Ты не Джон Леннон

Весь день Славу где-то носит. “Где-то носит” – это формулировка Саши, сам же Слава прекрасно знает, для чего он сваливает из дома. Чтобы игнорировать странное ощущение, будто он не хозяин в своей собственной квартире. Будто там есть другой человек, который рулит ситуацией. А именно такое чувство у него складывается после того случая на балконе. Он шарахается по городу до половины седьмого. Потом заходит в магазин, покупает пиво, сырную пиццу и за каким-то фигом сухофрукты на компот. Из магазина плетется медленно, каждый шаг – как удар по яйцам. Надо быть мужиком и либо перестать об этом думать, либо, раз это так его беспокоит, подойти к Мирону и сказать в лоб, так мол и так, чувак, ты, конечно, огонь, но я не из этих… Останавливается посреди дороги и тяжело вздыхает. Дядя Леша из семнадцатой квартиры обходит его и смотрит, как на придурка. Слава в голове продумывает в мельчайших подробностях их с Окси разговор, который, понятное дело, пройдет не по плану, потому что это Окси, с ним так всегда. Вспомните историческую хуйню. Слава был уверен, что его щас обоссут, а вышел победителем с пятью очками в кармане. И что это, если не желание Мирона пойти против системы? Предательская мысль оттянуть разговор на денек и съебаться к Ване со всем этим пивом и сухофруктами не выходит из башки, даже когда Слава поднимается по ступенькам на свой этаж. И когда вынимает ключ из кармана. Прочувствовав всю безысходность ситуации, он все-таки отпирает дверь и, услышав голоса в гостиной, почему-то выдыхает с облегчением. Мирон дома не один, разговор откладывается, все норм. Он стягивает кроссовки, когда слышит голос Аббы, бьющий по ушам, как скрежет стекла. – Да ты не гони!! – орет он в своей обычной, чуть психующей манере. – Я шесть отбил, это седьмая уже! – Не шесть, а пять, Сережа, ты кому дурочку лохматишь? – Сань, скажи ему, Сань! – Че я ему скажу? Ты пять отбил, считай. Раз, два, три. Они сидят на полу – Сашка, Абба и Мирон – и раскладывают подкидного, как он сам с Сашкой и Аббой не раз раскладывал. – Четыре, пять. Ну и где шестая, Абба? – Да шесть было, я тебе говорю! – Греби туза! Мирон подкладывает в стопку Аббе крестового туза и тот, ворча, собирает карты в кучу. Сашка поднимает голову, замечает его и улыбается. Слава подходит, наклоняется, целует ее в щеку, садится позади. Мирон бросает быстрый взгляд и берет себе пару карт из колоды. – Пиздец, Славик, меня тут раком нагибают, где ты ходишь? - скулит Сережа, пытаясь веер в своих руках как-то грамотно по мастям разложить. И… Слава зависает. Как-то странно все это. Как-то… гармонично, так не должно быть, не с ебучим Оксимироном в его квартире. – Гулял, – просто отвечает он, хотя мог бы придумать тысячу и одну ответочку на “нагибают раком”. Он устраивается позади Сашки, та скидывает последние карты, Мирон добивает Аббу, партия сыграна. – За бухлишком гони, – подмигивает Аббе Саша. – Я купил, – Слава трет ямочку у нее на ключице, наклоняется и целует, сдвинув вниз футболку. Краем глаза он видит, как Окси встает. Он пытается не связывать эти два события, но в голове тысяча и один вопрос, так что одно привязывается к другому автоматически. Он неосознанно, осторожно за Мироном наблюдает. Как тот потягивается, разминая затекшие кости, как хрустит шеей и, сцепив руки в замок за спиной, сводит лопатки. – Кто-нибудь курить идет? – спрашивает он. Слава чувствует, что обращаются не к нему. Так что он молчит. Абба вскакивает и охотно топает за Окси на балкон. Скоро начнет темнеть, а Мирон выглядит так, как будто ему спокойно. Быть может, это иллюзия, попытка игнорировать собственный нервяк, а может компания в лице Сашки и Аббы немного расслабила его. – Все нормально? – Саша поворачивает голову, ее теплые губы утыкаются в подбородок. А Слава вспоминает другие. Сухие. Твердые. Не женские. С обветренной кожицей. – Ага. Пойду пивас распечатаю. Абба задерживается у них до полуночи, и Мирон полностью посвящает себя ему. Они говорят за баттл-рэп, в котором, по славиному скромному мнению, Окси в последние годы не шарит, но Аббе страсть как нужны мироновские советы. – По-моему, ты больше других загоняешься на тему того, как ты хуев, – говорит Окси, подгибая под себя ногу. Он устраивается на диване, Слава с Сашей занимают кресло, а Абба садится на стул у окна. – Поверь моему опыту – и без тебя найдутся люди, которые напомнят тебе, что ты хуйло. Он бросает на Славу взгляд, и тот не может сдержать улыбки. Абба чешет череп. – Если они правы, как не загоняться? – Загонами ты ни хера не изменишь. Будешь гнобить сам себя – пойдешь на дно в два раза быстрее. – А лучше превозносить самого себя, да? – не выдерживает Слава. Окси долго смотрит на него, потом хмыкает. – Если ты считаешь, что хорош – да. – Ой, блять, Мирон. Слава стонет, Саша ржет, а Окси откидывается на спинку дивана. Он бросает взгляд за окно – Абба, выглядывая на улицу, не закрыл занавеску, и теперь темнота проникает в комнату, как мировое зло. Он видит это. Читает по лицу Мирона, что ему эта полоска темноты давит на грудь камнем. Слава осторожно снимает Сашу с колен, встает и наглухо закрывает штору. – Ладно, давайте расходиться, поздно уже. Они ждут, пока Абба вызовет себе такси, курят вместе в подъезде, а потом скрываются каждый в своем пространстве.

