Облачная рябь

      Где-то неподалёку очень громко разговаривают… Уютно ворочающаяся под одеялом Сакура приоткрывает один глаз. Всё вокруг мутно-розовое: взъерошенная шевелюра закрывает обзор. Она лениво сдувает их хотя бы с носа, чтобы не щекотались, и подтягивает подушку поближе. Запястье отзывается дискомфортом. Задремать ещё на пару минут не выходит. Сакура отпихивает подушку и медленно садится, смахивая с лица растрёпанные волосы.       Голоса не пропадают, а это значит, что вернулся Мадара.       Вчера она сопровождает его до двери, получив множество наставлений о том, чего не стоит делать, и остаётся одна.       Остаток вечера она пытается дозвониться сначала Ино, потом Тобираме, а когда ничего не выходит, то топит тревогу в мире учебников.       Биология, физика, обществознание, география!.. Книги толстые и наполненные концентрированным нехудожественным знанием. Сакура с восхищением разглядывает потрёпанные переплёты, листает оглавления и погружается в мир биологии до самой темноты. Так волнение за подругу и за Мадару, ушедшего непонятно куда, переносится легче.       Желая отдохнуть и подышать свежим воздухом, она закутывается в одеяло и открывает окно. Небо темнеет за ним так притягательно, что наблюдать за этим через оконную раму просто невозможно, и она садится на подоконник. Ветер ледяной, но она в носках и штанах, поэтому холодно не сильно. Сакура тогда мельком радуется, что снега нет.       Радость кончается, стоит хлопнуть входной двери и распахнуться двери в комнату Мадары. Изуна, красный и задыхающийся, в обуви, пахнущий как-то незнакомо и определённо хорошо, высказывает ей всё, что думает о торчащих из окна ногах. В этом уже ничего хорошего нет. Сакура едва упрашивает его не говорить Мадаре. Изуна неохотно упрашивается, а потом замечает учебники. Одобрительно листает физику, а Сакура, замечая его довольное покачивание головой, переступает через лёгкую неприязнь и просит пояснить непонятные моменты.       На физику они тратят около полутора часов, за которые Изуна показывает себя увлекающимся и широкомыслящим. Единственное, что он советует без сарказма, это попросить Мадару помочь разобраться с математикой.       Кажется, это установившееся между ними перемирие. Изуна даже объясняет и демонстрирует ей метод конспектирования, потом показывает, как нужно держать ручку… Радуется скупо, что никому из них не придётся учить её писать, потому что она умеет. Пускай чудовищно и непонятно, но умеет. Шутка Ино про прописи становится внезапно понятной. — Надо просто подключить тебе интернет… — думает вслух Изуна и переводит взгляд на лежащий на столе Мадары ноутбук. — Или просто дать пароль. Этот всё равно пользуется им раз в месяц.       Сакура расплывается в улыбке и старается спрятать её за покашливанием. Но Изуна всё равно замечает её, даже смотрит остро, чтобы сбить. Впрочем, ему не до этого. Он оставляет Сакуру с конспектами по физике одну, а сам обещает быть если что в его комнате.       Она недолго перечитывает то, что записала, и с удивлением осознаёт: понятно. Как бы иронично это ни звучало. Сакура переходит к обществознанию, читая пару глав, и понимает снова. Пока она разбирается, что такое общество и с чем его едят, за окном наступает непроглядная ночь.       В сон тянет так, что она решает подождать Мадару под одеялом… И просыпается утром от голосов.       Утро туманное и серое — за окном небо не отличить по цвету от сухого асфальта. Сквозь плотный и однородный слой облаков солнце не просачивается ни одним жёлтым лучиком. Сакура недолго с тоской приглядывается к небу сквозь окно и пытается встать. Замечает, что одеяло на ней лежит тяжёлой волной, а не скомканной кляксой где-то на полу. Хотя она отлично помнит, что ночью спихнула его подальше…       Какая сейчас, впрочем, разница?       