***
Камин умиротворяюще потрескивал, изредка выплевывая оранжевые искорки на черный мрамор. Беллатрикс завороженно наблюдала за ним сквозь хрусталь стакана — ничто в мире не сочеталось с пламенем лучше старого доброго огневиски из запасов Малфоев. Рудольфус расслабленно потянулся, чудом не выбив стакан из ее руки и, извиняясь, приподнялся на локтях, легко касаясь губами запястья: — Стало проще лежать у тебя на коленях, Белла, — он завозился, устраивая голову поудобнее, — мягче. — Это плохой комплимент, Руди, — скривилась Беллатрикс, запуская пальцы в жесткие густые кудри мужа, — я располнела или стала сентиментальнее? — Плохие парни обязаны делать плохие комплименты, — фыркнул Рудольфус, жмурясь довольным котом, — даже если они национальные герои Британии. Национальный герой Британии, он же — Рабастан Лестрейндж — стоял на коленях возле журнального столика и что-то увлеченно строчил, прерываясь на редкие мечтательные взгляды в потолок. Белла лениво взмахнула палочкой, заменяя содержимое чернильницы на огневиски. — Кто это сделал, дементор вас люби?! — взвыл младший Лестрейндж, когда аккуратные строчки начали неумолимо расплываться некрасивыми кляксами под его рукой, — я делаю всю работу за вас и это такая благодарность? — Плохие девочки плохо выражают благодарность, — ухмыльнулась Беллатрикс, довольная проделкой. Отчасти она была обижена на мужа за то, что он каким-то образом умудрился стать «голосом оппозиции», дав интервью Рите Скитер (как и когда успел только): единственной пользой от Рабастана в процессе подготовки и реализации плана были постоянные рассуждения о важности уничтожения дементоров. И он явно собирался продолжать гнуть эту линию. Но обижаться всерьез не получалось: если бы не он, кто знает, какой бред напечатали бы в прессе. Если бы вообще напечатали. — Я хочу заняться серьезными исследованиями, — возмутился Рабастан, махом опрокидывая в себя содержимое чернильницы, — и вы двое еще будете мной гордиться! Огневиски обожгло горло, разливаясь по венам приятным теплом. Рабастан опьянел моментально: алкоголь смыл остатки напряжения, преследовавшего в последние дни. С покрасневших от усталости и недосыпа глаз словно смыло пелену — он осознал, что все уже позади. Самое сложное и страшное. Все может подождать… Все, кроме двух расслабленно развалившихся на кровати в компании огневиски волшебников. Которым было абсолютно наплевать на то, чем он занимался: лишь бы был рядом, живой и счастливый. С ними он мог позволить себе не быть «младшим», не пытаться быть «правильным» — он знал, что волен творить что угодно, но его всегда вытащат из любой передряги. Для них он уже был равным, но сам для себя Рабастан хотел оправдать оказанное доверие. Именно поэтому, обнаружив в одном из коридоров тюрьмы с помощью банального «ревелио» журналистку, он буквально вытряс из нее обязательство опубликовать все, что он, Рабастан, захочет сказать читателям «Пророка». Кто-то обязан был позаботиться об этом. — Иди сюда, ученый, — Беллатрикс отложила палочку в сторону и демонстративно облизнулась, — расслабься. — Именно, — Рудольфус потерся носом о ее живот, — скоро мы вернем себе то, что принадлежит нам по праву. Беллатрикс выдохнула, прежде чем осушить стакан: даже спустя много бутылок напиток оставался для нее слишком крепким, чтобы смаковать, наслаждаясь переливами вкуса. Она не видела в этом никакой проблемы, ведь огневиски, добытый в погребах эстета Малфоя был хорош по определению. Так же хорош, как недолгие мгновения отдыха после успешного удара. — Для этого нужно работать, а не прохлаждаться так, как это делаете вы двое, — фыркнул Рабастан, забираясь на кровать, — я теперь феномен, каждый в Отделе Тайн захочет изучить меня подробнее. — Ммммм, слишком приметный патронус кажется еще большей проблемой, чем его отсутствие, — Беллатрикс ухватилась за мантию, наброшенную прямо на голое тело и потянула Рабастана к себе, — но мне нравится. Ее поцелуй был терпким и жгучим: совсем как огневиски, привкус которого отчетливо оставался на губах. Рабастан