Молодые и злые

Одинокая птица, ты летишь высоко, В антрацитовом небе безлунных ночей, Повергая в смятенье бродяг и собак Красотой и размахом крылатых плечей. У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда, Тебя манит незримая миру звезда. А в глазах у тебя неземная печаль... Ты - сильная птица, но мне тебя жаль. Одинокая птица, ты летаешь высоко, И лишь безумец был способен так влюбиться: За тобою вслед подняться, За тобою вслед подняться, Чтобы вместе с тобой, Разбиться с тобою вместе. Наутилус Помпилиус «Одинокая птица»

      Артем не без труда пробрался к дальнему креслу у иллюминатора и устало опустился на мягкое сиденье. Детская привычка всегда выбирать место у окошка с его габаритами доставляла немало хлопот, да и картинка за стеклом с каждым годом становилась все менее занимательной. К тридцати годам он уже повидал столько, что, казалось, мало что могло удивить его или по-настоящему впечатлить.       В салоне самолета, который должен был доставить сборную в столицу, стоял привычный веселый гомон десятков мужских голосов. Впадать в отчаяние из-за вчерашнего проигрыша и посыпать голову пеплом здесь явно никто не собирался. Ребята верили в себя, в своего тренера, в своих товарищей по команде, они умели перешагнуть через неудачу и идти дальше к цели. Всех их объединяло одно стремление, общий спортивный характер, закаленный годами тренировок и борьбы с соперником и собственными демонами, превращая в единый организм, пальцы одной руки, которые после разгромного поражения только крепче сжимались в кулак.       За Дзюбой в сборной, да и в любом другом коллективе, где бы он ни появился, закрепилась слава неунывающего шутника и балагура, души компании, вечного двигателя. Он считал своим долгом поддерживать товарищей, умел находить нужные слова для каждого, сам себя назначил ответственным за моральное состояние команды, хоть и не был ее капитаном. Мало кто догадывался, что на самом деле улыбчивый футболист переживает любое поражение едва ли ни сильнее всех, виня во всем одного себя. Несмотря на долгую и вполне успешную для российского футбола карьеру, Артём так и не научился проигрывать, каждый раз анализируя свои действия по крупицам и съедая себя изнутри за малейший промах. Позиция форварда накладывала двойную ответственность за результат, делая его отличной мишенью для разгромных статей журналистов и критики околофутбольных знатоков.       Мужчина вздохнул и, отвлекаясь от бессмысленного созерцания ползущего через взлетную полосу желтого погрузчика, открыл в телефоне ленту новостей. Повинуясь его неизменным предпочтениям, «Гугл» услужливо предложил подборку спортивных статей и заметок, посвященных в основном вчерашней игре и прогнозам на плей-офф. Пробегая взглядом заголовки и анонсы, Дзюба с удивлением отметил для себя их общий доброжелательный настрой и какую-то отеческую снисходительность. Не обнаружив привычного потока грязи ни в свой адрес, ни в адрес сборной в целом, футболист переходил от ссылки к ссылке, все больше заряжаясь азартом поиска безжалостной критики, но так ничего и не нашел. Да, здесь были рассуждения о проблемах в обороне, о спорности решений по составу на матч, о разнице в классах уругвайской и российской команд, были даже стёб и местами довольно жесткий, но в пределах корректности, троллинг. Причем больше всего досталось не самим спортсменам, а комментаторам «Первого канала», с излишним и абсолютно неадекватным энтузиазмом дававшим оценку действиям сборной на поле, реплики которых были растиражированы в десятках мемов и карикатур.       Из всего прочитанного и просмотренного складывалось ощущение, что страна не только не возненавидела футболистов за проигрыш, а наоборот, поверила в них еще сильнее, прощая ошибку и надеясь на лучшее. И он знал, кто за этим стоит. - Ей за это не влетит? – показывая серию шуток про комментаторов сидевшему рядом и пытающемуся одной рукой застегнуть ремень безопасности Вадику, спросил Артём. – Все-таки государственный канал… - Это же Громова, она всегда так работает, - пожал плечами Климов, наконец, защелкнув упрямый замок. – Они знали, на что шли, когда нанимали ее.       