Она спрыгивает с кровати и прислушивается. Но единственное, что она может вычленить из речи Мадары, это «Хаширама» и целую связку из непонятных и вряд ли цензурных слов. Если это о том, что произошло между Мадарой и теми людьми… нет, она не может просто так взять и спугнуть их! Сакура подозревает, что ей расскажут примерно ничего.       Но то ли соулмейт устал настолько, что говорит едва не шёпотом, то ли предусматривает вариант, в котором она просыпается… не слышно совсем. Сакура со вздохом открывает дверь и занимает ванную быстрее, чем кто-либо из братьев успевает выглянуть в коридор. Краем глаза замечает, что сумка, которую с собой берёт Мадара, стоит у двери и будто ждёт. Он уйдёт и сегодня?..       Она недолго умывается и вскоре тихонько заглядывает на кухню, готовясь к тому, что эти двое взялись за ножи. Но этого не происходит. Изуна за столом, Мадара курит около приоткрытого окна, стоя вполоборота. Оба хмурые и напряжённые. Но при виде неё, не договариваясь, делают вид, что всё в порядке. Эта их способность удивляет Сакуру до сих пор.       Мадаре изображение спокойствия удаётся сложнее. Он выглядит бледным и взъерошенным, с искривлённой линией губ, в углу которых зажата сигарета. По небольшой кухне плывёт странный кисловато-едкий запах. И это с приоткрытым окном. Сакура принюхивается и чихает. Пока чихает, вмиг вспоминает, откуда этот запах ей так знаком. Так пахнет от Ханаби после их встречи.       Алкоголь.       И точно: на столе стоит похожая зелёная бутылка, какие использовались в изакая, и две крошечные округлые рюмки. Ловя её взгляд, Изуна встаёт, чтобы выкинуть бутылку, а рюмки ставит в мойку. Но внимание привлекает кое-что другое. Странное и чужеродное в этой квартире и на этой кухне.       В графине, который Сакура раньше ни разу не видела, стоят цветы, завёрнутые в светлую и блестящую бумагу. Мягкий бежево-розовый оттенок полураспустившихся роз оттеняют крошечные фиолетовые шарики-цветочки, которые ей незнакомы. Она подходит поближе и рассматривает упругие лепестки. Ей не совсем понятно, как между бутылкой и стаканами затёсываются цветы. Зачем они тут?       Увлечённая ими она не сразу замечает взгляд Мадары, упёршийся в неё как в невидимую точку. Но когда он замечает, что Сакура удивлённо смотрит в ответ, взгляд тает, будто облачный смазанный след на рассветном небе. Соулмейт отворачивается к окну, выбивает себе новую сигарету. — Хаширама разбирается, что нужно приносить девушкам по утрам. В отличие от тебя, — Изуна кидает в спину брата саркастичный взгляд. — Уверен, он проводил тебя до квартиры, чтобы ты не выбросил их по дороге. — Ты знаешь его лучше, чем я думал. Я чего-то не знаю? — без интереса парирует Мадара.       Пока они непонятно переругиваются, Сакура прикасается к бархатистым лепесткам кончиками пальцев так, будто они вот-вот растворятся. Обёрточная бумага шуршит при прикосновении, нежная и тонкая. Полураспустившиеся бутоны роз гордо держат крохотные головы. Пара фиолетовых цветочков сломана, и маленькие бутоны-шарики рассыпаны по столу около графина. Она собирает их в ладонь, разглядывая на свету.       Изуна, замечая это, издаёт странный звук, похожий то ли на подавленный кашель, то ли на саркастичный смешок. Мадара обдаёт его прохладным взглядом и тушит сигарету. Он молчит и не поясняет, почему тут появляются цветы. У него чуть вздрагивает обклеенная пластырями правая рука.       Кажется, сейчас не самое лучшее время, чтобы просить показать, как делать зарядку… С ними явно творится что-то неладное. Не похоже, что они не помирились, но и никаким умиротворением там и не пахнет. Сакура кивает сама себе и мелкими шажками выходит из кухни. Разбираются пускай сами. Алкогольный запах не внушает ей никакой уверенности в том, что тут она может помочь.       Маленькая горка из фиолетовых цветов, которую она насыпает на подоконнике, выглядит ярким пятном по сравнению с мутным и грустным небом за окном.       