***
— Хорошие новости, — утром следующего дня забегает в гостиную, где собирается завтракать Хосок, Чимин. Тэхён, который уже привык прислуживать альфе, не реагирует на омегу и продолжает сервировать стол под пристальным взглядом Хосока. — Мне звонили из университета, кажется, есть вариант того, что ты снова сможешь говорить, — подлетает к Тэхёну Чимин и берёт того за руку. — Поэтому быстренько переодевайся, мы едем в Эрем. Тэхён растерянно смотрит на воодушевленного парня, а потом, выдернув руки, отходит на шаг. — Я понимаю, что ты можешь мне не верить, но профессор сказал… — пытается продолжить Чимин, но Тэхён не слушает. Омега продолжает отступать к лестницам, думает только о том, как бы сорваться и добежать до спальни Юнги. Ему не нужны никакие больницы и профессора, тем более не нужно выходить за пределы особняка и ездить в другой город. Он чувствует, как паника комком собирается в груди и поднимается к горлу. Бежать. Он поворачивается к лестнице и уже ощущает под подошвой кед ступеньку, как его перехватывают поперёк и тащат обратно в середину комнаты. Хосок продолжает удерживать его на месте, внимательно всматривается в явно напуганное лицо и всё пытается найти объяснение такой реакции омеги. — Что случилось? — спрашивает альфа. — Тебе не надо бояться. Это будет просто проверка. Ты поедешь в Эрем, тебя проверят, посмотрят, что и как, и приедешь. Хосок не понимает, откуда этот ужас, на дне чужих зрачков расползающийся, почему омегу в его руках так сильно трясёт, он прижимает его к себе, обнимает, надеется, что это успокоит. Чимин так и стоит в сторонке в шоке от поведения Тэхёна, уже жалеет, что поездку предложил. Тэхён бледный, пальцами на спине Хосока рубашку комкает, всё на лестницу поглядывает, брата ищет. — Тэхён, пожалуйста, мы хотим помочь, — вкладывает в голос всю свою нежность альфа. — Всего пять часов пути, там у нас есть дом, ты отдохнешь, Чимин тебе Эрем покажет, или ты уколов боишься? — пытается приободрить парня Хосок, но умолкает, заметив, как наполняются слезами глаза омеги и как глухие всхлипы заполняют гостиную. — Отойди от него! — бежит по лестнице вниз Юнги. — Что вы сделали? Что вы ему сказали? — отталкивает он Хосока и присаживается на корточки перед осевшим на ковёр и утирающим лицо рукавами братом. — Что случилось? — прижимает его к себе Юнги и поглаживает волосы. — Не бойся, я здесь. — Я просто хотел показать его своему профессору, я хотел помочь, — виновато говорит Чимин, так и оставшись в стороне. — Тихо-тихо, — продолжает успокаивать брата Юнги. — Я тебя не отпущу. — Если ты и вправду так любишь его, то уговори его поехать с Чимином в Эрем, ему могут помочь, — настаивает Хосок. — Слушайте сюда оба, — встаёт на ноги Юнги и поворачивается к парням. — Тэхёну восемнадцать лет, и он ни разу не выходил из дома, почти ни разу, — смотрит он со злостью на Хосока. — А вы его в другой город отправить собрались, притом без меня. Вы представляете, каково ему сейчас? — В смысле? — растерянно смотрит на него Чимин. — В прямом, — уже жалеет о сказанном Юнги, так как надо продолжать и объяснять причину. — Так вот откуда этот испуг, — прислоняется к столу Хосок. — Но почему? — Так уж вышло, — опустив глаза, говорит Юнги. — Отец ему не разрешал, мол, сор из избы чтобы не выносил. — Да он, блять, немой! — вскипает альфа, у которого от каждого следующего слова Юнги волосы дыбом встают, а мозг в чудовищность человеческой жестокости верить отказывается. — Его даже не пытались лечить? — спрашивает он. Юнги кивает. — Я достану кости этого больного ублюдка из-под земли и дам погрызть моим псам, — уже кричит Хосок. — Что вы за люди такие? Как ты мог позволить такое? — хватает он за воротник Юнги и чуть ли над полом не поднимает, но Тэхён бросается к альфе, и тот сразу отпускает омегу. — Я в шоке от вашей семьи, — опускается на ступеньку Чимин. — Малыш, — осторожно, боясь снова спугнуть парня, подходит к Тэхёну Хосок. — Не надо меня бояться, никто не потащит тебя никуда силой. Мы не знали, прости нас, — он обхватывает ладонями его лицо и заставляет смотреть на