***
— Глупые, самонадеянные, безрассудные, заносчивые, — Снейп не скупился на эпитеты, пересказывая произошедшее Малфою за стаканом огневиски, — подростки! Малфой мог поклясться, что самым ужасным ругательством в получасовой тираде зельевара было последнее слово. Впрочем, он и сам пребывал в мрачном настроении, с трудом представляя, во что выльется желание сына сыграть по собственным правилам. К тому же, зная Драко, он не был уверен, что Снейп узнал полную версию «гениального плана» — с младшего Малфоя сталось бы использовать Моргану вслепую, не посвящая во все подробности. — Лорд недоволен, — вздохнул Люциус, подливая в стаканы янтарную жидкость. Несмотря на то, что он лично не участвовал ни в одном из всколыхнувших магическое сообщество событий, в голове прочно засело желание «напиться и забыться». А лучше — «напиться и убиться», ведь кто бы что не натворил, расхлебывать это придется именно ему, Люциусу Малфою. — Он запретил даже пытаться освободить Лестрейнджа. И до сих пор не навестил Поттера. Это не к добру. — Весна… — задумчиво протянул Снейп, любуясь игрой света в хрустальных гранях стакана. — Обострение. — И все же, Северус, что происходит в Хогвартсе? — в дело Лестрейнджа Люциус и сам не хотел вмешиваться, а вот приключения единственного наследника явно требовали участия. — Драко не отвечает на письма, это возмутительно. — И подозрительно, — кивнул зельевар, прекрасно понимая, к чему клонит Малфой. — Я наблюдаю за ними. Не думаю, что стоит вмешиваться сейчас. Драко не выглядел растерянным, когда в Хогвартс заявились авроры. — Думаешь, это входило в его планы? — Люциус задумался. Если сын просчитал такое развитие событий и держит все под контролем, вмешиваться действительно не стоило: каким бы взрослым Драко не казался, он все еще был подростком, стремящимся к самостоятельности. И, как любой подросток, мог запросто обидеться и наворотить дел на эмоциях. — Уверен. Не удивлюсь, если появление авроров обеспечил кто-нибудь из этой компании, — Снейп был не в восторге от происходящего в школе, но признавал, что «многоходовка» почти удалась. Если бы мисс Уизли не вмешалась, дело имело все шансы на успех. Гораздо сильнее его беспокоил Поттер — откуда мальчишка узнал заклинание, изобретенное им лично на шестом курсе? К несчастью, узнать это в обозримом будущем не представлялось возможным. — Но мы можем ему подыграть, — Малфой отставил стакан в сторону и замер, глядя на весело пожирающий дрова в камине магический огонь. Еще до Рождества он понял, что сын не станет служить Волдеморту — а Темный Лорд своими поступками только усугублял это нежелание. Драко собрался занять место за шахматным столом, за которым и так было слишком много игроков: Темный Лорд, Министр, Дамблдор… И, в отличие от признанных гроссмейстеров, фигуры Драко были слабыми, под стать юному манипулятору: дети. Окажись сам Люциус в подобной ситуации, он постарался бы воспользоваться своим уязвимым положением, остаться в тени как можно дольше и вывести из игры если не всех, то хотя бы самых сильных противников. А Драко… Драко был достойным сыном своего отца. — Думаю, он решил подставить Дамблдора. — Серьезная заявка на пожизненный срок, — усмехнулся Снейп, и сам подозревающий нечто подобное. — Таких, как Дамблдор, лучше держать на виду. — Или убивать. Милорд на последнем собрании много говорил о правосудии и торжестве справедливости, — Драко не знал и не мог знать о новом увлечении Темного Лорда. Впрочем, последний мог не обрадоваться, обнаружив себя втянутым в чужую игру. В другое время Люциус не стал бы так рисковать, — он говорит о правосудии и равенстве перед законом. С тех пор, как Драко отправился в Хогвартс, я ни единой ночи не провел спокойно. Как не одно, так другое. В школе опасно и виноват в этом директор. — Хочешь сказать, что директору пора перестать быть равнее прочих? Это безумие, Люц. Ладно, дети, но ты — ты должен понимать, во что ввязываешься. — Фемида слепа, — Малфой поднялся, давая понять, что спокойный субботний вечер окончен. — Но не глуха.***
