***
Дом сошел с ума — вернее, умом тронулся старый домовик Блэков, всего за одну ночь умудрившийся увешать особняк веточками омелы, венками из падуба и какими-то подозрительно напоминающими гирлянды артефактами. От чего сдержанная мрачность особняка приобрела оттенок абсурда, переходящего все границы дозволенного в большой гостиной: именно там, по мнению Кричера, должна была располагаться гигантская ель, зачарованная исполнять рождественские гимны каждый раз, когда кто-нибудь проходил мимо. Кричер не надеялся дожить до момента, когда в этом доме будут праздновать Рождество. Тонкс, смущаясь и краснея, встречала родителей: Рождество ведь семейный праздник. Уговорить маму переступить порог дома, в котором прошло ее детство, оказалось нелегкой задачей. Аврор волновалась сильнее, чем перед последним экзаменом — слишком многое могло пойти не так. Что, если родителям не понравится ужин? Или они не найдут общий язык с Ремусом, который всеми силами пытался сбежать в любимую библиотеку, отговариваясь тем, что не хочет мешать воссоединению семьи? — Нимфадора, у тебя елка больше, чем у павлина Малфоя, — услышав этот голос, Ремус со всех ног кинулся в гостиную, на которую был настроен портключ самой неожиданной гостьи особняка. Кто мог подумать, что Беллатрикс решит заявиться и поздравить племянницу с Рождеством?! Он надеялся, что успеет как-нибудь спровадить Пожирательницу прежде, чем произойдет что-нибудь непоправимое. — Беллатрикс, пожалуйста, — начал он шепотом и поперхнулся, обнаружив под елкой все семейство Лестрейндж. — У нас… там… Мистер и миссис Тонкс. — Дора, что происходит, мне показалось что это… Не может быть, — несмотря на то, что с последней встречи прошло больше двадцати лет, голос сестры Андромеда могла узнать из тысячи. Но Беллатрикс не могла оказаться в доме, принадлежащем ее дочери. — Кто это? — Оу, сестренка, — отпихнув Люпина, Беллатрикс решительно направилась в дом, оставив оборотня наедине с помрачневшими братьями. — С Рождеством, зять, — вздохнул Рудольфус, складывая под елку подарки, — оно будет веселым. — У Блэков на Рождество всегда было веселее, чем в других домах, — доверительно поделился Рабастан, — я старался уговорить родителей отпустить меня сюда. Жалобно застонав, Ремус достал палочку и поплеся вслед за Беллатрикс: магические дуэли и прочие скандалы в его представления о «веселом Рождестве» не вписывались. Тем временем в прихожей назревал скандал. Худшие опасения Андромеды подтвердились: на лестничном пролете показалась ее старшая сестра и, видит Мерлин, ничем хорошим это закончиться не могло. Тонкс в панике вцепилась в перила, растерянно глядя то на одну, то на другую ведьму. — Меда, — лениво протянула Беллатрикс, ухмыляясь: — счастливого Рождества. Несмотря на нарочито вальяжные жесты, Тонкс, как никто другой понимала, что Лестрейндж напряжена, как змея перед броском. Они достаточно раз сталкивались в схватке, чтобы привыкнуть к фальшивому спокойствию, возникающему ровно за секунду до первого проклятия. — Белла? Что ты делаешь здесь? — Андромеда побледнела, прижимаясь к мужу. Она боялась старшую сестру столько, сколько себя помнила. Что только не приходилось терпеть от нее в детстве и всегда, из любой потасовки Беллатрикс выходила победительницей. — Дора, что происходит? — Семейный ужин, сестренка, — хищно прищурилась Лестрейндж, изящно огибая растерянную Тонкс. — Сочельник, время навещать родных и близких. Дарить подарки. Мы, чистокровные волшебники, соблюдаем традиции. — Дора? — Андромеда посмотрела на дочь, пытаясь понять, как такое могло произойти. То, что Тонкс встречается с оборотнем на десять лет старше себя, само собой выпало из разряда проблем: Ремус все же был хорошим человеком, состоял в Ордене Феникса и обладал рядом положительных качеств. Немного неожиданно, но вполне приемлемо. Белла же была олицетворением всего худшего, что только существовало на свете, как Нимфадора, аврор и член все того же Ордена, могла связаться с ней? О какой чистокровности и традициях посмела говорить Лестрейндж? И что это, в конце концов, за «мы». — Дора, объяснись! — Не лезь, Блэки сами разберутся, — Рудольфус перехватил Люпина, готового кинуться разнимать всех подряд. Оборотень недовольно