Письма маленькой девочки

      Она шагнула в Атриум и задохнулась от его великолепия. Прекрасная статуя из чистого золота, изображающая дружбу магических рас, посреди роскошного фонтана. Белоснежный, с розоватыми прожилками — будто кровь, припорошенная снегом, — мрамор на полу и черный, с пепельной проседью — на стенах. И небо над головой, не настоящее, но все такое же бездонное и манящее сквозь томную поволоку полупрозрачных облаков. Как же повезло тем, кто приходит сюда каждый день!       Глаза сами собой наполнились слезами: просто так, безо всякой причины. В ушах с самого пробуждения тяжелым набатом звенел разъяренный рев «до последнего камня» и предсмертный хрип «убей». Она знала, во что влипла, с самого начала, но ловко отводила взгляд, скрываясь за ворохом сахарных перьев. Знала, но продолжала смотреть на них сквозь сиреневое марево сказочных замков. Глядя на адское пламя она знала обо всем, но видела лишь глаза цвета сладкого гречишного меда.       Она знала, но до последней песчинки в часах надеялась, что никогда не сумеет разглядеть правду.       — Мисс, вас ожидают, — сегодня глаза Тонкс были ярко-золотыми, будто нарочно. Аврор подтолкнула ее, увлекая за собой в недра Министерства. Словно Моргана могла заблудиться или сбежать. Оказавшись в плотно забитой людьми кабине лифта, Тонкс склонилась к ее уху, едва слышно выдыхая: — не волнуйся, Моргана, авроры не кусаются.       Авроры не кусались, а вот оборотни — очень даже. И волей-неволей она стала одной из них. И даже хуже. Они, как ни рассуждай, оставались зверями. Огромными, опасными, созданными для убийства хищниками. Она была человеком. Когда-то давно, до того, как столкнулась с одним из них и решилась остаться.       Министерство было прекрасным, алые мантии авроров, мельтешащих по этажу — восхитительными, и все это было создано лишь для того, чтобы быть уничтоженным взмахом палочки из молочно-белой акации. Моргана отчаянно цеплялась за надежду, но то самое, волшебное зрение, сквозь которое весь мир казался дружелюбным и безопасным, упорно не желало возвращаться.       Оно вернулось, когда было поздно — в просторном кабинете Главного Аврора. Кингсли казался таким спокойным и надежным (и совсем не враждебным), что бояться его не хотелось совершенно. А уж убивать и подавно. Поддавшись неожиданному приливу уверенности в себе и стараясь не думать о том, что этот приступ мог быть вызван какими-нибудь чарами, наложенными на кабинет, Моргана позволила себе смотреть в угольно-черные глаза аврора, теплые и добрые. Это правильно, авроры должны быть такими — надежными, внушающими доверие и уважение.       — Мисс Кроу, — ослепительно улыбнулся Шеклбот, протягивая руку, — вашу палочку. Простая формальность.       Простая формальность, неспособная обезопасить от сильных волшебников — и заставляющая чувствовать себя уязвимыми магов послабее. Шеклбот не считал Моргану сильной.       Моргана сама не считала себя сильной, никогда. И послушно протянула палочку, покрытую едва заметными разводами древесных слоев. «Тонкая работа, акация и волос сфинкса, как символично. Самое то для персоны, загадочным образом оказывающейся в гуще событий» — продолжая улыбаться, Кингсли отложил артефакт на край стола. Поближе к себе.       — Мистер Шеклбот, — она изо всех сил пыталась держать спину ровно, хотя мягкий стул так и соблазнял устроиться поуютнее. — Вы хотели узнать что-то еще, кроме того, что я уже рассказала? Вряд ли я смогу добавить что-то существенное.       — Простите, мисс Кроу, — он прекрасно помнил, как старательно она пыталась уйти от ответа и надеялся, что за прошедшие сутки девушка хотя бы попытается сочинить правдоподобную легенду. Ложь некоторых преступников была увлекательной, почему бы и нет? Впрочем, благодаря неожиданной инициативности Лестрейнджа (драккл его подери!), у него появилась информация, объясняющая все. — Я хотел бы услышать все с самого начала.       — Мистер Шеклбот, — не выдержав испытание соблазном, она все же откинулась на спинку стула, искренне восхищаясь тем, как удобно он поддерживает напряженную спину. — Поймите меня правильно, я не могу позволить себе рассказать, как проводила время с нареченным. Это слишком… недостойно и непристойно. Многие не одобряют нашу любовь, поймите, а тут еще и это. А Джинни просто напала на него. Налетела, как фурия, бросаясь проклятиями.       