Я — капля, упавшая в море За линию горизонта, В лабиринтах самых людных улиц Пуговица от зонта, Осеннего ветра шепот, Бездонного неба молчание, Случайные очень встречи, Нелепые переживания. Неточные прогнозы, Чей-то смех или слёзы, Чьи-то убедительные доводы, Или самые любые поводы. Остановка сердца и дыханья, Ненужные ожиданья, Отсутствие определенности, Всякие там склонности. Слова те, что были не сказаны, И много другого разного, Ненужные пустые сомнения, И то, что не имеет значения. СегодняНочью «Слова те, что были не сказаны»
Кира сидела на столе в пресс-центре стадиона «Фишт», свесив ноги и задумчиво разглядывая носки своих белых кроссовок. Краем глаза она наблюдала за Климовым, который метался по просторному светлому помещению, скорее изображая кипучую деятельность, чем по-настоящему делая что-то полезное, и старательно игнорировал ее присутствие. Громова рассказала другу о том, что произошло ночью еще утром по дороге в фан-зону «Найк», и с тех пор он с ней не разговаривал. Девушка давно привыкла к этой его странной манере обижаться на нее за то, что не имело к нему ровным счетом никакого отношения, выказывая тем самым высшую степень своего неодобрения. Это был абсолютно банальный, детский, но при этом довольно эффективный способ давления, который он использовал каждый раз, когда был категорически не согласен с ее позицией, решениями, поступками, но не видел возможности достучаться до нее другими способами. Она не знала, делает ли он это специально, манипулируя ее моральным состоянием, или это его естественная реакция на бессилие вербальных методов общения, но почти всегда сдавалась первой, пасуя перед невыносимым дискомфортом от его напряженного молчания. Весь день, наполненный встречами, мелкими организационными проблемами и финальной подготовкой к главному вечернему событию, они провели в этом тягостном для Киры противостоянии, усугубляя и без того подавленное состояние девушки. Первоначальная вспышка ревности и обиды давно прошла, уступая место привычной тягучей тоске о прошлых ошибках, настоящих печалях и будущих неудачах. Жалость к себе приятно обволакивала мягким уютным коконом, надежно защищая от любых попыток проанализировать ситуацию и поискать способы решения и планомерно погружая в заманчивую и удобную позицию жертвы. Громова уехала из отеля сразу после завтрака и с тех пор больше не видела Дениса. Его последние слова эхом разносились внутри нее, отдаваясь горьким ехидством собственной правоты и прозорливости и едва заметной тупой болью где-то в груди. «С меня хватит. С меня хватит. Хватит». Она с самого начала знала, что так будет. Это был лишь вопрос времени — когда он тоже это поймет, когда отвернется от нее и направится по своему настоящему пути, сбросив наваждение страсти и возникшего между ними животного притяжения. Он хотел ее, она тоже тянулась к нему, но теперь, когда оба получили желаемое, пора было идти дальше. Ему вперед — к своей мечте, славе и народному признанию, к женщине, которая достойна его по праву, а ей возвращаться обратно — в свой маленький дождливый мир из ожиданий и иллюзий. Кира была даже рада, что рабочий график не позволил им встретиться в течение дня. У нее не было ни сил, ни желания слушать его оправдания или оправдываться самой, пытаясь спасти то, что в спасении не нуждалось. Сейчас уже не имело смысла объяснять, что она не предавала его сегодня ночью, что сама мысль о близости с другим мужчиной казалась ей абсурдной и нелепой. Она знала, что заслужила выводы, которые он сделал, и не чувствовала себя вправе опровергать их. Наоборот, теперь ей виделось, что так им обоим будет проще перешагнуть эту историю без лишней драмы и скорее вернуться к своей обычной жизни. «Так будет лучше для всех», — привычно думала Громова, в который раз за день проверяя, не выпал ли из кармана брюк серебряный кулон в форме буквы «М». Климов прекрасно знал, что означает эта грустная улыбка обреченности, периодически украшавшая ее губы в течение дня, и опущенные вниз заостренные уголки глаз, и при каждом взгляде на подругу надувался еще сильнее, несмотря на все ее несмелые попытки растопить лед. — Вадя! — тихо позвала она, разглядывая его затылок, когда он