Traum

Намджун его вновь чувствует. Только в этот раз на этих простынях, пропитанных приторной ванилью, потом и следами чужой похоти. Поздно. Слишком поздно, чтобы избежать роковой ошибки, чтобы дать себе второй шанс. Монстр внутри ловит его присутствие за миг до Намджуна, сразу подбирается, пусть и запоздало, но об опасности предупреждает. Альфа замирает, игнорируя недовольное лицо омеги под собой, медленно оборачивается через плечо, встречается лицом к лицу с неизбежным. Чимин всё так же стоит у двери и смотрит. Смотрит так, что Намджуну бы в пору грудную клетку вскрыть, достать своё сердце и на блюдо перед самим дьяволом положить, пусть только время отмотает, пусть сделает так, чтобы омега этого не видел. Намджуну этот взгляд теперь навеки запомнить, с горечью и разочарованием на дне этих глаз изо дня в день жить. Он давно не верит в сказки, в торг — будь то с высшими силами или с нечистью — знает, что сделанного не исправить, а корить и ругать себя он потом успеет. Он отодвигается от омеги, тянется за брошенным на пол полотенцем, чтобы прикрыться, но Чимина на пороге и след простыл. Намджун срывается следом, ловит его за три шага до выхода, одной рукой придерживает обмотанное вокруг бёдер полотенце, второй за локоть лицом к себе разворачивает. Только вновь в его глаза посмотрев, понимает, что сказать ему нечего. Чимин заслуживает правду, но она в Ребелионе под толщей земли погребена, в одном гробу с Юонгом лежит. Намджун её и не вытащит, он один это бремя нести будет — омеге это вряд ли под силу. Травмировать и так после сегодняшнего травмированную психику не хочется вовсе. Хочется прижать его к себе, обнять, сказать, что готов перед ним на колени встать, что любит всем своим израненным сердцем, до самой могилы любить будет. А вместо этого только смотрит в эти глаза, полные невыплаканных слёз, из всех подбрасываемых сознанием слов всё правильные выбрать старается. Вот только всё правильное — это обычно ложь. Самую суть, истину люди в себе прячут, поглубже закапывают, сами же бирку «неправильное» вешают. Намджун знает, что молчание ужасно, что Чимину нужны ответы, и пусть он одним взглядом о прощении молит, омега этого не понимает, вновь вырваться пытается. — Ты не должен был этого видеть… — Не должен был, — надломленно отвечает Чимин, из последних сил сдерживается, чтобы не разрыдаться. Ему и нельзя, ему нечем эти слёзы оправдать. А их оправдывать обязательно надо хотя бы перед собой. Раз уж Намджуну его в бешеном ритме при нём заходящееся сердце не показать, правду о том, что он всем своим естеством в него влюблён, не рассказать, то лучше и не плакать. Намджун молодой, сильный альфа, который может спать хоть со всеми омегами города, он не приносил Чимину присягу верности, да он вообще его, кроме как за ребёнка, по-другому не воспринимает. Чимину в одиночестве потом эти слёзы глотать, обиду из сердца на подушку изливать. — Я некрасивый? — сам не знает почему спрашивает, даже на цыпочки встаёт, пристально в чужие глаза всматривается. Чимину кажется, это вопрос жизни и смерти, кажется, что от ответа альфы всё его будущее зависит, но тот молчит, будто вопроса не понимает. — Можешь не отвечать, — опускает глаза омега, смирившись с замешательством на чужом лице. — Я это и так знаю. Он резко его отталкивает и бежит к лифту. Намджун не успевает сориентироваться, прибитый к полу вопросом омеги, так и стоит, за исчезнувшей за дверцами лифта тёмной макушкой наблюдает. Альфа возвращается в спальню, выставляет явно недовольного таким раскладом дел омегу и прикуривает сигарету. Долго на коробочку на полу смотрит, а потом подходит и подбирает. Поздно понимает, что даже не узнал, на чём Чимин приехал, как до дома доедет. Пару секунд в руке синюю бархатную коробочку вертит и только потом открывает. Намджун галстук к носу подносит, лёгкий аромат персика чувствует, на ладонь его наматывает, уже знает, что всегда с собой носить будет. Он возвращается к окну, лбом к толстому стеклу прислоняется, смотрит на ночной город внизу и недавний короткий диалог вспоминает. «Некрасивый». Да как он вообще посмел так о себе подумать. Намджун горько усмехается, вновь глубоко затягивается, будто едкий дым, заполняющий лёгкие и обжигающий глотку, поможет унять злость на себя. Самый красивый из всех, кто доселе рождён в этом мире. Красивый настолько, что Намджун за последние месяцы впервые только пару минут назад позволил себе смотреть прямо на него, прямо в глаза, потому что пресловутое «дух захватывает» — это именно про Чимина. Намджун при нём даже дышит с трудом, на ногах еле стоит, пробивающее грудную клетку сердце кое-как на месте удерживает. Ему всего четырнадцать, но один его взгляд, и у взрослого альфы истомой внутренности наполняются. С Чимином не думается о пошлом, да и Намджун себе запрещает. С ним думается о весеннем утре, белых простынях, лепестками роз усеянных, о желании прикоснуться к его бархатной коже, просто провести по ней подушечками пальцев, не спать, только за его сном наблюдать, восхищаться от каждого взмаха ресниц, от каждого его вдоха умирать. Этот ребёнок в Намджуне сотню чувств и эмоций вызывает, но все они в итоге к одному «защитить» приходят. Не защитил. Позволил Чимину увидеть свою худшую сторону, даже пытаться оправдывать себя не будет. «Некрасивый». Как объяснить этому ребёнку, что именно из-за его красоты и войны бы развязывались, и мир бы заключался, что Намджуну век искать — красивее не найти. Он как произведение искусства, и вместо того, чтобы его в пуленепробиваемом стекле, обмотанном последними новинками систем безопасности, держать, Намджун не уберёг, не досмотрел. Сам лично первую глубокую рану нанёс. Окурок отправляется в пепельницу, сразу поджигается вторая сигарета. Как Намджун с этим справляться будет, он не знает, он омегу к себе ни как брата, ни как любимого прижать не может. Хотя в таких случаях, как недавний, даже слов не нужно — объятия бы уже помогли. Он бы через прикосновения насколько им одержим показал, своим сердцем бы и его согрел. Намджун защищает его от страшной правды и погибает сам. Будет защищать до последнего, за это и умереть не страшно.