себя. — Мне не важно, можешь ты говорить или нет. Я ведь, слова от тебя не услышав, в тебе утонул, готов тонуть и дальше, — улыбается альфа. — Единственное, что мне важно, чтобы ты чувствовал себя хорошо. Ты веришь мне? Тэхён долго смотрит в его глаза, несколько раз порывается «да» сказать, но язык кусает. Хочется свою душу вынуть и в руки этому альфе вложить, не говорить, не кивать, а именно доказать, насколько верит. Хочется усадить напротив и всё рассказать, а начать с того, что Тэхён только с его образом перед глазами засыпает, что когда он ему снится, то он просыпаться отказывается, что его запах на стенках лёгких отпечатан, а в его глазах тот самый свет, который омега всю жизнь искал. Хочется голову на его грудь положить, руками торс обвить и одно «люблю» сто раз повторить, потому что зверь Хосока в омегу покой вселяет, защитой обволакивает, на страже стоит. Но нельзя. Всё, что остаётся Тэхёну — это кивок. Один долбанный, не выражающий даже минимум его чувств кивок. И он кивает. — Позволь мне познакомить тебя с миром, который за этими стенами, — не отпускает его альфа. — Не сразу. Мы будем знакомиться с ним шаг за шагом, понемногу. — Я серьёзно не узнаю Хосока, — тихо говорит застывшему рядом Юнги Чимин. — Я уже не удивлюсь, если они даже не целовались, но чёрт, он серьёзно в него влюблен. — Если твой брат обидит Тэхёна, то я покажу тебе наглядный пример того, как делать колумбийский галстук, — зло говорит Юнги. — О, я прекрасно знаю как, мне уже Чонгук показывал, правда, не на наглядном примере, — хихикает Чимин. — А я говорил, — проходит мимо Мирэль, посматривая на Хосока и поправляя меховую накидку на плечах. Он останавливается рядом с Чимином, приказывает прислуге нести к выходу его чемоданы. — У меня завтра выставка открывается, так что пару дней меня не будет, наслаждайся, — подмигивает Мирэль Чимину и вальяжной походкой идёт на выход. — Вот теперь день будет чудесным, — хлопает в ладони Чимин. — Ты так и не сказал ему про приём? — с улыбкой смотрит на брата Хосок. — Конечно нет, — хмыкает омега. — Иначе он бы остался. — Чонгук будет зол. — Мне кажется, он будет рад, — говорит Чимин брату и идёт за стол. Юнги, взяв Тэхёна за руку, уходит с ним в свою спальню.***
— И чего ты разревелся? Я ведь поверил, всё им чуть не выложил, — толкает Тэхёна на кровать Юнги и сам садится рядом. — А что, мне переться в Эрем, где все поймут, что я не немой? — утирает пальцами размазавшийся лайнер на веке омега. — Как меня эта ложь бесит, — вздыхает Юнги. — А на меня давит, — тихо говорит Тэхён. — Особенно из-за него. Он так хорошо ко мне относится, а я ему лгу. — Когда-то, может, мы расскажем всю правду, а может, мы вообще сбежим и закроем дверь в это прошлое, но сейчас ничего говорить нельзя. Наша семья и так опозорена, дальше некуда, но если вскроется правда, то тебе и Минджу очень сильно достанется, — пытается успокоить его Юнги. — Я видел этих людей, их злость и ненависть, видел в их глазах, как они бы разорвали меня на куски, и рука бы не дрогнула. Я не хочу, чтобы и вы прошли через это, и я боюсь, что в случае открытия правды Чонгук не захочет защитить Минджу. Я всего боюсь. Да и ты не сможешь жить, так и не смея поднять глаза с земли. Юнги умолкает, услышав стук в дверь, и через пару секунд в неё заходит Джи. — Спускайся, его величество ждёт тебя во дворе, — говорит бета. — Только тепло оденься, к вечеру становится холоднее. — Куда опять? — ноет Юнги. — Кажется, по магазинам. — Да блять, я ему покажу «по магазинам»! — топает ногой Юнги, а потом, схватив синюю куртку-дутик, идёт вниз. Чонгук сидит за рулём мерседеса и, покуривая в окно, смотрит на идущего к нему в огромной, доходящей до колен куртке омегу. Альфа с трудом сдерживает смех, даже пытается выглядеть серьезно, когда парень садится в машину. — Мы в машине ведь, заедем прямо на парковку торгового центра, ты вообще мог просто кардиган накинуть, мы не на северном полюсе, — улыбается Чонгук. — Если тебе стыдно появляться со мной в обществе, то так и скажи, и я пойду в дом, — огрызается Юнги. — Не дождёшься, ты ведь