в очередной раз склонился над главным монитором, всматриваясь в растущий график показателей активности пользователей сети. — Вадюша, я за кофе пойду. Тебе принести? Вместо ответа он только качнул головой, заставив всколыхнуться идеально гладкую волну светлых волос, и продолжил напряженно изучать график, данные которого должен был уже выучить наизусть. — Вадь… — протянула Кира, не двигаясь с места и не сводя с друга взгляд. — Знаешь что, Громова? — вдруг резко выпалил Климов, оборачиваясь на подругу и пылая щеками. — Что? — с легким испугом отозвалась девушка. — Ты вообще уже! — возмущенно воскликнул парень и снова отвернулся к монитору. Некоторые из копирайтеров, постепенно заполняющих комнату и рассаживающихся за свои компьютеры, на долю секунды обернулись на шум, но тут же вернулись к своим делам, в силу определенной профессиональной деформации не питая большого интереса к чужим трагедиям и имея стойкий иммунитет к любым внешним раздражителям. — Ну, может быть… — задумчиво проговорила Кира, вытягивая вперед затянутые в узкие черные брюки ноги и внимательно разглядывая их. — Может быть? — неожиданно взорвался Климов, цепляясь за ничего не значащую фразу и разворачиваясь к ней всем корпусом. — Да ты кем себя возомнила? — В смысле «кем»? — непонимающе переспросила Громова. — Ты, может быть, герцогиня Кембриджская или сама, мать ее, Иванка Трамп? — уже почти кричал Вадик, с каждым словом повышая голос. — Ты какого хрена ведешь себя, как долбанная королева? — Я не веду себя так… — пробубнила Кира, опуская взгляд. — Ты ведешь себя еще хуже! — завизжал Климов, вскакивая с места и лихорадочно тыкая пальцем куда-то в сторону двери. — Этот парень — лучшее, что могло случиться с тобой в жизни! И любая нормальная баба на твоем месте сосала бы ему без остановки, пока колени себе не стерла, а ты нос свой напудренный воротишь! Он молодой, красивый, богатый, добрый, втрескался в тебя, дуру обнюханную, все твои выкрутасы прощает! Никто бы столько не стерпел, сколько он! Что тебе еще нужно? — Мне вообще ничего не нужно, — тихо произнесла Громова, настороженно переводя взгляд в том направлении, куда он так настоятельно указывал. — С хера ли? — театрально всплеснул руками парень. — Ночью, когда ты к нему в постель залезла, тебе тоже ничего не нужно было? Кира молча опустила глаза и, подтянув колени к груди, обняла их руками. Тот факт, что она сама пришла вчера к Черышеву, сама предложила себя, забыв о гордости и самолюбии, полностью разрушал всю ее линию защиты, оставляя безоружной и уязвимой перед беспощадным обвинителем. Он был прав — ей было нужно, очень нужно! Но вот насколько это действительно было необходимо самому Денису? Вадим подошел к ней ближе и, опираясь руками о стол, внимательно посмотрел на ее макушку. — Сколько у тебя сегодня было оргазмов? — сурово, словно учитель у пойманного на невыученном уроке двоечника, спросил он. — Вадя, не надо… — вжимая голову в плечи, пробубнила Кира и уткнулась лицом себе в коленки. — Сколько? — строго повторил свой вопрос Климов. — Ну, шесть или семь, я точно не помню… — пространно проговорила девушка себе в коленки. — А вот теперь давай попросим Олечку выйти на улицу и спросить у ста женщин, когда у них вообще последний раз был оргазм! — делая шаг назад и снова указывая на дверь, торжествующе воскликнул Вадим. — Ой, только не Олечку! У нее от таких вопросов эпилептический припадок может случиться, — сквозь улыбку деланно запротестовала Громова, поднимая голову. — Ей бы тоже, кстати, парочка не помешала, — усмехнулся Вадим. — Может она бы как-то оживилась немного. — Я предлагала ее Головину, но он пока робеет, — хихикнула девушка, расслабляясь от наметившегося в разговоре потепления. — Кстати, о Головине! — снова взорвался Климов, упирая руки в бока и сверля подругу испытующим взглядом. — Правду Денису сказать у тебя язык бы отсох? — Он не спрашивал, сам все решил, — отворачиваясь в сторону и от души сожалея, что упомянула фамилию армейца, ответила Кира. — Да какая разница, спрашивал или нет! — надрывно завопил Климов. — Ты должна была во все горло орать, что ничего не было, клясться в верности, прощения у него просить за то, что повод дала усомниться! — Да