ловким движением опрокинул ее на подушки, не обращая внимания на брата, навис сверху, упиваясь минутной властью над происходящим — где-то на задворках сознания брошенным котенком скреблась мысль, что он не управляет в этой ситуации ничем, даже собственным телом, но он упорно игнорировал это ощущение. Они оба существовали только для воплощения ее желаний — и только благодаря тому, что умели их удовлетворять. Огонь мирно потрескивал в камине, поддерживая иллюзию семейного счастья. На считанные часы можно было представить, что именно здесь находится их дом, нет никакой необходимости скрываться по всему острову в магических палатках, просчитывать каждый шаг. Здесь и сейчас были только чувства, на которые никогда не хватало времени и сил.***
Тишина, в которой скрип пера о пергамент казался оглушительным, была правильной. Было правильно греть обескровленные пальцы о пламя свечи — просто потому, что не хотелось вставать и идти к камину. Было спокойно сидеть в маленьком (по меркам Малфой-менора) кабинете, наблюдая из-под слипшихся опущенных ресниц за Драко и гладить мягкие волосы сонной Полумны. Что-то внутри скреблось, намекая на то, что она не заслуживает этого. Совесть ненавязчиво сверкала из полумрака ярко-зелеными глазами и голосом Гарри Поттера спрашивала раз за разом: «Как это, убивать?» Если бы Гарри вдруг оказался здесь, Моргана смогла бы ему ответить в этот раз. Убивать собственноручно было никак. Совсем никак — когда перед тобой неизвестный безликий противник, а за спиной — семья. Стая. Люди, которые не глядя всучили свою жизнь в ломкие дрожащие пальцы. И, когда выбираешь между своей смертью, гибелью близких и чьей-то чужой — не чувствуешь ничего. Драко упорно марал пергамент, безжалостно украшая дорогую древесину стола кляксами. Тишина угнетала, он постоянно отвлекался на замершую в кресле парочку. Со стороны они смотрелись воплощением домашнего уюта — обе растрепанные, сонные (Лавгуд и вовсе вот-вот отключится), льнущие друг к другу. Малфой понимал, что только присутствие Полумны удерживает Моргану от неуместной истерики, отчаянно рвущейся из глубины серо-зеленых глаз. Нужно было спросить, уточнить кое-что важное — он изо всех сил оттягивал этот момент, опасаясь разрушить хрупкую идиллию. А еще он чувствовал себя лишним, но старательно гнал от себя эту мысль. — Вы точно уверены, что хотите в этом участвовать? — оторвавшись от пергамента, Драко с наслаждением откинулся на спинку, — я не сильно расстроюсь, если нет. — Твои намерения несут мир, — Луна приоткрыла глаза и, обнаружив себя в чужих объятиях, осторожно отстранилась. — Нужно собрать камни. Драко демонстративно закатил глаза и нервно рассмеялся: он устал, нечеловечески устал ломать мозги за этот зимний вечер, ему хватило бы скупого ответа «да» или «нет», но с Лавгуд не могло быть все просто? Почему-то сразу вспомнилось, что ему всего лишь шестнадцать, его менее амбициозные и успешные сверстники наслаждаются каникулами, а он застрял в кабинете наедине с двумя красивыми девушками, которым до него нет дела, и придумывает план по дискредитации директора собственной школы. Он застрял с двумя девушками, которым его помощь нужна не меньше, чем ему — их. Хотя бы потому, что они делали друг друга сильнее. И уязвимее. Драко отлевитировал к ним пергамент, позволяя прочесть результат своих трудов и принялся ждать. — Не понимаю, зачем, — Моргана прикусила губу, жалобно глядя на Драко в поисках ответа. — Это как-то слишком сложно. Малфой насупился: конечно, его план был сложным, но зато каков результат в случае успеха! Он все тщательно продумал, просчитал, разделил на этапы, нашел способы подстраховаться. Луна задумчиво рассматривала исчерканный пергамент, в который раз убеждаясь, что отец был прав — силы, недоступные большинству волшебников, затеяли войну. Мало кто понимал, но у этого противостояния уже были жертвы. Много жертв, только за одну ночь — слишком много. Вмешиваться в такие дела для простых людей было смерти подобно. Но… Ее не считали «просто очередной ведьмой», разменной