— Гермиона, послушай! — Рон вцепился в мантию подруги мертвой хваткой, исчерпав остатки аргументов, — это Малфой! Вспомни, сколько раз мы попадали в переделки и каждый раз в этом был виноват Малфой! — Это ты послушай, Рон, — гриффиндорка упрямо тряхнула головой, — летом Дамблдор брал его с собой куда-то. И весь год — тоже. Почему ты решил, что в этот раз что-то не так? — Потому, что Дамблдор обеспокоен не меньше нас? — Уизли отчаялся достучаться до подруги, упорно не желающей рваться куда-то (неизвестно, кстати, куда) и спасать бесследно исчезнувшего героя. Он был точно уверен, что во всем виноват растреклятый Малфой и, наверное, мордредов Волдеморт. — Если бы Гарри действительно похитили Пожиратели, директор приложил бы все усилия… — Грейнджер осеклась, заметив стоящего в конце коридора Дамблдора, — доброго вечера, профессор Дамблдор. — Вечер добрый, молодые люди, — с грустной улыбкой отозвался волшебник, размышляя над тем, что не знает, как поступить правильно. Странное, полузабытое ощущение, испарившееся из его жизни вместе с ошибкой молодости. Тревожное чувство, что его кто-то переиграл, не покидало директора четвертый день кряду. Кто-то незнакомый, неведомый вступил в игру и на первом ходу убрал с доски ферзя и поставил шах королю. Исчезновение Поттера не было бы большой проблемой, если бы кое-кто не забил тревогу. Не Малфой. Не слизеринец и не гриффиндорец. Сьюзан Боунс пожаловалась тёте, что в школе снова происходят непонятные вещи и пропадают люди, а ее однокурсница Джинни Уизли опять страдает от провалов в памяти: совсем как в тот раз, когда появился василиск. Дамблдору удавалось выйти сухим из воды каждый раз, когда по вине Волдеморта и Поттера в Хогвартсе происходили странные и страшные вещи. Но, если бы Надежду магической Британии действительно похитил Том, в «Пророке» уже опубликовали бы некролог и, естественно, поражающий воображение точностью и правдивостью, репортаж Риты Скитер. И вот сейчас, в этом коридоре, Дамблдору предстояло принять очередное решение: поделиться своими подозрениями с детьми и, как следствие, дать им карт-бланш на собственное расследование или попытаться убедить их, что с Гарри все в порядке. Проблема заключалась в том, что исчезновение из Хогвартса еще двух студентов грозило обернуться грандиозным скандалом. Но друзья Гарри имели полное право знать правду. Размышления Рона о младшем Малфое казались директору недалекими от истины, к тому же… Осененный догадкой, Дамблдор поманил шестикурсников за собой. — Думаю, пришло время поговорить, — он направился к своему кабинету первым, удивляясь самому себе: возраст не повод становиться настолько слепым. Обожженная пониманием паутина вероятностей рассыпалась в прах, обнажая единственно верное решение. — Чаю, молодые люди? В отличие от Рона, зациклившегося на своей неприязни к Драко, директор все еще помнил о хрупкой, почти незаметной фигурке, окутанной призрачным шлейфом иллюзий, которую наследник Малфоев оберегал всеми правдами и неправдами. — Надеюсь, что после того, что я вам расскажу, вы сумеете воздержаться от опрометчивых поступков, — продолжил Дамблдор, выдержав паузу, чтобы возбужденные подростки успокоились. — Для меня пропажа Гарри стала такой же неожиданностью, как и для вас. Рон торжествующе посмотрел на Гермиону: в кои-то веки именно он оказался прав.***
— Мисс Боунс, отчет, — Риддл протянул свиток и собрался покинуть кабинет начальницы, но та отложила пергамент в сторону, не читая и он замер в ожидании. Такое поведение означало только одно: Амелия Боунс хочет обсудить нечто важное. Том быстро научился считывать малейшие жесты начальства и понимал, что разговор предстоит не только важный, но и неприятный для обоих. — Присядьте, мистер Риддл, — Амелия потерла ноющие виски, подтверждая его подозрения. — Такие дела нельзя обдумывать в одиночестве. Том послушно кивнул, с трудом удерживая маску вежливой невозмутимости. Он был измотан последней неделей так, что даже ловил себя на мысли о том, что совершенно не хочет власти — ни над миром, ни над Британией, ни над чем бы то ни было, кроме собственного спокойного сна. Тщательно продуманные планы рушились всеми подряд, так что он едва успевал сориентироваться во взбесившемся потоке событий. — Министр требует, чтобы дело Лестрейнджа рассматривалось на закрытом заседании, — вздохнула Боунс, — его доводы достаточно разумны и, в сложившейся ситуации… О, да, Риддл представлял себе, какой цирк способен устроить Рабастан в зале суда. Блистательное появление непризнанного героя в Отделе Магического Правопорядка было всего лишь рекламой предстоящего шоу. Именно поэтому он попытался приложить все усилия к тому, чтобы не допустить этого представления. К несчастью, Лестрейндж на удивление неплохо подстраховался, заручившись