Моргана выдохнула, ощущая, как ледяная роса проступает на висках. Куда только исчезло спокойствие, стоило только перейти к делу. Но Шеклбот наблюдал за ней все с тем же дружелюбным участием и паника понемногу отступала.       — Мисс Кроу, поведение мисс Уизли не показалось вам подозрительным? — он дал ей последний шанс признаться. Дамблдор утверждал, что Империо такой силы, что десяток целителей едва справились, наложить мог только Волдеморт и… Эта девочка. Какими бы сомнительными не казались предположения великого светлого волшебника, с тех пор, как Волдеморт работал в Министерстве, у него было безупречное алиби на вот такие случаи.       Быть может, заклинание было произнесено случайно? Или произошел какой-нибудь стихийный выброс магии, придавший Непростительному такую чудовищную силу? Это выглядело правдоподобным, мало кто способен сохранять спокойствие, когда из объятий любимого выдирают Бомбардой.       — Нет, — слишком быстро выпалила Моргана, выдавая себя с потрохами. — То есть, она вела себя как всегда…       Кингсли не знал, смеяться ему или рыдать. Отчего-то в голове возникла нелепая картинка, на которой Джиневра Уизли нападала на Малфоя каждый раз, когда замечала его белобрысую макушку. Больше шансов выкрутиться он решил не давать — кто знает, каких еще чудищ способен породить этот разум? Умирать от смеха в расцвете лет не хотелось.       — В таком случае, именно вы прокляли ее первым Непростительным, — подавив смешок, Кингсли перехватил инициативу. — Я так понимаю, между вами завязалась дуэль. И вы, мисс Кроу, наложили на бедную пятикурсницу Империус. А затем, испугавшись содеянного, стерли ей память.       — Я… Я не… На такое способны только очень сильные темные волшебники… — Моргана сглотнула, ощущая, как неумолимо теряет контроль над ситуацией. Сможет ли она выбраться из Министерства, никого не убивая? Сможет ли она выбраться в принципе? Мысли лихорадочно плясали, отдаваясь бешеным стуком в висках. — Я не дралась с Джинни! Я только выставила щит!       — Успокойтесь, мисс Кроу, никто вас не обвиняет, — мягко сообщил Шеклбот, доставая из ящика стола заготовленный пергамент и стеклянный флакон. — Я понимаю, что вы оказались в весьма… неловком положении. Конечно, это не вы прокляли мисс Уизли. И не ваш… кхм, возлюбленный. Ваша преданость чужим тайнам похвальна, ведь вы и сами пострадали. Именно поэтому я прошу подписать этот документ и покончить с этим делом.       Она могла — нет, она должна была оборвать этот фарс здесь и сейчас. Но продолжала упорно сопротивляться неизбежному, дрожащей рукой выводя на пергаменте неровные закорючки. Нельзя ведь отказываться от допроса с Сывороткой Правды, если тебя обвиняют в применении Непростительных, правда ведь?       Шеклбот с облегчением выдохнул, не понимая, почему все прошло так легко. Он ожидал, что придется постараться, быть может — даже пригрозить заключением — прежде, чем она согласится. Малфои не могли не объяснить ей, что никто и ничто не имеет права без ее согласия применять зелье. Или все же не объяснили? Вопросы росли как снежный ком, но и ответы были близки.       Одна за другой капли разбивались о безмятежную поверхность воды в стакане — тяжелые и гулкие, будто удары молота.       Одна.       Две.       Три.       Два длинных глотка.       Судорожный вдох.       Пронзительный вой сигнальных чар. Удар о стену тяжелой дубовой двери. Пустота. Она ждала, когда произойдет хоть что-нибудь, но в опустевшем кабинете стояла мертвая тишина. Сковывающая и жуткая.       Моргана не знала, что делать. Кингсли ушел, бросив ее в собственном кабинете — означало ли это, что нужно обязательно дожидаться его? Или стоит уйти, пока есть такая возможность? Она осторожно, стараясь ничего не задеть, подхватила палочку и собралась было уйти, когда за спиной раздался незнакомый голос — и ее буквально скрутило от желания рассказать этому человеку все, от самого рождения до последней секунды жизни, от наивных грез до мрачных потаенных желаний, исповедаться во всех грехах мира.       — И так, вы — Госпожа Дикой Охоты?       — Да.