***

Чимин сидит в такси, даже о братьях не думает. Обида и боль самосохранение далеко задвинули. Сейчас плевать на крики Чонгука и ругань Хосока, у Чимина его маленькое, только чувствовать научившееся сердце забрали, помяли, под ноги бросили. Он плачет тихо, всхлипывает, рукавом куртки нос утирает, даже объяснять красноту глаз никому не будет. Потому что плевать. Сейчас бы завыть да в угол забиться, сказать «не подходите, не трогайте, не спрашивайте, во мне боль клубами вздымается, из каждой поры сочится, я своего альфу с другим видел, и похуй, что он не мой даже». Как и всегда в такие моменты сознание ещё хуже делает, свою никчёмность омеге доказывает, комплексы, с которыми он борется, от которых прячется, все на поверхность вытаскивает, лицом в них макает. Чимин думает, что так и должно было быть, что это он дурачок, в сказки поверивший. Он не нужен Намджуну, такому умному, сильному, успешному. Он всего лишь ребёнок, пустое место, тот, кого Намджун в ту роковую ночь из жалости приютил. На что вообще Чимин рассчитывал? Намджун альфа, которого весь город знает и уважает, все омеги о кольце от него мечтают. Чимин всего лишь увидел одного из них с ним в постели, а сколько было до, сколько будет ещё… Он по новой в рыданиях заходится, даже перед шофёром не извиняется, не оправдывается, продолжает рукава слезами мочить и о своей никчемности думать. Был бы он старше, выше, худее, полнее — Намджун, может, и глянул бы. Куда Чимину с теми начитанными красавцами тягаться. Но как сердцу это объяснить, как на место его усадить и не прыгать выше головы заставить. Как доказать ему, что Чимин не того уровня, что альфы, как Намджун, на такого даже смотреть не будут. Ким и не смотрит. Всё время глаза прячет, ни разу даже не навещал, не спрашивал, только раз-два в год появится, и то по делам братьев. Чимина он, только когда видит, вспоминает, но детский мозг это всё на занятость альфы сваливал. Оказалось всё проще. Оказалось, Намджуну Чимин просто не нужен. Вот только Чимину он жизненно необходим. Омеге хоть в чём-то в этот вечер везёт — братьев дома не оказывается. Он сбрасывает куртку на пол спальни и сразу под одеяло зарывается. Эту ночь подушку он два раза перевернёт, так в луже своих слёз и уснёт.

