Juego

Несколько нехитрых движений по приборной панели, и звук в автомобиле стихает. Мелодия, что доносилась последние пару минут из динамиков, доживает мгновения и тухнет. Юнги бросает быстрый взгляд на притихшего Чимина и выворачивает руль, меняя полосу движения. Младший никак не реагирует на происходящее, продолжая напряжённо разглядывать проносящиеся за стеклами здания. — Ты же понимаешь, что разговора не избежать? — спокойно напоминает старший, боковым взглядом следя за сменой эмоций на лице танцора. Смятение сменяется тревогой и страхом. Чимин крепко зажмуривается, делая глубокий вдох. Горло будто сдавило спазмом, и вместо ответа изо рта вылетает хриплое «гхм». — Я не думаю, что моя история будет тебе интересна, — Чимин выдыхает глухо, будто настолько простая фраза вызывает у него трудности. — Каждый артист, в каком бы возрасте он ни был, имеет за спиной огромный багаж не столько знаний, сколько умений. Что же ты скрываешь такого, что не можешь рассказать мне? — Юнги прищуривается. Чимин облизывает пересохшие от волнения губы и мысленно погружается в прошлое, на много лет назад. Ворох воспоминаний обрушивается, словно снежная лавина, выбраться из-под которой не предоставляется никакой возможности. Танцор тонет в боли и переживаниях и неожиданно даже для самого себя всхлипывает. Слезы застилают глаза, впереди лишь мутная пелена и ничего больше. Наваждение так же резко проходит, и Пак приходит в себя, трёт выступившие на глазах слезы кулаком и снова отворачивается к окну, тихо начиная рассказ. Перед глазами маленькая комнатушка с рядом зеркал и хрупкий, угловатый мальчишка лет шести. На нем черные треники и белая майка. Он неловко жмется на месте и внимательно глядит на женщину, что отчаянно пытается добиться от ребенка нужного движения. Ничего не выходит, и женщина кричит, встряхивая мальчишку за плечи. Чем делает лишь хуже. Ребенок всхлипывает, отталкивает женщину и убегает в слезах. Чимин дёргается на сидении, как от удара, и смотрит на Юнги. — Моя танцевальная жизнь всегда была полна неудач, боли и страхов. И несмотря на это, я никогда не жалел, что связал себя с миром балета. Юнги понимающе хлопает младшего по коленке, заставляя продолжить. — Мама начала учить меня основам, когда мне исполнилось четыре. В юности она была довольно успешной балериной, но после моего рождения была вынуждена бросить все и посвятить себя семье, потому что так хотел отец. Я не виню его. Он хотел нормальную семью, где бы жена занималась воспитанием детей, а не ездила с премьерами по городам и странам. Да и она, кажется, с радостью променяла сцену на пеленки и подгузники. По крайней мере, я никогда не слышал от нее жалоб или упрёков. Я рос, научился ходить, а у мамы уже тогда родилась в голове мысль о балете. Возможно, где-то глубоко в душе она жалела, что не добилась высот, поэтому решила воплотить эти мечты с помощью меня. — Ты не чувствовал, что все это не твоя мечта? — Юнги неловко нарушил паузу в рассказе. — Знаешь, нет. Танцевать мне нравилось всегда. Пусть сложные поддержки, шаги и пируэты давались через слезы и травмы, я не жалею. Танец — второй воздух. Когда от стресса выворачивает наизнанку и в висках долбит так, что хочется повеситься, я знаю, что музыка станет моим единственный спасением. Когда я слышу первые аккорды, не важна сама композиция, важна мысль. — И она ведёт тебя, толкает к чему-то? — Можно и так сказать, — Чимин мягко улыбается, прикрывая глаза. — Я знаю, что пока мои ноги и руки относительно в порядке, я могу жить. Потому что танец — все для меня. Ты всегда у станка, всегда в зале и практически не видишь жизни. И для кого-то, возможно, это серьезное упущение. То, что тормозит твое жизненное развитие. Но не для меня. — А как же травмы? — единственное, что по-настоящему тревожило старшего. — Ты столько всего испытал на себе. — Конечно, тело для танцоров балета — это инструмент, и мы всегда должны быть настроены на сто процентов, чувствовать мельчайшие изменения, травмы, проблемы. И эти самые проблемы настигают всегда, когда ты меньше всего к этому готов. У меня было больше