этого и добиваешься, — подмигивает Чонгук и заводит машину. — Надеюсь, ты много охранников с собой взял, отбиваться от каждого ты один не сможешь, пусть мускулы и есть, — посматривает на натянутые рубашкой бицепсы Юнги и продолжает: — А то вышел в люди с сыном врага народа и фейковым альфой Мин Юнги, — язвит омега. — Нет, я выбрал куда более лёгкий путь, — усмехается Чонгук. — Торговый центр закрыт для посетителей. — Мажор, — фыркает Юнги. — Всё для моего волчонка. Юнги, насупившись, смотрит на то, как тонет в сумраке город и ночь вступает в свои владения, любуется огнями редких автомобилей и впервые за долгое время чувствует покой. Покой рядом с самым опасным лично для него человеком. Чонгук включает музыку, немного опускает окно и, подпевая Фрэнку Синатре, медленно едет вниз по улице. — Ты стал больше пахнуть, — как бы невзначай говорит альфа. — Перестань меня нюхать. — Я бы и рад, не особо земляника нравится, но ты мне в поры лезешь. — А сам-то? — фыркает омега. — Ядом, блять, пахнешь. — Не матерись, это уместно только в постели. — Я с тобой спать не собираюсь, так что для тебя эксклюзивно сейчас, — борясь со смущением, отвечает Юнги. — Целоваться, уверен, ты тоже не собирался, — поднимает уголки губ в улыбке альфа. — Я всё пытаюсь тебя понять, но пока не могу, — грустно говорит омега. — Тут нечего понимать — ты мне нравишься, но я не собираюсь тебя принуждать к чему-либо, я умею ждать, тем более, чувствую, что это взаимно. — Но держишь при этом в плену. — Ради твоей же безопасности. — Главное, сам себя оправдывай, — издевательски тянет Юнги. — Дал бы мне карту, и я бы сам пошопился. — Не прокатит, я знаю, что бы ты накупил. — Думаешь, я за один день превращусь в такого утонченного, ходящего в мехах и шелках омегу, когда как всю жизнь носил военную форму и умереть планировал альфой? — восклицает Юнги. — Ты путаешь меня с тем красавцем, ждущим тебя по ночам в твоей спальне! — А ты ревнуешь? — ухмыляется альфа. — Не дождёшься. — Я и не хочу, чтобы ты был им или кем-то другим, я просто хочу показать тебе, что быть омегой не стыдно и не плохо, хочу, чтобы ты принял настоящего себя и полюбил. — Да ты прям рыцарь, жаль, без коня. — Чем тебе не конь? — давит на педаль Чонгук, и автомобиль с рёвом проносится по улице. Юнги закатывает глаза и откидывается на спинку сиденья. Чонгук не соврал, в торговом центре пусто. Их впускает внутрь охрана, а выбежавший на встречу консультант-омега лет сорока просит идти за ним. — Начнём с вечерних нарядов, у него мероприятие через день, — говорит консультанту Чонгук, а тот, смутившись от пристального взгляда, мямлит «конечно» и проходит в бутик известного и когда-то любимого Тэхёном бренда. Юнги снова закатывает глаза, хотя себе признаётся, что сам бы на такого альфу засмотрелся. — Что это у меня за мероприятие? — семенит за Чонгуком Мин. — Будет приём. Я очень хочу, чтобы ты там принимал участие. — А меня спросить было лень? Я не хочу никакие приёмы, мне нечего праздновать. — Придётся. — Меня там порвут, — пытается образумить альфу Юнги. — Я же не идиот, — продолжает ходить по магазину Чон. — Там не будет почти никого из Траума, будут мои друзья и партнёры из других городов и Эрема, тебе не о чем переживать. — Будешь своим трофеем рисоваться? — Просто хочу провести с тобой вечер. Почему ты везде ищешь подвох? — резко поворачивается к нему альфа, а Юнги, не рассчитав расстояние, не успевает остановиться и бьётся лбом о его грудь. Чонгук пытается удержать омегу за плечи, но тот сразу отскакивает назад. Альфа ходит между манекенов, слушает консультанта и рассматривает вещи на напольной вешалке у стены. Он выбирает сразу четыре наряда и, передав их Юнги, подталкивает его к раздевалкам. Чонгук просит себе бокал вина и, усевшись в кресло, продолжает вгонять в краску консультанта. Юнги, который уже хочет домой, а спорить устал, натягивает первый комплект и босиком вышагивает из раздевалки. — Нет, ты похож на ёлку, — недовольно говорит альфа и высылает его мерить второй наряд. — Этот цвет сливается с твоей кожей, а её надо оттенять или наоборот