Сакура, вчитываясь в биологию, слышит, как Мадара — его шаги от шагов Изуны она отличает легко — проходит сначала до двери ванной, а спустя минут десять уже и до двери комнаты.       Входя, Мадара получает её настороженный взгляд поверх страниц книги. У него влажная голова — пряди лежат в полном хаосе. Он смотрит сначала на обложку книги — приподнятая бровь. Потом во внимательные и следящие за его передвижениями глаза Сакуры — вторая бровь приподнимается тоже. Он проводит ладонью по лицу, скрывая за ней ироничную усмешку. Влажные чёрные волосы липнут ко лбу. — Не знаю, как пили друзья твоей Ино, но я почти трезв, — сообщает он ей со слабой усмешкой. — Не бойся.       «Не бойся» звучит иронично, но ей мерещится в его тоне почти замятый оттенок горечи. Так на него действует алкоголь?.. Какое счастье, что алкоголь не заставляет его задумываться о размножении! Ну, во всяком случае, никаких признаков этого она пока не замечает. — Ты хорошо говоришь, — поняв, что опасности от такого состояния соулмейта не стоит ждать, Сакура удивлённо его рассматривает.       Мадара пожимает плечами. Его не шатает. Он не пытается удержаться за стену, когда подходит к шкафу. Язык совсем не заплетается. Просто… запах и какой-то рассеянный блеск глаз. Соулмейт вытаскивает сложенный и сдутый матрас, который когда-то достаёт, чтобы уступить ей кровать.       Она не задумывается об этом вчера вечером, но сегодня утром вспышка тревоги предупреждается этим жестом Мадары. Соулмейт ведь понимает всё сам ещё с их ночёвки у Ино. Сакура чувствует смутное облегчение, которого недостаточно, чтобы расползтись по подоконнику тёплой лужицей, но достаточно, чтобы выдохнуть. Ложиться рядом с ним, случайно соприкасаться под одним одеялом, а просыпаться от того, что Мадара прижимает её собой к матрасу… Она не уверена, что будет в состоянии заснуть, если он будет лежать рядом. И в то же время ей сложно уснуть, если нет знакомого запаха, тепла, ощущения, что Мадара рядом. Но если сильно устать и знать, что в комнате он всё-таки есть… Она надеется, что это сработает.       Матрас надувается специальной палкой-насосом, но с переменным успехом. Соулмейт, склонившись над ним, стоя на коленях, с коротким и эмоциональным ругательством зачёсывает волосы, по его же словам лезущие в глаза. — Нужно будет подстричься, — криво улыбается он навстречу её настороженному взгляду. — Разве тебе не больно стричься? — Сакура озабоченно разглядывает его лохматую голову.       Соулмейт так и застывает с рукой в волосах. От его взгляда становится очень неловко — он пристальный и бездонно-чёрный. — А тебе больно? — он даже поворачивается к ней, оказываясь не в профиль, а вполоборота.       Такое внимание приносит Сакуре дозу чистого удивления. Кивая, она сразу понимает: что-то не так. Желваки на лице соулмейта взбухают одним мгновением. Что-то доводит его до такого выражения лица всего за секунду. — В волосах людей нет нервных окончаний. Нам не больно, — отвечает Мадара, пряча бешенство на дне глаз. — Что ещё вам больно?       Он более эмоционален, чем обычно. И, не смотря на это, не кажется опасным. У этого феномена должно быть объяснение. — Зов, — охотно откликается Сакура, вспоминая совместную с Ино теорию. — Он иногда похож на нитку. Дёргает, и больно. Последний раз болело, когда ты… когда мы были в переулке. А у тебя бывает, что он болит?       Мадара, успевший встать с колен, рассматривает её так сильно, что Сакуре хочется спрятаться. Но всё-таки: неужели его никогда так не дёргает? — Иногда, — медленно отвечает он, его рука дёргается к солнечному сплетению. — Это странно. Сильная связь редкость. — Может, это потому что я не человек, — думает вслух Сакура, хмурясь. — Когда я чувствую его, ты обычно приходишь раненным… Кстати! Как ты узнал тогда, в нашу первую встречу, что я уйду? Ты ведь проснулся и пошёл за мной. — Не помню. Просто проснулся. Увидел, что кровать пустая. Дверь в прихожей не была закрыта на замок. Я всё понял. Если подумать, я проснулся вовремя… Я почти остановил тебя. Подобрался бы ближе — остановил бы, — пожимает он плечами и перечисляет невозмутимо.       