Croatian swamp

      — С чего начнём?       Это неправильно! Не-пра-виль-но…       — Поебать!       Огромный туалет в Президентском дворце на улице Пантовчак в Загребе — отнюдь не самый подходящий уголок для уединения. Но для быстрого перепихона сойдет. Главное — чтобы их не заметили сотрудники резиденции. Ибо Лука не дурак и знает, чем могут закончиться подобные забавы. И ему действительно стоило бы отказаться, но он не в силах заставить себя сделать это.       Единственным оправданием служит лишь кипящий в венах адреналин, который отключает голову при виде греховно красивого лица Ивана: тот игриво посасывает нижнюю губу, а блядской улыбки вполне достаточно для того, чтобы завестись по-настоящему. Как тут устоять?       И Лука предпочитает затолкать остатки здравого смысла поглубже в задницу. Футболисты сборной нынче получили государственные награды из рук госпожи Колинды. И впереди их ждут два матча Лиги Наций, но Лука не собирается упускать сегодняшний шанс — они не виделись несколько недель. Еще немного, и ширинка лопнет. Иван зовёт его. Так какого черта теперь изображать безразличие?       То, что начиналось как невинная шалость, давно переросло в нечто большее. Теперь это похоже на порочный ритуал, который они готовы совершать снова и снова. Это медленное падение в бездну, где легко сломать себе шею. Но Луку переполняют любопытство и сладость запретного плода.       Заниматься сексом, зная, что в любой момент их могут обнаружить, оказывается всё увлекательнее.       С каждым разом плод всё слаще, и сложнее удержаться от очередного искушения. Безумие затягивает их с головой. И чем глубже они погружаются в омут, тем острее наслаждение. Каждый раз это практически так же ново, как первый поцелуй. Луку не мучают угрызения совести. Он слишком увлечен, чтобы думать о чем-то ещё.       К тому же, Лука приготовил для любовника очередной сюрприз.       — Повернись спиной…       Иван прижимает Луку к стене, словно хочет стать с ним одним целым, нашёптывает на ухо грязные словечки, требовательно вклинивает колено между ног. Луке становится трудно дышать, и он невольно дёргается, скребёт по кафелю. Брюки встопорщиваются палаткой, когда иванов член проезжается сзади по ложбинке. Пах скручивает сладкой судорогой, доводя до почти болезненного возбуждения. Ткань кажется ненужным препятствием, её хочется быстрее стянуть, нагнуться, раздвинуть ягодицы, пустить Ивана внутрь. Сейчас. Быстрее…       — Тшш… не торопись… — Иван сдавливает Луке горло, и изо рта вырывается хриплый булькающий звук. Лука нетерпеливо хныкает, пытаясь отдышаться. А Иван мягко мажет губами по скуле и тихонько смеется. — Смотри-ка, какой шустрый! Будешь знать, как меня провоцировать…       Цепкие, уверенные ладони задирают пиджак до ключиц. Перед глазами всё плывёт. Ноги подкашиваются. Кружится голова и мысли туманятся от предвкушения. Отрицать больше нельзя. Если есть что-то, что он любит сильнее всего на свете, так это руки Ивана. Руки у него как раз те, что надо: когда они ласкают Луку, реальность трещит по швам.       Лука заводится с пол-оборота. Эйфория накатывает волной. Он теряет терпение, непроизвольно подаётся назад, вжимается плотнее, жалобно шепчет:       — Иванко, пожалуйста!       Сердце бухает о рёбра всё чаще и громче, воздух с хрипом выходит из груди. Глаза закатываются. Дрожь пробегает по телу. Член подрагивает, набухает кровью. Лука похож на провод с оголёнными концами. Удовольствие разрядами пульсирует под кожей. Пальцы Ивана тоже дрожат, когда он, впиваясь ногтями, сжимает его запястья.       — Тебе хорошо, малыш? — Иван прикусывает ему шею, всасывает жадно (Кожа завтра расцветет синяками… Да и поооххууй! Похуй на всё!), потом настойчиво гладит, мнёт прямо через ткань, стягивает брюки и…       — Та-ак… — тянет он. — Ничего не хочешь объяснить?       Лука оборачивается.       Иван слегка ошалело вскидывает брови, а в опасно темнеющих глазах начинают пляску черти. Он оценивающе оглядывает лицо Луки, затем хрипло бормочет:       — А я-то всё гадал, куда они пропали.       — Ну-у, в такой день не хотелось бы, чтобы рубашка пузырилась и вылезала…       Лука облизывает губы и тут же непроизвольно ойкает и дёргается, потому что Иван пропускает это объяснение мимо ушей, оттягивает ремешки и тотчас хлёстким движением отпускает. Резинка упруго щёлкает, оставляя красные полосы. Кожа горит. Лука отбрасывает со лба волосы, смотрит на свои дрожащие, как студень, руки, потом демонстративно вбирает палец в рот, посасывая, смотрит исподлобья на Ивана и уже другим голосом спрашивает:       — А теперь-то нравится?       Дизайнерское изобретение выглядит специфически: мягкие эластичные ленты надеваются на бедро, крепятся карабинами к рубашке, позволяя ей оставаться на месте и — чёрт-чёрт-чёрт! — заводят Луку не меньше, чем любимые кружевные стринги.       Подтяжки для рубашки были его подарком в честь очередной годовщины знакомства, однако — увы! — Иван их не оценил. Хотя Лука тогда жадно — пожалуй, даже слишком! — смотрел на Ивана, чуть ли не ерзая на диване от нетерпения, потому что чёрные полосы резинок на розовато-молочном бедре любовника вкупе с выглаженной белоснежной рубашкой выглядели чертовски сексуально.       И до сих пор, каждый раз, когда Лука вспоминает об этом, в мозгу происходит короткое замыкание. У него горячий парень, и это здорово!       В наступившей тишине слышно лишь рваное дыхание Ивана. Почти не мигая, не спуская с него глаз, тот слепо ведёт ладонью по бедру, снова подцепляет пальцами подтяжки.       Щёлк!       — Блять! Ещё!       Щёлк!       Щёлк!       Щёлк!       — О, Боже! Да! Да… — у Ивана дрожат ресницы, а зрачок расширен так, что скрывает зелёную радужку.       Лука хихикает:       — Иногда новому надо давать второй шанс!       Иван с трудом сглатывает, кивает. Восхитительные руки мучительно медленными, дразнящими движениями проходятся по голому животу Луки, трут соски, тотчас торопливо спускаются вниз, не забывая шлепнуть резинкой, лезут в трусы, перекатывают ему яйца, массируют нежное местечко под ними. И волоски на теле встают дыбом, а плоть истекает смазкой.       Лука глухо всхлипывает как пойманный зверёк, отчаянно елозит, ловит руку Ивана, облизывает ему ладонь и накрывает ею член, кладёт свою ладонь поверх, начинает надрачивать, торопливо находя нужный ритм.       Щёлк!       Тело наливается тяжестью, содрогается, волна оргазма проходит по позвоночнику…       Они кончают одновременно: Лука беспомощно скулит, с силой вжимается в Ивана, прилипает влажной кожей, краем сознания ощущая липкие струйки, что стекают по животу и спине и обмякает, обводя языком пересохшие губы. Сквозь гул крови в ушах слышит охриплое:       — В следующий раз тебе следует быть чуть тише, детка…       Громкий стук заставляет их вздрогнуть. И тотчас же вслед за этим за дверью слышится голос Домагоя:       — Хорош ебаться! Айда в автобус!       — Пиздец!       Иван фыркает. И лицо моментально обдаёт жаром. Хочется сгореть от стыда. Игнорируя смешок, тяжело дыша, Лука сердито оборачивается к Ивану:       — Следующего раза не будет!

***

      Лука держится три дня…