надевать что-то, что только выгодно подчеркнёт её красоту, а не вот это вот. Юнги, вздохнув, опять идёт в раздевалку. — Не на выход, а так, повседневка. Следующий. — Можно я надену свою форму? — ноет Юнги. — Нельзя. Переодевайся. Омега опять уходит в раздевалку, уже вслух ругая альфу. — Слишком броско и дёшево, — отметает красный пиджак Чонгук. — Может, я сам выберу? — уже готов на всё уставший от получасовых переодеваний Юнги. — Попробуй, — пожимает плечами альфа и продолжает заигрывать с консультантом. Юнги задумчиво ходит от манекена к манекену и, поняв, что консультант, увлеченный альфой, на него забил, стаскивает с одного манекена белую атласную блузку, пиджак, вышитый блестящими нитками, а с вешалки хватает чёрные узкие брюки. Подумав, он проходит к другому манекену и снимает с него длинную чёрную полупрозрачную блузку, и, схватив все вещи в охапку, идёт в раздевалку. — Можно мне обувь? — кричит Юнги из раздевалки и называет размер ноги. Консультант передаёт ему лакированные туфли и во второй раз наполняет бокал Чонгука. Юнги долго смотрит в зеркало, уже жалеет, что сам вызвался выбирать и, сильно смущаясь, всё-таки выходит. В тот раз он надел чёрную блузку и брюки. Он подходит к альфе и, остановившись напротив, кашляет, привлекая его внимание. Чонгук отставляет бокал и сканирует взглядом омегу от носков туфель до кончиков волос, возвращается к обнаженной шее, к ключицам, просвечивающим из-под полупрозрачной ткани, чётко видит тонкую талию, обтянутые блестящей тканью, как второй кожей, бёдра, стройные манящие ноги, сглатывает вязкую слюну, всё собирается что-то сказать, но пока не в состоянии. Перестать рассматривать омегу невозможно. Юнги же пялится в потолок, на манекены, даже на свои руки, куда угодно, только бы не на Чонгука, потому что на него смотреть страшно. Потому что, даже не видя его глаз, он мелкой дрожью покрывается, кожей его пожирающий взгляд чувствует, но уже почти десять минут стоять, как кукла на витрине, надоедает, он набирает в лёгкие воздуха, собираясь выругаться и поднимает на альфу глаза. Не стоило. Юнги от напряжения чуть себе внутреннюю сторону щеки до крови не прикусывает, потому что эта вязкая похоть, затапливающая чужие зрачки, теперь на Юнги слоями ложится, но от ощущения, что он перед альфой голый, не спасает. Юнги чувствует, как у него в животе революция проходит, как омега, которого он собственными руками душил, а потом под двухметровым слоем земли хоронил, просыпается. Чувствует, как сладкая истома по конечностям разливается, как вмиг все его кости в желе превращает. Чувствует, каково это, быть желанным, каково это, когда зверь напротив мордой землю роет, не двигается, но ты лапы к тебе протянутые видишь, его клыки на шее чувствуешь, и это настолько прекрасное ощущение, оно его эйфорией наполняет, по новому на мир глянуть заставляет. Юнги будто только что огромную власть дали, и она ему нравится. Он боится, его трясёт, но всё равно в это озеро шаг делает, всё равно себя рассматривать разрешает, может, даже потрогать бы разрешил, потому что омега в нём в истошном вопле заходится, именно этому альфе подчиниться хочет. Они друг напротив друга, не двигаются, не разговаривают, но у себя в голове Чонгук его миллиметр за миллиметром пожирает, на алебастровой коже следы своих зубов оставляет. У себя в голове Юнги всё сильнее выгибается, сам раскрываясь, добровольно его принимает, себя отдаёт. — И? — затыкает все инстинкты Юнги, с трудом эту минутную связь рубит, невидимые человеческому глазу картинки отключает. — Нет. — Не понял, — растерянно хлопает ресницами омега. — Тебе же понр… — Слишком откровенно. — Ну, нахуй! — выкрикивает ему в лицо Юнги и идёт обратно в гардеробную. Он выходит оттуда в том, в чём приехал, и клянётся больше ничего не мерить. — Соберите всё, что он примерил и то, что вы отложили, — обращается альфа к консультанту и, схватив омегу за руку, тащит в другой магазин. — Не дуйся. — Я не какой-то неженка-омега, чтобы дуться! — огрызается Юнги. — Я ненавижу это всё, а ты меня заставляешь. — Ладно, ты не будешь больше