***

Юнги семнадцать — он видит цель и попадает в неё так же, а порой даже лучше, чем самые бывалые солдаты Дэ Мина. Первую половину дня он пропадает в специальной школе, изучает языки, историю, политику, наизусть знает устав, написанный своими предками. Сразу после занятий он едет на полигон, после него физические упражнения, и, на ногах перекусив, уже во всю несется в офис отца, где остаётся до самой ночи. В кабинете отца он изучает ведение дел, знакомится с азами управления, внимательно слушает то, как Дэ Мин ведёт переговоры, запоминает друзей, записывает врагов. И омега этой занятости только рад. Стоит свободный часик себе уделить, как в голову мысли тёмные лезут, ненавидеть себя и жалеть заставляют. Юнги давит свои заложенные природой инстинкты, отрицает свою сущность. Он запрещает себе смотреть на витрины модных магазинов для омег, задерживаться у полок с косметикой и неплохо даже со всем этим справляется. Самообладание трещит по швам только, когда он замечает держащиеся за руки парочки на улицах, видит направленные друг на друга взгляды, преисполненные нежностью. Когда особенно невыносимо, он запирается в своей комнате с Тэхёном и позволяет ему делать себе легкий макияж, примеряет его наряды, с ненавистью поглядывая на свою форму, отброшенную в сторону. Он несколько раз просит отца организовать ему доверенного врача и проверить состояние, ведь, несмотря на возраст, у Юнги ни разу не было течки. Дэ Мин отмахивается, но омега знает, что в душе тот даже радуется. Ведь ему на руку, что омежья сущность сына не хочет проявляться. Тэхён по-прежнему бесится, много ругается, обвиняет во всём таблетки, Юнги молча слушает, сделать всё равно ничего не может. На полигоне Юнги случайно знакомится с сыном своего генерала Мингю и впервые начинает испытывать новые для него чувства. В тот вечер омега, несмотря на покинувшие его силы, долго не может заснуть, всё об альфе мечтает, а утром, натягивая на себя грубую форму, впервые за последние пару лет не сдерживается и плачет. Хочется одеться красиво, подкрасить глаза, хочется пофлиртовать, сходить на свидание, выпить латте один на двоих, а приходится изображать вечно хмурого альфу, который не удался ни ростом, ни фигурой. Отец замечает, что омега пропадает на полигоне, хотя раньше всё на часы смотрел и сбегал, и во время очередного его визита в офис устраивает ему разнос. Юнги мнёт свои пальцы, смотрит в пол, горькой обидой давится, пока выслушивает разъярившегося альфу и терпит его оскорбления. — Ты не имеешь права меня позорить! Никто не имеет. Я столького добился, чтобы потерять всё из-за того, что ты от какого-то альфы потечь готов? Ты в своём уме?! — кричит на него мужчина, нервными шагами меряя комнату. — Не позволю! Возьми себя в руки, приди в себя! Ты хочешь стать неудачником? Хочешь, чтобы твой брат, твой отец глаз не смели перед людьми поднять? Я думал, ты сильный, умный, думал, ты достоин того, чтобы вести моё дело, что ты понимаешь, насколько важно то, что сегодня на кону! Что, гены твоего папы-неудачника в тебе взыграли? — Он не был неудачником, — взрывается Юнги. — Не смей оскорблять папу… Дэ Мин резко вскидывает руку, и Юнги потирает обожжённое пощёчиной лицо. — А ты не смей перебивать отца! — шипит мужчина. — Ещё раз поднимешь на меня руку, я тебе её оторву, — цедит сквозь зубы Юнги и, толкнув его в грудь, покидает кабинет. Мингю переводят на службу к границам, да и Юнги о нём быстро забывает. Злость на отца перекрывает все эмоции, даже такие светлые и положительные, которые омега попробовал впервые на вкус. Тэхёну шестнадцать — он по-прежнему заперт дома и, кроме кирпичных стен, ничего не видит. Омега с каждым годом всё озлобленнее и мрачнее, почти ни с кем, кроме брата, не общается, нехотя делает уроки и больше ничем не интересуется. Тэхён часами сидит в саду, провожает сезоны года, следит за рождением новой жизни и её увяданием и не живёт будто. Юнги пытался поговорить с отцом, предлагал сделать Тэхёну новые документы и выпустить его жить в городе, дать свободу. Дэ Мин только отмахивается, оправдывает себя тем, что омеге мало лет, и обещает подумать об этом в будущем. Тэхён увядает так же, как и цветы у них в саду — Юнги увядает с ним же. Минджу шестнадцать — он расцвёл, как роза, ею и пахнет, продолжает цвести и благоухать. Дом завален цветами, которые курьеры тащат Минджу по несколько раз в день, все от разных альф. Младший сын Дэ Мина пользуется огромной популярностью среди альф. Он не пропускает ни одно светское мероприятие, по четыре раза за день меняет наряды и живёт на полную катушку. Тэхён молча провожает его взглядом на очередную вечеринку, слово больше не говорит. Не живёт в этом доме именно он, а Минджу живёт и наслаждается. Не является младшим сыном-омегой хозяина города именно он, а Минджу наследник.

