Мой реп - это молитвы, только с бритвою во рту

«Бля, пацаны, что-то вы грустные. Вань, а от твоего взгляда так вообще кактусы дохнут, отвечаю. Знаю я одного парня, у которого сегодня вписка намечается…» — Слава все еще не понимал, как Букеру с такими-то аргументами удалось затащить его и Ваню на какую-то невнятную тусовку. Но тем не менее, он сейчас сидит на диване, на котором явно кого-то выебали, возможно, прямо сегодня, и разговаривал с девушкой о настолько отдаленных вещах, что разговор о погоде во Владивостоке показалась бы менее притянутой за уши. Карелин отлично понимал, что этот разговор — исключительно формальность, которую нельзя пропустить, увы. Ну, как сказать. Точнее, девушка (блять, все-таки Вика или Настя?) не могла без этой прелюдии, Славе-то, собственно, похуй. Он положил ей руку на колено и провел выше, заглядывая в карие глаза, когда окончательно устал выслушивать о том, какой мудак в ее универе преподает философию. Девушка тут же заткнулась и отвела взгляд куда-то в сторону. В этот театр одного актера уже давно никто не верил, скорее всего, и сама актриса. Карелин взял (все же Настю) за руку, притянул к себе и прошептал на самое ухо пьяный бред о том, какая же она красивая, препод мудак, а эта вечеринка не достойна ее. И, как всегда, это работает. Лесть — дешевый прием, но товар соответствует цене. Слава действовал по заученной схеме. Поцеловать, сказать какую-нибудь хуйню, хуйню пошлее, снова поцеловать еще раз, найти свободную комнату. С последним были некоторые проблемы, но он замял это парочкой мокрых поцелуев в коридоре, пока из одной комнаты не свалила какая-то парочка. Головой Карелин понимал, что это какой-то пиздец — заниматься сексом там же, где и какие-то левые люди пару минут назад. Но все же предпочел засунуть брезгливость куда подальше и закончить начатое. Девочка в его руках извивалась, млела и жалась ближе, но на эмоциональном уровне не вызывала ничего. Никакого, блять, ответа. Чистейшая похоть. Когда Слава стянул с ее футболку, то даже завис на некоторое время. Свет в комнате был тусклый, освещала лишь настольная лампа, но этого хватило, чтобы увидеть татуировку, расположенную на ребрах, прямо под грудью. Те самые три икса и игрек, черными чернилами. Точно такой же символ совсем недавно горел синим огнем. Парню даже на секунду показалось, что чувствует запах дыма, едкого и неприятного. Запах сильный, бьющий прямо в нос. Карелина вдруг стало мутить, глаза застелила пелена, а выпитый алкоголь подступил прямо к горлу. Он резко сбросил с себя девушку на кровать и пошел прочь из комнаты, словив в след громкое «Скотина!» Слава пулей выскочил из квартиры и побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней сразу, так как лифт был сломан, в лучших традициях не лучших питерских домов. Стоило сделать только глоток свежего воздуха, как парня стало буквально выворачивать наизнанку, прямо кому-то под окно. Он вновь чувствовал сильный запах гари, вкус пепла на языке, и от этого становилось лишь хуже. Через некоторое время Слава выпрямился на дрожащих ногах, вытер рот тыльной стороной ладони и сплюнул горькую слюну. Он разозлился на все. На Букера, на девушку, имя которой так и не запомнил, на алкоголь, на людей, которые неосознанно допустили все это дерьмо. И на себя, в особенности на себя. Карелин считал себя виноватым в том, что ничего так и не смог сделать своими протестами, лишь заставил волноваться Ваню, которого к тому же и обидел. Слава — не избранный, просто много мечтал. — «По прошествии субботы, ночь, на третий день после Своих страданий и смерти, Господь Иисус Христос ожил силою Своего Божества». Зайди, сука, на воскресный чай, назовем это явлением Оксимирона народу! — прокричал парень, задыхаясь, на пустой улице. Он понимал, что будь тут люди, его бы упекли за решетку как староверца за цитирование Библии в общественном месте. Карелин кричал, задрав голову к темному небу, затянутому тучами, шатаясь от слабости и алкоголя. Он шел домой, то что-то напевая себе под нос, то вспоминая молитвы. Делал все, чтобы отвлечься от самокопания хотя бы по пути домой, а там будь что будет. Алкоголь выветривался, но становилось только хуже. Запах горелого не покидал Славу, и ему