***
— Ещё я конкретно знаю пару людей в городе, которые имеют доступ к нужным людям в Кэнт и которые… — Да, да, да, — останавливает автомобиль на светофоре Чонгук и поворачивается к нахмурившемуся омеге. — Всё ты знаешь, и ты профессионал, умница, защитник города без плаща, кстати, того самого города, который тебя с потрохами сожрёт, покинь ты сейчас пределы тонированного автомобиля. Давай мы сделаем перерыв, я и так весь день буду заниматься с этими гиенами и проблемами после их краткосрочного визита, позволь мне эти двадцать минут в пути насладиться твоим присутствием. Альфа протягивает руку и подтаскивает к себе насупившегося парня. — У меня была чудесная ночь, я проснулся с самым красивым омегой вселенной, успел его поцеловать… — Не только поцеловать, — вставляет Юнги. — Не только поцеловать, — кивает с улыбкой Чонгук. — А сейчас он сидит рядом и достаёт меня этой политикой, — целует его в затылок альфа. — Знаешь, чем ты меня поражаешь и так сильно привлекаешь? — серьёзно спрашивает Чон. — Ты не начал устраивать допрос с утра, не спрашиваешь, куда эти отношения ведут, кто мы друг другу, как будем жить, и мне это очень нравится. Ты, как проснулся, только о гиенах и говоришь. Ты смешной, и я от тебя без ума. — Я просто хочу защитить своих родных и всех горожан, и я знаю, что я это могу. Я могу быть полезным. — Я не сомневаюсь в этом, волчонок, — нежно поглаживает его шею альфа, свои засосы проверяет. — Но появиться в Совете для тебя будет тяжело. Ты вряд ли готов к этим осуждающим взглядам, шушуканьям за спиной, я не смогу тебя от них защитить, поэтому и не хочу, чтобы ты… — Я справлюсь, — скидывает его руку с себя и серьёзно смотрит на него Юнги. — Я знаю, что виноват, и я справлюсь. Я хочу работать, иначе я деградирую. — Ладно, будь по-твоему, — вздыхает альфа и ждёт, пока ему откроют ворота во двор особняка. — Переоденемся, и поедешь со мной, если выдержишь этот день, то будешь приезжать и следующие. Мне нужен помощник, который умеет не только кофе варить, но и мозгами шевелить. — Серьёзно? — воодушевляется Мин. — Ты возьмёшь меня? — чуть в ладони от радости не хлопает. — Возьму, но у меня есть пара условий, — паркует мерседес альфа во дворе и поворачивается к омеге: — Ты не должен прикасаться ко мне на публике, не должен кому-либо говорить о том, что между нами, никоим образом не показывай, что нас что-то связывает, а ещё лучше, просто ни с кем не общайся. — Я не совсем понимаю… — шевелит пересохшими губами Юнги. — Тебя ненавидят, а узнав про нас, возненавидят в два раза больше, — медленно говорит Чонгук. — Тебя будут обзывать не совсем приятными словами… — Я знаю, что меня ненавидят, но при чём тут мои отношения с тобой? Думаешь, они будут говорить, что я сдался? Мол, к врагу в постель лёг? — Это тоже, но я боюсь, они будут оскорблять тебя другим, — вздыхает Чонгук. — Ладно, слушай. Ты омега, которого я помиловал, который живёт в моём доме и совсем неплохо выглядит, при том что ты лгал столько лет всему городу и слывёшь сейчас в народе, как лжец и предатель. А я к тебе благосклонен, и, скорее всего, эту благосклонность ты завоевал через мою постель. Тебя будут оскорблять, прости за это — будут называть моей шлюхой. — Но мы-то знаем, что это не так, — грустно смотрит на него Юнги. — Или так? — Не говори глупостей, — хмурится Чонгук. — Просто послушайся меня, — он не даёт омеге выскочить из салона, притягивает к себе и долго целует. Юнги забегает в дом первым и сразу поднимается наверх. — Какого чёрта, Тэхён, уже почти девять часов утра, — шлепает он по попе сверток на своей кровати и лихорадочно ищет, что бы надеть. Из свертка доносится мычание, но он так же остаётся неподвижно лежать на постели. — Тэхен, я ухожу в бывший офис отца, может, ты встанешь, Джи по дому поможешь? — вновь обращается к брату Юнги. — Оставь меня, — ноет младший из-под вороха одеял. — Я слишком влюблён, чтобы двигаться. — Даже уточнять не буду, — отмахивается Юнги, натягивая на себя штаны из плотной ткани. Он заправляет в брюки чёрную рубашку и, схватив пиджак, бежит вниз. Чонгук был прав. Офис, который когда-то принадлежал Дэ Мину и был чуть ли не вторым домом Юнги, сейчас встречает его не то чтобы с холодом, встречает с плохо скрываемой ненавистью, с мерзкими «лицемер», «актёр», брошенными не только в спину, но и в лицо. Когда