как же я орать-то буду, если у меня рот по твоему совету будет членом занят, — съехидничала Громова, переводя на друга смеющийся взгляд. — Ничего, с твоим опытом как-нибудь приноровилась бы, — вздохнул Вадик, вставая рядом с ней и касаясь кончиками пальцев матовой серой столешницы. — Кир, вот давай начистоту, когда у тебя последний раз были нормальные отношения с мужчиной? Даже хрен с ними, с нормальными, просто отношения! — Я так понимаю, Липатова ты все равно откажешься считать… — улыбнулась девушка, опуская ноги вниз и опираясь руками о стол за своей спиной. — Это не отношения, это ветряная оспа! — огрызнулся Климов. — Я так и думала… — обреченно выдохнула она. — Что, больше ничего не приходит на ум? — выждав несколько секунд, торжествующе воскликнул парень. — Да потому что кроме Громова у тебя, по сути, не было ни одного полноценного романа! Сколько лет прошло после развода? Тебе не кажется, что это уже какая-то патология? — Вадюш, но ведь дело же не только во мне… — складывая брови домиком и глядя на друга печальным взглядом, протянула Кира. — Ах, ну да, конечно! Он поговорил по телефону с бывшей! — вскидывая руки к потолку, трагическим голосом пропел Климов. — Драма, драма, драма! — По-твоему, я должна была это стерпеть? — поджимая губу, хмуро спросила Громова. — Почему же? Он поступил, как говнюк, и вполне заслужил взбучки с последующим примирением в постели и моральной компенсацией в виде новой сумочки от «Гуччи»! — с видом всезнайки отрапортовал Вадик и добавил, легко касаясь ее волос кончиками пальцев. — Наказание должно быть соразмерно преступлению, девочка моя. — Я психанула, — повела плечом девушка, нехотя соглашаясь с тем, что ее реакция немного превысила нормы соразмерности в данном случае. — Молодец, — кивнул Климов и добавил вполголоса, опираясь руками о стол и наклоняясь к ней ниже. — И теперь это выглядит так — он неуместно поболтал с бывшей, а ты в отместку легла под Головина. Ты хоть представляешь, что он сейчас о тебе думает? — Ну и пусть, теперь уже не важно, — сдавленно проговорила Кира. — Нет, не пусть, — покачал головой Вадим. — Короче, если ты ему не расскажешь, как было дело, я сам расскажу. — Вадька, это уже ничего не изменит, как ты не понимаешь, — тяжело вздохнула Громова, прикасаясь щекой к его плечу. — Даже если так, — поглаживая ее по голове одной рукой, тихо отозвался парень. — Я не позволю ему думать о тебе хуже, чем ты есть. — Вадечка… Ты такой хороший у меня… — улыбнулась девушка и потерлась носом о гладкую ткань его дорогой рубашки. — Только ты этого не ценишь никогда, — слегка отстраняясь и проверяя, не оставила ли она следов на его рукаве, проворчал Климов и обиженно добавил. — И, кстати, где мой кофе? Ты же собиралась идти! — Уже бегу, милый, — радостно воскликнула Кира, спрыгивая со стола и направляясь к выходу. — Черный? — Да, как моя душа, — хитро улыбнулся Вадик, оборачиваясь на нее через плечо.***
Игра началась по расписанию, и к стартовому свистку у Громовой уже все было готово. За время чемпионата они так навострились, что работа на стадионе казалась теперь самым простым из всего, что входило в широкий круг ее забот на этом проекте. Иногда, глядя на копирайтеров, больших любителей пожаловаться на свою тяжкую долю и титанический труд за копейки, она всерьез подумывала взять кого-нибудь из них на переговоры со спонсорами или поручить высчитать многомиллионный медиа-план такого гиганта, как «Найк», чтобы они, наконец, узнали, что на самом деле означает прилагательное «титанический». Большой необходимости следить за работой сотрудников у нее не было, они и так прекрасно знали свое дело, поэтому Кира нехотя уступила настоятельным уговорам Климова посмотреть игру «как белые люди» с трибун, а не на экранах мониторов. Вадик сегодня был явно в ударе, и сопротивляться ему было себе дороже, хотя Громовой все-таки удалось отбрыкаться от его наставлений пойти и пожелать удачи Черышеву перед началом матча. — Ему уже Кристина пожелала ночью. Хватит с него одной удачи, — ехидно выложила она на стол свой джокер, который парню крыть было откровенно нечем. Так как вылазка была незапланированная, с ходу найти места на трибуне не удалось, и пока