***

Чимину шестнадцать — он теперь платиновый блондин и самый красивый и популярный омега выпускного класса. Он вместе с братьями переехал в новый особняк в пригороде, учится водить машину, будет сдавать на права, а ещё помимо школы посещает дополнительные курсы, углублённо изучает математику и физику и готовится поступать в медицинский. У Чимина толпа поклонников и заваленная мягкими игрушками и подарками спальня. Огромные букеты уже и в дом не заносятся, стоят в вазах на террасе. Как бы Хосок и Чонгук такому повышенному вниманию к брату не злились — внешне они этого не показывают, Чимина ни в чём не ограничивают. Почти ни в чём. К RM Plaza у омеги по-прежнему доступ закрыт, но что для братьев удивительно — он туда больше и не рвётся. Чоны думают, что омега подрос и у него теперь уже новые увлечения и интересы, а Чимин просто бережёт своё расколотое сердце. Ничего не прошло и не забылось. Он по-прежнему видит его во сне, просыпается и засыпает с его образом перед глазами, вот только больше этого не показывает. Чимин даже от ужина в честь новой сделки на прошлой неделе отказался, соврал, что идёт на вечеринку лучшего друга. Омега этим очень сильно братьев удивил, ведь там должен был быть и Намджун. Чоны только рады, любую прихоть младшего исполняют, как зеницу ока берегут. Чимин вечеринок не пропускает, везде своим присутствием вечер украшает. Он почти не плачет, очень редко грустит, только когда новости в ленте проматывает, про очередную пассию Монстра читает. Окружённой таким вниманием, купающейся в комплиментах омеге стоит о Намджуне подумать — вмиг тускнеет, всю самоуверенность теряет. Чимин так и остался в душе «некрасивым», не достойным Монстра.