Чонгук рядом — все молчат, но на Юнги так же не смотрят, будто он пустое место, не слушают, но стоит альфе отойти в кабинет или на разговор с кем-то, то никто и голоса не понижает, он отчётливо все проклятия в свой адрес слышит, терпит. Юнги здесь не для того, чтобы закатывать истерики или уходить в слезах, он здесь, чтобы работать, и именно поэтому, проигнорировав очередное «где твой Оскар, мразь?», усаживается за свободный компьютер и первым делом свою почту открывает. Надо найти нужные контакты, узнать, что творится в Кэнт и чего хотят гиены. К пяти вечера Юнги уставший, он третий раз за день к кофе-машине ползёт, и пока горькая жидкость наполняет бумажный стаканчик, в голове то, как всё-таки на нужного человека выйти, обдумывает. — На сегодня всё, — подходит к автомату Чонгук. — Тебя шофёр домой отвезет, я приеду к ужину — Чимин требует всех присутствовать. Ты мне сильно помог сегодня, особенно твоя наводка про якобы заваленный тоннель. Я обдумаю, кого через него перенаправить. Отдохни до ужина. — Хорошо, — не спорит, сразу соглашается после бессонной ночи и тяжелого дня омега и, оставив стакан не тронутым, идёт к лифту.***
Джин продал особняк Бобби, что очень сильно обрадовало Минджу, который категорически не хотел возвращаться туда. Омега живёт в роскошном особняке Джина недалеко от центра, имеет в своём распоряжении штат слуг, почти каждый день его навещающего врача и получает всё, что ему необходимо. За пределы дома Минджу в целях безопасности не выходит. Джин появляется в особняке раз в неделю и больше чем на час не задерживается, альфа живёт в квартире недалеко от своего офиса. Сегодня среда, и Минджу сильно удивлён, когда в спальню, где омега уже собирался ложиться, заходит Джин. — Как ты себя чувствуешь? — подходит к кровати, на которой, сложив ноги по-турецки, сидит Минджу, альфа. — Ужасно, — жалуется омега. — Знал бы, что носить ребёнка так тяжко, то предохранялся бы. — Я разговаривал с врачом, он говорит, беременность проходит хорошо. — Конечно, это же не он, несмотря на срок, никак не может избавиться от тошноты и при этом ест тонны еды, — смешно морщится Минджу и вызывает улыбку у присевшего рядом мужчины. — Ты уже придумал имя? — спрашивает Джин. — Я выбрал четыре, но думал и с тобой поговорить. — Выбери, какое хочешь, мне главное фамилия, а фамилия у него сильная — Ким Мин. Он увековечит мою и получит от тебя одну из когда-то важных фамилий. Минджу прикусывает нижнюю губу и, опустив взгляд, поглаживает сильно округлившийся живот. «Моя фамилия — Квон, но вряд ли она тебе понравится», — думает про себя омега. — Можно? — подаётся вперёд альфа и протягивает руку. Минджу сразу его понимает и кивает. Джин кладёт ладонь на его живот и нежно поверх футболки оглаживает. — Мне нужен альфа, — говорит Ким. — Но я бы хотел омегу. — Это единственный момент, когда твои заказы не работают, так что кто родится, того и примешь, — бурчит Минджу. — Это само собой, — улыбается Джин и, ещё немного приблизившись, кладёт на живот голову. — Почему я ничего не слышу? — Потому что он спит, как и все нормальные люди в это время, — огрызается Минджу, а сам своё готовое выскочить из груди сердце с трудом удерживает. Порой омега забывает, почему он здесь и кем ему приходится Джин, и это именно один из тех моментов, когда Минджу берёт на себя смелость и, пока альфа поглаживает его живот, уходит в свой выдуманный мир. В этом мире они обычная супружеская пара, ждущая малыша и вот так вот проводящая каждый из своих вечеров. Обычно эта затапливающая своей нежностью картина не длится долго, и омега за шкирку возвращает сам себя с небес на землю и лицом макает в реальность, где всё, что он надумал до этого, так и останется мечтами. — Прости, тебе ведь надо отдыхать, — встаёт на ноги Джин, рвёт минутную связь между ними и идёт к двери. — Джин, — несмело зовет его Минджу, и он оборачивается. — Ты можешь приезжать почаще? — несмело спрашивает. — Могу, — обрывает его альфа. — Спокойных снов. Минджу с головой зарывается под одеяло и обнимает свой живот. — Ну вот, а недавно молчал, но стоит отцу за порог выйти, как ты концерт начинаешь, — обращается он к ещё не родившемуся малышу и со слабой улыбкой на губах засыпает.***