сотрудники стадиона выясняли, где остались свободные кресла, ребята пристроились на поле в секции для журналистов. Обзор оттуда был не весть какой, но сверхоптимистичный Вадик утверждал, что это наоборот самый жизненный и натуралистичный вид на футбол. — Ты чувствуешь, отсюда даже запах пота можно учуять! — восхищался их привилегированным положением парень. — Ты — маньяк, Климов, — недовольно скривилась девушка, картинно прикрывая нос, хотя никакого запаха пока учуять не смогла. Не особо следя за ходом игры, Громова осматривала трибуны, которые с этого ракурса действительно выглядели интересно. Выхватывая взглядом удачные кадры и раздумывая над тем, попадут ли они в объективы фотографов, она уже намеревалась пристроиться к симпатичному усатому дядьке с камерой с логотипом «Первого канала», чтобы давать ему рекомендации по съемке, как вдруг ее чуть не сбила с ног шумовая волна. — Гол! Гол! — орал где-то рядом Вадим, подпрыгивая выше своей головы. Кира бросила взгляд на поле и увидела улыбку Дениса. Такую счастливую, искреннюю, настоящую. Он воздел руки к небу, а затем рухнул на газон и скрылся из вида, оставляя ей возможность лишь наблюдать за повтором его гола на большом экране. — Боже, почему он такой охренительный, — запуская пальцы в волосы, обреченно простонала Громова, просмотрев повтор. — Потому что твой, детка, — заговорщически промурлыкал ей на ухо Климов. Все оставшееся игровое время девушка не спускала глаз с хавбека, насколько это позволяла ее позиция, следя за каждым его жестом и поворотом головы. Несколько раз ей даже показалось, что он посмотрел на нее, и от одной этой возможности она успевала густо краснеть еще до того, как понимала, что он физически не может разглядеть ее в этой толпе. За ходом самого матча она особо не следила, а когда Черышева заменили, то и вовсе потеряла интерес к полю, переключая все свое внимание на картинки, которые ребята присылали ей в вотсап из пресс-центра. — Вадь, почему так долго играют? — спросила она друга, когда почувствовала, что порядком устала от шума и воплей вокруг и чисто интуитивно понимала, что пора уже закруглиться. — Дополнительно время! — отрапортовал Климов, не сводя взгляд с футболистов. Кира вздохнула и снова уткнулась в телефон, выискивая среди отобранных к публикациям кадров фотографии Дениса. Оправдывая свой интерес профессиональной необходимостью, она скрупулезно рассматривала каждый снимок, в мельчайших подробностях иллюстрирующий его гол и последующее ликование команды, но никак не могла выбрать один для флагманской публикации. Нехотя отправив кадр в эфир, она снова подняла голову на внезапно опустевшее поле. — Неужели пенальти? — хмыкнула Громова, глядя на выходящего на схватку с Акинфеевым хорвата. — Я тебе удивляюсь, конечно, — обиженно проворчал Вадик, кидая на нее презрительный взгляд. — А что? Пенальти — это зрелище, это для нас хорошо, — улыбнулась девушка, ободряюще кладя руку другу на плечо. Не без труда пережив все его писки и стоны по поводу забитых и пропущенных мячей, Кира с облегчением вздохнула, когда с последним ударом было покончено, и начала выталкивать Климова к выходу: — Пойдем, мой фанатичный друг, теперь самое наше время начинается. Мы сейчас такую драму тут развернем! Даже ты зарыдаешь! — Громова, у тебя вообще сердце есть? Мы вылетели с четвертьфинала! — отталкивая от себя ее руки, капризно проныл Вадик. — Очень хорошо, значит домой, наконец, поедем! Сколько можно по городам и весям, как кочевники слоняться! — с улыбкой заявила она, потешаясь над вселенским горем, которым омрачилось лицо парня. — Блин, мы были вот на столечко от полуфинала! Понимаешь? Вот просто одного удара точного не хватило! Эх, если бы Черри или Артём на поле были! — не унимался Климов, продвигаясь к выходу в подтрибунные помещения. — Ничего, знаешь, кого у нас в стране любят больше, чем героев? — продолжала улыбаться Громова. — Поверженных героев! Они на них теперь вообще молиться будут! Пойдем, работать пора! Проходя мимо скамейки российской сборной, Кира бросила еще один взгляд на лица футболистов, не без удовольствия разбирая их на кадры и ракурсы, складывая в голове готовые картинки и заголовки в соцсетях, как