Дзюба улыбнулся и, засунув в уши наушники, снова опустил глаза к экрану смартфона. За каждой строчкой, за каждый изображением, за каждым авторитетным мнением и репортажем он видел ее руку, ее сосредоточенный цепкий взгляд, ее мастерство и неизменную уверенность в своей правоте. Футболист верил в Киру, как другие верили в Бога, безоговорочно признавая ее профессионализм, умение принимать правильные решения, брать на себя ответственность за результат. Он не просто надеялся, он точно знал, что для Киры Громовой нет непосильных задач и безвыходных ситуаций, что, пока она рядом, с ним не может случиться ничего такого, что она не смогла бы исправить. Она была самым сильным человеком из всех, кого он знал, и вместе с тем, - самым несчастным.       Артём хорошо помнил, как впервые увидел ее. Он зашел в кабинет Марата, чтобы уточнить время съемок для новых билбордов, и застал там незнакомую девушку. Симпатичная длинноногая азиаточка сидела на столе директора по маркетингу «Зенита» и что-то возбужденно доказывала, тыкая тонким пальцем в документы, разложенные на столе. Салимов представил их друг другу, и Дзюба не нашел ничего лучше, как в шутку спросить, не входит ли тайский массаж в перечень услуг нового рекламного агентства. Она смерила его таким холодным и надменным взглядом резко сужающихся к уголку глаз, что футболист чуть не подавился собственным языком и уже пожалел, что вообще сегодня вышел из дома. Затем девушка отвернулась к Марату и с улыбкой продолжила разговор низким слегка хриплым голосом так, будто Артёма и вовсе не было в комнате: - Вот видишь, а ты еще спрашиваешь, зачем столько закладывать на личный пиар. Чем ниже уровень бренда, тем выше бюджет. Ты же хочешь, чтобы я показала людям «Ситроен» и заставила их думать, что это «Инфинити»?       Они стали видеться довольно часто. Кира присутствовала почти на всех интервью и съемках, полностью взяла под свой контроль видео-канал и Инстаграм клуба, регулярно появлялась на тренировочной базе и даже на играх. Артем считал новую пиарщицу слишком надменной и самоуверенной и при каждой возможности старался сбить с нее спесь и поставить в тупик очередной шуткой или подколом. К его сожалению, девушка всегда находила, что ответить, раз за разом оставляя в дураках его самого и продолжая смотреть на форварда, да и на всех остальных футболистов, как воспитатель в детском саду смотрит на милых, но неразумных детей. Всем своим видом она подчеркивала разницу между ними, и сравнение всегда было не в пользу спортсменов. Чем больше Дзюба наблюдал за ней, тем яснее понимал, что девушка совершенно не в его вкусе. Постепенно привыкнув к экзотичности ее внешности, которая бросилась в глаза при первой встрече, он стал замечать другие особенности, которые считал скорее недостатками, – чересчур высокий для девушки рост, который она подчеркивала неизменными десятисантиметровыми каблуками, длинные, но слишком худые ноги и руки, создающие негармоничные пропорции фигуры, широкие, словно у пловчихи, плечи, низкий прокуренный голос. Он видел все это, но не смотреть все равно не мог. Взгляд почему-то автоматически цеплялся за нее и не желал переключаться вопреки воле хозяина.       Через некоторое время Артём стал ловить себя на том, что инстинктивно ищет ее везде, куда бы ни пришел. Стоило где-то послышаться ее хриплому отрывистому смеху или звонкому стуку ее высоченных шпилек о кафельную плитку пола, как он тут же прекращал разговор и оборачивался в надежде увидеть ее. Стоило ему завидеть в конце коридора ее тонкую, почти всегда одетую в черное, фигуру, как время останавливалось, выдавая ему картинку будто в замедленной съемке. Как завороженный, он наблюдал за тем, как она приближается к нему, на ходу отдавая четкие и резкие указания вечно семенящей за ней и отстающей на полшага помощнице, как привычным жестом откидывает с плеча длинные темные волосы, как машинально кивает ему, не отвлекаясь от разговора по телефону, кривя накрашенные красной помадой губы в бездушной профессиональной улыбке. Он выдавал очередную шутку, привлекая к себе внимание, а она, не задумываясь, припечатывала его ответом к стене, вызывая одобрительный гогот и поддержку его собственных товарищей. Их стиль общения постепенно устоялся в этой вечной словесной перепалке, которая, казалось, уже стала доставлять удовольствие обоим.       