***
Чоны вызвали из Эрема свою прислугу, где даже повар не просто искусно нарезает овощи и готовит умопомрачительные блюда, но и метает ножи. Джи, который теперь помощник главного смотрителя за домом альфы Эда, утверждает, что вся прислуга Чонов проходила военную подготовку — Тэ на это хихикает, но Эда всё равно стороной обходит. Тэхён копирует поведение остальной прислуги, которая даже дышать при Эде боится, не рискует. Эду на вид лет сорок, он высокий, подтянутый, широкоплечий мужчина, которому впору бы тренером в фитнес-клубе работать, а не за домом присматривать. Он единственный, кто в доме на «ты» с братьями Чон, и даже Тэ чувствует, что Эд у братьев на особом счету. Тэхён отныне мальчик на побегушках в доме, в том числе он ещё и обслуживающий персонал, а иногда и за садом присматривает. К Юнги его больше не подпускают. Еду брату носит распределённый Эдом другой омега. Всё, что остаётся Тэхену — это в день по пятнадцать раз засматриваться на ворота гаража, в надежде уловить хотя бы тень брата. В глубине души омега радуется, что успел передать брату хотя бы один блистер подавителей, и пока того, что его истинная сущность вырвется наружу, можно не бояться. Тэхёна лишили его же комнаты, более того, ему не разрешено подниматься на второй этаж особняка, где расположились Чоны. Туда доступ открыт только Эду и назначенным им же двум омегам, занимающимся уборкой. Тэхён теперь живёт внизу в комнате Джи вместе с бетой. Омега встаёт каждое утро в шесть, как и вся остальная прислуга. Чоны никогда не завтракают дома, но каждое утро им всё равно накрывают стол, и все стоят по стойке смирно, пока альфы не покинут особняк. Тэхён бы вообще из комнатки или кухни, пока они не уйдут, не вылезал, но Эд заставляет всех чем-то заниматься, находит работу, и омега каждый раз как назло сталкивается с Чон Хосоком. Альфа сам больше на контакт не идёт, но даже спустя столько дней стоит омеге вспомнить, как нагло он лапал его во дворе, мурашки моментально покрывают всё тело, а румянец заливает лицо. Тэхен, занимаясь делами по дому, часто чувствует его взгляд, буравящий спину, точнее, его пятую точку. В глубине души омега сильно смущается, но виду не подаёт, невозмутимо продолжает заниматься делами и только после ухода Хосока выдыхает.***
Юнги просыпается от очередного болезненного сна и пытается вспомнить, какой сегодня день. Неделя. Уже прошла неделя с падения Траум, неделя, как он потерял всё. Юнги подползает к стене и, держась за отбитые рёбра, прислоняется к ней. Три раза в день он получает бутылку воды и кусок хлеба. Первый день он пил только воду, жевать и глотать хлеб из-за болей было невозможно. То, как сильно Чонгук на нём оторвался, стало понятно только по прошествии пары часов. Место каждого удара вскипало разъедающей болью, которая с каждой последующей минутой только набирала обороты и заставляла омегу жевать свою футболку, лишь бы не скулить. По нужде омегу выводят двое охраняющих гараж альф. Вчера он заикнулся о душе, чтобы хотя бы смыть запекшуюся и высохшую то тут, то там кровь, но получил на это громкий смех, и больше о воде не думает. Юнги всё надеется, что следующее утро принесёт хоть немного облегчения, но тщетно. Он сидит на привязи в «камере смертника», грызёт сухари, считает дни. У Юнги болит душа. Все эти ссадины и раны и рядом не стоят с горечью потери. За один час он потерял всё, чем по сути и не обладал. Всё это принадлежало старшему сыну Дэ Мина — альфе, а Юнги им никогда не был. Он часто думал, когда и как закончится весь этот цирк, поставленный отцом, но такого сценария ни разу не допускал. Он повержен, лежит избитым у ног своего врага, давится своими нереализованными амбициями. Юнги не боится смерти, он даже готов достойно ее принять — он боится за Тэхёна. Он думал, что обезопасил брата, что отныне он один на один с судьбой, но она вновь над ним посмеялась — сделала так, что теперь умирать страшно. Юнги не