Ветви тянутся к небу

Акация розовая — элегантность. Увы, в эти земли Вивьен приплывает не первооткрывательницей, как мечтала, а когда уже налажено расписание кораблей. Однако даже эту поездку ей приходится выбивать потом, кровью и придворным кокетством. «Воплощению страны не должно шляться по её окраинам». Не должно, повторяется для закрепления эффекта пухлыми монаршими губами, а Бонфуа в безмолвии, будто не слыша, смотрит на запад и гадает, сколько диких земель уже проскакал Артур. В конце концов, она сбегает, довольно элегантно, если вдуматься, незаметно и без скандала. Она знает, что при дворе простят. Деваться им некуда. Франции нужны новые земли и новые дети, которых можно съесть. Франция свободолюбива, она не даст собой распоряжаться, как вещью. Между прочим, может и не захотеть вернуться. Новый Свет – неплохой предлог для очередной попытки начать всё сначала. Жизнь Вивьен ещё не так длинна, но уже очень многое хотелось бы стереть из памяти. На родных землях, чувствуя к ним любовь, но шагая по ним - густое, болезненно циркулирующее по венам страдание, это, увы, невозможно. Увы, увы. Бонфуа сожалеет о многом, а больше всего - о своей поездке, только взойдя на борт корабля, но по природному упрямству не спешит повернуть назад. Америка встречает её зноем, дорожной пылью и настоятельными просьбами губернаторов всюду брать с собой охрану – дикие люди этих земель ещё не загнаны в угол, «но скоро будут, не беспокойтесь, миледи». Храбрится перед ней, картинно манерничает, стоит, вытянувшись. Надеется на новую, более престижную должность. Пытается заигрывать. Знал бы он, кто она… Хотя бы её лишь отчасти правдивое звание придворной дамы… Но нет, Вивьен молчит, загадочно улыбаясь. В ней слишком много этой выверенной элегантности. После того, как каждый день – не смотри в сторону, не смей плакать, не поднимай голову слишком высоко, сложно снова говорить то, что думаешь. Бонфуа нравится быть женщиной – но власть мужчин и устаревших обычаев над собой она ненавидит. И избавиться от неё – ещё сложнее, чем от настырных ухаживаний Артура Кёркленда. Пошлявшись по своим землям и насквозь пропитавшись пылью, потом и солнцем, Франция изволит украдкой переправиться в английские владения – надо же посмотреть, что оттяпал себе вечный враг. На границе, естественно, пост охраны, что с той, что с другой стороны, но не зря же Вивьен дарованы обходительность, элегантность и женская красота. Она просачивается, словно вода сквозь микроскопические щели в камне. Различия в территориях не слишком заметны – разве что французскими стали всё больше равнины и степи, а здесь попадаются леса и горы. Бродить бы по ним с ружьём за плечом… Увы, увы. Бонфуа и здесь принимают за важную даму – то-то разозлится Англия, когда узнает, кто бороздил его новые земли, пока он был в отъезде. А он непременно узнает. К этому будут приложены все усилия и самой Вивьен, и её навязчивыми компаньонами, меняющимися от города к городу, - Бонфуа, конечно, прекрасна, но она о своей внешности не настолько высокого мнения, чтобы не понимать, что это люди Кёркленда. Признаться, они обходительны и знают, как её развлечь. Можно и потерпеть немного. Франция ведь давно уже не дичится торжественных приёмов, хоть немного и сожалеет об этом. Она позволяет возить себя по садам и паркам, к заскучавшим холостякам на обеды. Пусть Артур подумает, что она ни о чём не подозревает. Это так в его духе. Скучно. Тесно в дорогом платье. Привычно. Замызганный негритёныш падает на дороге перед её повозкой, то ли от голода, то ли от усталости, и Вивьен из чистого сумасбродного женского сострадания даёт ему немного припасённых в дорогу сладостей и свой шёлковый надушенный платок, лишь слегка подпорченный засохшей кровью. Мальчишка поначалу боится поднять глаза, но элегантные и ненавязчивые чары Бонфуа действуют и на него – к концу разговора он настолько смелеет, что предлагает тайком провести миледи в сад богатейшего местного чиновника, который пока в отъезде. Говорят, там красивейшие сады с розовой акацией на всём восточном побережье. Говорят, там живёт волчонком старая девочка с двумя лицами. Ночью Франция, соблазнённая предложением, а если честно, долгое время ожидавшая чего-то подобного, сбегает из гостиницы, переодевшись в мужской мундир. Даже в нём она умудряется выглядеть так элегантно, что мальчонка столбенеет и неловко целует её бледную, пахнущую розовой водой руку. В темноте блестят только белки глаз на бархатно чёрной коже. Вивьен благодарно кивает и думает, что когда-нибудь такие наряды и такие мальчики будут писком моды. Перемахнуть через этот забор – дело нехитрое даже для придворной дамы. По ночам не спускают собак и не зовут даже сторожей – маленькая странная девочка может бродить, где и когда захочет. Она сама разберётся с любым вором. Она не боится оружия и грубых, жадных рук проходимцев. Бонфуа отпускает трясущегося от страха мальчонку – люди всегда верят старым легендам, что верно, и боятся их до одури, что, в общем-то глупо, но не лишено практической полезности, - и продолжает путь сама. Акации прекрасны даже в лунном свете – их запах негромок и нежен, а крупные грозди цветов чем-то напоминают экзотические растения юга или кисти гигантского винограда. Сложно поверить в реальность этого бледного, легко