— Как же мне хорошо, — лежит в горячей ванне Юнги, пока сидящий рядом на полу Тэхён играет с пеной. — Я бы убить мог за ванну. — Так ты не расскажешь мне, каково это трахаться с тем, от кого без ума? — просит Тэхён. — Будто я знаю, как бывает с другими, — фыркает в ответ Юнги. — Ну серьёзно, расскажи, а я тебе взамен тоже что-то расскажу, — пытается уговорить брата младший. — Ты маленький, чтобы такое слушать, — издевается Юнги. — Маленький, но альфе мою задницу потрогать дал, видел бы ты его лицо, — закатывает глаза Тэхён. — Ты совсем охренел? — расплескав воду, принимает сидячее положение Юнги. — Что у вас произошло? — Я люблю его! — Не делай громких заявлений! — мрачнеет Юнги. — С чего ты взял, что это любовь? — А с чего ты лёг в его постель тогда, если это не любовь? — не остаётся в долгу Тэхён. — Потому что он… — задумывается Юнги. — Потому что он мне нравится. Мне нравится всё в нём: что он делает, как он разговаривает, нравится, когда он меня касается, как смотрит на меня, нравится эта огромная сила в нём, что он, выйдя из самого пекла, столького добился, нравится своей непробиваемостью. — Ну так это и есть любовь, — хмыкает Тэхён. — Думаешь? — с сомнением спрашивает Юнги. — Ага, потому что у меня то же самое. Он меня, то есть я его поцеловал вчера, и я опять хочу, — мечтательно вздыхает младший. — Хочу с ним всё время быть, хочу слушать его, смотреть на него, хочу нам дом общий, двоих деток… думаешь, я загнул? — Определённо. — В любом случае, я хочу, чтобы он был моим первым и единственным альфой. А что теперь у вас будет с Чонгуком? — В смысле? — Ну вы переспали, вы не скрываете свою связь, симпатию, что дальше? Вы теперь типа встречаетесь? — Я не знаю, — растерянно смотрит на него Юнги. — Я не думал об этом, потому что сейчас у нас проблемы поважнее, но мне кажется, это само собой разумеющееся, что мы вместе. — Всё равно такие вопросы лучше уточнять, мало ли, как он смотрит на отношения, и не факт, что как и ты. И у него, вроде, есть омега, этот Мирэль, — кривит рот Тэхён. — Да, — грустнеет Юнги. — Но я надеюсь, что Чонгук решит с ним вопрос, и Мирэль больше здесь не появится. — Ладно, вылезай уже, одевайся. Я пойду вниз, Чимин там всех строит, у него новости, — Тэхён поднимается с пола и выходит из ванной.***
Юнги спускается вниз, когда все уже собрались, он несмело проходит за стол и опускается на стул рядом с Чимином. — Ты им хотя бы скажи, — сразу обращается к нему Чимин. — Эти два альфача отказываются понимать меня! — А в чём дело? — спрашивает Юнги, стараясь игнорировать сверлящего его взглядом Чонгука. — Я завтра утром возвращаюсь в Эрем. — Поздравляю! — громче, чем хотелось бы, восклицает Юнги, а потом под взглядом двух хмурых альф сдувается. — И только ты этому рад, — вздыхает Чимин. — Я не говорю не возвращайся, — начинает Чонгук. — Я просто прошу тебя ещё немного подумать. Кто вообще ставит омеге метку без его на то разрешения? Убил бы сволочь. — Я это так не оставлю, — вскипает Хосок. — Я на лбу ему метку поставлю своей пушкой, сукин… — Перестаньте! — восклицает Чимин. — А то ты бы не поставил, если бы любил! — смотрит он на Чонгука. — Я не собираюсь никому меток ставить. Это пережиток прошлого, — пытается исправиться альфа, следя за тем, как смотрит в пустую тарелку Юнги. — Я хотел метку, я хочу с ним жить, я хочу даже умереть с ним в один день! Убейте теперь меня за это! — подскакивает на ноги Чимин. — Солнышко, пожалуйста, не разыгрывай сцен, — устало просит брата Хосок. — Ты ведь знаешь, что силой мы тебя держать не будем. — Я своё слово сказал, я буду жить в Эреме с любимым человеком, но каждый уикэнд я буду проводить здесь. Должен же кто-то за вами приглядывать, — смеривает братьев разгневанным взглядом Чимин. — Чимин, ты слишком молод для того, чтобы всё бросить и зацикливаться только на одном человеке, — обращается к нему Чонгук. — Я не собираюсь ничего бросать! — Боюсь, твоя совместная жизнь с Намджуном будет влиять на твою учёбу, на твои планы и мечты. Ты ведь собирался стать лучшим хирургом, а теперь что? — давит альфа. — Любовь — не значит утонуть полностью в человеке, у тебя о ней искажённые понятия, — отвечает Чимин. — Вас должна интересовать только моя безопасность и покой, с ним у меня всё это будет. Я люблю его. Люблю так сильно, что ничему больше между нами встать не позволю, даже вам. — Ладно, потом ты всё равно сюда вернёшься, потому что одной любви иногда мало, — усмехается Чонгук. — Что