может оставить брата одного в логове врага. Не может уйти, обрекая Тэхёна на муки. Поэтому он и терпит, в голоса и шум вслушивается, с каждым рассветом тому, что пока жив, радуется. Ворота с противным скрипом открываются, и в гараж входит Волк. Юнги даже не поднимает голову, чтобы понять, что это он — он чувствует его по запаху. Помещение вмиг наполняет такой ненавязчивый, но в то же время хорошо различаемый запах горького миндаля. Юнги им сполна надышался, пока разбитым на полу под ним лежал. Юнги когда-то жить не мог без жареного миндаля, теперь даже в рот не возьмёт. Он поднимает на него глаза и пару секунд пристально разглядывает. Омега не видел Волка со дня капитуляции, а сейчас с трудом его узнаёт. Альфа одет в чёрный костюм-двойку и белую рубашку, иссиня-чёрные волосы уложены назад, обнажая красивый лоб, а взгляд источает силу и уверенность, а самое главное, превосходство. Над Юнги. Он медленно идёт к омеге, останавливается напротив, возвышается над ним, как гора, — Юнги её точно не пройдёт. — Как тебе моё гостеприимство? — спрашивает мужчина и носком обуви брезгливо отталкивает покоящуюся на полу ногу. Одно движение, и боль паутиной по всему телу расползается. Юнги сжимает зубы до скрежета эмали, но оставляет лицо невозмутимым. — Ты какой-то чересчур храбренький, — пусть Юнги боль и не показывает, но Чонгук слишком часто дрался и слишком много получал, чтобы понимать, каково ему сейчас. — Такой маленький, хиленький, а гордости и смелости хоть отбавляй. Попроси меня, умоляй, может, я и не совсем такое чудовище, каким ты меня считаешь. — Не такое? — кривит губы Юнги. — Такое, — усмехается в ответ Чонгук. — Ты пришёл в мой дом, убил моих людей, захватил мою землю. Ты отобрал у меня всё, но гордость не получишь. Даже похоронив меня под метром земли, помни, что я не сдавался, — выплёвывает слова ему в лицо омега. — Нет никого, кого нельзя сломать, — опускается на корточки напротив него альфа. — И ты сломаешься. Потому что твой труп без того, что ты принимаешь свою вину — мне не нужен. — Значит, можно сломать и тебя? — приподняв брови, спрашивает омега, а сам дыхание задерживает. Это запах действует на нервы, лёгкие разъедает, недаром цианид запахом миндаля пахнет. — Сломанного раз — уже не сломаешь. — Скажи мне, за что ты мстишь? Я хочу знать. — Сам додумайся, — отвечает альфа. — И не мори себя голодом, надеясь, что умрёшь тихо и спокойно в этой дыре. Ты умрёшь с позором и перед народом Ребелиона. Я не позволю тебе так легко отделаться. Даже не мечтай. — Я не боюсь смерти. Я не боюсь тебя и твоей армии, — говорит правду омега. — А чего ты боишься? — вкрадчиво спрашивает альфа и тянет к нему руку, которая замирает на полпути. Чонгук сам не понимает, почему ему прямо сейчас захотелось убрать грязную прядку со лба своего врага, почему захотелось провести по щеке, ощутить под пальцами эту точно бархатную кожу. Юнги молчит, смотрит в безжалостный космос напротив и жуёт нижнюю губу. — Ты сдержал слово? — меняет тему и нарушает неловкую тишину омега. — Ты не убивал больше? — Я всегда его держу, — Чонгук поднимается на ноги. — Считай часы до конца, скоро я найду твоего отца, и род Мин окончательно падёт и канет в лету, — альфа идёт к двери. — Душ, — окликает его Юнги, ломая первый барьер. — Мне нужно смыть с себя кровь. — Надо же, попросил, — останавливается на пороге Чонгук и поворачивается к нему. — Думаю, я могу это организовать, — улыбается альфа, но Юнги видит вовсе не улыбку, а хищный оскал. Он вздрагивает на звук закрывшихся ворот и вновь прислоняется к стене. Под вечер Юнги выводят во двор. Он, прихрамывая, следует за альфами и уже поворачивает в сторону дома, когда его, грубо схватив за воротник футболки, подталкивают на лужайку. Юнги дёргается влево, чтобы скинуть с себя ненавистную руку, но от пронзившей плечо боли сгибается надвое, пару секунд приходит в себя и вновь выпрямляется. Он осматривает двор, всё ищет