вдруг остановилась, будто забыла, куда шла. Земля под ногами внезапно пошатнулась, теряя свою твердость и однозначность, и девушке пришлось ухватиться за плечо друга, чтобы сохранить равновесие. На скамейке в полном одиночестве сидел Денис, и даже с такого расстояния она видела в его глазах слезы. Сердце сжалось так, будто это ее собственные мечты сейчас разрушились, будто это она сейчас не забила важный гол, не совершила то, чего от нее все ждали, разбила надежды страны, не оправдала доверия. — Громик, ты просто обязана сейчас подойти к нему, — срывающимся голосом проговорил над ее ухом Вадим. — Лучшего момента и представить нельзя. — Я не могу, все камеры сейчас направлены на него, — шмыгая носом и отворачиваясь в сторону от друга, торопливо ответила девушка. — Этот кадр будет в топе. — Блин, Громио, да плевать! Мужик твой там плачет, а ты будешь тут про ротацию рассуждать? — возмутился парень, выталкивая ее на поле. — Мужики вообще не должны плакать! — огрызнулась она, оборачиваясь на друга. — Он что, теперь после каждой игры будет слезы лить? — Это была последняя игра, Кира, — как-то очень серьезно ответил Климов. — Мы проиграли. Громова снова повернулась к скамейке и посмотрела на Дениса. Как никогда прежде ей захотелось обнять его и прижать к себе, защитить от всего, что так сильно ранило его, просто сказать, что все будет хорошо. Сегодня ночью он казался ей таким уверенным и сильным, таким бескомпромиссным и властным, а теперь выглядел настолько уязвимым и потерянным, что у Киры не укладывалось в голове, как один человек может сочетать в себе столько разноплановых качеств и ипостасей, быть таким разным и при этом оставаться целостным и узнаваемым. Но именно эта его разноплановость, сочетание с виду абсолютно полярных личностей в одном человеке и манили ее с такой силой, что ноги сами шли к нему по яркому зеленому газону. Пройдя треть поля, Громова внезапно остановилась и встряхнула головой. А кто вообще сказал, что он ее ждет? Мысль о том, что сейчас рядом с ним должна быть вовсе не она, а совершенно другая девушка, та, что по-настоящему любит его, верит в него, искренне и всем сердцем переживает за него, больно резанула сердце. Что она сможет сказать ему в утешение? «Не переживай, я все равно сделаю тебя звездой?» — Нет, не могу, нет, — вслух проговорила она и, резко развернувшись, рванула обратно к подтрибунным помещениям, глотая на ходу его слезы.***
Кира в сопровождении Жоры и еще двух ребят из своей команды вернулась в отель уже глубокой ночью. Она чувствовала себя уставшей и морально измотанной, отчетливо ощущая, сколько сил на самом деле было вложено в этот проект, ставший самым крупным в ее карьере. Это был тот случай, когда хорошая подготовительная работа давала свои плоды, продолжая уже без дополнительных усилий гнать вперед их пиар-машину, заставляя страну рыдать и петь оды проигравшей команде, причисляя ее лидеров к лику святых. Государственный заказ был выполнен, цели достигнуты, а показатели зашкаливали, и ноющая спина пиар-директора сборной была не слишком высокой платой за этот успех. Зайдя в холл отеля, Громова не без удивления обнаружила, что еще никто не спит и вся сборная почти в полном составе, а также присоединившиеся к ним жены и подруги, расселась по диванам и креслам, вполголоса обсуждая прошедший матч, делясь впечатлениями и подбадривая друг друга. За время чемпионата они стали настоящей семьей, пройдя вместе и через ликование победы, и через горечь поражения, страхи и сомнения, сложный путь от недоверия до любви своей страны. Мужчины разных возрастов и характеров, из разных городов и клубов, соперники в обычной жизни, сейчас они стали единым целым, и это последнее поражение объединило их сильнее, чем все прошлые триумфы. Никто не хотел расходиться, каждый стремился еще немного побыть со своими товарищами, напитаться энергией друг друга, понимая, что совсем скоро этот футбольный праздник закончится, навсегда оставаясь лишь воспоминанием. Девушка подошла ближе, вглядываясь в лица футболистов, и улыбнулась. Они выглядели уставшими, подавленными, разочарованными, но при этом счастливыми. За последние недели Кира сделала такое количество эмоционально