***

      — Спасибо, что пригласили, миссис Малфой, — Луна украдкой поправила волосы, удерживаемые в пучке волшебной палочкой вместо заколки. Она не собиралась задерживаться в меноре, хотела всего лишь доставить свалившегося на голову (в буквальном смысле) Драко и вернуться к наблюдению за домом. Но сначала Малфой уговорил ее выпить зелье — укрепляющее, если верить на слово, — а потом… Потом она проснулась в одной из гостевых спален.       Перепуганный эльф помог Полумне собраться на завтрак в малой гостиной. Где ее ждала хозяйка поместья. Даже в скромном (по меркам Малфоев) домашнем платье, Нарцисса выглядела безупречно, так, что на ее фоне любой почувствовал бы себя оборванцем. Но Лавгуд редко обращала внимание на такие условности: разве что самую малость, люди и их поведение интересовали ее слишком редко, чтобы задумываться об этом всерьез. Просто невежливо было игнорировать правила столь гостеприимного дома.       — Спасибо, что согласились составить компанию за завтраком, — снисходительно кивнула миссис Малфой, пристально наблюдая за гостьей из-под опущенных ресниц. Она не решила окончательно, стоит ли заводить разговор сейчас, или лучше дождаться мужа (в идеале — сына). Юная Лавгуд не выглядела склонной к безрассудным поступкам, тем не менее, рассчитывать на благоразумие девушки, которую уже приносили в менор без сознания, Нарцисса не торопилась. Нынешнее поколение в ее глазах представало полностью испорченным отвратительными порядками в Хогвартсе: эти дети абсолютно не признавали безоговорочный авторитет старших, зачастую даже не пытаясь прислушаться. Поразмыслив, она решила начать разговор издалека: — вы ведь задержитесь в Малфой-меноре до конца каникул?       — Ох… Нет, конечно, — каким бы сказочно-роскошным не было поместье, Луна определенно не могла позволить себе провести каникулы здесь. Только не сейчас, когда с папой происходит нечто непонятное и он, безусловно, нуждается в помощи. — Я должна отправиться домой. Может быть, позже.       — Я надеялась, что вы составите мне компанию, — серые глаза Нарциссы потемнели, словно небо перед грозой. Распоряжение Темного Лорда на счет этой девочки было достаточно однозначным: схватить и запереть до получения новых указаний. К огромной удаче для Малфоев, Драко справился с первой частью задачи раньше, чем о ней стало известно.       — Простите, — Луна принялась за завтрак, не отвлекаясь больше на разговоры. Ее единственной целью был дом. Из-за Драко она потеряла достаточно драгоценного времени и не собиралась дальше откладывать разгадку смысла странного письма. — Я нужна папе.       — Есть ли что-то, способное заинтересовать вас настолько, чтобы остаться? Библиотека, животные, теплицы? — Нарцисса намеренно проигнорировала отказ, продолжая играть роль радушной хозяйки. — Думаю, ваш отец с пониманием отнесется к желанию погостить немного в нашем доме.       Луна полностью погрузилась в поглощение яичницы с восхитительно поджаренными кусочками бекона — впрочем, она не была уверена в том, что это именно бекон, а не какой-нибудь более изысканный образчик мяса. Она сказала достаточно, чтобы дать понять: ничто не способно вызвать задержку. Миссис Малфой в ее глазах была всего лишь скучающей светской львицей, которой взбрело в голову невесть что.       — Я слышала, вы обладаете крайне редким для волшебников даром, — Нарцисса догадывалась, что никто не станет попрекать ее, узнав, что она попросту заперла строптивую девчонку в подземельях, но решила предпринять еще одну попытку. — Вам не кажется, что обладая подобным сокровищем, следует остерегаться недоброжелателей? Многие хотели бы подчинить его своим целям.       — Каждый видит то, во что верит, — Луна насытилась, но все же не решалась подняться из-за стола прежде, чем это будет позволено: — я могу идти? Спасибо за завтрак, у вас отличная кухня.       — Что ж… Вашу палочку, мисс, — леди Малфой протянула руку, поднимаясь из-за стола, — немедленно.       Луна почувствовала, как воздух заледенел от не терпящего возражений тона, впиваясь в кожу сотнями морозных иголок. Она не понимала, что происходит, откуда взялась такая перемена и что могло понадобиться миссис Малфой от ее палочки.       