говорят наши в Эреме? — поворачивается он к Хосоку. — Пока всё тихо, на поставках и контрактах инцидент не отразился, — отвечает тот. — Отразится, если повторится, ибо как мы собираемся обеспечивать выполнение договоров и бесперебойную доставку, если свою безопасность обеспечить не можем, — хмурится Чонгук. — Поэтому я решил, что сам проверю, что творится в Кэнт, — опускает бокал на стол Хосок. Тэхён чуть поднос не роняет от слов альфы и с ужасом смотрит на старшего Чона в ожидании вердикта. — Это слишком опасно. «Спасибо!» — думает омега. — Никто лучше меня этого не сделает, — не отступает Хосок. — Только я знаю, что именно нам надо. Так что я распорядился, тоннель уже открывают. — Всё равно опасно — если тебя поймают, ты можешь не вернуться. — Значит, меня не поймают. Чонгук больше не спорит. Десерт все едят в абсолютной тишине, каждый думает о своём. После подачи десерта Тэхён из кухни не выходит. Он сидит на полу в углу, спрятавшись за огромным столом, и, обняв колени, думает о том, что ждёт Хосока в Кэнте. — Вечер — единственное время, когда я могу тебя нормально видеть, а ты уже полчаса как отсюда не выходишь, — обходит стол Хосок и, подойдя к омеге, обеспокоенно спрашивает: — В чём дело? «Мне страшно, я боюсь тебя потерять, не езжай в Кэнт, не оставляй меня». — Ты будто сейчас расплачешься, — опускается на пол рядом альфа, и Тэхён сразу же хватается за его руку, тянет на себя, кладёт на сердце. Под плотной тканью рубашки его сердце в ударе заходится, только для одного человека так быстро бьётся. Он смотрит на него, взглядом умоляет остаться, себя и свою игру в немого ненавидит — Хосоку хочется сказать столькое, а остаётся ресницами хлопать и в душе кричать, истошно биться, пытаться его не отпускать. — Я же обещал, что вернусь, — нежно улыбается ему альфа, костяшками пальцев по щеке водит. — Всегда буду к тебе возвращаться. Тебе нечего бояться — это не первая моя вылазка, я видел вещи пострашнее, но выживал, а ведь тебя тогда у меня и не было. Сейчас есть ты, и я по-любому выживу. Тэхён двигается ближе и, обняв, кладёт голову на его плечо. Он чувствует руки на своих лопатках, вниз по позвоночнику, они его за талию обнимают, он дышит его волосами, у омеги дыхание выравнивается, сердце успокаивается. Когда Хосок рядом, так близко, то все сомнения, тревоги, всё между ними стирается, исчезает, с альфой остаётся только покой, безопасность, счастье. Огромное, наполняющее каждую клеточку организма, чистейшее, лучшего сорта, абсолютное счастье, которое сейчас Кэнтом омрачено. Он крепче его обнимает, Хосок только улыбается, спину поглаживает, в макушку целует, «трусишкой» называет. «Не уезжай, не уезжай, не уезжай», — шею руками обвив, блестящими глазами на него смотрит, как якорь за него цепляется, в этом мгновенье здесь, на кухне, навеки остаться хочет. — Приеду, и мы опять поедем к морю. «А если не приедешь?». — Приеду. «Не приедешь — я умру», — не шутит, знает, что правда умрёт. Стена, брат, стена — так было до Хосока. Всего один человек ему за такой короткий срок не просто мир показал, в него жизнь вдохнул, смыслом стал. «Не делай человека смыслом», — кричат со всех углов те, у кого сердца разбиты, а Тэхён делает. Он ладони к ушам прикладывает, слышать и слушать кого-либо, кроме своего сердца, отказывается. Сердце ему не солжёт, не ошибётся, оно этого альфу сразу выбрало, силу, из него исходящую, прочувствовало. У Тэхёна устоять, что-то контролировать, хоть на миг разум с Хосоком включить и не вышло бы. Тут он проиграл, ещё не начав играть. Потому что если Хосок смотрит на него, то он обновляется, заново рождается, Хосок его касается — и там, где он коснулся, цветы расцветают, Хосок рядом — и Тэхёну никто и никакие богатства мира не нужны. Он может, как недавно, голову на его плечо положить, в его руках спрятаться и ни о чём не беспокоиться. Главное, чтобы рядом был. Хосок обещает, что будет. Тэхён будет верить.***