Встретив Киру на теннисном корте, Дзюба решил, что этого его шанс, наконец, поставить выскочку на место. В этой игре он был более, чем хорош, и не сомневался в своем успехе. Но она и здесь обошла его. Даже в те редкие дни, когда ему удавалось обыграть ее, она поздравляла его с таким достоинством и великодушием, покровительственно похлопывая по плечу, что и победа становилась уже не в радость. Это бесконечное соревнование с ней, стремление одолеть ее на любом поле боя, заставить признать свое лидерство превратилось для него в навязчивую идею, постепенно перерастая в желание обладать ею, как женщиной. Артём сам не заметил, как каждый теннисный матч превращался для него в эротическое приключение, наполненное ее утробными стонами при подаче и блеском сияющей от пота светлой кожи. К концу третьего сета он думал уже не о счете, а лишь о том, как завалить ее прямо здесь и сейчас, задрать, а лучше разорвать на ней эту коротенькую юбочку, стереть с ее лица эту снисходительную улыбку, полностью подчинить себе, заставить кричать от невыносимого наслаждения и молить, чтобы он не останавливался.       Завоевать женщину никогда не было для Артёма Дзюбы сложной задачей. Высокий, в меру симпатичный, обаятельный и с хорошим чувством юмора, да к тому же еще и спортсмен, он с юности пользовался успехом у противоположного пола. Девчонки сами готовы были прыгать к нему в постель по первому зову, но мужчине всегда было интереснее добиваться цели самому. И чем сложнее и недосягаемее была добыча, тем интереснее виделась охота.       Дзюба умел красиво ухаживать, знал на каких струнах женской души можно сыграть, чтобы получить желаемое, мастерски играл на контрастах и всегда добивался своего. Осторожно и медленно, шаг за шагом следуя проверенному годами плану, он применил к Громовой весь имеющийся у него арсенал обольщения, не замечая, как сам все глубже увязает в расставленных им же сетях. Чем ближе они становились, чем лучше он узнавал ее, тем сильнее привязывался. Он больше не видел в ней ни одного недостатка, замечая в каждом ее движении лишь красоту и силу, беззастенчиво любуясь ею при каждой встрече и радуясь малейшему знаку внимания с ее стороны. Артём восхищался тем, как Кира решает рабочие вопросы, мог часами наблюдать, как она ведет переговоры, администрирует съемки, раздает указания подчиненным, как она смеется, как закусывает губу, когда что-то идет не по плану, как хмурится, когда кто-то допускает ошибку, как улыбается, когда все получается так, как она задумала.       На Громову же, наоборот, не действовало ровным счетом ничего. На ней словно был оберег, защищающий от любого внешнего посягательства, надежно охраняющий закрытый от всех внутренний мир, слабо просвечивающий сквозь всегда слегка отстраненный, будто обращенный внутрь себя, взгляд. Она была рядом и одновременно где-то далеко, легко и без видимых усилий удерживая его на расстоянии от себя.       Дзюба понял, что все его усилия обречены на провал, когда познакомился с Максом, однажды забиравшим Киру после тенниса. Нет, его совсем не смутило то, что девушка с кем-то встречается, такие мелочи никогда не останавливали его, скорее наоборот, еще больше разжигали азарт охотника. Но то, как она смотрела на Липатова, убило в нем всякую надежду на взаимность с ее стороны. Вот куда на самом деле был обращен этот таинственный взгляд, вот на кого она смотрела постоянно, даже когда его не было рядом. В этом взгляде было все, о чем может мечтать мужчина – восхищение, преданность, страсть, всепрощающая и беззаветная любовь. В тот день Артём понял, что готов отдать жизнь за то, чтобы эта девушка хоть раз посмотрела так на него, и что этого никогда не произойдет.       Дзюба окончательно потерял голову. Безответная любовь к женщине, которая не просто равнодушна к нему, но без памяти любит другого, убивала его изнутри. Любить того, кто не разделяет твоих чувств, - трудно и больно, но всегда остается надежда, что однажды получится подобрать ключик к холодному сердцу, что рано или поздно оно не устоит под напором страсти и искреннего желания и вспыхнет ответным огнем. Любить того, чье сердце уже занято, - невыносимо в своей безысходности.       