ничего мерить, поехали домой, — говорит альфа, и Юнги облегчённо выдыхает. Улицы завораживают покоем и красотой, будто не этот город пару недель назад проиграл войну, потерял сыновей. Юнги смотрит в окно, видит омегу, помогающего сыну волочить за собой игрушечную машинку, и уже не верит в то, что не этот же омега, с такой нежностью обращающегося с ребёнком, не был на центральной площади и не бросил в Юнги первый камень. Мин думал, тяжело быть другим, тяжело притворяться, лгать своим же людям, но оказалось, что это ничто перед тем, как быть врагом своего же народа, быть изгоем в собственном городе. Эта ноша не просто тяжелая, она неподъемная, вот он и лежит под ней, пока ещё барахтается, когда-то смирится и просто погаснет. — Время всё меняет, всё лечит, — спокойно говорит Чонгук, будто мысли читает. — Они тоже забудут. Взамен одной новости приходит другая. Ничто не вечно, и твоя ложь канет в лету. — Сейчас в это не верится, — грустно говорит омега. — А ты поверь мне, — твёрдо говорит Чонгук. — Потому что я знаю, что говорю. Сегодня ты никто, ты враг, завтра они вновь тебе поклоняются, боготворят. Такова природа человека, главное, дождаться этого завтра, не сломаться. — Моё имя уже не отмыть. — На самом деле отмыть, дать тебе власть, силу, возможность попросить прощения. Это, конечно, сложный путь, но есть и лёгкий. — Какой? — с подозрением смотрит на него омега. — Пока я не знаю, — лжёт альфа, а сам думает «если я дам тебе свою фамилию, объявлю законным супругом, кто они такие, чтобы не принять тебя?» Чонгук паркуется перед гаражом, навевающим совсем свежие воспоминания, и Юнги сразу тянется к двери, но она заблокирована. — Мы не закончили на сегодня? — жалостливо смотрит на альфу омега. — У тебя здесь что-то, — указывает взглядом на левое ухо парня Чонгук и, облокотившись о руль, нагибается ближе. Проводит пальцами по прядкам, свесившимся на ухо, и, подавшись вперёд, легонько касается губами его губ. — Заезженный ход, — бурчит Юнги, но не отталкивается. Чонгук повторяет, ещё раз его губ касается, только в этот раз задерживается, медленно и долго целует, углубляет поцелуй. Юнги отвечает, альфа обхватывает ладонью его лицо, ближе притягивает, жадно в губы, о которых весь сегодняшний день, да что там, каждый день мечтал, впивается. Они целуются так, как будто это в последний раз, так отчаянно, так сладко, не насыщаясь, до дна друг друга испивают, никому после ничего не оставляют. У Юнги сердце под грудиной от его прикосновений дрожит, разум выключен, вокруг одна темнота, и она не страшна — она привлекательна. Он бы из неё век не выныривал, так бы в этой кажущейся сном реальности остался, но где-то невдалеке собака лает, у Юнги глаза открываются. — Мне надо… — отрывается он от чужих губ и к дверце липнет. — Конечно, тебе надо, — грустно улыбается Чонгук и, прислонившись к спинке сиденья, смотрит во двор. — Иди, — он нажимает на кнопку и разблокировывает двери. Юнги выходит и, стараясь не сорваться на бег, идёт к входной двери. Чонгук так и остаётся сидеть в машине, дышит еле уловимым запахом земляники и, прикрыв веки, прошедшие три часа вспоминает. Юнги ни в какие общепринятые рамки поведения не лезет, он сам их устанавливает. Чонгук привык, что сперва его привлекает внешность, потом склад ума, потом постель, общие интересы, похожий ритм жизни. А тут запал ни на что и на всё сразу. Увяз в нём настолько, что уже не выбраться, и с каждым следующим разом всё больше в нём пропадает. Юнги что-то новое, что-то, чего не было до, но такое чертовски привлекательное, он как глоток свежего воздуха в этой привычной среде. Единственный омега за двадцать пять лет жизни Волка, заставляющий его дыхание в его присутствии задерживать, каждый, даже секундный контакт из раза в раз в голове сотню раз проигрывать. Если поцелуи с ним это, как игла в вены, что тогда всё остальное? Сможет ли Чонгук такое выдержать, справится ли, когда как уже сейчас он как под самой сильной дурью в салоне сидит, окна не открывает, дозу вдыхать продолжает.***