монетой, которую с легкостью спишут со счетов. Рядом с Морганой она чувствовала себя нужной. И сильной. Луна разгадала первую головоломку, но желание держаться поближе — как бы сильно она не ненавидела себя за это — никуда не исчезло. Она чувствовала, как затягиваются старые раны, тени прошлого отступают, как будто… Как будто на пепелище пробивается новая поросль, тянется к солнцу, качая фиолетовыми колосками соцветий. — Я думаю, нужно что-нибудь серьезное, — Луна услышала собственный голос, как сквозь толщу воды, такими чужими и непривычными казались слова, — он должен быть опасен. — Он никогда не подставится так, — от удивления Драко приподнялся. Он не ожидал, что Луна примет участие и, тем более, что она перестанет говорить загадками при нем. — Не представляю такого, чтобы он первым поднял палочку на ученика. Драко помассировал виски, пытаясь отогнать назойливые мысли. Лавгуд была права, но он понятия не имел, как провернуть нечто подобное. И сильно сомневался, что кто-нибудь из взрослых может подсказать ответ. Но Лавгуд была права, весь его план слишком детский и недостаточно хорош для того, кто собрался управлять магической Британией из тени. — Он уже делал это, — Моргана поймала встревоженный взгляд синих глаз и улыбнулась: — и он уязвим к моей магии. Я смогу. — Ты не должна, — возмутилась Луна. Драко молча достал из-под стола бутылку и оглянулся по сторонам в поисках подходящих для трансфигурации предметов. В голове начал вырисовываться новый план, еще более дерзкий и опасный. Достойный. — Предлагаю отметить это событие, — смирившись с неизбежным, Малфой трансфигурировал бокалы из пергамента, — пока все развлекались, празднуя Рождество и прочие полнолуния, я припрятал отличное трехсотлетнее вино. Отец не одобрит, но если у нас взрослые планы, почему мы не можем отметить их подобающим образом? — Мы должны убедиться, что никто не пострадает, — Луна отрицательно покачала головой. — Мы же в разных… — На разных курсах и факультетах, — кивнул Драко, устраиваясь у ног девушек на медвежьей шкуре, — это и преимущество, и слабость. За Слизерин я ручаюсь, но остальные не разделяют наших интересов. — Самый малочисленный факультет, — Луна первой, пока никому из присутствующих не вздумалось вспомнить о ее возрасте, пригубила тягучую бордовую жидкость. — Если только все произойдет… — На глазах у львов и они же поднимут шум, — ухмыльнулся Малфой. Такая Лавгуд ему нравилась гораздо больше ее загадочной версии. — Прости, Моргана, но гриффиндорцы слишком прямолинейны. Моргана скривилась, как от удара, но перечить не стала: ни она, ни ее софакультетники не славились способностью различать полутона. И думать о последствиях — тоже. Драко призвал чистый пергамент и вместе с Луной принялся за составление какого-то еще более запутанного плана, милостиво позволяя ей молча любоваться багровыми всполохами в бокале. И в этом было особенное счастье: переложить непосильную ношу на чьи-то плечи, оставаясь немым наблюдателем. Она хотела, чтобы этот вечер длился вечность, чтобы целую вечность слушать музыку тихого голоса обычно молчаливой Луны, видеть ее такой живой и увлеченной чем-нибудь кроме животных, ощущать прикосновение прохладных пальцев на запястье и не думать, как можно дольше не думать, что разрушаешь чужую жизнь одним своим присутствием. Они были такими взрослыми и серьезными, споря о каких-то мелочах, что вмешиваться казалось кощунственным. Даже если и стоило: когда еще случится такой тихий вечер. Моргана наслаждалась недолгой передышкой, сладким густым вином, от которого кружилась голова и приятно теплело в груди. — Они опознали зелье, — серебристый волк* вихрем пронесся по комнате, опускаясь у ее ног. Счастье взорвалось и осыпалось битым стеклом, — и нашли тело ребенка. На месте много крови, не знаю, смогут ли из нее что-нибудь вытащить. Глядя на растерянных и моментально сникших «стратегов», Моргана поняла: с этой проблемой они сами не справятся. — Надеюсь, мы успеем скрыться в школе, — вздохнула она, поднимаясь: — я попробую это уладить. Как-нибудь.