поддержкой прессы. В глазах общественности он уже стал невинной жертвой режима: память толпы не живет дольше пары дней и все, что успел вытворить «мученик» успешно забылось. В сложившейся ситуации «провести открытое заседание» равнялось «санкционировать митинг» прямо в зале суда. И, чем больше Риддл размышлял над этим исходом, тем сильнее он понимал, что ни за что не допустил бы подобного. Не удивительно, что даже без его влияния, Скримджер и Боунс пришли к аналогичному выводу. — В сложившейся ситуации у нас нет оснований проводить закрытое заседание, — задумчиво протянул Темный Лорд, демонстративно разглядывая потолок. — Придется обеспечить дополнительную безопасность, возможно, не все желающие смогут попасть в зал суда, но в противном случае ситуация окончательно выйдет из-под контроля. — Люди не хотят правосудия. Для них Лестрейндж — герой, а героям прощают многое. Мы не можем идти на поводу у толпы, — Амелия в отчаянии посмотрела на секретаря в поисках поддержки: — если суд признает правоту Лестрейнджа, это создаст опасный прецедент. — Мне кажется, сторона государства должна предложить компромисс, — Риддл позволил себе грустную полуулыбку, пытаясь подбодрить напряженную Боунс: — решение, которое устроит и нас, и народ, но будет достаточно обременительным для Лестрейнджа. В конце концов, взяв на себя роль Фемиды, он помог и Министерству. Это показалось неплохой идеей — Амелия подумала о том, что она витала в воздухе, но почему-то только Волдеморту удалось ее поймать. Именно в такие минуты она отчетливо понимала, что он действительно тот, о ком говорил Дамблдор: несмотря на озвученное не раз отсутствие амбиций и попытки убедить всех, что ни капельки не разбирается в политике, Риддл умел манипулировать людьми и извлекать выгоду из самых безнадежных ситуаций. Она понимала, что его пребывание здесь является частью какого-то плана, который не удалось разгадать, но с каждым новым сложным делом становилось все очевиднее: его советы необходимы. И незаменимы. — А если решение не устроит никого? — Амелия скривилась, как от зубной боли: ей претили политические игры, политика всегда препятствовала торжеству справедливости. — Что, если привлечь к ответственности и Министра, и Лестрейнджа? — Что вы слышали об исправительных работах? — Риддл взмахом палочки вызвал сверкающие цифры: время рабочего дня подошло к концу. — А о принудительном труде? У магглов такое популярно. Я слышал во время своих странствий, что некоторым преступникам предлагали заменить пожизненное заключение на труд во благо общества*. — Это нужно обсудить с другими отделами, — Амелия поняла намек и не стала продолжать разговор, поднимаясь из-за стола. — Спасибо, мистер Риддл, можете быть свободны.***
— Мне нужно поговорить с заключенным, — Скримджер указал на камеру временного заключения, в которой томился в ожидании суда младший Лестрейндж. Дежурный аврор замялся, не решаясь перечить Министру, но заклинания с двери не снял. — Простите, господин Министр, у меня четкие инструкции. У вас есть разрешение на проведение допроса? Или на свидание? Хоть что-нибудь… — жалобно протянул аврор, разрываясь между двумя неисполнимыми действиями. Что, если Министр решил проверить его и на самом деле только и ждет, что аврор нарушит инструкции, чтобы подписать приказ об увольнении? — Я сам себе разрешение, — рявкнул Скримджер, которому было совсем не до формальностей. Он должен был увидеть наглеца, посмевшего уничтожить его планы, выпотрошить его, как хищный моллюск беззащитную мидию, запугать, вынудить отказаться от глупых обвинений в свой адрес, уничтожить — пусть не физически, морально, но все же… Закон и общественная мораль из надежного инструмента превратились в злейшего врага: слепое Правосудие вырвало карающий меч из рук Скримджера и передало оружие другому — Министр уже чувствовал, как отточенный металл касается его горла. Низкая дверь со скрипом отворилась, пропуская Скримджера в темноту, неохотно отступающую перед робким светлячком на конце палочки. Блеклый свет коснулся скорчившейся в сырой соломе фигуры, полоснул полуприкрытые воспаленные веки — Лестрейндж зажмурился, распрямляясь на своем ложе. Скримджер, не стесняясь, разглядывал противника, с брезгливостью отмечая, что всего лишь несколько дней тюрьмы вернули ему надлежащий преступнику облик тощего грязного полутрупа со спутанными волосами. Таким он и должен предстать