зарычал, выворачиваясь из его хватки. — Не лезь, заавадят к Мордреду! — Помирятся на твоей могиле, — подтвердил Рабастан, — угомонись. Тонкс чувствовала себя школьницей, пойманной за выцарапыванием нецензурной брани на парте. Она не понимала, что говорить, как, кому, перед кем оправдываться: мысли тонули в вязком ощущении своей вины и цеплялись за острые шипы страха. Она провинилась перед родителями. Сначала ушла жить в этот особняк, который так ненавистен ее маме. Потом связалась с родными — по крови, не по духу — людьми. Предала все, во что верила: она ведь знала, что Том Риддл и Волдеморт один человек, но предпочла промолчать и не ввязываться в судебную тяжбу. Увязла по самую макушку в преступлениях Пожирателей Смерти, добывая для них все новые и новые имена. Ее воспитывали хорошей, доброй девочкой — даже Распределяющая Шляпа отправила ее на Хаффлпафф — ее поддерживали, ей доверяли, а она… Она провинилась перед Беллатрикс — даже не перед ней лично, перед родом, благосклонно принявшим ее под свое крыло. На ее недостатки закрывали глаза, доверяли, поддерживали в трудную минуту и имели полное право рассчитывать на нее. В этом доме и даже с этими людьми ей не нужно было притворяться, они понимали и принимали все. Даже работу в аврорате. По сути, они были по разные стороны баррикад, но оставались частью чего-то большего, символом которого и был этот древний дом с темными перилами из черного дерева, на которых, несмотря на усилия Кричера осталось достаточно острых заноз, раздирающих ладони в кровь… — Удивительно, что ты сумела воспитать с этим своим магглом достойную нашего рода дочь, — сквозь пелену страха и боли голоса казались приглушенными. — Ты опозорила своим браком всю семью! — А ты своим не опозорила? Сразу с двумя! — Хотела, чтоб я поделилась? От меня род не отрекся, радуйся, что на Нимфадору твое предательство не повлияло. — Не смей говорить о моей дочери! — Не указывай мне, что говорить, — вспышки заклинаний сорвались с палочек одновременно. Тонкс должна была вмешаться, остановить это: слишком неравны были силы, мама никогда не отличалась боевыми навыками… Она открыла было рот, чтобы попросить остановиться, пока не поздно. Извиниться, покаяться перед обеими женщинами, попытаться примирить их, ведь они обе стали ей дороги и ни одну из них не хотедось терять. Поцарапанные ладони жгло огнем, все вокруг само собой пришло в движение, впечатывая спорщиц в стены. Тонкс задохнулась, ощутив металлический привкус темной магии особняка, хлынувшей в тело вместо пролитой крови. «Родовая защита» — узнала она тонкую паутину магии, на мгновение ставшую видимой. — Прекратите немедленно, — она не узнавала собственный голос, пропитавшийся этой темной кровавой магией, — никаких ссор в моем доме. Мама, Белла, услышали? — Настоящая Блек, — восхищенно выдохнула Беллатрикс и, почувствовав, что путы ослабли, оттолкнулась от стены, взмахом палочки приводя юбку в порядок. — Глава рода, потрясающе. Ты обязана гордиться, Меда! Ремус привык видеть Тонкс разной — собранной и неуклюжей, храброй и смущенной, с красными волосами и с серыми, даже с пятачком и кроличьими ушами. К чему только не привыкнешь, встречаясь с метаморфом! Но такую ее грань — холодную, величественную, властную — он узрел впервые и был полностью согласен с Беллатрикс: это полностью соответствовало представлениям о главе древнего аристократического рода. Андромеда испуганно смотрела на дочь, пытаясь отыскать знакомые черты и пытаясь понять, что упустила в ее жизни. И, несмотря ни на что, действительно гордилась ею и радовалась ее успехам. Род — не просто люди, объединенные кровью. Это сила, накопленная тысячелетиями, поддержка и защита без которой, увы, приходится нелегко: она хорошо помнила, как приходилось выживать после разрыва с семьей. — Извините, что вмешиваюсь, прекрасные дамы, — полушутливо поклонился Рабастан, — но я почти уверен, что мисс Тонкс не успела отправить подарки лорду и леди Малфой, а так же своему двоюродному брату. Все присутствующие, не сговариваясь, мрачно посмотрели на младшего Лестрейнджа: Тонксы не успели сжиться с мыслью, что их дочь поддерживает отношения с Лестрейнджами, а тут еще и это. Впервые в жизни Андромеда была рада смерти близких и многовековой практике выжигания с родового древа неугодных — кто знает, со сколькими «родственниками» пришлось бы еще иметь дело. Нимфадора же, даже не знавшая, что обязана кого-то еще поздравлять, засуетилась, найдя повод улизнуть подальше от всех. — Да, спасибо, что напомнил, дядя, — ее волосы вспыхнули огнем, — мне нужно отлучиться. Вы же не будете больше ругаться? — Конечно, иди, дорогая, — первым нашелся Тонкс, понимая, что если такая влиятельная семья, как Малфои, поддерживает отношения с его дочерью, то портить эти отношения не стоит, — нам всем есть что обсудить.***
