Juego

Чимин крепко зажмурился в попытке прогнать накатившее вдруг наваждение. Под сомкнутыми веками танцор чувствовал острую боль, которая, словно иголка, давила на нервные окончания, заставляя едва не задерживать дыхание. Все это было слишком неправильно. Сердце колотилось бешено, Чимин спиной чувствовал, что младший так и не сдвинулся с места, и давил, давил, давил на него, не произнося ни слова. Танцору не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что именно в это мгновение Чонгук стоит, крепко сжав кулаки, и прерывисто дышит, будто в ярости. Младший вообще всегда плохо контролировал свои эмоции, и любое проявление чувств можно было прочитать в нем, словно в открытой книге. И сегодняшний день не исключение. Так было и прежде, до того как их не крепкая еще нить оборвалась. Молчание угнетало, но Чимин отчаянно не хотел нарушать то хрупкое, что между ними еще теплилось, словно в надежде. Он поклялся раз и навсегда, что не наступит на те же грабли вновь, но вот Чонгук сейчас тут, в одном шаге от него, а у Чимина в голове абсолютная неразбериха и банальное желание сбежать и закрыться там, где никто точно не достанет. Будто в детстве от обиды на кого-то из взрослых притаиться в чулане, где обычно пахло чистотой и порошком, вопреки бытующему мнению о неуютном узком и пугающем помещении. Чимин хотел вернуться назад, упасть в пропасть воспоминаний и забыться: точно не было ни знакомства, ни времени вместе, ни года разрухи и этой буквально удушающей тишины между ними. Хотелось кричать и бить Чонгука в грудь, высказывая то, что буквально разрывало душу. — Послушай, — в попытке развернуться Чимин вымолвил лишь слово, но тут же был пойман в тесное кольцо рук. «Попался», — единственное и верное. — Ничего не говори, — младший прижался к чужой еще немного влажной после тренировки макушке щекой, позволяя себе нагло воспользоваться заминкой старшего. — Давай просто постоим так. — Чонгук, ты не можешь! — Просто минуту, одну минуту, — и в голосе было столько надежды, жалостливой просьбы, что Чимин почувствовал острый укол вины, но и позволить им стоять так, словно ничего не было, не мог, просто не хотел. — Хватит! — танцор ловко извернулся, сбрасывая с себя тяжесть чужих рук, натыкаясь на полный разочарования и обиды взгляд. Пришлось глубоко вздохнуть и мысленно досчитать до десяти, чтобы не позволить себе окунуться в черноту глаз напротив; он больше не мог позволить себе таких слабостей, только не сейчас. — Предзнаменую любую твою выходку, — Чимин выставил ладонь вперед, чтобы оставить мнимое ощущение личного пространства, — стой, где стоишь. — Хен, послушай, — младший сделал полшага вперед, но наткнулся на совершенно ясное сопротивление: Чимин не был готов вновь ощущать ту бушующую стихию внутри, что совсем недавно стихла и отдавалась лишь легкими отголосками из прошлого. — По-моему, мы все решили еще год назад, когда ты получил на руки визу и билет на самолет в один конец. Ты сделал свой выбор, и я абсолютно честно могу тебе заявить, что я принял его. Да, возможно, поначалу все это казалось предательством, и я совру, если скажу, что мне было не больно. Ты должен это понимать. Но сейчас все, больше я ничего не чувствую. Я долго собирался с мыслями, долго анализировал твое решение и наконец понял: каждый из нас хоть раз в жизни делает выбор, определяющий дальнейшую судьбу. В твоем случае танцы стали определяющим фактором. — Хен, пойми, что у меня не было другого выбора. Я всегда хотел обучаться чему-то новому. И шанс с Канадой мог выпасть лишь раз, я не мог поступить иначе. — Знаешь, будь я на твоем месте сейчас, выбрал бы танцы. Но в тот период в приоритете для меня был ты, ты и наши отношения. — И ты не жалеешь? Не хочешь вернуть все назад? — Чонгук смотрел взглядом побитой собаки, и невольно Чимин на мгновение, на короткий миг поддался отчаянию в глазах младшего, но тут же одернул себя. — Нет, — почти не врал. — Хен, пожалуйста… — Мне нечего больше сказать, ты зря вернулся. — Я восстановился в академии, так что снова буду заниматься на твоем потоке. С деканатом проблемы решены, и учитель Ким готова взять меня в основной состав. — Что ты хочешь этим сказать? — до Чимина с трудом доходила мысль о возможности такого исхода. Он и Чонгук в одном потоке, учительница Ким готова взять его в основной состав, а это значит, что они будут делить один зал, один паркет… Снова, как тогда. — Ты не будешь танцевать в одной группе со мной, не в этой жизни точно, — Чимин буквально пылал от негодования. — Госпожа Ким уже приняла решение, завтра у нас совместная репетиция, и тебе придется мириться с моим обществом. — Это не отменяет того факта, что между нами все давно закончено. Прошу, сделай вид, что знать меня не знаешь, — на последней фразе Чимин отчаянно выдохнул и, не дав Чонгуку добавить что-нибудь еще, стремительно скрылся. Плутал по коридорам и оборачивался на каждом шагу, стоило кому-нибудь громко шаркнуть обувью по полу. Незаметно для себя самого Пак перешел в крыло, где занимались студенты младших курсов, там же наряду с бесконечными танцевальными классами перемежались комнаты практик музыкального отделения. Чимин бывал здесь редко, да и просто незачем, но озарение