— Вау, — присвистывает Тэхён, рассматривая поднятые прислугой наверх коробки и пакеты с лого известного дизайнерского дома. — Столько красоты тебе накупили, чего ты такой угрюмый, — распаковывает покупки омега вместо брата. — Я не знаю, как мне тебе объяснить, — треснуто говорит Юнги. — Но знаешь это отвратительное чувство тревоги, чувство, что я делаю что-то неправильное, что пожалею… — Ты можешь поконкретнее? — раздражённо спрашивает Тэхён. — Мы опять поцеловались. — Чую, никуда мы не сбежим. — Тэхён, я ему отвечал, я сам хотел, чтобы он меня поцеловал. Я не знаю, что это и как с этим справляться. — Ты просто влюбился. — Но мне так плохо, сравнимо с тем, что меня опять к казни приговорили. Я валю всё на пережитое, на то, что мы с ним враги… — Так любовь часто со смертью сравнивают, — опускается на кровать рядом с братом Тэхён. — Что ты потеряешь? Тем более у вас это явно взаимно, потому что я не думаю, что он так бы обхаживал омегу, которого просто хочет трахнуть. Да у него точно есть кого трахать и точно не один. Он очень трепетно к тебе относится. Чего ты боишься? — Что он разобьёт мне сердце, — опускает голову Юнги. — Не попробовав — не узнаешь. Я не знаю, что такое отношения, как и ты. Но мне кажется, если их бояться, то так никогда и не начнёшь. Конечно, можно и погореть, но в том-то и смысл, ты сгораешь — ты восстаёшь. — Я никогда ни в кого не влюблялся, а сейчас мне кажется, что если что-то случится, если это всё обман, то я не смогу с этим справиться, я не смогу выжить после него, пусть и не буквально. Он слишком много места занимает в моей голове, он просачивается в меня, да я весь состою из него. Я очень боюсь. — Ты всё ещё хочешь сбежать? — Хочу. Пока могу. Потому что с каждым следующим днём мне всё тяжелее. Я ещё в гараже ждал его визитов, а сейчас всё время на дверь смотрю, стоит ему войти — я задыхаюсь, слышу его голос — и у меня пальцы дрожат. Один Бог знает, чего мне стоит находиться с ним рядом. Я не омега даже, я чёрти что, не умею себя нормально вести, выгляжу, как пугало. Я боюсь, что он не будет мной интересоваться, и боюсь, что будет. Я разрываюсь от этих странных чувств. — Как же я тебя понимаю, — горько улыбается ему Тэхён и кладёт голову на его колени. — Я в такой же заднице.***
— Засосал, значит, — плюхается на диван рядом с братом Хосок. — У меня тонированные стёкла, — продолжает смотреть на бокал с виски в руке Чонгук. — Когда тачка с альфой и омегой стоит во дворе минут пятнадцать, то всем ясно, чем они там занимаются, — усмехается Хосок. — Как погуляли? — Хорошо. Даже слишком. — Лёд оттаял? — Думаю, что да. — Он и правда трофей? — Нет. — Значит, все серьёзно. — Не настолько, что я на нем женюсь, — зачёсывает назад пальцами волосы Чонгук. — Но учитывая, что я вообще жениться не планирую и в создании семьи не заинтересован, то думаю, у нас с ним всё будет неплохо. — Не женишься из-за фамилии? — пристально смотрит на него Хосок. — А ты бы женился на Мине? — Нет. Однозначно, — твёрдо говорит альфа. — Верно, — кивает Чонгук. — Даже если забыть, что они погубили наших родителей, и плюнуть на прошлое, такой брак убьёт уважение ко мне со стороны народа, выставит меня в невыгодном положении, а я не привык делать что-то необдуманно и на одних только чувствах. — Совершенно согласен. — Но то, что я схожу по нему с ума, даже отрицать не буду. — Уж я-то тебя понимаю, — вздыхает Хосок и чокается с братом.***
— Зачем ты меня вызвал? — Минджу останавливается напротив дивана, сидя на котором, пьёт утренний кофе Чонгук, и внимательно смотрит на альфу. — Сокджин едет, твоё присутствие обязательно. — Но… — не в силах устоять на ногах от вести, опускается в кресло омега. — Зачем тут я? — не веря, что так скоро снова придётся столкнуться с так и не желающим отпускать прошлым, спрашивает Минджу. — Так нужно. Ты встретился с братом? — Да, я от него. — Не надо бояться. Мы поговорим и найдём самый верный путь, — пытается успокоить его Чонгук. Минджу вздрагивает на звук хлопнувшей автомобильной дверцы со двора, ногтями в колени впивается и с плохо скрываемым страхом смотрит на дверь. Ким Сокджин, как и всегда, выглядит