взвинченных постов и мемов, что казалось, должна была уже пресытиться слезами и улыбками, но даже у нее защемило сердце от этого ощущения светлой грусти, которое здесь царило. Эти люди, сидящие сейчас на диванах и несмело улыбавшиеся друг другу, только что сотворили историю. И это останется с ними навсегда. Артём, сидевший в самом центре и с упоением что-то объясняющий Кристине, встал и, сделав пару шагов ей навстречу, остановился. Несколько часов назад Громова хладнокровно тиражировала кадры с его послематчевого интервью, мастерски используя его слезы для накаливания драматизма, но сейчас, когда увидела его покрасневшие глаза вживую, сама чуть не расплакалась. Девушка кинулась к другу, обнимая его и крепко прижимая к себе. — Ты — герой, Тёмка, народный герой! — шептала она ему в грудь, чувствуя, как его сильные руки сжимают ее плечи. — Я так горжусь тобой. — Я не верю, что все это закончилось, — со слезами в голосе, прошептал он ей в макушку. — Ничего не закончилось, сердце мое! — воскликнула Кира, поднимая на него голову и вглядываясь в печальные голубые глаза. — Все начинается только, и для тебя, и для сборной! Ты посмотри, что со страной творится! — Это ты все сделала, — усмехнулся Дзюба, касаясь пальцем кончика ее носа. — Нет, это ты, — покачала головой Громова. — Вы все! Артём шумно сглотнул, глядя на нее сверху немигающим взглядом, и медленно провел пальцем по ее скуле, опускаясь вниз к подбородку, слегка задевая нижнюю губу. Кира резко выдохнула и опустила глаза, разрывая зрительный контакт и смахивая эту тягучую пелену, в которую они оба погружались незаметно для себя самих. — Тём, держи себя в руках, — прошептала она, слегка отстраняясь и нервно перекладывая волосы на другую сторону. — Все будет хорошо. Дзюба вздохнул и, потерев лицо ладонями, встряхнул головой, возвращая себя к реальности, в которой они были не одни в этой вселенной. Запустив пальцы в волосы и неуклюже почесав виски, он смущенно и будто через силу проговорил: — Там еще один герой расклеился немного… — Где он? — без дополнительных уточнений понимая о ком он, тихо спросила Громова. — Во дворе, — кивнул в сторону задней двери Артём и, совсем уже засмущавшись, сдавленно добавил. — Ты это… Наверное, иди к нему. Ты ему сейчас нужна. — Тём, нет… — промямлила Кира, снова хватаясь за него, и замотала головой. — Я с тобой останусь. — Иди, говорю, — отцепляя ее руки и легонько подталкивая к выходу, повторил он и добавил, глядя в сторону. — Иди, пока я не передумал. Громова послушно отошла к двери и обернулась, ловя взглядом одобряющий кивок и улыбку Кристины и грозный взгляд Вадима, который показывал ей кулак в знак полного отсутствия путей к отступлению. Девушка глубоко вздохнула и вышла во двор. На улице моросил мелкий дождик, норовивший в любую секунду превратиться в настоящий ливень, как это обычно бывает на юге. Капли барабанили по пустым шезлонгам и со звоном падали в подсвеченный огоньками бассейн, создавая на воде веселую кутерьму сверкающих пузырьков. Денис стоял на бортике к ней спиной, опустив голову и вглядываясь в танец дождевых капель, будто не замечая заливающейся за ворот его спортивной куртки влаги. — Черри! — окликнула его Кира издалека, остановившись под навесом у выхода во двор. — Ты чего тут делаешь под дождем? Пошли к ребятам! Он обернулся на нее и, скользнув взглядом по ее фигуре, снова отвернулся, ничего не ответив. Громова обреченно вздохнула и, кинув недовольный взгляд на некстати прохудившееся небо, подошла к нему ближе. — Денис… — снова позвала она, останавливаясь в нескольких шагах от футболиста и ловя на руку теплые капли. — Не расстраивайся так. Вы уже сделали очень много, особенно ты. — Я не бил пенальти, — глухо отозвался он. — Зато ты гол забил! Очень крутой гол! — с легким перебором в энтузиазме воскликнула девушка. — Это не помогло, — хмыкнул Черышев, продолжая стоять к ней спиной. — Черри, это игра, ты ведь лучше меня знаешь… — протянула Кира, ежась от влажности, которая уже не казалась такой теплой. — Пришла пожалеть меня? — ехидно спросил Денис, наконец, поворачиваясь к ней лицом. — Даже если так. В древнерусском значении слово «жалеть» было синонимом слова «любить», — пожала