показалось, что так на самом деле пах он, ну, естественный запах. Потому что так думать было проще. Собственные иллюзии вообще вещь хорошая, как дурь. Не надолго, но становилось легче, осторожно, вызывает привыкание и неприятие реальности. Домой Карелин ввалился без сил. Снял кроссовки, неаккуратно наступая на задники, и первым делом пошел на кухню, чтобы промыть рот, ведь от привкуса рвоты его вот-вот вырвет еще раз. Он на автопилоте прошел по темному коридору до кухни, нашарил рукой выключатель. А когда включил, то тут же выключил обратно, решив, что сегодня было слишком много впечатлений, которые все же довели парня до ручки. Но, немного подумав, включил свет снова. Прямо на его кухне, за столом, на Славином месте, сидел человек. Обычный такой мужик, лысый, с татухами. Сидел и смотрел на Карелина своими огромными голубыми глазами, подперев голову рукой. — Ты. Блять. Кто? — прочеканил Слава, не отводя взгляда от незнакомца, наивно полагая, что тот и не дернется, пока на него смотрят. По крайней мре, так часто бывает в фильмах. Парень схватил с мойки чашку, наивно полагая, что в случае чего ее можно разбить о голову незнакомца, тем самым вырубив. Скорее всего, это подумал алкоголь. — Поимей совесть, хотя бы чистую чашку возьми, а, — с ухмылкой на лице прокомментировал мужчина. Карелин перевел взгляд на кружку и да, она действительно оказалась грязной, на дне засохли остатки утреннего кофе. И из всех возможных решений, которые могли появиться в пьяной голове парня, возникло то, что нужно бы взять другую чашку, эта вроде Ванина любимая… Разбивать ее о чью-то голову будет жаль. Немного помявшись, Слава взял зеленую чашку, которая была здесь с самого переезда, видимо, оставленная хозяином. — Ладно, вопрос остается — ты кто и что здесь делаешь? — он повернулся лицом к незнакомцу, максимально решительно держа в руке посуду. Но это скорее придавало больше уверенность самому Славе, чем являлось средством защиты. Мужчина скептично вскинул правую бровь, будто Карелин не вопрос задал, кстати, вполне логичный, а Маяковского читать стал, не меньше. — А сам-то как думаешь? — Мэн, я сейчас думать даже не буду, а просто вызову ментов, — Слава нахмурился. — Какого хуя здесь забыл? — Так ты сам пригласил, — легко ответил незнакомец и пожал плечом. — Где-то полчаса назад. Карелин лишь удивленно похлопал глазами и напрягся, вспоминая, с кем говорил, идя домой. Ни с кем, вообще. Этот факт достаточно пугал и заставлял не скептично относиться к чужим словам, а сомневаться в собственной памяти. — Не пизди, я домой шел, — заключил парень, но сказал это слишком неуверенно. Бухает он не редко, да, но нельзя же спиться до такого состояния в его-то двадцать с лишним. — Все верно. Шел домой, позвал. Как ты сказал? «Явление Оксимирона народу»? Народ, как я понимаю, представляешь ты, — мужчина усмехнулся как-то неприятно, с очевидной иронией в голосе. Слава удивленно вскидывает брови, вспомнив, как орал эти слова в небо, путаясь в собственных ногах и задрав голову.  — Погоди, ты хочешь сказать, что… — он неверяще хмурится. — Да ну нахер. Я слишком часто бухаю, чтобы верить в происходящее. Ты Оксимирон? Чудесно. Думаю, сейчас на тусу подойдут Ленин, Икар и Достоевский, минут через пять. «Все, блять, докатился» — подумал Слава, отставляя пустую чашку обратно. И действительно, стал находить схожести во внешности незнакомца и тем, что когда-то видел на иконах. Татухи такие же. Нужно отдать мозгу должное, раз ему удалось воспроизвести картинку так точно. Внутри что-то оборвалось, больно, создавая некую пустоту прямо посреди груди, и все от одного осознания собственного… Сумасшествия? — Икара нет, это миф, — коротко ответил Оксимирон с язвительной ухмылкой. — А ты, сука, самый реальный персонаж! — нервно воскликнул Карелин, взмахнув руками. Он достал из кармана мобильный, думая вызвонить Светло, чтобы тот помог прийти в себя. Ну, или на край вызвал психушку, чем не вариант. Краем глаза он заметил, что Окси с неподдельным любопытством рассматривает кухню, головой крутит, в окно выглядывает. Это не то чтобы раздражало, но приводило в некоторое замешательство, заставляло растерянно оборачиваться вокруг себя и отслеживать чужой взгляд. — Чаю-то