прекрасно. Он уверенной походкой идёт к поднявшемуся на ноги, чтобы встретить важного гостя, Чонгуку и, пожав ему руку в знак приветствия, коротко кивает Минджу. Мог бы вообще не кивать. Смотреть на него Джин точно больше не будет, одного взгляда хватило. Минджу сильно похудел, выглядит болезненно и явно сильно переживает. Есть почему. Джин это прекрасно понимает, но не понимает, почему всё это время продолжает думать о нём и почему сейчас буквально гвоздями прибивает свой взгляд к Чонгуку, и заставляет себя не оборачиваться к омеге. Ужасная пытка, особенно когда пытаешь себя сам же. — Я огорчён вестью, — опускается во второе кресло Ким и взмахом руки отсылает телохранителей во двор. — Признаюсь, я думал, при новом руководстве наши отношения с Траумом выйдут на новый уровень, но теперь я разочарован. Надеюсь, вы, господин Чон, объясните мне, почему я не могу забрать с собой супруга моего покойного друга, обвиняемого в его же убийстве. Подол свитера под пальцами Минджу трещит, с каждым следующим словом альфы — он задыхается. Чонгук это прекрасно видит и, повернувшись к омеге, говорит: — Минджу, сходи на кухню, попроси прислугу сделать тебе свежевыжатого сока, потом я тебя позову. Омега мысленно благодарит альфу и, встав на ноги, поспешно удаляется. Джин даже не оборачивается в его сторону. — Господин Ким, при всём моём уважении, я считаю, что имею право вникнуть в суть дела до того, как принять решение. Так уж сложилось, что Мины теперь на моём попечении, и я бы не хотел совершить ошибку. Ошибка для нас с вами — непозволительная роскошь. — Суть известна всей конфедерации, — теряет терпение Джин. — Супруги Ди повздорили, омега застрелил альфу, а теперь свободно проживает в Трауме и даже находится под защитой Волков. — И вы, судя по вашим законам, хотите казнить омегу? — Будет суд. — Не мне, — усмехается Чонгук. — Про суд рассказывайте всем остальным. Не думаю, что омега просто так застрелил своего мужа, а ещё вот никак не верю, что он при этом так спокойно покинул территорию Вилейна, учитывая то, насколько вы щепетильны к таким вопросам. — Я не хочу его казни. — Продолжай. Думаю, нам пора переходить на «ты». — Я планирую оттягивать суд столько, сколько смогу, — трёт переносицу Джин. — И даже если он состоится, то я наложу вето на казнь и оставлю его пожизненным заключённым. — Потому что… — нарочно делает паузу Чонгук. — Потому что Бобби Ди был ублюдком. — Не это я хотел услышать, — цокает языком Чон. — Прости? — нахмурившись, смотрит на него Сокджин. — Пожизненное заключение для Минджу тоже ужасно. — Это максимум того, что я могу для него сделать, — говорит Джин. — А какие могут быть смягчающие обстоятельства? — не отступает Чонгук. — В этом конкретном случае — никаких. Он спустил в него всю обойму, если бы его нашли на месте, то убили бы там же. — Но ведь не нашли, более того, он пересёк границу. Значит, могут быть и смягчающие обстоятельства, — пристально смотрит на него Чонгук. В комнату входит вернувшийся из офиса картеля Хосок, Чонгук знакомит альф. — А если скажем, что омега ждёт ребёнка? — выгибает бровь Чонгук. — Может ли это быть смягчающим обстоятельством? — Ребёнка можно родить и в тюрьме, — отмахивается Джин и с удивлением смотрит на Чонгука. — Он ждёт ребёнка? Чонгук кивает. — Мне надо поговорить с ним, — подскакивает на ноги Ким. — Это я и хотел услышать, — усмехается Чонгук. — Кухня прямо по коридору и направо. — Я пока разолью нам виски, — поворачивается к Хосоку Чонгук. — Что за хуйня происходит? — спрашивает Хосок брата. — Ну правда, я что, идиот, который будет напрашиваться на войну с Вилейном из-за омеги Мин? — улыбается ему Чонгук. — Ты точно никогда не был идиотом, — принимает бокал Хосок. — Я хотел проверить свои подозрения, и я проверил, так что выпьем.***