***

Славе не спится. Он долго крутится из стороны в сторону, достает читалку, пролистывает пару глав начатой книжки, потом сдается и лежит, уставившись в потолок. Саша рядом сладко посапывает. Ей завтра на учебу с утра, а у него ближайшие планы только после выходных. И как быть? Снова свалить из квартиры? Нет, это ребячество какое-то, он сам Мирона сюда привел, сам решил ему помочь, а теперь бегать от него будет, как детсадовец? Он встает и топает на кухню – хочется курить. По ногам дует прохладой, и уже в коридоре он понимает, что курить захотелось не только ему. – Ночи, – хрипло здоровается Слава. Мирон с сигаретой, в одних только штанах, выглядит катастрофически хорошо в луче падающего из коридора света. Слава тянется к выключателю. – Не включай, – просит Окси. Возможно, это снова страх быть увиденным, но он звучит относительно спокойно, паники в голосе нет. Слава пожимает плечами, подходит и протискивается между Мироном и холодильником. На секунду их тела соприкасаются. Слава жалеет, что не надел штаны. Он чувствует себя нескладным, слишком крупным, не привлекательным на фоне Окси, чье тело, хоть и так же не является образцом совершенства, почему-то выглядит гармонично в таком освещении. Он обнажен лишь наполовину, но как будто голый весь и абсолютно этого не стесняется. Они молча курят. Это совсем не та уютная тишина, во время которой соседи/сожители/любовники учатся чувствовать друг друга без слов, нет. Во время этой тишины Слава понимает – что-то идет не так. Он где-то проебался, и теперь сам не знает, как себя вести. Что у Мирона в голове? Чем он, блять, думал, целуя его? У Славы есть девушка, с которой он живет, это ли не признак того, что мужикам его целовать не стоит? И даже если бы не было девушки? Нормальные пацаны не засасывают друг друга в губы, а Слава явно нормальный пацан. – Ты так громко думаешь, что я сейчас оглохну, – спокойно говорит Мирон, и Слава избить его хочет за это спокойствие, потому что у него-то внутри взрываются бомбы! – Хули тут ответишь, – тянется за второй сигаретой, но передумывает и отступает на шаг. Снова это минимальное расстояние между ними. Это отвратительно – чувствовать себя плохо только потому, что рядом с тобой мужик. Просто мужик, даже не очевидный пидор. Может и не пидор вовсе, может, Окси просто любит шокировать людей? Почему-то мысль о том, что он каждого встречного вот так вот целует в губы, вводит в замешательство. – Если у тебя есть какие-то вопросы, Слава, то я на них отвечу, не стесняйся. У него есть вопросы, да. Но он не знает, как их сформулировать, чтобы не прозвучать ебанатом. Хотя… че тут формулировать-то? – Ты это, – он осторожно ковыряет пальцем старую царапину на локте. – Ну… – Гей? – помогает Мирон. Слава кивает и получает в ответ. – Нет, я не гей. – Тогда зачем? – Выразил благодарность. – Ебать, чувак, а как насчет того, чтобы просто руку пожать?! - взрывается Карелин, потому что, ну охуеть! – Я поддался порыву, если тебя это так стремает – прошу прощения, – и все это так спокойно, будто ногу ему отдавил в автобусе и извиняется. – Это все? Теперь мы можем мирно сосуществовать или мне собирать шмотки? – Ой, блять, никто тебя не гонит, угомонись! Слава присаживается на край стула и чувствует себя максимально несчастным из-за того, что он в такую ситуацию вообще попал. Он типа думал, что у него на лбу написано “парням не целовать”, а оказывается, у кого-то есть сомнения на этот счет. Мирон все еще курит, вернее, вертит в руке бычок, который уже почти до фильтра дотлел. – Я в гостях, Слава. И я не могу спокойно ходить по этой квартире, готовить на этой кухне, пока ты воротишь от меня взгляд. Слава кивает и встает. Снова между ними остается минимум пространства, так что он проходит к выходу, чувствуя, что наконец-то может дышать. – Просто не делай так больше, ладно? Он ждет громкое “ладно, клянусь, слово пацана, такого больше не повторится!”, но Окси изгибает уголок губ и нагло так на Славу смотрит из-под пушистых ресниц. – Не буду, пока ты сам не попросишь. Слава мотает головой. – Ты придурок. – Есть такое дело.