— Переночуй сегодня у меня, — Чонгук прижимает Юнги к стене на втором этаже и глубоко целует. — Не могу, — отрывается омега и уводит губы, но всё равно получает поцелуй в подбородок и шею. — Мне надо побыть с Тэхёном. — Всё с ним нормально. — Нет, ему плохо. — Мне тоже плохо, — водит губами по его скуле Чонгук, руками бока оглаживает. — Плохо от одной мысли, что ты спишь через стену, когда как должен спать со мной. — Я ничего тебе не должен, — хмурится Юнги. — Прошу прощения, я не так выразился, — усмехается альфа. — Перестань, пожалуйста, мне неудобно, — обеспокоенно смотрит по сторонам омега. — Не могу перестать, — не отпускает его Чонгук. — Пусть Хосок вернётся из Кэнта, поедем с тобой ужинать — ты и я. Никто нам мешать не будет. — Я подумаю. — Кстати, твой братец всё-таки перебрался в Вилейн, — резко меняет тему альфа. — Так ему будет лучше. — Ловкий он у тебя, и мужа заимел, и любовника завёл, мужа подстрелил, любовнику сына родит… — Мне неприятны твои слова. — Потому что я говорю правду, — внимательно смотрит Чонгук. — Ладно, не будем о нём. — Нам рано вставать, так что иди спать, — Юнги приподнимается на цыпочки и, сам его поцеловав, скрывается за дверью. — Я не шучу, я правда без него умру, — грустно говорит лежащий с Юнги в обнимку Тэхён. — Вдруг он пулю поймает, его схватят и пытать будут… — Они волки, они всю жизнь выживали, — пытается успокоить брата Юнги. — Уверен, Хосок может за себя постоять. — Тебе легко говорить, твой-то под боком. — Перестань плакать. Он вернётся, он ведь тебе обещал, а обещаниям надо верить, — говорит Юнги, сам ему недавно Чонгуком данное обещание вспоминает и легонько улыбается.***
С утра Юнги второпях собирается, бегом спускается вниз успеть выпить нормальный кофе, чем автоматный в офисе. Он застывает на последней ступеньке, за перила руками хватается, лишь бы на ногах устоять, в разверзнувшуюся под ними пропасть не упасть. На диване рядом с Чонгуком Мирэль сидит, руку на его бедре держит, что-то рассказывает. Вот о чём говорил Тэхён — это приходит внезапно, бьёт прямо в затылок, перед фактом ставит. Мирэль наманикюренными пальчиками по ноге альфы водит — Юнги на уродливые, изодранные по краям куски разваливается, будто их из него живьём без анестезии выдирают, адскую боль доставляют. — И тебе доброе утро, — поворачивается к размазанному по лестнице Юнги Мирэль. Чонгук прослеживает за взглядом омеги и, увидев Юнги, сразу на ноги поднимается. — Я думал, мы опаздываем, — холодно, будто это не он сейчас кровавым озером под своими же ногами расползается, говорит Мин и идёт к столу за водой. — Я как раз выходил, но… — Я сделал ему сюрприз, — не дав альфе договорить, улыбается Мирэль и, повернувшись к Чонгуку, спрашивает: — Ты ведь любишь сюрпризы? — Думаю, ты не будешь пить кофе, — обращается к Юнги альфа. — Почему же? С удовольствием выпью, а вы пообщайтесь, мешать не буду, — Юнги идёт на кухню и, не чувствуя вкуса, глотает чёрную жидкость. — Идём, — заходит за ним Чонгук через пять минут. — У нас много работы. Юнги хватает пальто и следует за альфой, расположившийся на диване Мирэль провожает их взглядом. — Хосок перешёл тоннель, так что мы начеку, — заводит автомобиль Чон и, махнув рукой из окна охране, выезжает. «Почему он приехал? Что ты ему сказал? Сказал ли вообще? Где весь кислород?», — думает Юнги, не озвучивает. — Это хорошо, будем надеяться, что всё пройдёт без казусов, — озвучивает. — Хосок спец в вылазках, я в него верю, — усмехается Чон. «Я тоже верил, но тебе»,— усмехается про себя Юнги. — После обеда будет совещание, думаю, тебе надо на нём присутствовать, — заворачивает на улицу, ведущую в офис, альфа. — Я только рад буду. — Будем игнорировать слона в комнате? — не выдерживает первым Чонгук. — Я его не вижу, — пожимает плечами омега. — Но ты расстроен. — Разве? — В любом случае, Мирэль тут надолго не задержится. — Круто, когда в каждом городе есть кого трахнуть, — не сдерживается Юнги. — Ты считаешь себя одним из них? — выгибает бровь альфа. — Ты оставляешь мне выбор? — парирует Мин. — Не драматизируй, пожалуйста, — мрачнеет Чонгук. — Я не любитель скандалов и разборок, просто скажу, что мне сейчас интересен только ты. — И я буду жить в одном доме с твоим омегой? — растерянно смотрит на него омега. — Я просто не совсем понимаю, может, ты мне объяснишь? — Я его не звал, он сам приехал. Не могу же я вернуть его обратно в Эрем прямо сейчас, там дорога пять часов. — В Трауме чудесные гостиницы, — всё равно не понимает Юнги. — Мирэль — мой омега, мы с ним встречаемся почти год, ты, может, и не жил, как омега, но ты должен понимать, что такие вопросы так быстро не решаются, и я не подонок. — Думаешь? — цедит сквозь зубы Юнги. — На что ты намекаешь? — мрачнеет альфа и паркует автомобиль перед офисом. — На то, что ты ведёшь себя сейчас именно, что как подонок. — Следи за языком, волчонок, — нагибается к нему альфа, но Юнги не даёт себя поцеловать. — Я решу вопрос с Мирэлем. — Вот решишь, тогда и поцелуемся, — открывает дверцу омега и выходит из автомобиля.***
