***
Стоило выбраться за пределы безопасных земель менора, как сознание затопила непривычная ярость. Вцепившись в загривок Фенрира, Моргана нервно потянула воздух носом, едва ли отдавая отчёт в том, как мало в этом жесте человеческого. Мощное тело волка под ней задрожало от зарождающегося в груди рычания, готового гулким громом возвестить о начале бури. Рядом, совсем близко, охотились чужаки. На мгновение Моргана растерялась, пытаясь совладать с волной гнева, беспощадно выжигающей рассудок — это был не ее гнев, не ее инстинкты изо всех сил вопили об опасности, не она хотела растерзать наглых чужаков, забредших на ее территорию. Она пыталась сосредоточиться: сказывалась усталость угасшего дня, бесконечная борьба с разрывающим сознание на части не своим страхом и изматывающие кошмары, отравившие короткий вечерний сон. Надрывный вой чужой стаи острым ножом полоснул по обнаженным нервам, вырывая с корнем остатки самоконтроля — и звериные инстинкты стаи бурным потоком хлынули наружу, вымывая из Морганы способность мыслить. Дурная Охота. Она соскользнула с надёжной спины в истекающую ледяной росой траву, запрокинула голову, позволяя огромному диску красной луны разжечь в глазах жадное пламя и запела-завыла, срываясь в хрупкое карканье, захлебываясь от жажды, расцвечивая путь ослепительными вспышками голодного пламени. Огонь, учуяв добычу, рвался вперёд взбесившейся гончей, но она не спешила, бесшумно растекаясь по чаще серыми тенями, окружая и загоняя дичь в смертельную ловушку. Лес притих, молчаливо подчиняясь стоглавому волку, услужливо подстилаясь мягким мхом под десятки его когтистых лап, сплетая звериные тропы в тугой узел, отдавая на расправу назначенных жертв. Не было ни Госпожи, ни ее верных гончих, только древние, как законы мироздания, инстинкты и тысячелетние кошмары, вырвавшиеся на свободу. Их окружили. Молодой вожак закружил на месте в поисках выхода, но там, где подлесок не горел, сверкали золотом волчьи глаза. Он рванулся вперёд, сметая с пути странную, похожу на человека, фигурку. Густой, пряный запах горячей крови ударил в ноздри, но в загривок тут же впились чьи-то клыки, кровь — его собственная — хлынула из разорванного горла потоком лавы на пропахшую пряным дымом чёрную мантию. Угасающий разум зверя на мгновение вспыхнул почти человеческим осознанием, прежде, чем оглушительно затрещали позвонки под напором мощных челюстей: «Это наша смерть». Славная Охота. Моргана зарычала, выбираясь из-под неподъемной туши — боль от ран только сильнее раззадоривала, подталкивая в гущу сражения. Ей было мало. Им всем было недостаточно крови, чтобы насытиться местью и смыть запах чужаков со своей земли. Каждый удар, каждый укус тяжёлым кнутом падал на спину, рассекая тело на части, выбивая из него все новые и новые искры магии.***
— Скримджер не мог этого сделать, — аврор Уоррингтон, уловив едва заметный кивок начальника, устало рухнул в кресло, вытягивая ноги. Рана на груди ныла и настойчиво требовала внимания, но у него все еще оставались более важные дела. — По крайней мере, это была не его идея. — В Министерстве был не Руфус, — Шеклбот помассировал ноющие виски. Слишком много странного происходило вокруг. Странного даже по меркам магического мира, пропитанного чудесами. — Вы просмотрели воспоминания, Уоррингтон, и нашли что-то подозрительное? — Абсолютно ничего, сэр. Вы уверены, что он невиновен? — оба аврора напряглись, готовые схватиться за палочки. Уоррингтон мысленно сосчитал до десяти прежде, чем продолжить: — не поймите меня неправильно, но воспоминания настоящие. Никаких следов магического вмешательства не обнаружилось. Дом чист. Кингсли нахмурился — он был уверен, что дрался в Атриуме с кем-то другим. Вместе со Скримджером он пережил не один бой, не один год сражался плечом к плечу и досконально изучил его тактику. К тому же, бывший Министр никогда не сбегал с поля боя. Тот, кто устроил беспорядки в Министерстве — наоборот, стремился как можно скорее сбежать. Тот, кого они должны были задержать, дрался играючи, откровенно наслаждаясь своим превосходством. Тот, кто был нужен, слишком легко использовал запрещенные проклятия — те, которые Скримджер не смог бы применить. Но факты… Факты утверждали обратное. Но, если в Атриуме был не Скримджер — то кто? И как этот кто-то исхитрился провернуть такую масштабную операцию, не оставив ни единой зацепки? Авроры задержали достаточно «пособников», чтобы раскрыть эту загадку, но все они оказались связаны Нерушимым Обетом. И Шеклбот был вынужден как-то объяснять общественности, что десяток трупов в камерах