Мой реп - это молитвы, только с бритвою во рту

Утро было… Тяжелым. Слава не помнил, как оказался в кровати, но отчетливо чувствовал пальцы на плече, то, как его рвало. И Окси, разговор с ним на кухне. Карелин сдавленно промычал и схватился двумя руками за гудящую голову, которая вот-вот грозилась треснуть от наплывших воспоминаний. Картинки пролетали перед глазами, все еще неправдоподобные, их хотелось стереть с сетчатки глаз нахуй, потому что еще такого прихода (господа в эту квартиру) Слава не выдержит даже в собственном воображении. — Да чтоб я еще раз так бухал, — проговорил он, не открывая глаз. Все тело ужасно затекло, казалось каменным, и даже раскрыть веки казалось невыполнимой задачей. Слава прекрасно понимал, что эти слова — пиздеж, чистейшей воды, но не бывает похмелья без обещаний самому себе. — Ты веришь в эти слова? — отозвался голос где-то в районе окна, голос знакомый, с ноткой издевки, и удивительно спокойный. Но не Ванин. Карелин резко распахнул глаза и подорвался на кровати, обернувшись в сторону источника звука. Голова тут же разболелась так, будто кто-то ударил кирпичом по затылку. На подоконнике, с видом явного превосходства, сидел тот самый Оксимирон, которого Слава успел списать на пьяный сон. А герой этого сна сейчас сидел, читал книгу и гладил Гришу, с уютом устроившегося на его костлявых коленях. Пушистый предатель. — Блять, ну что ты здесь забыл? Опять? — резонно спросил Слава и широко зевнул. Бог захлопнул книгу, на обложке которой, к слову, не было вообще ничего, просто черная твердая обложка. Он сделал движение, словно ставит ее на какую-то невидимую полку, и книга тут же растворилась в воздухе. Парень несколько секунд молча переводил взгляд с того места, где только что пропала книга, на Окси, который, в свою очередь, что-то высматривал в окне. — Ты все еще не сказал, что хотел. Я знаю, о чем ты думал и думаешь, но хочу это услышать именно от тебя, — резко начал он и перевел взгляд от окна на Славу. — Хватит ли у тебя смелости. Окси невозмутимо сделал непонятное движение рукой в воздухе, и в его руке появилась новая книга, точно такая же, как и предыдущая, только гораздо тоньше. Карелин не то чтобы удивился. Если так подумать, некоторые устраивали всемирные потопы, воскрешали людей, а это всего лишь книги из воздуха. Или у него просто не было сил удивляться. Вот только голова заболела с новой силой, в этот раз боль перешла на виски, которые с каждой секундой сжимало еще сильнее, как тисками. Слова Окси парень пропустил мимо ушей, решив, что разберется с этим позже, когда мозг не будет грозиться вытечь через уши от боли. — Кому мне нужно помолиться, чтобы мое бренное тело перестало так по-адски болеть? — риторически спросил Слава и поставил ступни на холодный пол, немного поежившись. Он вообще не ожидал услышать ответ, просто почему-то хотел заполнить пустоту молчания. — Можешь помолиться аптечке, — не отвлекаясь от чтения, ответил Оксимирон и тут же дополнил: — и ада нет. Как и рая, в прочем. На этом моменте Карелин моментально приободрился, на него как ведро холодной вылили вместе с чужими словами. — В смысле? — переспросил он. Вопрос был скорее для того, чтобы выручить немного времени для размышлений, несколько секунд, чтобы собрат мысли в кучу. — Но в повести о Горгороде… Слава тут же заткнулся, встретив презрительный взгляд голубых глаз. — Ну нужно ведь, чтобы вы умирать не боялись. А в «Горгороде» я такого точно не писал, я что, идиот что ли. Суды все эти устраивать, оценивать людей по их поступкам, мотивациям, прочей мишуре, — легко ответил бог и снова погрузился в чтение. — Скорее всего, кто-то руку приложил, позаимствовал парочку страниц у Библии, которая, в свою очередь, у мифологии какой-нибудь. — Пиздец. Просто пиздец, — проговорил Слава и потер затекшую шею ладонью. В голове все попросту не укладывалось, критически требуя более глубокого осмысления, на которое не было сил. — Как я вообще здесь оказался? Этот вопрос был не главным, но все же интересовал парня, потому что он совершенно не помнил ничего, что было после той сцены в туалете. — Я