***

Сегодня в особняке приём, братья празднуют два года успешной работы своего картеля, и у омеги нет вариантов сбежать. Чимин, пусть и не совсем этого желая, увидит его спустя уже несколько месяцев. Он плохо спит ночью, с утра весь на нервах, пять раз наряд меняет и к вечеру, уже окончательно вымотавшийся от напряжения, спускается вниз. Он всё-таки останавливает выбор на небесно-голубой блузке из тончайшего шёлка и узких чёрных брюках — наряд, который не слишком броский, чтобы позволить кому-либо подумать, как долго омега наряжался и для него же. Да и потом, как говорит Хосок — не вещи украшают Чимина, а он их. Омега ходит с бокалом безалкогольного мохито по лужайке, улыбается партнёрам и друзьям братьев, а глазами только его ищет. Намджуну двадцать пять, его бизнес благодаря братьям Чон идёт в гору. Эрем процветает, враги альфы мрут, как мухи, конкуренты ждут своего часа — и вроде бы всё идеально. Но в сердце Намджуна пустота, а в мыслях всё так же только одно имя. Он с утра на нервах, на подчинённых кричит, сделку из-за одного не понравившегося ему в контракте предложения сворачивает и приказывает свой роллс подогнать. Всё потому, что он его сегодня увидит. Надеется на это. Чимин со случая на квартире альфы его избегает, и пусть прошло уже два года — омега в поле зрения почти не появляется. Намджун приезжает на вечеринку одним из последних. Здоровается с братьями Чон, обещает на пару минут в кабинет зайти кое-что обсудить и, взяв бокал виски, у бассейна прогуливается. Улыбается гостям, принимает рукопожатия, отвечает, а у самого все радары включены, одного единственного важного ищут. Находят. Намджун слышит его заливистый смех со стороны бара, ставит бокал на поднос мимо пробегающего официанта и, пусть разум кричит «не стоит», в ту сторону двигается. Чимин обрывает смех, вмиг умолкает, с каждым шагом альфы всё сильнее в стойку вжимается. Намджун останавливается напротив, будто нарочно медленно с ног до головы его рассматривает, повторяет, выглядывающие из-под ворота блузки ключицы взглядом облизывает. — Ты прекрасно выглядишь. — Я знаю. — Я скучал. — Не могу вам ответить тем же, — дёргает плечом омега и к соломинке присасывается. — Жаль, — поднимает уголки губ в полуулыбке альфа, становится ближе. — Перестань «выкать», со мной можно на «ты». — Я с чужими мне людьми только на «вы», — поправляет чёлку омега, с вызовом в чужие глаза всматривается. Этот «чужой» душу полосует, но Намджун слишком закалён и вышколен, чтобы себя выдавать, своё раздробленное безразличием в чужих глазах сердце показать. Чонгук в стороне стоит, с мрачным видом виски попивает, но не подходит, не мешает. Намджун не знает, что на это Чимину сказать. Тот, кто одним взглядом всех омег пищать заставляет, слов с этим конкретным пареньком подобрать не в состоянии. Перед ним давно не ребёнок, перед ним красивый, уверенный в себе омега, и Монстр в альфе рычит, к жертве, которая его самого жертвой делает, тянется, внюхивается, в экстазе глаза прикрывает, зубами клацает. Вся выдержка в пепел превращается, на внезапно вспотевшие ладони оседает. У Намджуна в голове впервые «хочу» красной лампочкой мигает, у Чимина она нон-стопом последние два года и не перегорает. Воздух на улице вмиг густеет, электризуется, напряжение между двумя всех тех, кто вокруг, бьёт, кожу покалывать заставляет. Чонгук это сразу чувствует, от стойки отрывается, быстрыми шагами к парням идёт. Между ними нагнетённый молчанием котёл желания булькает — одно слово, короткий шаг, и кто-то первым сорвётся, в него полетит, сгорит, обуглится, но не вылезет. Чонгук брата из него за шкирку достанет, надо будет, Намджуну навеки доступ сюда перекроет. — Ты хотел поговорить о делах, — останавливается в двух шагах от Намджуна, взглядом из альфы душу вынимает, им же сообщение «кончай его глазами трахать» передаёт. — Да, хотел, — прочистив горло, отвечает Намджун, «как тут прекратить-то» отвечает. — Так пойдём, поговорим, — кивает в сторону двери Чонгук, еле сдерживается, чтобы в Намджуна не вцепиться, с силой от брата не оттащить. У того в глазах Содом и Гоморра, кажется, последние тормоза срываются, но Чонгук крови перед омегой во дворе этого дома проливать не намерен. — И я пойду тогда, — фальшиво улыбается Чимин, медленно разворачивается и удаляется. Намджун разве что только не облизывается, на затянутую дорогой тканью задницу засматривается. — Забудь, — шипит Чон. — Незабываемо, — рычит в ответ Ким, плечом толкает, но всё равно в дом следует.