временного заключения — дело рук преступников, а не авроров. Дверь жалобно скрипнула, пропуская в кабинет не самого желанного посетителя, а с ним — удушливый запах дыма и горелой плоти. От внимательного взгляда Шеклбота не укрылось то, как напрягся его подчиненный, подавляя желание немедленно подняться навстречу Риддлу. Мысленно главный Аврор пообещал себе обязательно разобраться с этим позже. — Рад видеть вас в добром здравии, мистер Шеклбот, — не обращая внимания на состояние мантии, пережившей стычку и пожар в Отделе обеспечения магического правопорядка, Риддл царственно взмахнул палочкой, трансфигурируя для себя удобное кресло из чахлого вазона. — Боюсь, нам понадобится ваша помощь, чтобы восстановить хотя бы часть документов. — Мистер Риддл, — Кингсли нахмурился, призывая на помощь все терпение, которое только существовало в мире, — потрудитесь для начала объяснить, что произошло с документами. И с вами. Не думал, что работа секретаря включает в себя драки с соплохвостами. — Лучше бы это были соплохвосты, — Риддл демонстративно громко произнес отменяющее заклятие, снимая косметические чары. Оба аврора с неподдельным испугом уставились на ожоги и глубокие порезы, покрывающие открытые участки кожи волшебника. — Слишком много недоучек для одного отдела. В результате нападения у нас выгорел почти весь этаж, документы не подлежат восстановлению. Возможно, существует какой-нибудь запрещенный ритуал с жертвоприношениями, позволяющий превратить пепел в пергамент. Но мне об этом ничего не известно. Кстати, о нападении… Зафиксируете повреждения? — Вы из-за этого не обратились к колдомедикам? — Кингсли потянулся за чистым листом пергамента, — чтобы объявить себя пострадавшим? — Не совсем, — Риддл скривился, сжимая предложенное перо обожженными пальцами. Он не был уверен, что правильно сформулирует мысли, воспользовавшись магией — боль изрядно отвлекала, так что вычерчивание идеально ровных букв должно было помочь сосредоточиться. — Я думаю, что один из нападавших не был обычным отребьем из Лютного. Поэтому хотел, чтобы вы сравнили остаточную магию проклятия с теми, кто находится в розыске. Уловив едва заметный кивок начальника, Уоррингтон достал палочку и сосредоточился на диагностических чарах, пока Шеклбот пытался отделаться от мысли, что происходящее — плод его не к месту разыгравшегося воображения. Даже если предположить, что Волдеморт опасался выдать себя и из-за этого сражался вполсилы, он не мог так просто позволить себя ранить. Только не такой самовлюбленный засранец, как Риддл, нет. Кингсли понимал, что за этим стояло нечто большее, но что — оставалось загадкой. — Скажите… Мордред с вами, Риддл, мы оба прекрасно знаем, что вы не невинное дитя, — выдохнул глава Аврората, отчаявшись выбраться из ловко сплетенной Волдемортом паутины самостоятельно, — вы знаете, кто вас ранил! Просто объясните, что это за спектакль, клянусь, я сделаю все в рамках закона. — Сделаете, — Темный Лорд отложил перо в сторону и пристально посмотрел на Шеклбота, — потому, что я действительно понятия не имею о том, что произошло. Но очень хочу разобраться и выяснить, как звучала формула Нерушимого Обета. Вы уже заметили, что легиллименция не помогает? — Спасибо… Но вы не ответили, мистер Риддл. Кто вас ранил? Невысказанные вопросы повисли в воздухе натянутыми струнами: кто мог ранить самого Волдеморта? Что за проклятие зацепило могущественного тёмного мага? — Боюсь, меня волнует тот же вопрос, мистер Шеклбот, — Риддл грустно улыбнулся, позволяя аврорам увидеть свои настоящие чувства. Он устал от политических игр и недомолвок: не потому, что утратил интерес, просто отвык терять контроль над ситуацией и чувствовал себя из-за этого не лучшим образом. — Я успел заметить только одну деталь. Не самую значительную. Мне могло показаться… Он мечтал о том, чтобы в царящей неразберихе глупой стычки непривычных к дракам клерков с кучкой пьяниц это всего лишь привиделось. Он надеялся, что вспышка шального проклятия неудачно отразилась в глазах нападавшего. Но Волдеморт прекрасно понимал, что не мог ошибиться — не в этот раз. — Гетерохромия. У человека, пробившего мой щит, были разные глаза, — он поднялся, давая понять, что разговор окончен. — Буду признателен, если вы поможете нашему отделу восстановить документы. Если бы Кингсли мог позволить себе слабость — он с удовольствием потерял бы сознание. А с ещё большим удовольствием подал бы в отставку и уехал на другой континент: Австралия, к примеру, была весьма интересной страной с приятным (временами) климатом. Главным же достоинством