Внутри сворачивается ком из вины. Сакура помнит тот день не хуже. Крик соулмейта, сорвавшийся вслед за ней, воскресает в памяти и пускает по коже мурашки. Она обхватывает себя за плечи, пытаясь справиться с дрожью. Но Мадара не добавляет к её горе из чувства вины ни одного камешка. Он смотрит насквозь, в какую-то недостижимую пустоту, куда Сакуре нет хода. Понимая, что сквозь этот заслон отстранённости ей не пробиться, она тактично отступает и старается погрузиться в учебник. — Ты спустилась не потому, что хотела. На тебя напали. Ты думала, что в опасности, и была вынуждена доверять незнакомому человеку, — тёмная майка соулмейта замирает в поле зрения неуловимым движением. — Я могу понять, почему ты сбежала.       Она поднимает голову и растерянно смотрит в лицо Мадары, ища там подвох. Но его нет. Ни усмешки, ни блестящих искр иронии в чёрных глазах. В соулмейте словно концентрируется бесконечная усталость, которой уже в теле места не хватает, поэтому она переползает на радужку и просачивается в воздух. Пахнет едко — сигаретами и алкоголем. Она неосознанно морщит нос. — Почему ты тогда поднялся на крышу? Ты ведь не собирался прыгать? — этот вопрос, стоит о нём только вспомнить, холодит корень языка.       Она тревожно всматривается в его лицо, опускает и закрывает учебник, закладывая нужную страницу большим пальцем. Даст ли ей что-нибудь ответ или нет? Сакура знает только то, что хочет это спросить. — Суицид не выход. Бесполезный конец, а не решение проблемы, — Мадара разрывает между ними дистанцию в целых полтора шага. — Я бы не бросил Изуну одного.       Он отвечает только на один из вопросов, и этого достаточно. Огромная тяжесть, лёгшая на плечи Сакуры ещё в тот момент, когда она рывком впустила в тело материальность и сбила его на грязный бетон крыши, растворяется. — Я очень испугалась тогда, — признаётся она ему, разглядывающему её внимательно.       Морщинка на его лбу исчезает. Соулмейт, который находится под действием алкоголя, внезапно оказывается гораздо спокойнее, чем его трезвая версия. Сакура прикусывает губы по очереди, сдавливая неуместный смешок в горле. — Но теперь всё хорошо, — признаёт она, чтобы перевести тему. — Так что… Значит, когда ты понял, что за мной следили, почувствовал зов?       Он разворачивается и присаживается на подоконник прямо около её босых ступней и горки фиолетовых цветов, и она машинально поджимает ноги ближе к груди. Мадара то ли тактично делает вид, что не замечает этого, то ли действительно не замечает, но его поза и выражение лица совсем не меняются. — Это то, что ты описала, — сообщает ей соулмейт, поворачивая к ней голову. — Но люди называют это связью. — А что вообще люди знают о соулмейтах? — обрадовавшаяся, что разговор сползает в нужное русло, Сакура подбирается. — Мифы, неподтверждённые гипотезы и теории заговоров, — мгновенно рушит все её надежды соулмейт и пропускает на губы слабую улыбку, когда замечает разочарование. — Немного статистики. Разводы в браках между соулмейтами и между обычными людьми имеют большой разрыв в процентном соотношении. Раньше пар соулмейтов было больше, но общество не очень их поддерживало. Сейчас их меньше, а общество благосклоннее. Соулмейты чувствуют друг друга на расстоянии. Пара соулмейтов может быть однополой, — перечисляет он ровно.       