Его штормило со страшной силой, кидая из стороны в сторону от лютой ненависти к ней и ко всем окружающим до приступов необъяснимой нежности и безумного желания дотронуться до нее под любым предлогом. Он стал часто ссориться с женой, беспричинно раздражаясь и взрываясь по малейшему поводу, чуть ли не до драк ругался с Кирой, обвиняя ее во всех смертных грехах, а потом со слезами на глазах вымаливая прощение, фолил и ввязывался в стычки на поле, потерял интерес к своим обычным увлечениям, стал замкнутым, грубым, нелюдимым. Словно раненный зверь, попавший в капкан и не имевший возможности выбраться на свободу, он огрызался и злился, стараясь причинить окружающим такую же боль, какую он испытывал сам.       Артём сам видел, с какой скоростью он катится вниз, и инстинкт самосохранения говорил, что если он ничего не предпримет, то просто разрушит и себя, и свою жизнь, потеряет и жену, и Киру, и работу. И он принял решение, казавшееся ему единственно верным.       Он ввел ее в свою семью.       В тот момент он видел в этом последний шанс сохранить ее расположение, оставить рядом хотя бы в качестве друга, не потерять возможность видеть ее. Мужчина даже не ожидал, что решение окажется настолько удачным.       Кира и Кристина на удивление быстро подружились, мальчишки тоже моментально привязались к новой подруге, которая с ними не слишком церемонилась, и, видимо, это им доставляло особое удовольствие. Жена стала спокойнее и увереннее, будто обретя на «вражеской» стороне верного союзника, стала меньше ревновать и чаще улыбаться, отчего ему самому стало легче дышать. И именно тогда в глазах Громовой вместо извечного равнодушия и отстраненности он впервые увидел нежность и расположение, будто она раскусила его план по сохранению равновесия в их краеугольном мире и благословила его.       Ни один посторонний человек не мог понять этой странной нежной дружбы, не мог разгадать секрет этой гармонии, которую Кира приносила в его сердце и в его семью. Артём тоже успокоился, смирился со своей любовью и научился жить с ней, используя свои чувства во благо. Она перестала мучить и разрушать его, перерастая в тихий и мягкий внутренний свет, который находил отклик в душе девушки. Ему больше не нужно было бороться с собой и с ней, доказывая свои права, она и так была рядом, становясь ближе и понятнее с каждым днем.       Ему не нужно было говорить с ней о своей любви, она понимала его без слов. В те моменты, когда нежность достигала такого предела, что слова сами норовили сорваться с губ, Кира ласково касалась его щеки холодными тонкими пальцами, беззвучно перебивая и отвечая одним взглядом: «Я знаю, все знаю, родной».       Единственной ложкой дегтя в их безоблачном светлом мире оставался Липатов. Пока Громова встречалась с ним, Дзюба ненавидел его всей душой, отчаянно не понимая, что она находит в этом злом и хитром человеке, кроме смазливой, слишком женственной, почти неприятной красоты. Он видел в нем исчадье ада, корень всех зол, проклятье, которое она не заслужила. Но когда они расстались, он возненавидел его еще сильней.       Смотреть, как любимый человек тает на глазах, с каждым днем теряя связь с реальностью, для Дзюбы было невыносимо. Он чувствовал, что Кира стоит на краю, и был готов на все, лишь бы уберечь ее от страшного непоправимого шага, к которому она была близка, как никогда. И он решился. Сделал то, о чем мечтал долгими бессонными ночами, представлял во всех подробностях, почти пережил наедине с собой, то, что казалось невозможным и несбыточным, но оттого еще более желанным.       Артём не беспокоился о том, что будет с их дружбой после, когда целовал ее распухшее от слез лицо, не задумывался о том, что они оба сейчас предают Кристину, когда снимал с Киры одежду и прижимал к себе ее дрожащее от внутреннего льда тело, не вспоминал о выставленных самому себе барьерах и данных обещаниях. Он думал только об одном – как спасти ее от самой себя, заставить проснуться и снова почувствовать жизнь. И она ожила. Пусть ненадолго, всего на несколько секунд, издавая слабый стон и подаваясь ему навстречу, влекомая первобытным инстинктом и наслаждением, которое он дарил ей, на один сладкий миг заглушая душевную боль.       