Ты не Джон Леннон

Мирон негромко пиздит с кем-то за стеной. Он говорит монотонно и тихо, Слава понимает, что это вовсе не его голос разбудил его в шесть утра. Скорее, какое-то внутреннее беспокойство, которое также не давало уснуть вечером, разрасталось внутри него и крепло. Когда Окси вернулся из своей сгоревшей квартиры, они долго сидели на кухне вдвоем. Позже присоединился Фаллен, подъехал Рудбой. Славу не покидало чувство, что они замышляют что-то плохое и авантюрное, как в «Друзьях Оушена» или что-то опасное, как в «Миссия невыполнима». Если бы Фаллен выдал ему перчатки с присосками и заставил ползти по внешней стороне небоскреба, он бы не удивился. – Ну и что теперь? – спросил Ваня-не-свой. Ваня-свой при этом посмотрел на Мирона. Тот единственный молчал на протяжении нескольких минут, пялился в окно и тер подбородок. Слава подумал, что вот с таким же выражением лица он, наверное, сочиняет свою нетленку. – Илья найдет человека для расследования, – ответил он, когда пауза затянулась. Фаллен странно хмыкнул, как будто его рассмешила формулировка. Потом заметил, как на него все покосились, и снова сделался серьезным. – Мне интересно, что это за агент 007, блять, – Рудбой потер лицо, потянулся за новой сигаретой. Он много курил, пачка, лежащая на столе, мгновенно пустела. Мирон некоторое время молчал, а потом повернулся к ним. – Я хочу попросить вас не вмешиваться, – сказал он. И посмотрел на Славу, словно его действия вызывали больше всего сомнений. Слава вскинул ладони вверх. – Мне жить охота. Мирон прищурился, потом недоверчиво кивнул. Повернулся к Рудбою. – Тебя тоже касается. – Мирон, ты меня знаешь. Если понадобится моя помощь – я всегда готов. Сам не полезу. – Вань. – Ну честно! – Окси вскинул брови. Рудбой обреченно уронил ладони на стол. – Ладно, обещаю. Залягу на дно, вообще не высунусь. – Хорошо. Тебе тачку починили? – Нет пока. Езжу на какой-то залупе из сервиса. Фаллен снова прыснул в кулак, Слава и Мирон перевели на него взгляды. Рудбой игрался с зажигалкой. Вани остались на ночь, потому что их заседание продлилось почти до часу. Слава врубил параноика и не пустил их за дверь, потом закрыл все шторы и на всякий случай поставил монтировку в прихожей. Саши дома не было, а иначе у нее возникли бы вопросы на тему того, зачем это ему монтировка. Но он видел фотки того, что осталось от квартиры Окси, он нахуй так рисковать не хотел. До поздней ночи Мирон с Рудбоем о чем-то спорили в соседней комнате. Слава слышал напряженный голос Окси и Ванин – оправдывающийся. Ему не хотелось подслушивать, но Фаллен уже храпел под боком, а самому Славе уснуть не удавалось. Утром он с Рудбоем и Светло поехал в центр. Рудбой не врал, когда говорил про залупу из сервиса – это был крошечный витц розового цвета, совершенно бабский и нелепый. Слава заржал, когда пиликнула сигнализация. – Господи, какая хуйня смешная, – сказал он, держась за живот. Рудбой одарил его тяжелым взглядом и сел на водительское место. Он для такой машины был слишком длинным, долго ерзал, усаживаясь, после чего покосился на застывших у подъезда Светло и Славу. – Вы едете или как? Слава всю дорогу шутил про размеры, про маленьких собачек и про то, что любовь Рудбоя к розовому наконец-то оправдалась в полной мере. – Фаллен, – спросил он, когда Рудбой вышел заправить машину. Вообще-то он не планировал спрашивать, но иногда его рот действовал против его воли. – А че у тебя с ним? Светло ковырнул ноготь на большом пальце, тяжело вздохнул и поймал Славин взгляд в зеркале заднего вида. – Ниче. Не дается мне, как строптивая девственница. Слава старался держать лицо кирпичом, но в душе ему страсть как хотелось побиться башкой о свои ладони. А вот прослыть козлом, гомофобом или отвратным другом вообще не хотелось, так что он осторожно спросил: – Так мож он вообще не по этим делам? Светло издал звук «пфф», после чего помотал головой. – По этим, я проверял. Вспомнился Мирон со своим поцелуем. Сказал, что не гей, но намекнул, что если Слава захочет – он, Окси, всегда готов. Надо же, блин. Слава отвернулся к окну. Охра, подкидывая пачку сигарет одной рукой и ловя другой, приближался к машине. С виду мужик и мужик. Ну волосы странные, ну шмот, как у школьника. Но вроде не гомик. Мысль о том, что все они вконец опидорели, крепла на корню. Он вернулся поздно, Мирон уже спал, накрывшись с головой одеялом. Слава хотел разбудить его и сказать, что он такими темпами задохнется, но не рискнул. Теперь вот лежит и смотрит в потолок. А мог бы спать и спать. Переворачивается. Голос за стеной стихает, раздаются шаги. Слава слушает, как Мирон из комнаты идет в ванную, закрывается там. Потом выходит, снова бродит по комнате и перемещается в сторону кухни. Упрямая мысль пролежать в постели весь день и не выходить на свет божий кажется вполне адекватной. Но звонит Саша, и приходится вставать и шлепать к столу за телефоном. Потом укладывается обратно. Пока они разговаривают, по квартире начинает разлетаться запах молочной каши. Лицо Славы вытягивается. Неужели, блять, манка с комочками? Господи, фу. Потом этот запах сменяется ароматом кофе и корицы, Слава говорит Саше, что тоже ее любит, и жаль, что ей не удастся приехать на этой неделе. В животе предательски бурчит. Когда он сбрасывает звонок, раздается стук в дверь. Слава натягивает одеяло до подбородка, потом думает «ты че, дебил?» и пытается принять более расслабленную позу: одна нога согнута, подушка под затылком, в руке телефон, пальцы листают ленту. – Не спишь? – Мирон пропихивает в спальню голову, потом входит весь. Мог бы и не входить, было бы легче дышать, наверное. На нем Славина футболка. Он очень надеется, что у него не слишком расширяются глаза, потому что было бы странно. Мирон взгляд замечает. Тянет за край, виновато пожимает плечами. – Постирался, – оправдывается он. – Твоя в ванной висела, ничего? Слава против воли улыбается. – Ты реально карлик. Если быть откровенными, эта футболка сама по себе гигантская, она и на Славе болтается мешком. Но Мирон в ней буквально тонет, и это не должно быть милым. Серьезно, не должно. Окси отзеркаливает улыбку, потом указывает пальцем себе за спину. – Я сделал завтрак. – Ага, я чую. Запах как в детском саду. Мирон смеется. – Не хочешь кашу – там есть еще тосты и яйца вкрутую. Фига себе. Думается Славе, что без Саши Мирон чувствует себя в квартире свободнее. – Ладно. Щас приду. Мирон некоторое время продолжает стоять. Слава вскидывает брови, намекая, что было бы хорошо ему выйти. Наконец, Окси ойкает и сваливает. Слава вообще не стесняется при ком-то ходить в труханах, но не тогда, когда у него стояк размером с Эйфелеву башню. Завтрак оказывается вкусным. И неловким. Очень неловким. Слава жует тост и вздрагивает от каждого хруста зубов о хлебную корочку. Мирон уплетает свою кашу, выглядит он при этом весьма довольным жизнью, словно это не у него пару дней назад сгорела хата. Стараясь не смотреть на него, Слава с ужасом понимает, что узор на скатерти какой-то скучный, за окном ничего интересного, а магниты на холодильнике развешаны так же, как и обычно. – У тебя есть планы на день? Слава поднимает глаза, Мирон вытирает рот салфеткой и отодвигает тарелку в сторону. Подтягивает к себе чашку с кофе, принюхивается, удовлетворенно жмурясь. Выглядит все это до неприличия эстетично. На светлой, залитой солнцем кухне, в окружении обычных бытовых предметов, в Славиной футболке, он вдруг оказывается гармоничным и своим. У Славы начинают чесаться кончики пальцев, и он впивается в ручку кружки, что есть сил. – Надо съездить на студию. – Пишешь что-то? – Готовим релиз с Мишей. Мирон кивает. Слава сомневается в том, что он знает, кто такой Миша. Вряд ли он изучал творчество Ежемесячных