решил, что разговаривать с пьяным тобой бессмысленно, вот ты и отключился, после чего тут же оказался в постели. Мог бы и спасибо сказать. Карелин медленно поднял голову на Окси и пару раз ошарашенно моргнул, не веря собственным ушам. То есть все вот так вот просто — какой-то божок что-то там для себя решил, и все, Слава уже в отключке и в своей кровати. — То есть решил ты — отключился я? Ты меня вырубил что ли? Ты вообще ебнулся?! Он резко подорвался с кровати, которая немедленно отозвалась жалким скрипом, и сделал даже шаг вперед, с желанием вмазать по этой божественно охуевшей роже. Факт того, что Славу вот так можно отключить, словно надоевшую игрушку на батарейках, просто обескураживал, кто-то действительно имеет над ним власть, над его состоянием. Карелин понимал, что его ничем не усыпляли, не ударяли, а просто, как в какой-то сказочке, Окси щелкнул пальцами и все, занавес. Тело было не радо таким резким движением и изменению положения, так что Слава тут же сел обратно на кровать, словно упал. Такое еще больше злило, потому что парень попросту не знал, что это — действительно реакция организма или очередное чужое «хочу». — Успокойся. Лучше приведи себя в порядок, а потом, может быть, все обсудим, — сказал Оксимирон и в ту же секунду исчез, не оставив ни единого следа своего пребывания в комнате. Карелин еще некоторое время сидел на кровати, взявшись за голову, но это едва ли в чем-то помогало на всех уровнях. Он, словно завороженный, пошел в душ, где стоял под холодной водой минут двадцать. Но вода не поможет отмыть голову от мыслей. Похмелье и вовсе пропало, парень же думает о том, что лучше бы он вчера вообще до дома не дошел. «Бойтесь собственных желаний». Сука, самая правдивая из заезженных людьми фразочек на данный момент. Ваня пришел ближе к обеду, какой-то слишком напряженный и мрачный. Они даже не поздоровались полноценно, просто кивнули друг друга и разошлись по комнатам. Славу действительно волновало все, что происходит с другом, но сегодня ему бы самому разобраться, что происходит в его собственной жизни и голове. Еще пару дней никто (особо божественный, а вот из бухгалтерии на работе вполне себе) не беспокоит парня. Он спокойно себе работает, пьет чай, читает книги, когда совершенно нечем заняться. Все произошедшее постепенно выветривается из головы, словно плохой сон, который бывает, если лечь спать уставшим и пьяным. Просто очень реалистичный. Вместе с воспоминаниями исчезают и любые мысли о том, чтобы что-то сжечь. Шумиха в СМИ вокруг прошлого пожара вроде как стихла, всем снова плевать. Но у Славы иногда все равно упрямо проскакивают мысли о том, что сказал бы Оксимирону, не будь он тогда таким пьяным и испуганным. Но тут же отгоняет от себя эти мысли, это ведь был всего сон. Девочку с татуировкой он больше не встречает, да и особо не ищет встреч, разве что спросить одно-единственное «Нахуя?», на которое дева ли бы получил ответ. Бедная девушка, чью голову забили сказочкой о любви в одной из глав «Горгорода». Вот так теперь выглядят религиозные фанатики. — Девочка-пиздец, — с ядовитой усмешкой сказал Слава, сидя за столом над какой-то книгой и бездумно пролистывая страницы, просто проскользил глазами по словам. Мыслями он был где-то далеко, в воспоминаниях о том самом вечере, девушке, но дальше никуда не заходил, уверяя себя, что дальше и нет-то ничего, просто сон. А в сюжете вроде кто-то снова умер, но точно не главный герой, впереди еще куча страниц. — Есть два варианта этой части, — раздался голос из-за спины, и Карелин от неожиданности чуть не упал со стула, когда попытался резко обернуться. На его кровати с непробиваемым выражением лица сидел Оксимирон, подперев голову рукой. — Да что ты хочешь от меня, я не пойму, — протянул Слава, закрывая лицо руками. Детский жест, но он словно помогает защититься от мира, который терпеть сил больше нет. — Мы не договорили в прошлый раз, помнишь? — спокойно сказал Окси и поднялся с кровати, чтобы подойти к парню. Он заглянул в книгу, склонившись над столом, перевернул пару страниц туда и обратно, провел по ним