***

Утром он просыпается от звонка. Номер незнакомый, так что Слава мгновенно вскакивает, принимая вызов. – Кто это?! – он натягивает шорты и ищет футболку в ворохе снятой вчера одежды. В трубке слышится шорох, взволнованные переговоры, после чего женский голос громко произносит: – Это Женя Муродшоева. Позови Мирона. Окси со своим менеджером говорит четко, холодно. Каждое его “понял”, “ага” и “что мы можем сделать?” выбивает из Славы выдохи. Он понимает, что сидит в одном носке и неправильно надетой футболке, когда Мирон, не прерывая разговора, бросает на него взгляд. Осматривает с головы до ног, изгибает бровь, и черт бы знал, этот жест к его внешнему виду относится или же он вообще Славу не видит, просто ему там сказали что-то этакое? Когда он кладет трубку, Слава подскакивает к нему, едва не спотыкаясь. – Ну, че там?! – и это не просто любопытство, его от страха сейчас разорвет. Окси, в отличие от него, спокоен и холоден. Он трет лысину, возвращает ему телефон и равнодушно, как будто они обсуждают погоду или утренние пробки, говорит: – У меня квартира сгорела. Надо ехать давать показания. Слава только сейчас замечает, что Окси в тех же штанах, в которых был ночью. Видимо, только встал. И он быстро подходит к шкафу, вынимает рубашку и джинсы, так же быстро проверяет количество нала и просит Славу вызвать такси. – Хотя нет, не надо такси, – говорит он, направляясь в ванную. – Позвони Жене, пусть мне машину пришлет. На пару минут он закрывается в ванной. Слава успевает забить номер Муродшоевой, набрать ее и отключиться, закончив разговор. Сгорела квартира. Сгорела. Квартира. У него все еще вертится эта хуйня в голове. Когда Окси выходит, Слава буквально бросается на него. – Я поеду с тобой. – Слав, не надо, – Мирон одевается быстро, механически, как машина. И нет ни грамма паники в глазах – походу, стадия отрицания. Мож, ёбнуть ему, чтобы в себя пришел? – Думаешь, это он? – Не знаю. Вано на днях туда ездил, проверял сигналку и счетчики. Ничто не предвещало беды. Но параноить я не хочу. – Параноить?! – Слава не представляет, как можно быть таким спокойным?! – Мирон, твоя КВАРТИРА СГОРЕЛА. – Да и хер с ней, – отмахивается он. Слава следит за тем, как он одевается. Черные джинсы, черный ремень, бледно-зеленая рубашка на голое тело. Собранный, деловой. И только капелька зубной пасты в уголке его губ напоминает Славе о том, что перед ним живой человек. – Это он, – говорит Слава ему в спину. – Ты же знаешь, что он. Он тебя выманивает, а ты ведешься. – Хата сгорела, Слава, это не трюк, – Окси поворачивается к нему и только сейчас на дне его глаз начинает светиться что-то похожее на острую злость. – Женя щас там с ментами, они ждут меня. – Тебе не надо ехать туда. Он ждет этого. Того, что ты приедешь. – У меня нет другого выхода. – Я еду с тобой. Слава начинает метаться по квартире в поисках хоть каких-то вещей, ему не до рубашечек и дорогих ремней. Мирон несколько секунд бесцельно наблюдает за ним, после чего хватает за плечи и встряхивает. – Нечего тебе там светиться. Его прикосновение такое же холодное, как его голос. Вспоминается то, каким расслабленным он был вчера, во время игры в карты, как улыбался ему нахально ночью на кухне. Сейчас он как камень – ничего общего с тем Мироном. И, наверное, это к лучшему. – Ладно, – Слава сдается. – Как с тобой связаться? – Женя обещала притащить мне левый телефон. Я тебе напишу. – Точно. – Что? – Ты мне точно напишешь. И только когда Мирон тяжело вздыхает, Слава понимает, что вцепился ему в рукав мертвой хваткой. – Я точно тебе напишу, Слава. Теперь я могу идти?

