Juego

Непрошеный оклик, знакомый голос, звучащий в голове, словно барабанная дробь, и чуть сбившийся сердечный ритм. Чимин смотрит в сторону двери настороженно, мнет в руках полотенце, влажное после тренировки, и чуть слышно хмыкает. Сталкиваться с Чонгуком в ближайшем будущем не входило в планы старшего совсем. На самом деле Пак отчаянно желал, чтобы данного столкновения не произошло вообще: ни сейчас, ни когда бы то ни было еще. Боль от расставания еще немного колола где-то под ребрами; саднило от не до конца заживших ран сердце. Чимин был совсем немного разбит и зол, кажется, на самого себя. Реагировать на младшего не хотелось вовсе. Танцор, будто ничего не произошло, кинул в сумку полотенце, подобрал с пола майку, натянул брошенную тут же толстовку и закинул ремешок на плечо. Тяжесть ноши слегка давила на затекшие мышцы, отчего Пак неловко повел плечом, прежде чем снова бросить аккуратный взгляд в сторону входа. Чонгук все так же продолжал молча стоять, прислонившись плечом к косяку. Глаза его ярко сверкали, словно от злости, а кулаки были сжаты. Невольно бросались в глаза сбитые костяшки. Следы от тяжелых ударов еще не успели зажить, что говорило о том, что младший серьезно приложился о стену недавно. И это отчего-то совсем Чимину не понравилось. Но комментировать ситуацию он не спешил. Сегодня вообще не хотелось выяснять какие-либо отношения с Чоном. Но тот, кажется, был настроен решительно. Чимин не стал ждать реакции и двинулся вперед, пытаясь не задеть плечом брюнета, протиснуться к выходу. Но по наивности своей ошибся, потому как Чонгук совершенно не был готов отпускать Чимина сейчас куда-то из этого зала. Словно гора, младший загородил проход, двигаясь из стороны в сторону, изо всех сил пытаясь не дать танцору выйти. — Дай мне выйти, черт возьми, — Чимин вцепился в чужое предплечье, больно сжимая. Слушать Чонгука не хотелось. В душе разрастался пожар огромных размеров, потушить который самостоятельно Чимин бы просто не смог. — Ничего не хочешь мне сказать? В голосе младшего слышалось раздражение. — У меня нет ни желания, ни настроения сейчас с тобой разговаривать. — Послушай, — Чонгук было дернулся вперед, пытаясь удержать запястье старшего пальцами, но тот среагировал раньше, не давая брюнету возможности коснуться себя. — Мы уже обо всем договорились. Неужели непонятно? — дернувшись назад, Пак смерил младшего злым взглядом и, чуть задев того плечом, вышел из зала. В груди клокотало что-то между злостью, бешенством и раздражением. Все мысли, что до этого были полностью сосредоточены на выступлении, вмиг улетучились. Собранность и решительность сменились удручением. Чимин раздраженно пнул мусорный бак, что попался по пути в другую часть корпуса, и неслышно выругался. Гнев вперемешку со злостью сжигал дотла все положительное, что Чимин взращивал в себе на протяжении долгого времени этой вынужденной, но такой верной разлуки. Хотелось кричать, пинать ни в чем неповинные вещи и ругаться. А еще хотелось обнять Юнги. Невыносимо, до трясущихся рук, хотелось. Но Пак понимал, что если сейчас даст хоть малейший повод для волнения, Юнги молчать не станет. Однозначно выяснит главную причину такого состояния и пойдет разбираться к Чонгуку. Они живут не в средневековье, где за сердце красавицы приходилось сражаться до смертельного исхода. Сейчас 21 век, где давно не принято вызывать соперника на дуэль. Но Мин — чертов импульсивный упрямец, что не станет спускать на тормозах возникшую ситуацию. Он обязательно влезет, и за исход Чимин не будет отвечать уже сто процентов. Эта мысль отчего-то заставляла опустить в бессилии руки. Ссор не хотелось от слова совсем. И только это заставляло здравомыслие взять верх. Чимин не сторонник кулачных боев. Они, мать их, живут в обществе, где об однополых отношениях не принято кричать на каждом углу. Консервативное устройство страны еще не было готово к подобному. А Чимин просто не спешил становиться революционером. Сделав десять глубоких вдохов и выдохов, Пак закрыл глаза и еще примерно с минуту просто размышлял. Мысли роем кружили в голове, путались, сменяли друг друга. Решение все не приходило. Впервые хотелось разреветься, словно маленькая обиженная девочка: громко, навзрыд, до опухшего носа, чтобы с самой нелепой гримассой на лице и красными глазами. — Глупость, — Чимин усмехнулся на бредовость собственной идеи. До начала отчетного показа оставалось еще достаточно времени, которое хотелось провести с пользой. Вот только возвращаться назад в корпус не хотелось ни капли. Чимин знал, что рано или поздно вновь столкнется с младшим, ведь на показе скорее всего он присутствовать будет тоже, хоть и без отрепетированного номера. Решение пришло внезапно. Если он не может воспользоваться учебными классами танцевального отделения, есть еще одно место в стенах академии, где он точно сможет остаться один на один с самим собой. Оставалось надеяться, что пользоваться противозаконными методами не придется. Радуясь так удачно пришедшей в голову мысли, Чимин поправил сползшую с плеча сумку и взбежал по ступеням на этаж выше, чтобы уже через пару минут брести по коридорам музыкального отделения. Только несколько длинных плутающих пролетов отделяли его от цели. Чуть сбитое от быстрого хода дыхание и вьющиеся на затылке влажные пряди, что не успели просохнуть после изнурительной тренировки. Перед глазами неприметная черная дверь с такими привычными на ней царапинами. Чимин готов положить ладонь на холодный металл ручки, но дверь открывается раньше, чем танцор успевает сообразить. Пак почти сталкивается с телом напротив, что смотрит удивленно в ответ, с интересом приподнимая бровь. Разговора не получается, потому как где-то позади слышится тихое бурчание и появляется еще один человек. Удивленных взглядов становится больше. Чимин непонятливо хмурится, отступая назад. В воздухе повисает напряжение.