кончиками пальцев, с еле уловимой ностальгией. Слава наблюдал за чужими движениями молча, немного удивленно. Мужчина с таким трепетом отнесся к книге, как обычно относятся к любимым девушкам. — Ладно, поговорим. У тебя в прошлый раз книга была в руках, что за она? — вспомнил Карелин. К ней бог точно не относился так. — Это была судьба человека, — пояснил Оксимирон и забрал книгу, погрузившись в чтение. — Девушки. На момент, когда я читал, она шла от подруги домой. Должна была попасть под машину, но ее будущий муж украл у нее сумку, — сказал он и даже не отвлекся от страниц. Слава оторопел от такого короткого, но впечатлительного рассказа. Его удивила даже не сама история, а то, что она уже прописана в какой-то книге, явно из какой-то божественной библиотеки. Ну, и то, что ее легко может взять один лысый мудак и прочесть, небрежно переворачивая страницы. О подобном даже в Горгороде не было сказано ровным счетом нихуя, а он определенно не был готов к таким поворотам. Ощущение того, что все нереально, вернулось снова. Слава вдруг ощутил удивительную легкость, словно он оказался в невесомости, но наверняка это просто его сознание выполняло очередной кульбит. — Погоди. То есть ты просто можешь взять чужую жизнь в руки и прочесть, как эту книгу сейчас, понимая, что герой вообще-то живет прямо сейчас? — он перевел взгляд на Окси, удивленный и немного испуганный. Бог глубоко вдохнул, не то раздраженно, не то разочарованно, и принялся пояснять: — Слава, я, кажется, писал о том, что я писатель. Сложи два и два, будь добр. Карелин язвительно пробубнел что-то вроде «где писательство, а где ты» и задумался, складывая «два и два». — Ну бля, если ты, писатель, якобы пишешь человеческие судьбы, то перечитывать их зачем? На опечатки проверить или так, ЧСВ потешить? Он действительно ждал объяснений, во всех подробностях, будто Оксимирон просто обязан все ему разложить по полочкам, раскрыть карты небесных дел и провести экскурсию. Но пока бог, вроде как, настроен на разговор, то нужно брать свое. — Пощади. Все их не прописать, я лишь вношу изменения в некоторые, буквально одно-два события, которые потом меняют и другие жизни. Нет «удачи» или «неудачи», есть лишь череда событий, от тебя не зависящие. Пока Окси погружен в чтение «Как закалялась сталь», Слава же занят напряженной мыслительной работой и, кажется, если хорошо прислушаться, то можно услышать, как тихо скрипят шестеренки у него в голове. Парню хочется отключиться от реальности на пару-тройку часов, чтобы по-новому посмотреть на этот мир. Под более правильным углом, что ли. — А когда человек умирает, то книга заканчивается? — Мирон на эти слова лишь кивнул, не отвлекаясь от книги. — А что с человеком?.. Душой? Последнее слово Слава сказал несмело, словно предполагая. — Ничего. Человек просто умирает. И тут Карелина словно добило. Не то чтобы он питал особые надежды на вечную жизнь, с прошлого раза запомнил, что загробного мира нет, спасибо. Но все равно такие слова немного выбили землю прямо из-под ног и дали под дых. — А у тебя книга есть? — спросил он немного севшим голосом. Оксимирон поднял на него взгляд и внимательно посмотрел, после чего осторожно закрыл и отложил книгу. У Карелина птицей внутри затрепетал страх, неясный, иррациональный, и комом осел в горле. — Есть. Но я ее так и не нашел. Даже не знаю, закончена она или нет, — вкрадчиво проговорил бог и поднялся с кровати, чтобы положить книгу ровно перед Славой. — А «Горгород» тогда что? Там ведь твоя жизнь прописана вроде. Ее, конечно, еще немного отредактировали, но оригинал-то? — несмело предположил парень и сразу же понял, что лучше бы молчал, потому что сейчас максимальную глупость сморозил. — Это не то. Это скорее просто символ чего-то нового, эры, веры. То, что дало людям надежду на новую жизнь. — Нихуя это не дало, кроме распространения заболеваний, передающихся половым путем и кучи фанатиков, — Слава вспомнил ту девушку с татуировкой и отвел взгляд, сжав зубы. Оксимирон внимательно, даже как-то изучающе посмотрел на парня, словно заглядывая внутрь. Он чуть сощурил голубые глаза