посеребрённого мира. Франция, как околдованная, бредёт по аллее, оглядываясь по сторонам, стараясь поверить, что это не сон. Но маленький золотистый зверёныш окликает её из-за одного из стволов: - Это ты? Ты мне снилась? Девчушка выходит на свет, и Вивьен не без жалости и брезгливости оглядывает её маленькое тельце с огромным, пухлым животом. Это воплощение напоминает уродливого, но приносящего удачу языческого божка, виденного ей давно в одной из древних книг. Как бы то ни было, в этот раз удача созданию явно изменила. Процесс трансформации завершился, дай бог, наполовину – волосёнки уже золотистые, но кожа смуглая, а глаза карие и злые, дикие. В по привычке носимые косы вплетены перья. Наверное, когда приезжает Артур, он отбирает у зверька все игрушки и облачает её в богатое платье, украшает бантами и лентами (только подчёркивает неистребимую дикость, сам это вряд ли осознавая). Но пока его нет, его люди не смеют перечить странной девочке – боятся, и потому позволяют ей творить, что вздумается. Бонфуа опускается на колени перед ребёнком. - Красивые деревья вокруг, да? Такие яркие, торжественные. Наверное, не слишком прихотливы – твой новый отец не любит капризов. Есть ли у них шипы? - Их мало, но они остры, - тихий, мудрый голос. Возможно, это вовсе не девочка. Артур и не такое может провернуть своей магией. Скоро она изменится ещё больше – возможно, будет звонкой и глупой. Чтобы ей управлять было легче. Он такое любит. Франция морщится, недовольно и жалобно. Ей жаль не столько дикарку, сколько упущенную возможность воспитать её своей дочерью. Впрочем, волчат можно одомашнить, но у них есть инстинкты. Рано или поздно они пробудятся, так или иначе. Тогда Кёркленд ещё пожалеет. - Могу я забрать с собой пару саженцев? - Нет. - Почему? - Моё. Вивьен улыбается, мягко и элегантно, по-матерински. Фальшь, но с нотками интереса. Наверняка лучше, чем методы Кёркленда – лишение сладкого и домашний арест. - Ты тоже можешь быть моей. - Нет. - Тебе нравится Артур? Может, хочешь стать его женой? – не насмешливо, не колко, но сочувственно. Надо нравиться. Надо нравиться, но Бонфуа уже чувствует, что это пустая затея. Перед ней что-то новое для неё – что-то такое старое, что могло застать рождение мира. Это волнует и, признаться, пугает. Но ещё не настолько сильно, чтобы бежать прочь. - Нет. Я своя собственная. Я найду способ вырваться. Мою кровь не удержишь в пальцах, пусть даже они будут сжаты в кулак. С ним бороться будет проще. Ты хитрее и вкрадчивей. Он коварен и силён, но он пустее, чем ты. Я чувствую. Франция кладёт ладонь на широкий смуглый лоб, будто хочет измерить температуру, проверить, не бредит ли создание, не льстит ли. Но под пальцами жар пустынь и холод ледников. Вивьен досадно, но ей нравится эта девочка. В ней нет и никогда не будет элегантности, но есть сила. Такая, пред которой Артуру Кёркленду, несомненно, придётся преклониться однажды. Такая, которая любого пухлого королишку разнесла бы в щепки. Такая, которой не хватает самой Франции, без сомнения. - У тебя тоже есть шипы. Зверёныш улыбается. Они друг друга поняли. Короткие мозолистые пальцы, совсем не похожие на детские на ощупь, стискивают ладонь, пахнущую розовой водой. У существа волчья, и вправду, ухмылка и мудрый взгляд. - Ты нравишься мне, девочка. Если я дам тебе веточку этого дерева, встанешь ли ты на мою сторону? Вспомнишь ли об обязательстве, которое все забудут? Сохранишь ли самое главное? Это не детские речи, а вторая смуглая ладонь гладит живот, и Вивьен вдруг продирает озноб, и она скользит взглядом ниже, следит за успокаивающими движениями, подмечает, как набухли маленькие груди. Да, Англия мог перекрасить волосы и попытаться подвергнуть тело метаморфозе, но это не ребёнок – женщина. Просто ссохшаяся и готовящаяся исчезнуть. Бонфуа отступает вглубь сада, вырывая свою ладонь; внезапный страх охватывает, ложится на плечи, как лунный свет. Силуэт женщины мгновенно истаивает в темноте, будто она – лишь призрак старых веков. - Кто ты? Это он с тобой сделал? - Я – Америка. Я ношу под сердцем дитя нового века. Подойди ко мне, перестань бояться меня, толкнись мне пальцами между ног – к утру в моём животе будет не один ребёнок, а двое. Я отдам второго тебе, когда придёт время. Невероятная эпоха на пороге – мои мальчики будут первыми её ласточками. Но им нужны новые родители, которые научат их тому, чего я не знаю. Стань им матерью. Стань под их знамёна в самый важный день. Никогда не причини им вреда. Плата за это – саженец дерева, но разве ты не знаешь его ценность? Ценность моего предложения? Стать матерью, никогда не имея на это права и шанса… Франции страшно, она не может перестать дрожать. Франции нравятся акации, а больше – только пухлощёкие младенцы. Франция кидается в объятья, как в омут, отчаянно зажмуривая глаза. …Франция просыпается на гостиничной кровати в слезах, в крови на бледных, элегантных пальцах. Простыни намокли от пота. Над ними довлеет звериный запах. Саженец в большом горшке уже ждёт её в повозке. Плата за него – необходимость вернуться сюда через девять месяцев. Злость Артура. Невозможность переменить решение. Жизненная потребность всегда быть рядом. Это не очень сочетается с элегантностью, но Вивьен сможет вобрать в себя то и это, она верит.