Счастье горбуна

I. Когда Квазимодо гулял по собору в тот же вечер, он подумал о том, что случилось за последние сутки. То есть, он думал об этом весь день, но сейчас был особо сосредоточен. Его посещали разные мысли, например, о том, кто эта девушка. Он больше фантазировал, чем пытался найти вправду нормальное и логичное объяснение. Одно из последних - предположение о том, что девушка (Агнес? Ведь так?) могла бы оказаться шпионкой или просто обычной воровкой. Квазимодо думал, думал об этом. Мысль смешная, ведь девушка такой невероятной красоты не может нуждаться в чём-то настолько, чтобы воровать у старого колокольщика. Было смешно, а потом что-то начило настораживать. Лучше бы проверить, могла ли юная девица найти что-то интересное для себя в стенах этого собора. Квазимодо решил спуститься к комнате. Это было очень странно, он он будто забыл о том, что спас младенца с мороза, вроде как это вообще не имело никакого значения. Ребёнок, судя по всему, должен был провести всё это время в той самой комнате. Один. Голодный. Квазимодо подошёл к комнате, открыл двери и увидел там спящего младенца и рядом с ним девушку, ту самую. Никто и никуда не делся, и это было очень странно. Старик подошёл к Агнес и разбудил её нежным похлопыванием по плечу. Девушка, испугавшись, подскочила. Медленными движениями и негромким голосом Квазимодо объяснил, что не слышит почти ничего, что говорит Агнес, но может её понимать. А после спросил: - Почему ты здесь? Это ведь мой дом. - Я... Я услышала плач и пришла... Я проходила по улице и решила зайти в собор, но плач настолько меня потряс, что я даже нашла эту неприметную комнату. Простите мне, но зачем вам ребёнок, который голодает здесь целыми днями, наверное? - По сути, это не ваше дело. Но ребёнок этот не мой, я его нашёл. Вот просто на улице. И что-то заставило меня принести его сюда. Вы можете его забрать себе, если вам угодно. Мне нечем и некогда его кормить и что там ещё с младенцами делают? - Но мне некуда и самой идти, а тем более с ребёнком. Может, вы разрешите мне остаться здесь? Я... Я... Ну я буду ухаживать за вашим ребёнком, и жить буду здесь, и хлеб буду есть, который вы будете мне приносить. - Ребёнок не мой. Вас я не знаю, юная леди, и в ваших афёрах не разбираюсь, поэтому и хлебом своим делиться желания не имею. - Но погодите же, нужели у вас нет ни капли жалости к этому чудному англелу? Ну поймите же, прошу, я обычная простая женщина. Работа у меня скромная такая же, как и зарплата. Я из местного швейного ателье, которое стоит по Революционной улице. И в данный жизненный этап мне, как никогда ранее, нужна чья-то поддержка и помощь. Оставтье меня. Я вижу комната у вас уютная, но пыльная, а тут наведу тут порядок быстро, всё будет так, как надо. И ничего больше от вас мне не надо. II. На следующее утро Квазимодо проснулся вместе с солнечными лучами. Немного со временем он пошёл с несколькими ломтиками хлеба к комнате. Агнес и маленький ребёнок, как выяснилось девочка, ещё досматривали красивые и добрые сны. Горбун обратил своё внимание на руки Агнес. Они были странными, то ли в синяках, то ли в царапинах. Не может такая нежная особа с исключительно женской работою швеи иметь руки, как у рабочего лесника. Что-то было здесь не так, и это был первый, как говорится, звоночек. Горбун медленно потянулся к рукам Агнес. Он медленно и со всей аккуратностью приподнял длинные рукава тёплого платья девушки. Кажется, изувеченными руки были полностью, и это неприятно удивило Квазимодо. Ну точно здесь что-то не так. III. Так зима немного подходила к концу. Было ещё очень холодно, но Квазимодо никогда этого не чувствовал. В его жизнь пришло лето и, похоже, поселилось в него навсегда. Сегодня они с Агнес гуляют по красивым белым улицам Парижа. Ох, это просто прекрасное место, прекрасная погода. Агнес идёт рядом с Квазимодо и жестами рассказывает о любви к этому потрясающему городу. Старик же держить в руках окутанную девочку, на ресницы которой порой попадают невероятной красоты снежинки. Долгое время никто не задумывался о том, откуда это девочка и как её могли бы звать. А может, и задумывались, но вслух никогда об этом точно не говорили. Очередным вечером Квазимодо пришёл в комнату, подойдя к Агнес с ребёнком, он сел на колени. Медленно наклонившись над младенцем, он тихо-тихо прознёс... Гелла... С тех самых пор маленькая Гелла стала для Квазимодо символом прекрасного зимнего восхода солнца. За это недолгое время Агнес и Квазимодо нашли общий язык, говорили о Париже, музыке и литературе, но никогда не говорили о личном. Никто из них не раскрывал своего прошлого, своих проблем или радости. Им и так было хорошо. В тот самый день, когда они вышли на зимнюю прогулку, всё как всегда было хорошо и ничего не предвещало беды. Пара проходила мимо заснеженых и спящих садов, зданий. На самом деле, они всегда пытались концентрироваться на прекрасном, ведь сейчас они переживают не самое лучшее время. А дело в том, что каждый прохожий, каждый посетитель собора неприменно замечал эту пару, и отвращение и жалость не давали возможности не обратить внимание, промолчать, пройти мимо. Каждый считал своим долгом посочувтвовать Агнес, мол, такая роскошная девушка, как она позволила себе остаться с таким... таким, как этот несчастный и уродливый горбун, мол, такая молодая, а возиться и возиться с ним, а у него даже ни денег, ни работы, ни дома нет. Абсолютно ничего. Кто-то жалел, кто-то возмущался, но Агнес почти сразу перестала обращать на это внимание. Она понимала, что пришла в собор, ведь идти больше было некуда. Ни еды, ни денег, ни тепла. Она вспоминает всё с ужасом, но сейчас... Сейчас происходило что-то совсем другое. Агнес нашла в Нотр-Даме больше, чем рассчитывала.