она плечами, вглядываясь в его лицо и пытаясь прочитать в его взгляде ожидаемую реакцию на такое смелое заявление. — Это признание? — грустно усмехнулся мужчина, засовывая руки в карманы. — Понимай, как хочешь, — кокетливо улыбнулась девушка, надеясь расшевелить его. — Тебе лучше уйти. Ты простудишься, — опуская глаза, проговорил Черышев и снова отвернулся к воде. — Я без тебя не уйду, — поджав губу, неожиданно для самой себя вдруг сказала Громова. Она сама не поняла, откуда появились эти слова, будто услышала их со стороны и сама удивилась им, но очень четко почувствовала в эту минуту, что физически не может оставить его здесь. Пусть он ненавидит ее, презирает, считает ничтожеством и дешевкой, но только не стоит тут под дождем один, не рождает внутри нее это невыносимое неподъемное чувство вины. Кира застыла на месте, сгорая от стыда и не зная, что еще сказать. У нее не было никаких аргументов, никакой заготовленной речи, кроме упрямого сопения и хмурой уверенности, что она не должна, не может сейчас уступить. Словно чувствуя ее замешательство, Денис вдруг пришел ей на помощь и заговорил первым. — Кира, я виноват перед тобой, очень виноват, — произнес он, снова поворачиваясь к девушке лицом и грустно глядя ей в глаза. — Ты говорила мне с самого начала, а я не верил, продолжал настаивать, потому что думал, что любовь выше этих условностей, сильнее всех правил и привычек. Но ты была права — мы из разных миров. И я никогда не смогу понять, почему ты так поступаешь. И простить не смогу. Громова опустила взгляд и почувствовала, как ее лицо заливается краской, поджигая огнем даже корни волос. Воздух вокруг внезапно закончился, а его остатки сдавили горло, выжимая из глаз крупные тугие слезинки, тяжелыми гроздьями нависающие на ресницах вместе с каплями дождя. Он не сказал ей ничего нового, ничего такого, что бы она не твердила ему с первого дня их знакомства, доказывая с пеной у рта свою правоту и его слепоту. Но услышать это от него вдруг оказалось невыносимо больно, будто вместо слов он втыкал в ее кожу раскаленные своим разочарованием острые иглы, безжалостно посыпая свежие раны солью правды, которую они и так оба прекрасно знали. — Я обидел тебя, и мне очень жаль, что так вышло. Но я человек и тоже ошибаюсь, — продолжал мужчина, понижая голос. — Я не могу жить в вечном страхе, что сделаю что-то не так, и ты окажешься в чужой постели. Это невыносимо, когда не можешь доверять тому, кого любишь. А после того, что ты сделала, я не смогу доверять. И я не знаю, кто бы смог. — Ничего не было, — на выдохе резко выпалила Кира, идя в разрез со всеми своими планами и за долю секунды выбрасывая из головы все благие намерения по устройству чужого счастья, желая только одного — отбелить себя в его глазах. — С Сашей ничего не было. Я просто спала в его комнате. — Почему ты мне сразу не сказала? — сквозь зубы процедил Черышев, сжимая кулаки. — А зачем? Ты же сам все решил, — с вызовом ответила Громова, начиная злиться на свое ущербное положение при полной ложности вмененных ей обвинений. — Ты могла просто мне об этом сказать! — надрывно закричал Денис, теряя над собой контроль. — А ты мог бы и сам понять, что мне никто, кроме тебя, не нужен! — взорвалась Кира, тоже срываясь на крик. Они стояли друг напротив друга, тяжело дыша и медленно осознавая смысл повисших в воздухе слов, прорывающихся в их сознание сквозь крик и злость друг на друга. Растерянность от ситуации, в которую они загнали себя собственными домыслами, гордостью, ревностью и недоверием к себе, сковывала руки и тяжелыми кандалами придавливала ноги к земле. Все, что они могли, — это молча смотреть друг на друга, пытаясь во взгляде затуманенных страхом глаз увидеть свет, так ярко освещавший спальню минувшей ночью, казавшийся таким незыблемым, но чуть не угасший от глупого недопонимания, от недосказанности, беспочвенной неуверенности. В кустах слева от бассейна раздался тихий шорох, и ребята инстинктивно обернулись на шум, разрывая зрительный контакт и переводя дыхание. Через несколько секунд шелест листьев стих также внезапно, как появился, но ему на смену вдруг пришла музыка — тихие, плавные гитарные переливы нежной мелодии, которую Кира