— Почему я не могу написать маме? — Тюр закатил глаза, проклиная МакНейра. Нет, конечно, убивать этот детский сад не стоило, но на рождественские подарки ни семилетний мальчик, ни десятилетняя девочка не были похожи. А еще оборотень мечтал о том дне, когда станет достаточно силен, чтобы высказать Фенриру все, что думает о сложившейся традиции сваливать на плечи младшего в стае самые дурацкие поручения. — Потому, что тебя убьют, — хищно оскалился он, — отрубят голову и повесят на стенку, как оленя какого-нибудь, а тело скормят фестралам. Глядя, как испуганно дети жмутся друг к другу, Тюр понял: нянька из него вышла препоганая. — Вы же не олени, — он попытался исправиться, приседая перед детьми на корточки и заискивающе заглядывая в опухшие от слез глазенки: — вы волки. Сильные, смелые, настоящие охотники. Вырастете и отомстите этим паршивцам. Про вас сложат легенды, будут петь песни своим детишкам… и ваши родители будут вами гордиться. — Мои мама и папа в тюрьме, — серьезно посмотрела на оборотня девочка. Она изо всех сил старалась держаться, хоть и видно было: напугана не меньше младшего волчонка. Воспоминания прошедшего дня еще были свежи в памяти: только вчера она наряжала праздничную елку и помогала маме готовить праздничные блюда. А потом пришли странные люди в кроваво-красных мантиях и папа затолкал ее в шкаф. Она видела, как родителей связали и увели куда-то, а ее нашли и выволокли во двор, швыряя под ноги человеку в маске с огромным топором. Она испуганно зажмурилась, ожидая удара. И ее втянуло в темную каморку, откуда девочку выволокли уже здесь, ничего не объясняя. — Новая кровь, — Тюр вскочил, давая возможность двум подошедшим девушкам рассмотреть детей и невольно принюхался: от незнакомой ведьмы исходил едва уловимый аромат моря, солоновато-горький. Море он чуял лишь однажды, когда угодил в Азкабан и навсегда запомнил этот запах, наполненный отчаянной мощью неукротимой стихии. — Чаша переполнена, земля содрогается от боли. Тюр с недоумением посмотрел на спутницу Госпожи, пытаясь понять, что бы это могло значить. Было в этом что-то знакомое. — Вчера был только Кевин, — вздохнула Моргана, — сегодня волчат уже двое. Как тебя зовут, милая? — Скади, — девочка завороженно посмотрела на темноволосую волшебницу и невольно потянула носом, почуяв знакомый запах. Так пахла зимняя одежда, долго пролежавшая в шкафу и свежая постель, расстеленная заботливыми мамиными руками. Воспоминание больно резануло по сердцу: где теперь мама, увидит ли она ее еще хоть раз? — Точно! Скади подвесила чашу над головой Локи, чтобы собирать яд, — радостно взвыл Тюр, хлопая себя по лбу. — Когда она выливает чашу, земля содрогается от судорог божества, вот! Но как вы узнали, мисс? Полумна сжалась, втягивая голову в плечи: никто не должен был знать о ее даре. Обычно никто, кроме отца, не понимал, о чем она говорила, но этот незнакомец с легкостью угадал смысл ее слов. — Откуда ты только умный такой на мою голову, — проворчал Фенрир, заметив перемены в настроении гостьи. Он догадался обо всем немного раньше, но предпочел не вмешиваться не в свое дело. — Не говори, если не хочешь, — Моргана осторожно накрыла ледяную ладошку рукой, — пойдем, мы даже половины всего не видели. - Спасибо, Госпожа, - настал черед Морганы испуганно пятиться: она, конечно, собиралась рассказать свой секрет Полумне, но еще не решила, стоит ли странное сиюминутное желание сблизиться с пятикурсницей таких жертв. - Я скажу, если... Луна подняла глаза, обрамленные пшеничными ресницами, с восхищением рассматривая что-то, невидимое для простых смертных. - Возьмешь меня в полнолуние?