Но на этом Дзюба не остановился. В рамках своей авторской программы реабилитации он потащил Громову в Ниццу вместе со своей семьей, специально арендовав по такому случаю дом побольше. Он сам договорился о ее отпуске со Златопольским, сам оформил все документы, не спрашивая ее мнения. Кира не слишком горела желанием куда-то ехать, но сил на сопротивление у нее все равно не было.       Она была задумчивая и растерянная, много вредничала и капризничала, часто плакала и почти не улыбалась. Друзья особо не дергали ее, позволяя вести себя так, как хочется, но все равно видели, как прованское солнце постепенно проникает в ее израненное сердце, море неспешно залечивает раны, принося долгожданное успокоение. У Киры снова появился вкус к еде, и она с все большим аппетитом уплетала средиземноморских устриц, не забывая при этом ругать французский сервис и отвратительное «Шабли». Она стала больше говорить, особенно когда по вечерам они сидели на веранде дома с вином и сыром, вдыхали аромат нагретой за жаркий день травы и болтали ни о чем, вспоминая связывающие их забавные моменты. Кристине даже удалось увлечь ее шопингом, когда она под довольным взглядом подруги, будто нехотя и больше из одолжения, два часа примеряла в бутике «Шанель» в Каннах платья и жакеты, уйдя в итоге из магазина с двумя увесистыми пакетами, оплаченными кредиткой футболиста.       Но сильнее всего она открывалась в общении с детьми, хотя со стороны могло показаться, что, кроме раздражения и злости, они не вызывают в девушке никаких эмоций. В отличие от взрослых, мальчишки не были обременены грузом понимания и сочувствия к ее беде и вели себя с ней в своей абсолютно естественной манере – дурачились, шутили, щекотали и пытались вовлечь во все свои нелепые затеи и игры. Громова ругалась на них, называла несносными детьми и хулиганами, упрекала их родителей в том, что они вырастили монстров, но все равно не могла сдержать улыбку, когда ребята обнимали и целовали ее, когда они притащили ей украшенный комьями земли букет полевых цветов во время прогулки в горах, когда предлагали попробовать свой десерт за обедом или силой тащили в воду, утверждая, что без Киры купаться не интересно. Она оживала, на некоторое время становясь такой же, как прежде, но потом в ней словно что-то переключалось, заставляя снова закрываться от мира, уходя глубоко в себя, туда, куда никому не было доступа.       Дзюба слышал, как она плачет по ночам, когда по дороге в детскую останавливался у двери в ее комнату и прислушивался к тихим всхлипам. Больше всего на свете в эти минуты ему хотелось прижать ее к себе, забрать хоть половину той боли, которая терзала ее и днем, и ночью, поцелуями и лаской залечить глубокие раны на сердце. Он знал, что дверь не заперта, но не мог позволить себе войти, потому что уйти уже не сможет. Артём делал все, что мог, чтобы помочь ей, но вырвать эту боль из ее сердца ему было не под силу.       Следующий сезон оказался самым трудным в карьере футболиста, самым тяжелым в жизни его семьи и самым невыносимым для его сердца.       Громова пришла в себя, постепенно вернулась к привычному образу жизни и с виду стала такой же, как прежде. Но только близкие люди видели, что от нее осталась только половина. Артем старался не замечать эту зияющую пустоту в любимых глазах, настырно убеждая себя, что это пройдет. Но он не мог не обращать внимания на то, как она планомерно разрушает себя. Кира пережила пиковый момент, невероятным усилием воли выбрала жизнь, но лишь для того, чтобы теперь разбить ее на мелкие осколки. Казалось, что будущее перестало для нее существовать, что единственный смысл жизни для нее заключается в том, чтобы выжить сегодня и сейчас, пережить еще один день, дотянуть до утра, чтобы начать все заново. Ее лучшим другом стал кокаин, благо достать его в тусовке было не трудно, будни завертелись по накатанному кругу от вечеринки до вечеринки, от благостной эйфории до тяжелого отходняка и следующей за ним новой дозы.       И именно в этот момент, когда она нуждалась в нем сильнее всего, Артёму пришлось уехать в Тулу. Дзюба тяжело переживал свою аренду, понимая, что сам во всем виноват, что своим погружением в собственные переживания и халатным отношением к игре вынудил руководство клуба принять такое решение. Но больше всего ему мучило то, в каком состоянии он оставляет Киру.       