***

Он, скотина, не пишет. Слава выкуривает пачку, пытается приготовить ужин, пока все не сгорает к хренам, в итоге он садится на кухне, достав ноут, и мониторит новости. Инфу про пожар, слава богу, не слили в сеть, да и ажиотаж вокруг мироновской персоны слегка поутих. Кое-где в твиттере можно наткнуться на комменты от фанатов и хейтеров Окси, летают по ленте несколько журналистских недорасследований, которые никто не воспринимает всерьез, но в остальном все тихо. Сообщение приходит после шести, когда Слава уже размышляет о том, не сильно ли нагло будет с его стороны начать наёбывать Жене? “Буду через час-полтора”, – пишет Мирон с незнакомого номера. Слава не без облегчения понимает, что ему стало легче, потом видит свое довольное ебало в крышке микроволновки и трясет башкой, смахивая улыбку. Он думает о том, что надо бы прибраться: выкидывает окурки в пепельницу, проветривает, сметает мусор на совок, потом идет в комнату и понимает, что постель Окси все еще не застелена. Она стоит расправленная, с откинутым в сторону одеялом, сбитыми в кучу подушками и валяющимися в ногах домашними штанами. Слава смотрит на нее и хочет себя отхуярить. Ну нет. Не должны его посещать такие мысли, нет. Но он собой уже не владеет, когда смотрит на след от мироновской головы на подушке и думает о том, как она пахнет. – Ебанизм, – говорит он на выдохе, потом оглядывается, как будто он мог пропустить момент, когда открылась входная дверь. – Сла-ва, ты докатился, Слава. Повторяет свое имя, словно пытаясь достучаться, но ни хера. Башка отключается. Он не думает вообще, как животное, подчиняясь инстинкту подходит ближе, садится на край дивана, закрывает глаза. Так и подмывает пару раз себя оскорбить, но это вряд ли поможет. И прямо так, с закрытыми глазами, он опускается на диван, лицом в подушку, ебаный в рот. Ебаный. В рот. Постельное белье после Окси не пахнет фиалками и соком из задницы феечки Винкс, оно пахнет грубым мужским парфюмом, соленой кожей и теплым дыханием. Слава представляет, как Мирон дышит во сне – дышит в эту подушку – и у него встает так резко и так намертво, что он не может сдержать отчаянный стон. – Ну какого хера? – говорит он, переворачиваясь. Потолок молчит, ответа не следует. Слава дергает завязки у себя на шортах, спускает резинку вниз. Крепкий член оказывается на поверхности, и Слава смотрит на покрасневшую головку с возмущением. – Нет, ты нормальный вообще? Запах Мирона здесь повсюду. Слава жалеет, что у него мало времени, потому что он очень хочет лежать здесь полностью голым – в постели, которая хранит запах его тела. Он водит по члену быстро – еще не хватало растягивать удовольствие. Водит, жалея слюны, как будто наказывая самого себя за вот это вот, чем бы оно ни было. А мысли – проклятые, наглые. Мысли вообще не помогают. Они путаются, прыгают, Слава пытается думать о Саше, но видит только капельку зубной пасты в уголке губ Мирона. Возможно, Окси тоже дрочил здесь? От этой мысли низ живота обдает приятным жаром, и Слава кончает, забрызгав спермой свою футболку.