пришло внезапно, стоило повернуть в очередной коридор. Малый зал. Здесь давно никто не проводил занятия, потому что помещение уже едва вмещало всех студентов, и это было танцору на руку. Хотелось отвлечься, забыться в музыке, как обычно это и происходило. Чимин тенью прошмыгнул за массивные двери, быстро огляделся, нащупал выключатель и щелкнул им. Помещение тут же озарилось, свет был тусклым, но этого было вполне достаточно для того, чтобы видеть на шаг впереди себя, больше Чимину и не нужно. Скинув сумку на пол, Пак достал так вовремя пригодившуюся колонку, подключил к ней телефон, провел по экрану и нашел нужный плейлист. Палец быстро пролистывал знакомые названия, пока глаза не зацепились за нужную комбинацию — нашел. Долго ждать не пришлось, музыка рекой разлилась по залу, стоило танцору отступить на несколько шагов. Ритм повел за собой: танцор сделал на пробу легкие невесомые шаги и легкой поступью закружил по залу, не обращая внимания на поскрипывающие половицы. Руки взмыли вверх, Чимин натянулся, словно струна, и сделал прыжок, разводя ноги в шпагате, приземляясь точно в позицию. Нога наконец чувствовала себя как надо, не было намека даже на легкий дискомфорт, и Чимин мог выдохнуть — получилось. Эйфория от удачно выполненного элемента захватила, и Чимин полностью растворился в музыке. Выполнял сложные па, которые еще совсем недавно не удавалось исполнить в силу травмы, зато теперь не было никаких ограничений, Пак мог двигаться без волнений. И это было мощнейшим стимулом. Здесь, вне занятий, он мог делать все, что душа пожелает. Пак вытянул работающую ногу в колене и открылся назад с вытянутым в пол носком, руки напряженно раскинул в стороны и устремил взгляд вдаль, как учила его госпожа Ким. Данный жест придавал позе грациозности и выразительности. Любимый Чимином «арабеск», что символизирует мечту, точно отражал его порывы. Чимин выдохнул, поставил правую ногу на полупальцы и отвел вторую назад, слегка согнув опорную ногу в колене, и сделал рывок вверх, чтобы в следующее мгновение развернуться на сто восемьдесят градусов и вновь приземлиться на полупальцы, не теряя равновесия. И очередной элемент был выполнен без единой ошибки, и это заставило Чимина расплыться в ослепительной улыбке. Музыка снова вела его. Вела к любимому «фуэте». Чимин поставил ноги параллельно друг другу, разворачивая стопы так, чтобы они смотрели в стороны, отклонился назад, согнул правую ногу в колене и сделал поворот, затем еще один и еще, стоя на полупальцах опорной ногой. Кружил, кружил, кружил, пока перед глазами не стали маячить мушки. Остановился в первой позиции и громко рассмеялся, словно в истерике. Чувства охватили Пака, душа собой. Перед глазами вновь и вновь возникало лицо Юнги и его будто безразличный жест рукой. Стало обидно. Он даже не имел возможности объясниться. И ведь не мог, потому что хотел сразу окончательно расставить все точки над «и» с Чонгуком и, кажется, просчитался. Обрушившееся словно снег раздражение сменилось каким-то безразличием, и Чимин вновь сменил трек. Музыка больше не была настолько тягучей и плавной. Она пылала, пылала наравне с огнем, что в душе Чимина разросся с новой силой. Движения сменились на резкие: классике здесь было не место. Чимин точно и жестко менял ноги местами, выгибался дугой, делал волну в такт биту композиции и дышал, снова дышал. Для внутреннего успокоения танцор прикрыл глаза, развернулся к зеркалу спиной и продолжил танцевать, полагаясь только на чувства. Так было правильно. Чимин не мог видеть, как выглядит со стороны, но это ему было не нужно. Внутренне ощущение полета, словно танец — бескрайнее небо, а Чимин в нем птица, только раскрывшая крылья. И вот он снова обрел возможность летать, расправляя крылья за спиной, позволяя потокам воздуха обдавать его со всех сторон, позволяя, наконец, чувствовать невесомость, будто земли под ногами нет и вокруг все качается и плывет, плывет, плывет. Чимину нравилось это ощущение пустоты и свободы. В танце всегда было проще всего жить и чувствовать. Танец не мог обмануть, танец открывал душу и сердце. И в нем Пак никогда не лгал. С самим собой был предельно честным, не боясь раскрыться. Танец и музыка никогда еще не предавали, и им танцор мог доверить все свои переживания, ни капли не тая. Музыка в очередной раз сменилась, и заиграл трек, написанный от и до руками Юнги, это заставило раскрыть глаза и уставиться в пол, глубоко дыша. Чимин посчитал это весьма символичным, ведь в голове до сих пор роем кружили мысли о Юнги, и Чимин отчаянно хотел бы прекратить эту погоню за собственным сознанием, но не мог. В зале неожиданно скрипнули двери, и Чимин оторвался от созерцания повидавших многое половиц и вскинул взгляд на дверь. — Так и думал, что только кто-то настолько повернутый на танцах мог оказаться здесь в такой час. На время смотришь вообще? Чимин вскользь рассмотрел силуэт впереди и улыбнулся одними уголками губ, кинул взгляд на часы и невольно ахнул. — Домой вообще собираешься? Или тебя силком тащить? Чимину хотелось крикнуть «тащи», но он не высказал мысль вслух, лишь неловко потоптался на месте и кинулся к колонке, чтобы наконец выключить звучавшую сейчас излишне громко музыку.