взглядом Тэхёна, но вместо брата на когда-то его любимом плетённом кресле на террасе сидит Чонгук. — Я хочу, чтобы ты понимал, насколько я благородный, — усмехается альфа и, подавшись вперёд, готовится к зрелищу. К какому — Юнги узнаёт в следующую секунду, когда один из альф, выдернув шланг, которым поливают деревья, включает воду. — Раздевайся, — приказывает охранник. — Мразь, тебя с людьми обращаться не учили? — набрав в лёгкие воздух, кричит на Чонгука Юнги. Похуй на боль, на то, что каждое слово — это скукоженные внутренности, что он на ногах еле стоит и готов лечь прямо на траву. — С людьми учили, — щурит глаза альфа. — А вот с мусором, вроде тебя, — нет. На голоса со двора из дома выбегает Тэхён. Юнги замечает его, взглядом приказывает не шевелиться, и омега так и застывает позади Чонгука, смотря с ненавистью то на альфу, то на брата. — Не хочешь — как хочешь, — пожимает плечами Чон и взмахом руки приказывает начинать. Шланг моментально поднимают, и струя холодной воды бьёт по израненному омеге. Юнги настолько обессилен от недоедания, от побоев, что даже напора воды не выдерживает. Он отшатывается, с трудом равновесие сохраняет. На дворе поздняя осень, холод пробирает до костей, заставляет трястись крупной дрожью. Юнги обнимает себя за плечи и терпеливо ждёт, когда пытка закончится. Чонгук в отличии от него явно наслаждается зрелищем, даже заказывает себе выпить. — А альфа-то у тебя слабенький, — поворачивается к Тэхёну Чонгук. — Если бы не я, ты бы так и не понял, с каким неудачником водишься. Не надо, не старайся, взглядом меня не убить, — подмигивает ему альфа. Тэхён сжимает кулаки до побеления костяшек, уже видит, как набрасывается на этого самодовольного альфу, как пальцы в его глазницы просовывает, как давиться собственными внутренностями заставляет. Чонгук вновь взмахивает рукой, воду выключают, а Юнги больше не в силах стоять на ногах, валится на траву. Тэхён ослушивается брата, он хватает плед с пустого кресла, спрыгивает с террасы и бежит к нему. — Ох уж эта любовь, — цокает языком Чонгук, но оттащить омегу не приказывает, встаёт на ноги, требует машину. Юнги вновь волокут в гараж. Тэхён приносит ему сухую одежду, не забывает про таблетки. После переодевания младшего Мина сразу же выводят из гаража, так и не дав побыть с братом. К вечеру вошедшая на стоны охрана обнаруживает, что парень горит и мечется в лихорадке. Охрана сразу докладывает о состоянии пленного боссу, на что Чонгук отвечает коротким «пусть сдохнет». Чонгук смотрит на экран мобильного, в который только что проорал два слова, и нервно ходит по коридору Совета. Он вспоминает об отсутствии лекарств в Ребелионе, о том, как умер его папа без них, и вновь возвращается на совещание. Еще через пятнадцать минут он вновь выходит в коридор, перезванивает в особняк и распоряжается перевести Юнги в дом и дать жаропонижающие. Тэхен ни на шаг не отходит от бредящего брата, всё переживает, что тот не оклемается, просит Джи потребовать для него доктора, но безуспешно. К ночи Юнги, всё так же постанывая, лежит в комнате для прислуги, в себя не приходит, жаропонижающие не помогают. Тэхён делает ему компрессы, молит бороться с болезнью. Братья Чон приезжают в особняк к двум ночи — Тэхён чувствует это по бегающей по дому прислуге, но сам из комнаты не выходит. Даже когда дверь открывается и в неё входят оба альф — не поворачивается. — Мы от высокой температуры ледяной душ принимали, — усмехается Хосок, прислонившись к дверному косяку. — А этот разваливается. «Чтобы вы вечно в температуре в аду горели», — думает про себя Тэхён, меняя компресс. — Он не должен сдохнуть до казни, — говорит Чонгук. От последнего слова Тэхён вздрагивает. — Иди к Эду и скажи, чтобы он узнал, что ему дать. Он знает, у кого, — обращается Чон к Тэхёну. Омега нехотя оставляет брата с альфами и выходит за дверь. Чонгук проходит к узкой кровати и с руками в карманах брюк останавливается