— Минджу, — окликает Джин стоящего у окна омегу, и тот чуть не роняет с рук стакан с водой. — Это правда? Ты носишь ребёнка? — подходит к нему альфа. — Зачем он сказал тебе это? — пропитанным горечью голосом спрашивает омега. — Зачем, учитывая, что я его не рожу. Я даже анализы сдал, и у меня завтра аборт. — Никакого аборта не будет, пока не установим отцовство ребёнка, — останавливается в шаге от парня альфа. — Что? — растерянно смотрит на него Минджу. — Маленький глупый омега, — проводит костяшками пальцев по щеке Минджу Джин. — Откуда такая уверенность, что это ребёнок Бобби? — всматривается в его глаза. — Я… — прислоняется к стене омега, лишь бы выстоять. Он внимательнее в чужие глаза всматривается, что именно там на дне понять пытается — то ли холод и безразличие, то ли едва уловимая, проскальзывающая нежность, когда он смотрит на него. — Говорю же, глупый. — Этого не может быть, — с трудом подбирает слова омега. — Я даже не думал об этом. — Почему? — усмехается Джин. — Мы занимались любовью, не предохранялись, а на следующий день ты спал с ним. Ты не можешь знать точно. Так что установим отцовство и решим, что делать дальше. — А если всё-таки это ребёнок Бобби? Если ты ошибаешься? Хотя ты точно ошибаешься, — тихо говорит Минджу. — Сам решишь, что с ним делать, но если он мой — ты мне его родишь, — без тени сомнения в голосе заявляет альфа. — Зачем он тебе? — всё равно не понимает Минджу. — Я хочу сына. — Допустим, ты прав, допустим, он твой, но что потом? Ты получишь ребенка, а со мной что? — Ты мне ребёнка, я тебе жизнь. Чем не выгодное предложение? — вплотную становится альфа, внюхивается, лёгким ароматом розы лёгкие наполняет, носом его волос касается. Минджу пальцами о полы его пиджака цепляется, потому что одна стена, к которой он прислонился, не спасает, пол всё равно под ногами рябью идёт, и от всей свалившейся на него информации, а ещё и запаха альфы — ещё секунда, и Минджу точно сознание потеряет. — А если он не твой? — спрашивает, борется с соблазном положить голову на грудь того, кто сам вокруг его горла верёвку и затянет. — Сядешь в тюрьму на пожизненный срок, но и то не факт, что ты там просидишь до конца жизни. Мало что завтра случится — переворот, смена власти, помилование. — А казнь? — удивлённо спрашивает омега. — Я много думал эти дни, искал лазейки, — отодвигается Джин. — Я не собирался доводить до казни, даже Совет созывал, пока, правда, не особо у меня с ними что-то и вышло, но если не заткнутся, значит, придётся заменить состав нынешнего Совета. Этот похороню. Если ребёнок мой, то будешь жить в особняке под домашним арестом, потому что выходить тебе нельзя будет. Считай, пожизненное заключение, но в доме. Если не мой, то в тюрьме. Казни не будет в любом случае. — Вы очень добры, господин Ким, — язвит Минджу. — Чувствую себя инкубатором. — Считай, это твоя плата, — цепляет пальцами его подбородок альфа, думает, насколько странно будет, если он его поцелует. Очень странно. Джин даже себе это объяснить не сможет. — Тебе ведь любой омега родить может, — убирает его руку Минджу. — Только от тебя у меня будет такой же сильный и храбрый сын, как и ты, — улыбается альфа. — Я не хочу ребёнка от какого-то слабака. — Ты бизнесмен до мозга костей, — с отвращением в голосе говорит Минджу. — Ты даже к ребёнку, как к проекту, относишься. — А как должно быть по-другому? — с усмешкой спрашивает Джин. — По-твоему, все дети плод великой любви? Ты точно не можешь так думать, учитывая, что ты уже успел увидеть. Так что позволь мне и дальше уважать тебя. Пока мне надо узнать, что и как нужно для установления отцовства. Будем на связи. Джин идёт к двери, а Минджу опускается на стул. «Я даже не хочу, чтобы это был твой ребёнок. Потому что никакой разницы — и с ним, и без него — я тебе не нужен».***
— Бокал на стойке, — взглядом указывает вернувшемуся в гостиную Джину Чонгук и с улыбкой смотрит на то, как альфа залпом его опустошает. — Ты гениальный сукин сын, браво, — утирает ладонью губы Джин и подходит к нему. — А то я начал думать, что еду на встречу с идиотом, прикрывающим уже не нужного никому омегу и рискующим при этом всем, что с таким трудом приобрёл. — И ты будь здоров, — делает глоток Чонгук и взглядом провожает идущего к выходу альфу. — За мир во всем мире, — поворачивается он к Хосоку и приподнимает бокал.«За иллюзию мира», — не озвучивает.