Весь год мужчина мотался в Питер чаще, чем другие ездят на дачу. Он приезжал по поводу и без, придумывая разные предлоги, один нелепее другого, летел к ней без оглядки, даже не зная, что будет говорить и делать. Он врывался в ее жизнь без спроса, бесцеремонно спроваживал кавалеров, проводил в квартире обыск и спускал в унитаз все наркотики, которые удавалось найти, вытягивал из нее обещание больше не употреблять, и делал вид, что верит в ее вранье. Он вытаскивал ее из клубов, трясущуюся и бледную, возил на капельницы и откачивал после недельных марафонов, уговаривал и орал, вглядываясь в пустые, смотрящие мимо него глаза.       Громова более-менее очнулась только после публичного скандала, в эпицентре которого оказался Артём. Он сам себе не мог толком объяснить, ввязался ли он в этот неуместный роман, чтобы привлечь ее внимание, или просто от тоски и безысходности. Но карта сыграла.       Кира примчалась в Тулу словно фурия, кричала и била его первым, что попадалось под руку, осыпала его проклятьями и сулила адские муки, но все-таки помогла. Она мягко замяла историю в СМИ, четко проинструктировала его, как себя вести и что говорить в интервью, заказала неимоверное количество публикаций, постепенно вытеснивших с передовиц постыдную историю, и главное – вернула ему жену. Дзюба до сих пор не знал, что такого она сказала Кристине, что та смогла простить его. Это была не первая измена, о которой она узнала, но информация впервые стала достоянием общественности, а пережить такое для женского самолюбия было намного сложнее, чем проглотить то, что происходит за закрытыми дверьми. Потерять Крис и детей было для него все равно, что лишиться ноги или руки – он бы выжил, но уже никогда не был бы прежним.       Артём схватил Киру за руку, когда та стояла на краю пропасти, и не дал упасть, а теперь она отдавала ему долг, спасая и его жизнь. Эта история еще больше сблизила их, утверждая его в мысли, что эта женщина создана для него.       Дзюба понимал, что не сможет удерживать ее рядом с собой вечно, что рано или поздно она оправится от своей любви, захочет иметь собственную семью, которую он никогда не сможет ей дать. Он морально готовился к этому и даже почти убедил себя, что отпустит ее, как только появится достойный мужчина, которому он сможет доверить свое сокровище. Однако Громова, по его мнению, совершенно не умела выбирать мужчин, и каждый следующий претендент на ее сердце был хуже предыдущего. Кроме приступов ревности и вороха критики, ее ухажеры не вызывали в нем ничего конструктивного, естественным образом провоцируя ссоры с Кирой, обиды и бесконечные споры. Артём наловчился отваживать незадачливых женихов, словно истинный лев бдительно охраняя свой прайд от чужаков и продолжая тешить себя иллюзией, что проблема не в нем, а в них.       Интерес в глазах Черышева, который он безошибочно распознал еще до старта чемпионата, поставил все на свои места. Артём ничего не имел против Дениса. Наоборот, он отдавал ему должное, считал добрым человеком, талантливым футболистом, и, возможно, одним из немногих, с кем Кира могла бы быть счастлива. Но у Черышева был один недостаток, который с лихвой перекрывал все достоинства. Он мог увезти ее в Испанию, а этого Дзюба никак не мог допустить. Он с трудом пережил год в Туле без нее, и мысль о том, что она будет за несколько тысяч километров от него, в другой стране, сводила его с ума.       Он знал, что поступил с Денисом некрасиво, и ему было по-человечески жаль парня, так неосторожно влезшего в их сложную и запутанную историю. Но тот просто не оставил ему выбора – им двоим не было места в жизни Киры Громовой.       Артём вздрогнул, очнувшись от своих мыслей, погрузивших его в полудрему, когда шасси самолета ударились об асфальт взлетно-посадочной полосы в Москве. Он потер глаза и огляделся по сторонам, всматриваясь в лица своих товарищей по команде.       В столице их ожидал жестокий бой, сражение не на жизнь, а на смерть. Это был первый в истории сборной выход в плей-офф на чемпионате мира, шанс, который выпадает один раз в жизни. Сейчас было не время для личных обид, ссор и семейных драм, сейчас было время для подвига ради своей страны, и Дзюба был к нему готов, как никогда.