— Наши подозрения верны, — Хосок тяжелым грузом опускается в кресло в кабинете брата и просит у секретаря двойной эспрессо. Альфа только вернулся из своей вылазки в Кэнт и сразу же приехал в офис. — Это гиены, полным составом. Кажется, Кэнт будет их штаб-квартирой, — докладывает он. — Что заставило северных сунуться в наши края? — задает риторический вопрос и трёт переносицу Чонгук. — Мы только обосновались, я думаю о расширении торговых связей, а тут опять пахнет войной. В любом случае, на каждую силу найдётся сила побольше. — Так мы же дети войны, нам не привыкать, — устало усмехается Хосок, переживший недавно одни из самых напряжённых часов своей жизни. — Тебя не заметили? — Думаю, что нет. Они там Ад устроили, население мучают, всю верхушку вырезали. Я будто попал в средневековье, даже в Ребелионе такого не было, — качает головой Хосок. — Я наслышан об их зверствах. С другой стороны, чего ждать от человека, который собственную семью вырезал. В этот раз у нас сильный противник, и меня это всё напрягает. — Так и есть, но мы не можем позволить им сделать с Траумом то же самое, что с Кэнтом и с другими городами, которые они подмяли, поэтому, если они пойдут войной, будем воевать до последнего. — Однозначно, — поднимается на ноги Чонгук. — Езжай домой, отдохни. Сегодня мы уже ничего не сделаем. Завтра с утра на свежую голову будем думать. Хосок допивает кофе и, схватив пиджак, идёт на выход. Он чертовски устал, мечтает о душе, еде и постели, но несётся сейчас по улицам города со скоростью сто шестьдесят километров в час не для всего этого, а чтобы его увидеть, к тому, с чьим образом перед глазами всю миссию прошёл, прильнуть. Хосоку срочно нужно принять свою дозу Тэхёна, обнять его, зарыться носом в его шею хотя бы на пять минут, а потом он будет снова готов сворачивать горы, брать любые крепости и защищать свой дом от врага. — Ты педант, зануда, высокомерная выскочка, которая никого не слушает и думает, что делает всё лучше всех! — выговаривает стоящему напротив Джи Эд. — Я вами руковожу, и если я говорю, что сад надо начинать готовить к весне, то значит, надо! — Ты тупая гора мускулов, ни черта не знающая о Трауме и погоде, если я говорю, пока рано — значит, рано, — зло отвечает ему бета и снова начинает изучать свои ногти. — Перестаньте ругаться, — подходит к парням Хосок. — Лучше распорядитесь, чтобы мне приготовили лёгкий ужин, я не засну с пустым желудком. Альфа идёт к лестнице, но подняться не успевает, потому что вниз по ней, чуть не упав несколько раз, бежит Тэхён и, сходу прыгнув в его руки, виснет на шее. — Малыш, осторожно, — смеётся Хосок, оставляя хаотичные поцелуи на его лице. — Ты бы мог себе что-нибудь сломать. «Плевать», — думает Тэхен, сильнее его обнимает. Тэхён ждал — он дождался. Омега все эти часы к любому шуму прислушивался, на дверь смотрел, а голос снизу услышав, думал сперва, что померещилось. Все эти напряжённые часы будто не он переживал, не он, заперевшись в ванной, от беспомощности рыдал, от страха за его жизнь этой ночью даже не засыпал. Тэхён сейчас счастлив так, словно ему целый мир подарили, хотя его мир в его руках, его обнимает, слова нежности шепчет. Тэхён впитывает в себя его запах, тепло, так отчаянно за него цепляется, будто от этого вся его жизнь зависит. Хотя так и есть — зависит. Джи прокашливается пару раз, не получив реакцию, чуть ли в кашле не заходится, но бесполезно — Тэхёну плевать на все манеры и правила поведения, он в объятиях своего альфы, всё остальное неважно. А Хосок и не отпустит, он, покрепче его обняв, к столу идёт, обещает, что если Тэхён уйдёт, то ужинать не будет, голодовку объявит. Омега хихикает и сам за ним ухаживает.***
