I'm not bulletproof

Есть гипотеза, что ад — это другие люди. Моё мнение — им может быть вечное повторение одного и того же. Стивен Кинг

      В гостиничном номере царит мёртвая тишина. По стенам блуждают тени от проезжающих с улицы машин и колышущихся на ветру веток деревьев. Уродливые кривые линии пляшут в свете фонарей, клешнями тянутся в чёрную бездну комнаты. Внезапно тьму разрывают резкие звуки. «Щёлк» — хлопают запорные задвижки на окнах — гвоздики намертво вонзаются в дерево. «Щёлк» — электронный замок дубовой двери мигает красным. Две лампочки в люстре на потолке с шипением загораются, тускло освещая номер. На кровати появляется мужской силуэт. Мерцает, как при помехах в телевизоре, пропадает и появляется, картинка становится цветной и чёткой.       Тэхён упирается локтями в коленки, впивается пальцами в волосы. Это самые ужасные полчаса в его жизни без Хосока. Он думает, что ещё немного и сойдёт с ума. Громкое «дзынь» раздаётся в коридоре. Тэхён слышит, как открываются двери лифта, и в который раз задаётся вопросом: почему на этаже нет ковра?       Начинается. Тэхёну каждый раз дико страшно, он подтягивает ноги к груди и закрывает ладонями уши, чтобы не слышать. Но размеренный стук шпилек о паркет и тянущиеся за ним отвратительные чавкающие и хлюпающие звуки проникают внутрь, заполняя номер и сознание. Что-то вязкое и склизкое волочится по полу. Тэхён невольно представляет кровавые лодочки, месиво внутренностей, и еле сдерживает рвотный позыв. Это сама смерть, думает он, медленно ползёт, вслушиваясь, есть ли кто живой, кого ещё можно забрать с собой. Тэхён старается не шевелиться и не дышать, пока нечто проходит прямо за стенкой.       Хосок находит Тэхёна раскачивающимся из стороны в сторону на кровати и бормочущим что-то чуть слышно. Он подлетает к нему, вытаскивая голову младшего из капкана рук, тот поднимает заплаканный взгляд. Хосок вытирает пальцами его слёзы, зацеловывает лицо, щёки, нос, губы, крепко прижимает к себе, успокаивая. Качает в своих руках, повторяя скорее для себя «ты жив, ты жив, Тэхёни». Тэхён никогда не говорит, что происходит в номере, пока его нет. Он не хочет делать Хосоку ещё больнее. «Мне просто очень душно и страшно без тебя, хён».       Они сидят у изголовья кровати, крепко обнимая друг друга. Прижимаются так тесно, насколько это возможно, вдыхают родной запах друг друга, не переставая гладят открытые участки кожи. Они больше не тратят время на тщетные попытки взломать дверь, дозвониться по мобильнику или городскому, сломать стену, сделать хоть что-то. Они больше не ищут способ спастись — отсюда выхода нет. Тэхёну больше не страшно, теперь Хосок рядом и, как бы ни было больно, последние минуты жизни он проведёт с любимым человеком. Хосоку страшно не меньше, чем было Тэхёну без него. Но он старается быть сильным, не показывая своему мальчику плескающийся внутри ужас. Оба молчат, но каждый провёл бы вечность в одиночестве в этом номере за свободу другого. Никто им не предлагает такой выбор — они сгорят вместе.       Где-то щёлкает зажигалка, сквозь вентиляционные решётки в комнату проникает дым, становится невыносимо жарко. На запотевшем окне проявляется рисунок. «T + H = love forever» в сердечке. Тэхён нарисовал его раз на десятый, после чего перестал считать. Вечность, так вечность.       Из соседних номеров доносятся крики. Кто-то ломает мебель, отчаянно колотится в дверь. Кто-то разбил окно и спрыгнул вниз — с первого этажа долетает последний крик и глухой звук тела, разбившегося о мостовую. Тэхён зажимает Хосоку уши и улыбается, глядя в глаза — пришло время прощаться. Каждый молится, чтобы это был последний раз. Ни один не признается, но боится, что это будет последний раз.       Огонь на этаже разрастается чудовищно быстро, языки пламени лижут дубовые двери, ставшие могильными плитами. Дата рождения плавится, чёрными каплями стекая вниз. Дата смерти не установлена.       Среди запаха горящей плоти, вещей и криков предсмертной агонии, они цепляются друг за друга, как за единственное, что важно в этот момент. Лишь то, что они вместе, не даёт им сойти с ума в повторяющемся безумии. Вокруг сгорают не только люди и предметы, наспех собранные чемоданы. Сгорают их надежды на свободу, их мечты, их совместное будущее.       Тэхён сквозь улыбку и слёзы шепчет, как сильно любит Хосока. Что ни о чём не жалеет (кроме решения остановиться в этом проклятом отеле, но винить кого-то сейчас уже глупо). Что сбежал бы от осуждающей родни снова, что его семья это Хосок, только он. Что время, проведённое с ним, стоит всего на свете, даже вечного ада. Хосок отвечает, что любит его не меньше, всем сердцем, всеми фибрами своей души. Гладя младшего по щекам, он шутит, что не такой уж это и ад, скорее рай со сломавшимся кондиционером, ведь они всё ещё вместе.       Хосок целует Тэхёна в губы прежде, чем тот навсегда закрывает глаза. Он истошно кричит, прижимая к себе обмякшее тело. Воет раненым зверем, сердце разрывается от дикой боли. Он совсем не чувствует, как на ладонях проступают глубокие порезы, как кожа начинает покрываться волдырями.       Хосок никогда не расскажет Тэхёну, что тот умер первым. Что младший потерял сознание от угарного газа. Не расскажет, что изрезал руки разбивая стекло, подтягивая отключившегося Тэхёна к окну, держа на своих коленях на подоконнике. Как бил его по щекам, чтобы тот очнулся, как ветер трепал его волосы, но не приводил в сознание. Как жар полыхающего пожара вырывался из номера, как в один миг всё взорвалось.       Хосок мешает кровь со слезами, отчаянно моргая в попытке не закрывать глаза. Он, не останавливаясь, гладит младшего по волосам, целует лицо, на котором застыло спокойствие и безмятежность, и шепчет «всё будет хорошо, Тэхёни, всё будет хорошо».       Комната озаряется ярким светом, оставшиеся стёкла вылетают наружу, утягивая за собой шторы. Раздаются оглушающие взрывы, после чего наступает тишина и кромешная тьма.       Восьмой этаж сгорел дотла. Снова.