и вообще, его черты заметно обострились, хоть и старался не давать вида. — Почему ты тогда ушел? Слава даже не удивился вопросу. Видимо, он прочитал его так же, как и сотни других книг без слов на обложке. — Я разозлился, — коротко ответил Карелин и замолчал. Но невысказанные слова словно стали прожигать горло и грудь, и его словно сорвало: — Не знаю, на кого или что. На тебя, потому что дал людям сказку, на себя, потому что всеми силами стараюсь ее разрушить, хотя всем похуй. Я выебал бы ее тогда, и все, понимаешь? Для меня это сущий пустяк, но для нее это была бы любовь, прям как в твоей книжке. Мол, просто обстоятельства. Ты же проебал свою «девочку-пиздец», вот и ту ж участь она и мне приписала. Она бы решила, что я ее встретил, понял, что это судьба, но потом потерял в одночасье. Но любовь, она ведь не такая. Оксимирон чуть улыбнулся, как улыбаются люди, вспоминая что-то давнее, то, что тогда казалось величайшей бедой, а сейчас вспоминаешь и думаешь «какой же пустяк». — Ты хочешь сказать, что если бы я ее действительно любил, то не отпустил бы? — спросил он. В голосе слышалась грусть, от которой Славе стало чуть не по себе, потому что… Ну, не этого он хотел добиться своими словами. — Я не знаю, — честно ответил Слава, чуть дернув левым плечом. — Да, нет, возможно — я не знаю, я не любил… Так. Да кто теперь любит-то по-настоящему? Я только одного такого сумасшедшего видел. Последняя фраза вылетела сама собой, Карелин едва ли специально вспомнил о той истории, которую ему кучу раз пересказывали левые люди на вписках, тогда, когда уже половина расходится, а другая половина рефлексирует в пьяном угаре на любых горизонтальных поверхностях. Однажды Слава слышал эту историю от ее главного героя, Кирилла. Правда, тот был вусмерть пьян, кажется, обдолбан, несмотря на то, что говорил вроде как внятно. Говорил он обрывками, то и дело прерываясь на очередной глоток алкоголя, но, как бы это глупо не звучало, было видно, что каждое воспоминание он словно отрывал от себя, чтобы любезно преподнести Славе. А Слава лишь с болью наблюдал за этим и обещал себе никогда, блять, не любить. Оксимирон заинтересованно посмотрел на Карелина, чуть прищурившись, от чего вокруг глаз появились неглубокие мимические морщины, на лице его появилась живая ухмылка. — Расскажи о нем, — это прозвучало даже не как просьба, а приказ. Наверное, боги вполне могут себе это позволить. Слава замялся, не зная, имеет ли он право что-то рассказывать, учитывая то, что и сам-то эту историю слышал кусками, обрывками, иногда даже не связанными друг с другом. Возможно, половина из этого вообще выдумка. — Полностью ее я не знаю, так, ключевые моменты, да и то…- он стал пасовать назад, почувствовав некий страх. Пиздеть богу — это так себе перспектива. Окси же не стал слушать его бормотание и тут же перебил. — Тогда отведи меня к нему, в чем проблема, — сказал он и пожал плечами, словно это самое просто и логичное решение, лежащее на поверхности. Слава недоуменно посмотрел на него, моргая глазами, и, после небольшой паузы, все же заговорил: — Стесняюсь спросить, но что ты слышал о личном пространстве? С чего ты взял, что он все выложит тебе, как на блюдце? Пришел какой-то хуй с бугра, — здесь он на секунду осекся, но все же продолжил, — и просит рассказать о своей бывшей, зная, что эта история не вызовет восторга у обоих. Или ты так же к нему на кухню заявишься, чая попить? Книжечку найди и почитай, блять, писатель! Парень сам удивился, как из него вылетели такие слова. Он почувствовал себя кем-то вроде защитником, будто оберегал Кирилла от Окси, как от мирового зла. Слава глубоко вдохнул и отвел взгляд, понимая, что эти слова вполне могут оказаться для него последними. — Не почитаю, потому что я ее не найду. Или на это уйдут тысячелетия, ведь ни одна книга не подписана, а их миллиарды, — терпеливо пояснил Окси. — А насчет остального — не переживай. Перед богом ему захочется исповедоваться. Ты ведь исповедуешься. Просто приди к нему, а я тебя найду. Он по-доброму улыбнулся и исчез, оставив после себя лишь книгу, лежащую на кровати.