Юнги зол и растерян, но больше всё-таки зол. Он не понимает эту странную игру Чонгука, хотя и игрой её называть не хочет. Но факт остаётся фактом, Мирэль всё ещё в особняке, сидит сейчас на террасе, попивает свой любимый глинтвейн. Юнги со злостью задёргивает шторы и возвращается в спальню. Мирэль не просто тот, кто заставляет Юнги ненавидеть себя, душит его комплексами и выводит наружу неуверенность в себе, с которой омега годами борется, он тот, кто Чонгуку ближе. Юнги это понимает, так же, как и то, что как бы выть от обиды не хотелось — этого не изменить. Делиться Чонгуком не хочется, и мысль, что кто-то знает его куда лучше и настолько к нему ближе — выворачивает израненное нутро омеги и заставляет хотеть забиться куда-нибудь в далёкий от человеческого глаза угол и зарыдать. Чонгука и Мирэля связывает столько времени, они фактически жили или даже живут вместе, и прав у них друг на друга больше. У Юнги их нет. Требовать от альфы верности после одной ночи даже ему кажется неуместным и смешным, но что делать, если ревность в нём дыры выжигает, а от уже будто слившегося с ним в одно чувства безысходности он почти сутки как вкуса еды не чувствует, сам себя истязает. Юнги перебирает флакончики на трюмо, всё уговаривает себя не сломаться, перестать так мучиться, но обида внутри, как в котле, булькает, разбрызгивается, стенки обжигает. Нельзя всех по себе мерить, нельзя сравнивать, но Юнги хочется, чтобы и Чонгук так же, как и он сам, только одного человека хотел, чтобы никого больше не замечал, взгляда не задерживал. Чонгук мимо Мирэля проходит, у Юнги на нитях держащееся сердце обрывается и в пропасть скатывается, он с ним рядом стоит — Юнги «не выживу» себе шепчет, он просто на него смотрит — у Юнги реальность паутиной трескается, ещё секунда, под ноги осыпется. Любить Чонгука — тяжело, не любить — невозможно. Юнги не понимает, почему он сидит сейчас в комнате, где даже свет не включил, почему сам себя грызёт, со дна самые горькие сценарии поднимает, а не ждёт, не верит альфе, который всё решит, который обещал. Он слышит шум с террасы, и вновь к окну бросается. Чонгук приехал, стоит рядом с Мирэлем, о чём-то говорит. Приехал, и первым к нему пошёл — Юнги этот факт ножом по сердцу полосует, противным голосом ревности в голове отдаётся. Альфа стоит с руками в карманах брюк, даже улыбается, Мирэль кивает, на расстроенного явно не смахивает — на втором этаже пожираемый тёмным чувством омега умирает. Юнги пальцами в подоконник вонзается, кажется, хруст дерева под руками слышит. Омега на грани срыва, он в муху превратиться мечтает, лишь бы, о чём двое внизу говорят, подслушать — или облегченно выдохнуть, или свой приговор выслушать. Смотреть на них ужасная пытка, но Юнги, как и все влюблённые, — мазохист, он сам себя истязает, в лица всматривается, даже если нет близости, он её для парней внизу придумывает, тупым ножом на своих запястьях невидимые порезы выводит. Когда смотреть невыносимо, когда картинка реальности воспалённым воображением окончательно искажается, он от окна отлепляется, к кровати возвращается. Всё на часы смотрит, почему так долго они общаются, не понимает, почему он сюда не идёт, не воспринимает. Стрелка всё вверх ползет, уже двадцать пятая минута, в Юнги миры огнём ревности дотла сжигаются, пеплом по полированному паркету разлетаются. Он не идёт, он может и не помнит. Как так можно, когда как Юнги даже шорох простыней под собой помнит, следы его ладоней до сих пор алыми цветами на бёдрах расцветают, губы побаливают. Такое ведь не забывается. Или только такими, как Юнги, запоминаются. Один омега, второй, Чонгуку, видать, разницы нет, а обещания, забота, нежность, с чего это всё, зачем притворяться? Голоса с террасы утихают, и Юнги шаги из коридора слышит, с каждым его сердце разбухает, не умещается, между рёбрами застревает. Короткий стук в дверь, и альфа входит. — Почему не отдыхаешь? — Чонгук подходит к кровати и у изножья останавливается. — Ты даже не переоделся. — Я отдыхаю, — нехотя отвечает Юнги. — Каждый это делает по-своему. — Ты опять расстроен. — А ты радар моего настроения? — огрызается омега и взгляд уводит. — Я говорил с Мирэлем, он завтра уедет. — Правда? — не веря, смотрит на него Юнги, с трудом рвущийся наружу радостный вопль сдерживает. — Правда, — садится рядом Чонгук. — Я ведь обещал тебе, что решу этот вопрос. — И он не против? — с подозрением смотрит на него омега. — Он взрослый, умный парень, он всё понимает. — А я маленький и тупой? — хмурится Юнги. — Не говори так, — притягивает его к себе Чонгук. — Ты маленький и ревнивый. — Но ревность ведь признак… — осекается Юнги, не решается слово-табу