***

Хосок находится в холле, очаровывает очередного омегу, добавляет новое имя в свой список побед, кажущийся уже бесконечным. — В кабинет, — проходя мимо, кидает ему Чонгук и в сопровождении Намджуна проходит туда. Хосок обещает омеге вернуться и, подмигнув ему на прощание, идёт к брату. — Я не рад тому, что увидел у бассейна, — Чонгук проходит к дивану, альфы занимают два свободных кресла. — Моё призвание не тебя радовать, — холодно отвечает ему Намджун. — Зато я рад, что Чимин потерял интерес к тебе. Очень рад. — Радоваться будешь, когда я интерес потеряю, — подаётся вперёд Намджун. — А мне кажется, что я его только приобретать начинаю. — Стоп, стоп, стоп, — расставив руки, встревает Хосок. — Никакого мордобоя. Мы прекрасно вместе решаем вопросы, связанные с бизнесом, деньгами, но стоит заговорить о Чимине, то вы пытаетесь перегрызть друг другу глотки. — Мы пытаемся? — вскипает Чонгук. — Ты, кажется, быстро забыл, что Чимин и твой брат. — Да помню я, — огрызается Хосок. — Просто мне надоели эти разборки, да и у Чимина там парень завёлся, чего вообще переж… — Парень? — выгнув бровь, смотрит на него Намджун. — Что за парень? Что ты несёшь? — Нормальный парень, — бурчит Хосок. — Если ты не заметил, то наш братик та ещё штучка, и было бы странно, не будь у него парня. — Мне надо выйти, — Намджун резко поднимается на ноги и идёт к двери. — Мы не поговорили о картеле! — окликает его Чонгук. Намджун не отвечает, выходит, с силой захлопнув за собой дверь. — И кто тебя просил рот открывать? — зло смотрит на брата Чонгук. — У Чимина ведь нет никакого парня, все эти ухажёры не считаются… — Я думал, это его пыл остудит, — виновато бурчит Хосок. — Ты только что красную тряпку перед быком бросил, идиот! — Чонгук выходит за дверь. Обречённо вздыхая, Хосок следует за ним. Намджун идёт прямо к автомобилю, с трудом рвущую мозг ярость удерживает. Чимин видит, каким разъярённым альфа вышел от брата, разочарованным взглядом его провожает. Намджун приказывает шофёру ехать домой, а сам, откинувшись на сиденье, ещё на две пуговицы рубашку расстёгивает. Дышать в этом вмиг превратившемся в крошечный салоне роллса невозможно. С каждым вдохом в лёгкие вместо кислорода раскалённые угольки ревности пропихиваются, изнутри альфу поджигают. А чего он собственно хотел? Думал, Чимин так и останется двенадцатилетним ребёнком, переступившим порог Эрема, что никогда не повзрослеет, личную жизнь не захочет. Доводов против нынешней дикой ярости вперемешку с ревностью — сотня плюс сто, но от этого не легче. Намджун понимает, что он перед этими обстоятельствами бессилен, но всё равно рычит, кулаки до побеления костяшек сжимает. «Нельзя. Хочется. Нельзя». Он никогда ни в чём себе не отказывал, слово «нет» не приемлет, а тут сам себя на цепь посадил, вокруг Чимина защитные барьеры выстроил. Монстр раз в год омегу видит, но этого одного раза, чтобы самому себя изнутри сжирать, сполна хватает. От его скулежа у альфы уши закладывает. Только сейчас уже не до скулежа, сейчас рвать и метать хочется. Сейчас бы вернуться обратно, забрать своё, и похуй на все законы и принципы, похуй, если с целой армией столкнуться придётся. Чимин одним взмахом ресниц всё остальное в небытие отправляет, всю реальность Намджуна переворачивает. Хочется его себе настолько сильно, что кости ломает, кровь в сосудах вскипает — он физически его отсутствие в своей жизни уже не переносит. Намджун сам себя под пресс морали пускает, а потом сидит и удивляется, почему внутри сквозняки, а вкус своих же костей крошкой на язык оседает. Он голову руками обхватывает, что есть силы сжимает, сам себя наставляет, сам себе шепчет «терпи», но как тут терпеть, если Намджун на него, как на героин, подсел. Чимину нельзя парня, нельзя, чтобы кто-то на него так же, как Ким, смотрел, чтобы мечтать о нём смел — он даже представлять этого не будет. Тут даже у Монстра сил не хватит.