десятка растяжений, вывихов, ушибов, разрывов. И по меркам врачей, меня бы уже пора списать, отодвигая ко второму составу. Но я никогда не позволю какому-то физическому недугу сбросить меня с танцевального Олимпа, до которого мне удалось добраться на данный момент. Я положил детство и юность на то, чтобы занимать ведущие роли в постановках. — Говоришь так, будто тебя волнует только собственная важность. — Да, мне нравится внимание, и я, безусловно, счастлив от того, что могу солировать на крупных балетных площадках. Но поверь, это далеко не самое важное. Юнги бросил слегка озадаченный взгляд на собеседника, пока позволял красный сигнал светофора. — Ещё два поворота и мы на месте, — старший плавно привел автомобиль в движение и выкрутил руль вправо, выворачивая на новую улицу. — Мне казалось, что общежитие куда дальше от корпуса, — Чимин с любопытством разглядывал внутренний двор. — Сам выйдешь или помочь? — спросил Юнги, заглушив мотор. — Выйду. А комендант ничего не скажет, что я появлюсь у тебя? Чимин вдруг озадачился тем, что может нарушить внутренний распорядок общежития, чем навлечет на старшего проблемы. — Наш комендант постоянно спит на посту, да и не думаю, что он помнит каждого из студентов в лицо. В любом случае гостей приводить никто на запрещает. Идём, давай. Не без усилий младший выбрался из машины, стараясь как можно меньше напрягать поврежденную ногу. — Может, всё-таки помочь? — в голосе слышалось самодовольство. — Управлюсь, — Чимин оттолкнул протянутую руку и уперто потопал вслед за старшим, ничем не выдавая своего состояния. Юнги правда ещё несколько раз по пути в комнату пытался ненавязчиво уложить руку на талию танцора, но каждый раз натыкался на серьезный взгляд и уперто выставленную руку. Настаивать музыкант не стал, зная, насколько Чимину важна собственная гордость. Он не любил показывать свои слабости и даже в самые трудные для него моменты отказывался от поддержки и помощи, проявляя твердость характера. И чтобы не сломить выстроенное годами, Юнги попросту отступил. Но шел как можно ближе, чтобы в случае чего обязательно подставить руку для опоры. К счастью для обоих, комната музыканта находилась не очень далеко, и Чимину не пришлось прилагать слишком много усилий, тревожив при этом и так изрядно вымотанную конечность. — Заходи, — Юнги приветственно раскрыл двери, предлагая гостю войти первым. — У нас тут не очень прибрано, не обращай внимания. У хена по плану генеральная уборка через пару дней. — А где он сейчас? — Уехал навестить родных. Какие-то проблемы в семье. — И часто ты вот так приводишь гостей в его отсутствие? — Если это попытка приревновать, — поднимая с пола несколько брошенных футболок, — то спешу тебя огорчить. Мы не очень любим гостей. И ты первый, кого я пустил на свою территорию. Мягкая улыбка коснулась губ младшего. — Но сильно не обольщайся, — заметив счастливый взгляд танцора продолжил Юнги, — я все ещё помню объятия Чонгука за кулисами. Упоминание бывшего в разговоре стёрло с лица танцора улыбку, оставляя место лишь разочарованию. — Садись сюда, — Юнги убрал с кровати разбросанные вещи, подтянул подушку повыше и махнул рукой. — Дай ноге отдохнуть, я пойду найду лёд для охлаждения у соседей. Если хочешь, могу пока дать ноутбук, выберешь фильм. Чимин неуверенно кивнул, и уже через минуту на его коленях был личный компьютер старшего, экран которого приветственно мигал. — Пока я ищу для тебя лёд, подумай над тем, что ты скажешь в оправдание на твои излишне тесные взаимоотношения с Чонгуком. По лицу Юнги было видно, насколько неприятно для него любое упоминание крепкого танцора из группы Чимина, который ко всему прочему был его бывшим возлюбленным. Дверь неожиданно хлопнула, и вместе с ней внутри танцора что-то лопнуло. Обессиленно откинувшись на кровати, танцор жалобно простонал. Он знал, что при любых раскладах разговора было не избежать. Но именно сейчас, в компании Юнги, в его собственной комнате, хотелось говорить абсолютно о другом. И в круг тем для обсуждений уж точно не входил Чон Чонгук. — Почему сейчас?! — вымученно выдохнул Чимин.