перед судом, прессой и всеми, кому взбредет в голову посмотреть на своего новоявленного кумира — мерзким животным, недостойным ни капли сочувствия. Рабастан распахнул глаза, немигающим взглядом уставившись на источник света и безразлично отвернулся к стене, не сумев ничего разглядеть. — Не слышу приветствия, мистер Лестрейндж, — ухмыльнулся Скримджер, догадавшись по хриплому дыханию, что неженка-аристократ успел простыть в этой конуре. Как такой только выжил в Азкабане. — Разве вас не учили в детстве, как должен вести себя гостеприимный хозяин? Рабастан не ответил. Не видел смысла растрачивать тающие силы на очередного любителя поглумиться: он тоже хотел посмеяться. Не сейчас, позже, в зале суда — над раскрасневшейся перепуганной рожей Скримджера и его прихвостнями. Рассуждения о манерах выдавали в собеседнике если не грязнокровку, то, как минимум, магглолюба, ярого сторонника идей Дамблдора: совсем не то существо, на чьи насмешки стоит обращать внимание. — Молчишь? — Скримджер попытался расшевелить его пинком. — Молчи, тварь, молчи. Скоро вы все замолчите. Не думал, что вы живучие, как крысы, но ничего… С крысами проще, с ними не церемонятся. Сколько ты и твои дружки мне крови выпили, за каждую каплю ответите. Правосудия он затребовал, будет тебе правосудие: думал, пару семей против меня настроил и все, я сдамся просто так? В отставку подам? «Неужели сам Министр пожаловал?» — промелькнувшая мысль отозвалась долгожданным теплом, свернулась на груди урчащим котенком, стирая из сознания грубую кладку, окованную железом дверь со скрипучими петлями, толстые прутья с клочка звездного неба. Когда Рабастан представлял себе победу, ему казалось, что он захлебнется от торжества, а вокруг будут сотни людей — среди них брату и жене не составит труда затеряться и своими глазами увидеть его триумф. Он победил, но ничего даже близко похожего на восторг не испытывал. Только безмятежный покой и желание поскорее уснуть. — Ты уже сдался, — протянул он тоном ребенка, у которого отняли давно обещанную игрушку. — А я не боюсь тюрем. Глупо бояться места, в котором провел половину жизни. Поначалу было страшно. Холодно. Сыро. Скучно. Так скучно, что едва вырвавшись на свободу, Рабастан не мог усидеть на месте, изголодавшимся волком вгрызаясь в окружающий мир, с его безграничным разнообразием красок, вкусов и запахов. Поначалу он боялся холода. Дементоров — не потому, что от одного их присутствия узников выворачивало наизнанку от самых худших моментов жизни, нет. Он боялся сойти с ума, забыть, кто он такой. Кто эти люди в соседних камерах, почему они так дороги. Боялся навсегда застрять в очередном кошмаре. Но без дементоров тюрьма казалась вполне сносным местом: по крайней мере, Лестрейндж знал, что бояться здесь нечего. — Я предвидел это, — Скримджер долго не решался поставить свою подпись под указом. Он понимал, что этот росчерк пера в сложившейся ситуации только усугубит и без того незавидное положение и изо всех сил пытался придумать равноценную альтернативу. В поведении Лестрейнджа он видел типичное для «священных двадцати восьми» презрение. Такие, как он, были его врагами всю жизнь — и не только его. Это их привилегии порождали вопиющее социальное неравенство, их традиции тормозили прогресс в обществе, их несметные богатства рубили на корню любые попытки выстроить полноценный рынок: о какой конкуренции может идти речь, когда все сломается по щелчку пальцев какого-нибудь Малфоя? У таких, как Лестрейндж, с самого детства было больше денег, знаний, власти, возможностей и, при желании, они с легкостью приумножали их, в то время как честные волшебники и волшебницы горбатились за гроши. Ни один Министр не решался нарушить их монополию на власть, но Скримджер был готов положить конец этой тирании любой ценой. Усмехнувшись, он представил, с каким наслаждением обмакнет перо в чернильницу и, смакуя его тихий скрип, с нажимом проведет по пергаменту, ставя роковой росчерк. А возмущение… Не обязательно сразу предавать указ огласке, для начала стоит провести серьезную работу, донести до людей, что это единственно верное решение. Не обязательно сразу приводить приговоры в исполнение, ожидание в неизвестности само по себе неплохое наказание. — Зачем пожизненно содержать преступников, вроде тебя, на средства честных законопослушных волшебников? Казна пустует, на улицах хаос. Есть вещи важнее, чем прокорм десятка убийц.