***

«Волчий надзор», созданный братьями Чон, два года назад из обычной мелкой криминальной группировки разросся до целого наркокартеля. Во главе картеля стоят братья Чон. У картеля свой вооружённый отряд, который в народе прозван «шакалами», а также есть свои люди во всех крупных городах поблизости. За короткий срок картель благодаря умной политике и тщательному подходу раскрутился настолько, что превратился в самый крупный в регионе и владеет 70 процентами кокаиновой индустрии. Как и было обговорено изначально, Монстр до сих пор получает налог с каждой поставки. Чонгук и Хосок могли бы поменять местоположение своей штаб-квартиры, но именно Эрем идеальное место для дальнейших планов альф, касающихся Ребелиона и Траума. Именно через границу с Эремом альфы в Ребелион тайком от властей Траума медикаменты высылают, листовки с надеждой отправляют, «мало осталось» обещают.

***

Чонгук сидит на заднем сидении бронированного БМВ и просматривает последние новости, попутно переговариваясь по телефону со своими источниками в Вилейн. Он подъезжает к перевалочному пункту к восьми утра, выходит из автомобиля, разминает от постоянного смотрения в телефон шею и, поправив полы пиджака, двигается к входу. — Что там с западными? — прямо с порога начинает Чон, обращаясь к Хосоку, который, попивая кофе, изучает разложенные на столе бумаги. — Я их куплю, — не поднимая голову, отвечает тот. — Переходить к свинцу ты не разрешал. — Чем меньше к нам внимания, тем лучше, — опускается на диван Чонгук и тоже просит кофе. — У нас подрастают конкуренты, надо быть осторожнее. — Да это мелочь, пусть голову поднимут — крылья подрежем. — Я бы не был так уверен, за ними Бобби Ди стоит, а у него денег, чтобы финансировать, сполна хватает. — Дай мне закончить с западными, я наведаюсь в гости к этим крысам, — отмахивается Хосок. — Ценю твою рьяность, но попробуем пока все дыры залатать и понаблюдать, никаких активных и, главное, видимых действий не принимаем. Посмотрим, как они будут пытаться нас обойти. Небо, земля и вода всё равно наши. — Да, но где гарантия, что Бобби Ди не купит им самолёт? — смотрит на брата Хосок. — Говорят, он в Траум наведался на неделе. Визит был засекречен, но у нас там есть «шакал», так что инфа стопроцентная. — Чудесно, — усмехается Чонгук. — Вместе с ними же его и потопим. — Я улетаю вечером, — убирает бумаги в папку Хосок. — Хочу лично с нашими друзьями из клана Желтого Дракона пообщаться. Так что вся организационная часть сегодняшней доставки будет на Саймоне. — Удачной тебе поездки, — тепло улыбается ему брат. — Я пойду весь товар перепроверю, а оттуда уже в офис не вернусь, так что дальше всё сам проконтролируешь, — Хосок натягивает чёрную кожанку и, схватив со стола портмоне, ключи и телефон, идёт на выход. — Я видел ламбо у офиса, ты опять без охраны ездишь? — окликает его Чонгук. — Ты ведь знаешь, как я бешусь на заднем сиденье сидеть, я же погонять люблю, — недовольно отвечает Хосок. — Ты можешь будучи и за рулём ездить в окружении наших, как это делаю я. Не хочу найти тебя в один прекрасный день с пулей между глаз. — Да кто меня в городе Монстра тронет? Кто вообще в своём уме на меня покуситься захочет? — смеётся Хосок. — Не будь таким самоуверенным и возьми охрану, — приказным тоном говорит Чонгук и проходит к столу. — Как бы сам Монстр тебя не тронул.