Голубые глаза схлестнулись с серыми в немом поединке. Лицо Нарциссы выражало все то же прохладное радушие вынужденно гостеприимной хозяйки — и только по тяжелому взгляду можно было догадаться: она не потерпит неподчинения. Не дожидаясь исполнения приказа, леди Малфой призвала палочку Полумны и демонстративно опустила ее в скрытый складками карман:       — Школьникам запрещено колдовать на каникулах, разве забыли? — глядя на растерянную девочку, Нарцисса решила смягчиться: — мистер Лавгуд обратился к нашему Лорду с просьбой защитить вас. Добровольно или нет, вы останетесь в Малфой-меноре до окончания летних каникул.       — Нет! — Лавгуд поджала губы, в отчаянии глядя на ведьму. Происходящее только сильнее убедило ее в том, что папа нуждается в помощи. Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы он обратился к Волдеморту сам — или же Нарцисса обманывала и на самом деле Темному Лорду понадобилось что-то именно от нее? Все сходилось — и неожиданное появление Драко, и снотворное, и эта сцена… Впервые за все время, проведенное в не совсем подходящей компании слизеринцев, Луне стало страшно.       — Я была лучшего мнения о вашем благоразумии, — зная, что без волшебной палочки рейвенкловка вряд ли сможет выйти дальше сада, Нарцисса расслабленно продолжила завтрак. — Вам предложили защиту и покровительство, о которых многие не смеют и мечтать.       — Не нужно, — Луна в отчаянии сжала кулаки. — Я должна попасть домой!       — В руки Гриндевальда, который, уверена, найдет достойное применение вашему дару, — леди Малфой вздохнула, задумываясь о ценности семьи. Для нее, урожденной Блэк, семья всегда стояла на первом месте. Она прекрасно понимала мотивы девочки, явно заподозрившей неладное, но Ксенофилиус был прав гораздо сильнее, пытаясь удержать дочь подальше от дома, в который вхож невесть как появившийся на горизонте величайший темный маг середины столетия. В какую-то минуту ей стало даже жаль Полумну. И других детей, втянутых в взрослую борьбу за власть — Поттера с бестолковыми друзьями, Моргану, слизеринцев и гриффиндорцев, но больше всех, конечно, собственного сына. Словно мотыльки, они слетались на свет смертельных приключений, даже близко не представляя, какие опасности подстерегают их на этом пути.       Но не все из них были настолько глупыми, чтобы лезть в омут с головой, не разбирая дороги. Упоминание Гриндевальда должно было подействовать на Лавгуд отрезвляюще: в какой-то степени так и случилось. Задумавшись, она мечтательно улыбнулась, отвлекшись от обиды на миссис Малфой. Девушка уже успела пожалеть о том, что так опрометчиво нарвалась на конфликт: для того, чтобы успешно вырвать папу из лап Гриндевальда, нужно было обладать если не большей силой, то уж точно большими знаниями. И они почти наверняка были в библиотеке менора. Как бы еще туда напроситься!

***

      — Не хотите узнать, господин Министр, что происходит? — острый кончик чужой палочки уперся в горло, вынуждая посмотреть на своего пленителя. Сквозь прорези маски яростным зеленым огнем полыхнули знакомые глаза и Скримджер застонал, не сдержавшись: Кэрроу. В его дом посреди ночи проникли каким-то неведомым способом Кэрроу — он с удовольствием обменял бы встречу с бесследно исчезнувшими много лет назад садистами на аудиенцию у всех Темных Лордов, которых только знала земля.       Где-то под серебряной маской скрывался уродливый шрам, оставшийся с тех времен, когда Алекто была смешливой и дерзкой девчонкой, тонкой, как пламя свечи… и такой же вечно голодной. Эту отметину он оставил ей сам. Аврор Скримджер обожал метить преступников, чтобы их стало легко узнавать в толпе.       Но Кэрроу исчезла, прихватив с собой в неизвестность брата — чтобы возникнуть снова, стоило только тучам начать сгущаться. И они оба пришли за ним.       Ее палочка, слегка подрагивая, упиралась в его шею так сильно, что из-под нее начали сочиться первые капли крови. Как же сильно она изменилась! Под свободной мантией легко угадывались чересчур пышные формы, неряшливая светлая прядь выбилась из-под капюшона — где то яркое золото, перед которым не мог устоять ни один старшекурсник? Скримджер узнал ее по глазам, яростно сверкающим из-за маски — так же, как во время того дежурства, когда точно такая же маска взорвалась под его проклятием, превращая лицо в окроваленную кашу.       — Боишься? Не стоит, — ведьма закашлялась, невольно отстраняясь, — мы пришли помочь. Знаешь, Руфус, мы ожидали от тебя хоть каких-нибудь действий. Ты же недолюбливал Дамблдора, правда? И Лорда… О, Лорда ты ненавидел. Ты всех ненавидел, больной ублюдок, так что же ты сдался? Подал в отставку, забился в свое логово, вот так просто — взял и смылся. Разве так можно, а, Руфус?       Скримджер был готов поверить в маггловского дьявола — чтобы немедля продать ему душу за возможность оказаться как можно дальше от искалеченной им ведьмы. И от того, кто безмолвной тенью замер у камина. Амикус напряженно всматривался в зеленоватое пламя, явно поджидая кого-то и не вмешиваясь в разговор сестры.       Она пожертвовала своей личной жизнью ради его детей, кто он такой, чтобы отбирать у Алекто месть? Ничтожная плата за двух прекрасных девочек, мирно спящих в неприметном коттедже на окраине Уилбрука.       — Пришлось поработать за тебя, сволочь, — Алекто сорвала мешающуюся маску, рассудив, что если Скримджер все равно не вспомнит об этом разговоре, то и скрываться не от кого. — Не волнуйся, все будет в наилучшем виде. Прямо сейчас ты захватил свой бывший кабинет и уничтожил все документы. Конечно, на такую всетемнейшую магию сработали сигнальные чары, но когда что-то могло остановить великолепного Руфуса Скримджера? Ты отправился гулять по Министерству, уничтожая все на своем пути, и не один — а в сопровождении полусотни последователей. Ведь только ты — единственный достойный Министр, понимаешь, Скримджер? Только ты знаешь, как сделать лучше для всех.       — Вы не можете… следствие разберется, — выдохнул бывший Министр, с ужасом вглядываясь на изуродованное своими руками лицо. Он раскаивался, глядя на нее — не потому, что искалечил ее жизнь, нет. Он не хотел узнавать Алекто, ни в толпе, ни в бою, никогда и ни при каких обстоятельствах.       — Знаешь, меня всегда забавляла наивная вера в возможности Аврората, — отдышавшись, Алекто склонилась к его лицу, — следствие разберется и поймет. Что это сделал ты, Скримджер. И ты сам будешь в этом уверен. Потому, что это действительно был ты.       — Алекто, — впервые подал голос Амикус, выхватывая из зеленого пламени клочок пергамента, — нам пора.       Алекто опустилась на колени, крепко сжимая дрожащими от напряжения пальцами кусок мела. Амикус завороженно наблюдал за сестрой, методично покрывающей пол рунами — крючковатыми, цепкими, острыми, раздирающими пространство и время на «до» и «после». Скримджер в ужасе забился в магических путах, пытаясь вырваться, отвлечь безумными криками, вымолить пощаду.       Первый круг замкнулся, отсекая от реальности все лишнее и пленник застыл, выгнувшись в неестественной позе, с широко раскрытыми от ужаса глазами и распахнутым в немом крике ртом. Кэрроу, не отвлекаясь, принялась за второй круг, заменяя белоснежный мел сверкающим в отблесках камина осколком антрацита. Она не торопилась, зная, что для третьего круга понадобится то, что еще не появилось на свет.       Скримджер — точная копия первого — вышел из камина, немедленно заблокированного Амикусом, чтобы никто не смог последовать за ним и помешать ритуалу. Бывший Министр прижал палочку к виску и потянул, разматывая длинную серебристую нить. Как раз вовремя — он едва успел сбросить воспоминания в чашу, когда Кэрроу замкнула угольный круг и потянулась к нему.       — Как здорово, что мы на одной стороне, — прошептал он, глядя, как ведьма накладывает рунный узор прямо поверх первых кругов и серебристая вязь памяти впитывает в себя белое и черное крошево, наливаясь силой.       Сияющий потусторонним голубоватым светом круг замкнулся, запирая свою жертву внутри. Кэрроу поднялась, облизывая пересохшие от волнения губы и поманила молчаливых спутников за собой, прочь из дома, где медленно разгорающееся синее пламя осторожно подбиралось к своей жертве, поглощая все на своем пути. Амикус кивнул и, подхватив завороженного зрелищем Скримджера, последовал за ней.       Потусторонний огонь жадно поглотил свою жертву.