нальешь? — спросил, кхм, Бог (?) и вопросительно вскинул брови. Его определенно веселило то, как легко он довел Славу до исступления. — Окей, хуле уж тут, — парень пожал плечами и включил чайник, в котором еще оставалась вода. Он уже находился в той стадии шока, когда он плавно переходит в апатию, и становится плевать совершенно на все, даже на собственные глюки. А смысл дергаться, если уже ничем не помочь? Они оба молчали. Оксимирон с довольной донельзя ухмылкой рассматривал все вокруг себя, брал в руки то банку с кофе, то старую газету с подоконника и читал с неподдельным интересом, словно в газете месячной давности напишут то, чего он не знает. А Слава смотрел на него, думая о том, что медленно, но уверенно собственная кукуха покидает его бренную голову. Он сделал две чашки чая и поставил одну перед Оксимироном, немного раздраженно, будто делает одолжение. Одолжение собственной галлюцинации. Превосходно день ведь закончился, просто замечательно. Бог взял чашку двумя руками и сделал пару глотков, не заметив чужого отношения. Карелин с удивлением перевел взгляд на собственную кружку и подумал о том, что это же, блять, все еще самый настоящий кипяток. А, он же не реальный, точно. — Как варить мыло? –задумчиво спросил Слава, не отводя взгляда от дымящейся жидкости в собственной чашке. — Что? — переспросил Окси, чуть нахмурившись. — Ты это к чему? — «Бойцовский клуб», — поясняет парень без какой-либо интонации в голосе. Странно, он должен был понять отсылку, галлюцинация ведь, вроде как один разум на двоих. Хотя, если это все-таки шизофрения… Факт этого уже даже не так и пугал, видимо, стадия бессильного принятия началась. Оксимирон на некоторое время задумался, это заметно по тому, как он свел брови к переносице и пристально смотрел на угол стола, где немного ободралась скатерть. — Дай мне свой телефон, — он требовательно протянул руку, выйдя наконец из своего небольшого транса. -Что? — теперь Славина очередь недоумевать странным вопросам. Он посмотрел на татуированную руку, не понимая, что от него хотят. — Телефон мне свой дай, не тупи, — чуть раздраженно сказал бог, держа руку на весу. Карелин пожал плечами и положил свой чуть побитый самсунг в чужую руку, решив, что по крайней мере, на нем стоит пароль, да и ничего любопытного и компрометирующего внутри нет. Окси ввел пароль (почему-то далеко не тот, который обычно вводил Слава), что-то поискал и прижал к уху. — Иван Светло? Доброй ночи. Нет, со Славой все в порядке. Хорошо, конечно, он и сам вроде как хотел у вас что-то спросить, — он протянул телефон обратно парню, стоящему в некотором замешательстве, не понимая, что он хотел спросить у Вани. — Славян, какого хера мне посреди ночи звонит какой-то мужик с твоего номера? Что, блять с тобой? Где ты? — буквально кричит в трубку Ваня. Хотя, это не так уж и удивительно, Слава тоже бы орал. Он перевел взгляд на Оксимирона, с противной ухмылочкой отпивающего чай, и все же ответил другу: — Все нормально, потом объясню, — и, несмотря на матные восклицания Светло, сбросил вызов. — Я сплю, да? Он до последнего не верил в происходящее, потому что, камон, так не бывает. Боги не приходят ночью гонять чаи к каим-то пьяным бунтарям по первому зову. — Нет, Слава, ты не спишь. — Тогда какого хуя?! — воскликнул Карелин, вновь чувствуя тошноту, которая, скорее всего накатила из-за волнения. Он сглотнул, чтобы как-то замять это неприятное ощущение. — Ты сам меня позвал, — спокойно пояснил Окси, чуть пожимая правым плечом. Слава на некоторое время замолчал, пытался понять, что происходит. Он отказывался верить в то, что все на самом деле оказалось так просто, потому что так не бывает. Это бог, а не сосед по лестничной клетке. — То есть все было… Вбестолку? — спросил парень, все же подняв взгляд. Не поясняет, что именно имел ввиду, потому что Оксимирон наверняка понимает, о чем речь. — Нет, почему же? Ты себе занятие нашел, да и мне эти храмы не особо нравятся, — бог усмехнулся, подозрительно по-доброму. И это попросту не укладывается в голове. Ему было плевать, все это время, плевать на то, что Слава сжигал места поклонения, всеми мыслями ненавидел и презирал Оксимирона и его культ. В голове все смешалось в одну кучу сомнений, устоев