколько мгновений; после разговора с Венди по телефону, Робби попытался выловить ее на одной из больших перемен в столовой, но та, ударив его в грудь, послала куда подальше, говоря, что то, что он сделал, не может быть прощено. Робби не умеет подбирать слова — ему с трудом иногда приходится скрывать смущение за капюшоном толстых кофт, которые он часто носит, и в этот раз, когда ему стоило сказать чуть больше, чем одно слово «прости», удар Венди надавил на его гордость и тот, взорвавшись, оттолкнул её от себя, от чего девушка, сдерживающая из последних сил бушующие эмоции, упала на пол. Тишина резко наступила. Его сердце стучало так сильно, что живот пульсировал, а в горле пересохло от глухой боли. Учитель, подбежавший к Валентино, стал отчитывать его, а некоторые ребята помогали Кордрой подняться на ноги и отряхнуться от еды, которая была на подносе в тарелках, но оказалась опрокинута на ее темно-зеленую клетчатую рубашку. Шатаясь, Венди только улыбалась, говорила всем спасибо, и тихо ушла, оставив Робби умирать под осуждающими взглядами сотни учеников. Шепот шел со всех сторон, и Робби, казавшийся таким крутым и отрешенным ранее, выглядел теперь как щенок, который понял, что очень сильно провинился. Он буквально не знал, что ему стоит делать и как именно. Всё пытался уйти в одну из сторон, но ему не давали, окружив кольцом. Его друзья-амбалы только хохотнули и ушли, сделав так, чтобы Валентино понял, что теперь именно он будет их бойцовской грушей: Стивен провел пальцем горизонтально шеи и оскалился. Его друзья вовсе не были друзьями — рано или поздно это свершилось бы. Раздался выкрик: «Вали из этой школы!», и вскоре в помещении устоялся настоящий хаос — все кричали, бросали в него подносы с едой — это было настоящим унижением. Летели фрукты, овсяная каша, компоты и чай. Робби затрясся, засунув руки в карманы, сжался и только говорил что все совсем не так, как все думают, все получилось случайно. Но репутация сыграла своё — ублюдок останется ублюдком в глазах других.       Робби ушел не скоро — до последнего надеялся решительно что-то сделать. Люди жестоки, и иногда крупно платят за ту жестокость, что проявляли другим. Публичное унижение стало его наказанием. Расставание с Венди — тоже. Парень еще не до конца осознавал всю суть своих ошибок, совершенных в порыве любви и, одновременно, жуткого эгоизма, и был достаточно близок к истерике. Не плакать. Только не здесь. Куда уж больше унижений? Учителя, стоящие около информационной стойки у входа, будто прониклись равнодушием или, наоборот, только были рады унижению Валентино Слишком давно напрашивался. Сам виноват.       Диппер подсел к Биллу без подноса, отодвинув стул с тихим скрипом. Билл спросил, все ли хорошо и почему тот ничего не взял, но Диппер только устало пробормотал «лучше не бывает» и, заткнув уши наушниками, ушел в себя, сложив руки крестом на столе и положив на них голову; он не спал, но моргал редко и так медленно, что Биллу казалось, будто время стало течь медленнее: он даже глянул на наручные часы на левой руке, но секундная стрелка бежала по циферблату с той же скоростью, что и всегда. Диппер был в раздумьях. Ночные кошмары уже долгое время не дают ему нормально выспаться — Мейбл по-всюду. Он слышит звук, схожий с тем звуком, с которым рвутся веревки. Лежа в кровати, сидя на стуле или на земле, он смотрит все время вниз, думая, что хуже ничего не придумаешь. Дядя Стен ходит по дому, не говоря и слова: только заглушает себя алкоголем — ничего более. Звук рвущейся веревки преследует в классах и даже в коридоре, столь сильно оживленным во время второй и третьей перемены. Даже сейчас, сквозь музыку, он слышит этот звук, чувствует, как что-то меняется, но также, как и Билл, не понимает в чем дело.       Зус уже несколько дней не ходит в школу. Его бабушка сказала, что тому нездоровится, но по беглому взгляду можно понять, что она чего-то недоговаривает, впрочем, так ли это важно сейчас? Главное, что Робби преподали урок и то, что же сделает Венди со своей «счастливой» беременностью. Второе особенно важно. Она же не оставит ребенка, верно? Но откуда тогда у нее деньги на аборт? Венди подрабатывала лишь однажды, года два назад, и то несколько недель, а доход был таким низким, что хуже не бывает. — Диппер, хочешь чего-нибудь съесть? — Диппер, вернув взгляд на Сайфера, отрицательно махнул головой. — Почему же? — Аппетита нет. — И сколько же ты так не ешь? — Диппер задумался. Он и правда не помнил, когда ел в последний раз. — Выглядишь болезненно. Вот, съешь хотя бы яблоко.       Билл протянул фрукт Пайнсу настойчиво, нахмурившись. Можно подумать, что тот заботится о нем, но что-то подсказывало Пайнсу, что это не так. В конце-концов, они слишком мало знакомы да и не то, чтобы хорошо: Билл частенько куда-то уходил или бросал, и Диппер понимал, что у того уже давно есть своя компания, к которой тот сбегает, когда Пайнс слишком надоедает ему со своей угрюмостью или задросткими штучками. Так считает Диппер. И будет считать, потому что Билл, странный человек, не разговаривает с ним на эту тему. — Перекинь ту статью, — Диппер протяжно зевнул. Пока еще не притронулся к яблоку — пускай лежит. — Какую? — Билл заинтересованно пододвинулся ближе к Дипперу. Снова не осознает личного пространства. — Про девочку, чьи родители отравились до смерти. Вроде как, Мейбл была знакома с ее братом. На днях он приезжает на похороны. Билл встал со стула, ударив руками по столу. Его лицо будто позеленело. — Что с тобой? — Что-то меня тошнит, — зажав рот рукой, он, видимо, убежал в туалет. Пайнс удивился, но следовать сразу за ним не стал — только порылся в сумке в поиске салфеток или чего-нибудь такого, но ничего полезного не обнаружил. В столовой, к моменту, когда Диппер решил пойти к Биллу в туалет, человек было пять: за задними столиками сидели бывшие подружки Венди, Сэра и Лили, Уилл, мальчик с голубыми волосами, вечно сидящий за учебниками, сидел за столиком у окна, около мусорки, где-то вдали от всех сидела девочка, вечно копирующая Пасифику Нортвест, уже мертвую, что является довольно жутким фактом, и Калеб, сходящий с ума по кофе с тонкой молочной пенкой.       Билл блевал в туалете — был слышен в мужском туалете только этот неприятный звук. Лампы, светящие зеленовато-желтым светом, почти искрились. В треснутых зеркалах над маленькими серыми круглыми раковинами отражалась кирпичная стена, обрисованная странными граффити и надписями с сердечками. Сайфера выворачивало наружу — в прямом смысле: положив руки на ободок унитаза, он чувствовал, как вместе с желчным соком из него выходят маленькие кусочки непереваренного мяса. Новые порывы рвались сразу же за прошедшими, и представлялись еще большим унижением, чем подносы, летавшие в Валентино. Билл думал только о том, что девка, которую он жрал ночью, обладала, как оказывается, гнилым мясом, и даже сладкий коктейль из страха и глубочайшего непонимания не перебил тот ужасный вкус, ощутившийся сразу, как только он вонзил в нее свои зубы. Даже кровь была плохой. — Маленькая тварь чем-то болела, — прошипел он с глубокой отдышкой. Ему все еще было плохо. Диппер, вошедший тихо в туалетную комнату и услышавший эти слова, замер. Только что… нет….