на досуге. – Миша Джигли. – Я понял, – улыбается Мирон. И словно читая мысли, добавляет. – Я многое о тебе знаю, Слава, не удивляйся так. Его улыбка кажется хитрой. Слава откидывается на спинку стула, пытается принять удобную позу, но все тело ломит от густого возбуждения и нервяка. – Да что ты? И что же ты знаешь? – Много ума не надо, чтобы за тобой наблюдать. Ты о себе на каждой заправке орешь. – Не ору, а изъясняюсь, – уточняет он. Все это напоминает какую-то игру. Правил Слава пока не знает, но сдаваться раньше времени не собирается. – Так что ты знаешь? Мирон кусает кончик чайной ложки, откладывает ее в сторону и трет шею в районе воротника. Слава чувствует, как кровь приливает к лицу. – То, что ты балабол, Слава. В хорошем смысле. Тебя легко читать – просто переверни вниз головой одно из трех сказанных тобою слов, и получится правда. Слава щурится. – Дальше. – А некоторые вещи ты просто не говоришь. Но даже если скажешь – переворачиваем, получается правда. – Например. Внутри все сжимается от азарта. Кровь в венах воспламенилась, стала горячей, как угли. Слава облизывает губы, от глаз Мирона это не укрывается, и он изгибает уголок рта. – Например… «Я не гей». Одно слово из трех – ложь. Угадай какое. Слава едва не давится воздухом. Он быстро поднимает кружку к лицу и закрывается ей на три больших глотка. Мирон тем временем встает из-за стола, переносит посуду в раковину и закуривает у окна. Он все так же расслаблен, словно подобные разговоры для него в порядке вещей. – Зачем ты это делаешь? – спрашивает Слава, когда до него начинает долетать запах дыма. – Что именно? – Пытаешься выставить меня тем, кем я не являюсь. – Ты сам это делаешь, Слава. Я просто наблюдатель. Секретарь. Беру информацию и доношу ее до тебя в сжатом виде. – Да еб твою мать! Слава вскакивает, стул переворачивается и падает спинкой на пол. Мирон не пугается. Затягивается, выпускает дым в окно. Потом стряхивает пепел и снова затягивается. – Ладно, успокойся, я не буду больше заводить эту тему, если ты не хочешь. – Я не… Что это значит? Меня не беспокоит эта тема, потому что меня это не касается. Это никак не относится ко мне, понял? У меня, блять, есть девушка, ясно? Он разворачивается и выходит. Мирон бросает в спину: – Наличие девушки вообще не показатель. – Ты сейчас полетишь в окно! – кричит Слава из комнаты. Он останавливается перед телеком, руки дрожат, а сердце изо всех сил ломится наружу. Во рту сухо. Что это за хрень вообще? Он живет в его квартире, ходит в его шмотках и намекает на то, что Слава пидор? Причем делает это так, будто в этом нет ничего такого? Блять, его точно нужно вышвырнуть в окно, ну или за дверь, что равносильно, потому что и там, и там ему крышка. Приволок на свою голову. Сидит, умничает. Кашу свою варит. Их с Сашкой отношения высмеивает. Вообще уже с катушек слетел. – Ладно, Слав, извини, – он входит в комнату и останавливается в дверях. Прислоняется плечом к косяку. Слава поворачивается, оглядывает его с головы до ног, сжимает кулаки. – Больше не пристаю. – Вот и отлично. Да. Он кивает. Мирон кивает в ответ, и тут… Слава зачем-то берет и подходит к нему. Впритык. Он вроде бы хотел пойти и посидеть на толчке, но Окси стоял на пути и вот. Слава опускает взгляд. Мирон поднимает ресницы – пушистые, они делают из него какую-то бесстыжую школьницу, которая кокетничает с парнем. На самом деле, Слава уверен, что Окси не пытается кокетничать, он просто смотрит. Но эти его ресницы. – Опасное расстояние, – шепчет Мирон. Слава опускает пальцы ему на рот, затыкая. – Ты, блять, бесишь. Мирон улыбается ему в ладонь и стоит так, не шевелясь, пока до Славы не доходит весь пиздец происходящего. Он быстро отстраняется, проскальзывает мимо и запирается в ванной, надеясь, что сможет увидеть в зеркале все еще себя, все еще того самого Славу, а не какого-то влюбленного пидора.