и понятий, которые нужно бы разложить по новым полочкам, но в данный момент сделать подобное представлялось невозможным, и от такого бессилия ужасно ныли виски и чуть плыло в глазах. — Ты слишком много заморачиваешься. Так что ты так хотел мне сказать? Иногда Карелин думал о том, что он скажет, если все же встретит Бога. Целые монологи, эмоционально насыщенные, яркие, даже немного убедительные и очень самоуверенные. Но сейчас все будто вылетело из головы, словно Слава маленький мальчик, который должен рассказать стихотворение на школьной елке, но слишком заучил и в итоге забыл. Хочется плакать и сбежать куда-нибудь подальше, забыть обо всем и жить дальше, словно ничего и не было. — С сахаром не переборщил? — глупо спросил Карелин, очень нелепо переводя тему. Он мысленно тут же ударил себя по лицу за такую тупость.  — Я не чувствую ни вкуса, ни запаха, ни температуры, так что не заморачивайся. Одна из цен вечности, — ответил ему Оксимирон. Он говорил легко, будто не заметил чужого волнения и подмены в разговоре. Слава прекрасно понимал, что все он заметил и давно понял, он не глупая пьяная девочка, которую легко обмануть для собственной выгоды.  — То есть для тебя что вода, что вино — без разницы? — парень продолжил ветвь этого странного, искусственного разговора. Такие обычно можно услышать, когда кто-то встречает знакомого или родственника, с которым и не особо-то и близок, но отношения поддерживать нужно. Им обоим не интересен разговор, они думают о своем, но интересуются здоровьем чужой кошки из никому не нужной вежливости. — Тебя именно это все время интересовало? Слава не был готов к такому резкому вопросу, на который вот так соврать уже не получится, поэтому замолк на некоторое время, потупив взгляд. Он не хотел выглядеть так, как те, кто буквально трепетал при одном лишь упоминании Оксимирона, но к такой ситуации явно не был готов. К такому вообще возможно быть готовым? Он вновь почувствовал себя нехорошо, тошнота медленно подбиралась к глотке, но не придал этому чувству значения, свалив все на страх и волнение. Да, блять, ему страшно. — Как будто не знаешь. Ты ж бог, — пробубнел тихо Слава. — И что теперь? Убьешь меня, как неверного по щелчку пальцев? — он поднял взгляд, но уже более решительно, ведь терять-то по сути больше нечего, да и врожденная гордость давала себе знать. Умирать — так с достоинством. Но какого было его удивление, когда Окси на эти слова лишь рассмеялся. Громко, заливисто, даже голову запрокинул. — Что я, блять, смешного сказал? — раздраженно спросил Карелин и с упреком посмотрел на бога. Такого отношения к себе он точно не ожидал. — Ну, а смысл с того, что я тебя убью? Кем ты себя возомнил? — Оксимирон отставил чашку и посмотрел парню в глаза чуть посеревшими глазами, чуть напоминающими металл, а не теми же голубыми. Он и сам весь словно стал холоднее, черты лица заострились. Слава не к месту подумал, что с него ведь еще и иконы писали. А с таким выражением лица Окси жутко напоминал ему преподавателя высшей математики, который считал тупицами и выскочками всех, кроме себя. Еще и бровь эта. — А ты? Кем ты себя возомнил?! Бог, да? Но мы оба знаем, что авторские права на этот мирок ты давненько так спиздил, а «Горгород» — сказка для того, чтобы дурить головы. Ты думал, что показал этим наш мир, плюнул кому-то в лицо тем, что показал какую-то подноготную? Так вот, плевал ты вверх, а попал себе же на глаза, поздравляю! — вспылил Слава, даже на эмоциях вскочил с жалко скрипнувшего стула. И тут же понял, что тошнота была точно не от волнения. Его стало рвать остатками алкоголя, который еще остался в желудке и смешался с чаем. Карелин поспешил закрыть рот рукой и побежал к туалету, еле разбирая дорогу. Выблевывал он уже даже не алкоголь, а горький желудочный сок, который противно оседал на языке. Слава держался одной рукой за унитаз, сев рядом, и не предпринимал никаких попыток встать. Сил не было совершенно, от слабости даже глаза закрывались. Он повесил голову, уперевшись подбородком в грудь и пытался отдышаться и прийти в себя. Но сознание словно ускользало из его рук, и последнее, что он почувствовал — это прикосновение чужой руки к плечу, после которого он что ни есть отключился.