в глазах Шеклбота была удалённость эвкалиптовых рощ с удивительными коалами от неизвестного волшебника, походя сметающего щиты Темных Лордов — пусть даже усиленно маскирующихся под добропорядочных граждан. Уоррингтон застыл, недоверчиво глядя на Лорда: аврорское чутье подсказывало, что Риддл не лгал, но разум отказывался верить в происходящее. Он был готов раскрыть себя, броситься следом за Волдемортом, упасть на колени, вымаливая ответ — но понимал, что все узнает в свое время. — Довольно редкое явление, — вздохнул Шеклбот, едва за Риддлом закрылась дверь. — Не помню ни одного преступника с такой приметой. — Не уверен, что стоит его находить, — мрачно отозвался Уоррингтон. В отличие от Шеклбота, он догадывался, о ком идёт речь. И, как никогда, мечтал ошибиться.***
Гарри не спалось. Весь вечер банши развлекала обитателей болот леденящим душу концертом — стоило немалых усилий убеждать себя в том, что эта потусторонняя тварь (вопреки всему, что говорил профессор Люпин на уроках Защиты) не желает ничего дурного. Поттер все чаще ловил себя на мысли о том, что смирился со своим положением. Не важно, что повлияло на него сильнее: одиночество, вечные перепалки рунеспура, подчеркнуто-снисходительные монологи Волдеморта или вежливое участие Мальсибера. Возможно, во всем была виновата безопасность — странная, неправильная, но вместе с тем и абсолютно реальная. Впервые в жизни он был в безопасности: Волдеморт ясно дал понять, что не собирается делать с ним ничего. Совсем ничего. И не позволит кому бы то ни было причинить вред Поттеру. В этом и заключался смысл заточения посреди самой опасной топи острова — не позволить Гарри героически убиться в очередной попытке сделать мир лучше. Банши не успокаивалась даже с наступлением ночи: гриффиндорец искренне надеялся, что хранительница Мальсиберов умолкнет хотя бы на несколько минут и он успеет уснуть, но у неё (в отличие от Поттера) было потрясающее терпение. Все, что ему оставалось — лежать, слушая ее истошный визг и брань на парселтанге. В идеальной безопасности. В конце концов, отчаявшись заснуть, Гарри решил попытаться — он не был уверен, что банши есть до него хоть какое-то дело, но в случае провала, ему вроде бы ничего не грозило. Но если хваленое везение ему не изменял, он получил бы долгожданную тишину. Взвесив все «за» и «против», Поттер поднялся и решительно направился к двери. Заготовленная гневная речь застряла в горле. Он знал о существовании болотных фонариков и даже вытянул билет с ними на экзамене… И это определённо было нечто другое. Что-то, о чём — как и о проклятых топях — забыли рассказать в Хогвартсе. Полная луна вальяжно улеглась на тесно сплетенные ветви старых деревьев — с каждым мгновением её серебряный диск становился все желтее, а затем и вовсе начал отливать краснотой. Голубоватые искры потустороннего пламени разгорались все сильнее, стройными парами освещая путь в чащу. Прохладное тело змеи скользнуло по ноге под одежду, привычно отыскивая местечко потеплее — Гарри больше не за чем было возвращаться в хижину. И он решился рискнуть, поддавшись исходящему от голубого пламени ощущению надежности. Это казалось таким правильным: продолжать борьбу, даже если сражаться стало незачем. Не с кем. Все, что угодно казалось правильным в сравнении с одуряще удушливой безопасностью, созданной по прихоти Волдеморта. Даже откровенное безумие, вроде ночных прогулок по кишащему нежитью болоту. С каждым шагом идти становилось все легче — будто невидимая рука подталкивала его вперед, по освещенной тропинке. Постепенно он даже позволил себе начать мечтать о том, как выберется из проклятого места, встретится с друзьями (которые наверняка успели отчаяться увидеть Поттера среди живых), подключится к борьбе с Волдемортом… — Гарри? Гарри! — из размышлений его вырвали радостные возгласы и тяжесть обрушившихся на него тел. — Мы нашли тебя! — Нужно выбираться отсюда, — Гермиона первой взяла себя в руки и оглянулась в поисках тропинки. Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они оказались в этом лесу и с трудом представляла, куда идти теперь. Гарри кивнул, неохотно высвобождаясь из медвежьих объятий Рона: что-то подсказывало ему, что если огни привели его к невесть как оказавшимся рядом друзьям, то они готовы вывести всех.***
— Топи ожили, — вздохнув, Мальсибер отвернулся от окна и направился к камину. Оставаться рядом с радостно беснующейся банши до рассвета не хотелось. Он и думать забыл о своей роли стража, рассудив, что напуганный фамильными преданиями мальчишка не посмеет даже сунуться за порог.