узнала по первым нотам, еще до того, как к ним присоединился вкрадчивый голос, постепенно заполняющий собой внутренний двор отеля: — Would you dance, If I asked you to dance? Would you run, And never look back? Would you cry, If you saw me crying? And would you save my soul, tonight? Слезы хлынули из глаз с новой силой, и девушка закрыла рот рукой, чтобы не закричать от нахлынувших эмоций. Эта музыка, смешиваясь с взглядом посветлевших голубых глаз, проникала глубоко в душу, будоража и вытаскивая на поверхность все надежно прикрытые будничной суетой воспоминания, все пережитые вместе с этим мужчиной моменты, все его слова, улыбки и поступки, которым она старательно придавала так мало значения. Перед глазами, как явность, встала их первая встреча в Питере, когда она забирала их с Головиным из «Иксов», теннисный матч, после которого она первый раз неловко поцеловала его в уголок губ. Ей вспомнилось, как он нес ее на руках в медпункт, а потом успокаивал, пока Паша делал ей уколы, как они впервые спали в одной постели у нее дома, прижавшись друг к другу, как он признался ей в любви в самолете, как они танцевали под эту песню в Самаре, как целовались, ругались, мирились, прощали… — Would you swear, That you'll always be mine? Or would you lie? Would you run and hide? Am I in too deep? Have I lost my mind? I don't care… You're here, tonight. — Ну, целуйтесь уже, наконец, — раздался на весь двор искаженный динамиком голос Вадика. — У меня аппаратура мокнет! Кира улыбнулась и, смущенно поведя плечом, кинула взгляд в сторону предполагаемого местонахождения диджея-любителя, и сама не заметила, как оказалась в объятиях Дениса. Он больше не ждал и не просил, не сомневался и не спрашивал, он просто был рядом — горячий, близкий, родной. Его губы были влажными и солеными от дождя и слез, и все остальное вдруг потеряло всякий смысл, погружая девушку в единственно существующее на данный момент на всей земле удовольствие от его поцелуев. — I can be your hero, baby. I can kiss away the pain. I will stand by you forever. You can take my breath away. — Ты мне сердце в клочья разрываешь, ты это понимаешь? — горячо прошептал ей на ухо Черышев, вжимая в себя ее тело. — Прости, прости, родной мой, — покрывая поцелуями его лицо, шептала в ответ девушка. — Я голову от ревности потеряла. — Никогда больше не смей сомневаться во мне, слышишь? Никогда, — обхватывая ладонями ее лицо и вглядываясь в ее глаза, проговорил Денис. — Не буду, — кивнула она, по-детски шмыгая носом. — Обещай мне, — серьезным тоном произнес мужчина. — Обещай, что если что-то пойдет не так, если я тебя чем-то задену или обижу, ты скажешь мне об этом. Кричи, ругайся, дерись, если хочешь, но только не убегай и не прячься, хорошо? — Ты уверен? — улыбнулась Кира. — Драться-то я умею получше тебя. — Да, с этим я что-то погорячился… — озадаченно скривился Черышев и снова прижал ее к себе всем телом. — Я так люблю тебя, маленькая моя… Так люблю! Громова потянулась к нему за поцелуем, как вдруг резкий скрежет в колонках разрезал тихую романтическую мелодию, заставив обоих вздрогнуть, прижав ладони к ушам. — Сорян, ребята! Это Паша локтем задел динамик, — недовольно проворчал Вадик в микрофон и снова включил песню, но уже с какого-то другого фрагмента. — Вадя, это не локоть… — прокомментировал почти не узнаваемый в стерео голос Свиридова. — Упс… — раздалось над двором, утопая в смехе и горе-диджеев, и слушателей. — Хорошие у тебя друзья, — сквозь смех подметил Денис, обнимая девушку за плечи. — Романтичные! — Ты даже не представляешь насколько, — улыбнулась Кира, сцепляя руки в кольцо у него за спиной. — Пойдем внутрь, ты сейчас должен быть со своей командой. — Сначала наверх. Я соскучился очень, — прошептал Черышев, скользя ладонью по ее намокшей спине вниз. — Деня, суток не прошло. Ты ненасытный какой! — картинно возмутилась Громова и хлопнула его по руке, которая уже недвусмысленно опустилась ниже ее талии. — Мне показалось, что прошла вечность, — хрипло проговорил Денис, захватывая ее запястья за спиной и лишая даже самой возможности сопротивляться. — Мне тоже, — прошептала она в ответ, даже не пытаясь вырваться и лишь нежно касаясь его губ.