назвать. — Я не люблю делиться. — Я тоже, — усмехается Чонгук. — И я понимаю, что это тебя задевает. — Я по-прежнему должен держаться на расстоянии в обществе? — Я же говорил, это для твоего же блага, — поглаживает блестящие волосы альфа. — Люди злые, они и так тебя ненавидят, а тут будут языком молоть, что ты со мной спишь, болтать. — Но я ведь сплю, — не понимает омега. — Спишь, но не в том амплуа, в котором они тебя представят, — щёлкает по его носу альфа. — Это последняя ночь, когда ты спишь в этой спальне, а не со мной. Чонгук нагибается и медленно касается его губ, смакует вкус, углубляет поцелуй, не сдерживается, валит его на спину и жадно впивается в рот, руками по телу шарит. Юнги обнимает его за шею, сам трётся, тому, как быстро по нему изголодался, поражается.***
— Вчера Кэнт, завтра Траум, они все принесут мне присягу, — он стоит у окон в пол на одиннадцатом этаже пентхауса бывшего мэра, кровь которого до сих пор с паркета не смыта, и смотрит на город внизу, который сегодня во мраке. Электричество подаётся только в это здание, потому что у альфы условие — если жители города не выдадут последнего прячущегося наследника, то умрут от февральского холода. Кай, он же Ким Чонин, пришёл с Севера, ему 26 лет, семь из которых он возглавляет самую сильную и жестокую группировку той части света «Гиен». — Твоя жадность не имеет границ, — в кресле позади него сидит мужчина и медленно попивает коньяк. — Жадность до добра не доводит, я это точно знаю, был опыт уже. — Это не жадность, мой дорогой друг, — поворачивается к нему альфа. — Это скука. Она страшнее всего. Пока тебе есть к чему стремиться, ты идёшь вперёд, ты достигаешь новых высот, — медленно подходит к креслу Кай. — Но ты получаешь всё, чего ты хотел, по одному завоёвываешь, порабощаешь, властвуешь, а потом приходит она. Она моя королева, я стою перед ней на коленях, целую ей руки, иначе она не сжалится, сведёт меня с ума. Мне скучно настолько, что я приехал сюда в поисках достойного противника, плодородной земли и развлечений. Надеюсь, не разочаруюсь. — Тебя уже ничто ведь не остановит? — пристально смотрит на него альфа. — Нет, я только в раж вхожу, и пока моя королева отошла от меня, я буду развлекаться. Как любил говорить мой покойный отец: «Смерть — это стрела, пущенная в тебя, а жизнь — то мгновенье, что она до тебя летит». Так что пока она в пути, у меня есть время пожить, и я сделаю это красиво. Ты помог мне с картами, вывел своего человека на нейтральную территорию, а теперь, как мы и договаривались — отойди. Я держу своё слово ровно до тех пор, пока держишь его ты. — Я всё-таки советую тебе повернуть на Восток, гиенам нечего ловить здесь, — со стуком ставит на столик бокал альфа и поднимается на ноги. — Ты недооцениваешь Волков, можешь и без клыков остаться. — Наоборот, — потирает ладони Чонин. — Я весь в предвкушении и хочу красивую игру. А тебе лучше мне ничего не советовать. Последний человек, осмелившийся мне что-то советовать, был мой отец, — подходит вплотную к мужчине альфа. — Знаешь, как он сильно об этом пожалел, но извиниться так и не смог, потому что тяжело разговаривать с отрезанным языком. — Что сказать, ты хороший сын, — кривит рот альфа. — И тебя не зря Монстром зовут, — возвращается к окну Кай, в мрак всматривается. Грядёт буря, и гиены к ней, в отличие от волков, давно готовы. Темнота держит в плену сегодня только Кэнт, но медленно и верно в сторону Траума ползёт. Волк, поклоняющийся гиене, где такое видано, где слыхано? Но Кай любит опровергать теории, поэтому то, что сегодня фантастика, завтра реальность. Его, Ким Чонина, реальность. Он за все годы в пути достойного соперника не встретил, никому не проиграл, Волку подавно не проиграет, кроваво-красными розами его могилу украсит, такого же цвета, как губы омеги, который к нему во сне приходит, который просто плод его воображения. Кай не верит в судьбу, в сны, а стоило бы, потому что по ту сторону границы его не просто бой за землю и влияние ждёт. Траум — это иллюзия, место, где сбываются сны. Тот, кто учитывает всегда всё — этого не учёл, иначе бы так уверен в себе не был, иначе бы, на всё плюнув, сейчас же бы в свои владения вернулся. А пока альфа в стекло всматривается, как Волка на колени поставит, представляет, но в отражении он сам на коленях стоит.И отнюдь не перед Волком.