рядом. — Какой же ты слабак, — брезгливо морщится альфа и нагибается к его лицу. Он смотрит на подрагивающие ресницы, на белые, как простыня, губы, слушает тихие стоны, срывающиеся с них, и не чувствует ни капли торжества. Напротив, всё, что он чувствует, — злость. Чонгук выпустил сегодня Ребелион, уничтожил стены, вернул истинных граждан в город, но дыра в груди, с которой он всю свою жизнь прожил, будто расширилась в разы. Он ведь думал, она заполнится, что это апогей, что это то, ради чего он и жил. Чонгук должен вкушать эйфорию от победы, а вместо этого пытает себя совестью. — Выстоял против меня, неделю в гараже продержался, от простуды сдохнешь? — зло спрашивает он парня и всё-таки прикладывает ладонь к покрытому испариной лбу. Что происходит дальше — шокирует не только Хосока, но и самого Чонгука. Альфа скользит пальцами вниз по щеке, обводит каждую ссадину, возвращается вновь ко лбу и видит, как Юнги поворачивает голову к его ладони, располагает свою щёку на ней, трётся о неё. Чонгуку бы руку одернуть, но он не хочет. Продолжает держать её под его щекой и даже присаживается рядом для удобства парня. Он не понимает, почему его зверь тянется и пытается внюхаться. Пахнет лекарствами, спиртовыми примочками и чистым постельным бельем, но Чонгук всё равно приближается. — Ты что творишь? — не выдерживает Хосок. — Сам не знаю, — резко одёргивает руку Чон и встаёт на ноги, пропуская к кровати вбежавшего Тэхёна и бету с аптечкой. Альфы моментально покидают спальню. — В тебе совесть проснулась? — идёт к бару Хосок. — Не говори глупостей, — огрызается Чонгук и опускается в кресло. — Просто я привык драться и вести войны с такими же, как я сам, а этот… — осекается альфа. — Он какой-то кукольный что ли. — Ну неженка, выросшая в семье, где всё бросают к ногам… — Он точно не неженка, — усмехается Чонгук. — Ты наш бой не видел. Силы в нём хоть отбавляй, просто я не понимаю, как она вся умещается в такую маленькую и хрупкую оболочку. До драки я думал, трону его, и он рассыпется, а у меня до сих пор рёбра от его ударов болят между прочим. Он принимает бокал из рук брата и, подняв ноги на низкий столик, уходит в свои мысли. Жалость. Определённо это она. Ничто человеческое Чонгуку не чуждо, вот он и сочувствует слабому, бьющемуся с температурой пареньку. — Эд, — вдруг зовёт помощника Чонгук, и через секунду в гостиной появляется альфа. — У нас на кухне десерт с земляникой или джем? — Не понимаю тебя, — растерянно смотрит на альфу мужчина. — Но могу уточнить у повара. — Уточни, а то этот запах меня уже раздражает. И кому вообще повар тут десерты готовит? — Чего ты взбесился? — смотрит на брата Хосок. Эд возвращается через минуту и докладывает, что ничего из земляники у них не готовится и, более того, её нет в наличии на кухне, так как сезон давно закончился и дело идёт к зиме. — Не знаю, что за хуйня, но этот запах мне на нервы действует. Никогда не любил землянику, — Чонгук и Хосок оборачиваются на звук разбившегося стекла и видят на пороге Тэхёна, с теперь уже пустым подносом. Омега нёс брату воды, чтобы дать выпить лекарств, когда услышал слова Чонгука про землянику. «Не может быть. Земляника — это запах Юнги. Но он не может пахнуть, потому что пьёт мною переданные лекарства. Да и я бы почувствовал», — думает Тэхён. — Не бойся, малыш, злой дядя немного бесится с утра, — обращается к нему Хосок, а Тэхён, собрав осколки с пола на поднос, бежит к Юнги. Омега долго внюхивается, но ничего, кроме запаха лекарств, не чувствует.***