***

Ночь проходит без сна. Намджун так и сидит на балконе с бутылкой коньяка, выкуривает сигару и думает. Мысли, как тараканы, в голове копошатся, заставляют хотеть скальп снять и самому в ней порыться, по одному их достать и давить. Перевозбуждённый мозг не успокаивается, альфа всё утра ждёт, когда можно будет в офис поехать, работой себя завалить, хотя бы на время боль от выжженного на груди имени из четырёх букв притупить. Вот только альфа ошибался. Несмотря на тяжёлый рабочий день, десяток переговоров, несколько километров за рулём, Мичи не забывается. «У него есть парень», — всё так же свежей раной в сердце кровоточит. Намджун отпускает после обеда охрану и шофёра, забирает из гаража мазерати и, пусть сто раз об этом пожалеет, едет к школе Чимина. Он замечает его сразу же, не заметить Чимина невозможно. Омега идёт к воротам в окружении друзей, божественно выглядит и звонко над чем-то смеётся. Намджун видит, что он замечает блестящий под весенним солнцем чёрный мазерати, мигает ему для достоверности и ждёт. Чимин задерживается у мерседеса с шофёром, ожидающего его, думает пару секунд, а потом твёрдой походкой подходит к мазерати и, открыв дверь, плюхается на переднее сиденье. — Я знал, что мои братья короли города, но не настолько, чтобы у них в шофёрах был сам Монстр, — улыбается Чимин и поправляет давящий на горло чокер. Намджун молчит, даже автомобиль не заводит, не отрывая глаз, им любуется. На Чимине красная кожаная куртка, под ней белая футболка с глубоким вырезом, которая и так включает всю фантазию, и из невинного в ней только цвет. Но этого было мало, на шее омеги чёрный кожаный чокер, Намджун думает, что зубами его бы с него снял. — Почему ты одет так, будто не в школу, а в клуб собрался? — не удерживается, спрашивает, кнопку зажигания нажимает. — А вы теперь в службе морали работаете? — выгибает бровь омега. — Я просил, что можно на «ты». — Мне нравится на «вы», — тянет Чимин и смачно жуёт жвачку. — Вы же старше меня, а я ребёнок, — нарочно акцент на так любимом в отношении него Намджуном слове делает. — Так зачем вы приехали? — Хотел тебя увидеть, — выруливает на дорогу Ким. — Зачем? — напирает Чимин. Намджун молчит. Ему и сказать нечего, кроме того, что ревность его всю ночь сжирала, к утру только обглоданные косточки выплюнула. Что не видеть его — мука адская, что рядом сидеть — ещё хуже. — Не хочешь пообедать со мной? — Я думал, мы в луна-парк поедем, ну или в дельфинарий, туда ведь обычно детей водят? — язвит Чимин. — Ты ребёнок, Мичи… прости, — исправляется Ким. — Ты всё ещё ребёнок, но ты не должен на это обижаться, ты ещё успеешь вырасти… — А ребёнок так умеет? — Чимин подаётся резко вперёд и за ухо альфы медленно выдыхает, горячим дыханием опаляет. Кажется, у Намджуна под пальцами кожа на руле по швам расходится. Он тормозит прямо на дороге и резко к омеге поворачивается. — Больше никогда, — по слогам произносит альфа, и от его тона у Чимина по спине табун мурашек врассыпную бросается, — не смей сокращать между нами расстояние. — Иначе что? — храбрится омега, у самого поджилки трясутся. «Выебу». Думает, прикрывает веки, выдыхает. — Выебешь? Ой, простите, выебете? — закатывает глаза Чимин. — Хотя нет, я переборщил, я ведь мало того, что ребёнок, так ещё и некрасивый, не в вашем вкусе. «В моём. От кончиков волос до кончиков пальцев. Я тебя, суку, облизать с ног до головы готов, а ты провоцируешь, тьму во мне будишь», — не озвучивает. — Ты ребёнок, — прокашливается Намджун. — Очень красивый ребёнок, — сворачивает он в район особняка Чонов. — А как же обед? — разочарованно смотрит на знакомую улицу Чимин. — За такое поведение пообедаешь в одиночестве, — холодно говорит Ким и даже не вздрагивает, когда омега нарочно с силой захлопывает дверцу автомобиля и идёт к дому. Монстр кивает охране Чонов и, развернувшись, давит на газ. Надо напиться, вызвать своего омегу, или и то, и то вместе. Срочно. Потому что ещё секунда, и Монстр в особняк вернётся, и похуй уже на возраст и кровные узы, там же его разложит. У Намджуна только что предпоследняя струна терпения лопнула.

Пусть братья Чон свою армию готовят.