Тэхён никогда не работал, но ему хватило этой недели, чтобы возненавидеть даже слово «работа». Эд, который будто поставил целью довести омегу, вновь в семь утра выслал его на лужайку протирать беседки. Будто в них кто-то сидит. Тэхён, мысленно посылая Эду свои самые «лучшие» пожелания, натирает стол в беседке во дворе, как чувствует на себе пронизывающий взгляд. Как и ожидалось, повернувшись, он обнаруживает стоящего у входа в беседку Чон Хосока. Альфа прикуривает сигарету, убирает в карман брюк зажигалку и делает ещё шаг. Тэхён вновь возвращает всё внимание к столу, продолжает усиленно натирать стекло и игнорирует скользящий по его ногам вверх взгляд. — Пусть мне здесь накроют, хочу позавтракать, — вдруг заявляет альфа и, потушив окурок, проходит к столу. «С хера ли ты позавтракать решил? Небось моей крови попить хочешь». — Обслуживать будешь ты. «Кто бы сомневался». Тэхён, который никогда не отличался контролем над чувствами, фыркает, прекрасно зная, что альфа его недовольство заметил, и медленно плетётся ко входу на кухню. Омега ждёт, пока поднос заставят блюдами, а потом, кое-как держа его в руках, идёт обратно. Он раскладывает перед Хосоком тарелки, приборы и возвращается за кофе. Поставив чашку перед ним, Тэхён собирается уходить, как слышит: — Я хочу американо, а не эспрессо. «Скотина, твоя прислуга говорит, что ты пьёшь только эспрессо». Тэхён прикрывает веки, демонстративно выдыхает и, поставив чашку на поднос, идёт обратно. Через семь минут он ставит перед Хосоком американо и снова поворачивается уйти, как слышит: — Я тут подумал, начну-ка утро с чего-нибудь лёгкого. Давай мне всё-таки капучино. «Да ты издеваешься! Я плюну в твой уёбищный капучино, раз в рожу твою наглую не могу», — вскипает Тэхён и даже размахивается подносом, но вовремя замирает с ним в руках и выдавливает из себя виноватую улыбку. Хосок еле сдерживает свой смех и всё это время молча следит за эмоциями на чужом красивом лице. — Мне просто нравится любоваться твоей задницей, так что, киса, дуй за капучино и иди медленно, позволь насладиться видом. И подносом не маши, ты немой, но рискуешь ещё стать и калекой, — Хосок резко встаёт со стула, а Тэхён, подавшись назад, чуть не падает, но альфа ловит его за талию и помогает устоять на ногах. — Будешь напуганным притворяться? Ты только что чуть поднос мне на голову не надел, — притягивает его к себе Хосок. — Покажи мне своё истинное личико, или оно только в интимной обстановке включается? Я очень хочу на него глянуть. Судя по тому, как сильно ты дрожишь в моих руках, ты тоже не против, — он проводит большим пальцем по его подбородку, по губам, нарочно на них давит, приближается, опаляет горячим дыханием. Между ними пара сантиметров, ещё одно движение, и они сольются в поцелуе. Тэхёну кажется, его сердце прямо в горле бьётся, он, как завороженный, в чужие глаза цвета кофе смотрит — ни сбегать, ни оставаться не хочет. — Хосок, — доносится с террасы, и омега, словно очнувшись ото сна, опустив голову, бежит в дом, а альфа, выругавшись, идёт к стоящему на террасе брату. — Что, блять? — С каких пор ты завтракаешь? — усмехается Чонгук. — С сегодняшнего дня. — Не брезгуешь со стола врага кушать? — вовсе не на еду намекает Чонгук. Хосок мрачнеет. — Ты же знаешь меня — одна ночь, и весь интерес пройдет, — отмахивается он. — Я не думаю, что он под тебя ляжет, слишком на своём альфе зациклен, — говорит Чонгук. — Хочешь поспорить? — выгибает бровь Хосок. — Что он сам добровольно залезет в твою постель, зная, что мы лишили его дома и убьём его альфу? Хосок кивает. — Почему бы и нет, — усмехается Чонгук и идёт в дом.***
— Ты поправишься, обязательно, а потом мы выберемся отсюда, — поглаживает волосы брата сидящий на коленях перед его кроватью Тэхён. — Ты очнись главное, не оставляй меня здесь одного с этими чудовищами. Я только ради тебя и держусь, планы придумываю, выход ищу. Мне просто надо завоевать его доверие, — оглядывается на дверь, проверяя, запер ли он её Тэхён. — Он, может, и умный, и сильный, но он хочет меня. Я в этом уверен. А я подыграю, завоюю его внимание и доверие, а потом столкну братьев, и они перегрызут друг другу глотки, даже делать ничего не придётся. Главное бы успеть. Поэтому ты нужен мне на ногах, а ещё нужно, чтобы отца долго не находили. Мы справимся.Они падут, а мы восстанем.