Она сводит брови на переносице. Большая половина ей не понятна. На просьбу пояснить Мадара смотрит на неё так, будто только что осознал большую ошибку. Переспрашивая, что именно она считает непонятным, и получая перечисление, соулмейт подпирает рукой висок, а локоть упирает в колено. Алкоголь действительно действует на людей странно…       На подоконнике мало места, и то, что он так наклоняет голову, делает его ближе. Сакура морщит нос от запаха. Внимательный Мадара щурится и плавно выпрямляется, складывая руки на груди. — Разводы между соулмейтами случаются реже, чем между несоулмейтами. Развод — расторжение брака. Брак — это официально оформленные отношения пары. Пара из людей одного пола называется, соответственно, однополой, — с конца объясняет соулмейт без особого желания. — Никогда не думала, что такое возможно, — округляет глаза Сакура, имея в виду однополую пару. — Большинство считает их ошибкой природы, — Мадара отлично понимает, что она имеет в виду, и поясняет это с какой-то кривой и неприятной ухмылкой. — Ещё вопросы?       Палец, заложенный между страницами, немного немеет, и руку так держать неудобно, поэтому Сакура с сожалением убирает книгу в просвет между бедром и окном. Ошибка природы? Но почему? Ей хочется спросить, но по лицу соулмейта видно, что вопрос будет последним. — Почему вы поругались с Изуной вчера? Причём тут Конан? — с осторожностью спрашивает она. — Потому что он лезет туда, куда не просят, — с очевидным терпением отвечает ей расплывчато Мадара. — Ещё и выставляет меня должником перед Конан. — Я не понимаю, — настойчиво говорит ему Сакура, царапая ткань штанины на колене.       Мадара смотрит на неё из-под полуопущенных век. К нему возвращается способность прятать эмоции на самом дне непроглядно-чёрной радужки. Он не читается. Как и раньше. Ослабевает действие алкоголя? Неудобный вопрос? — Конан предусмотрительна. Но она не считает меня идиотом, — в конце концов отвечает он. — Зато Изуна иногда считает. Найти что-то на тебя — его идея.       Конан приходит яростной и горящей совсем не солнечным светом, цокает неснятыми каблуками и называет её животным. Неужели это из-за Изуны? Она знает, что не нравится ему и что этому есть причина, и что поведение Конан он не может контролировать, но… Обида всё равно щекочет ей губы, заставляя их поджать. Сакура обнимает себя за плечи и хочет закутаться в одеяло. — Ты очень злишься, — ища что-то, что можно сказать, она говорит самое очевидное. — Не люблю, когда в мои дела лезут, — он закрывает глаза и опирается плечом об окно. — Больше этого не люблю быть должником.       Его висок оставляет на стекле влажный след. Серый свет, падающий с неба и проникающий в комнату, рассеивается и заставляет воду блестеть. Взгляд движется дальше, на короткие угольно-чёрные волосы, налипшие на бледную кожу. — Она твой друг, а Изуна твой брат. Ты же волнуешься за них. Они волнуются за тебя, — вздыхает Сакура, разглядывая его умиротворённое лицо со смесью любопытства и любования.       Мадара красив, когда не смотрит звериным прищуром и не скалит зубы.       На его лице проявляется что-то нехорошее: то ли горечь, то ли насмешка. Ей чудятся нотки сожаления в его медленном вздохе. В груди настороженно шевелится колючий и холодный росток. Почему сейчас, когда Сакура в процессе разгадки феномена отношений между Мадарой и Конан? — Мы не друзья, — он открывает глаза и всматривается в неё долго, прежде чем добавить: — Конан хочет отношений.       Сердце ласково и нежно обхватывает корочка льда. Ей непонятно, почему это происходит. Но ей понятно, почему она так не нравится Конан.       Сакура чувствует то, что не замечала раньше в янтарно-карих глазах и в мягком обманчивом тоне. Открывает новые грани в скользком вопросе про возраст. Неужели Конан его любит? Возможно, именно это заставляет её отвести Сакуру туда, где проходят бои соулмейта? Желание сделать так, чтобы она увидела, испугалась и ушла? — Ты не хочешь этого? — она опускает глаза на подоконник.       Пальцы сами собой медленно собирают в ладонь маленькие фиолетовые цветочки-шарики. Это кажется успокаивающим занятием. Потому что Сакура не спокойна.       Что будет с ней, если они станут парой? Вопрос даже не озвученным звучит эгоистично и по-человечески. Она отгоняет его в сторону, потому что не хочет об этом думать.       Мадара, который будет рядом с Конан таким же, каким иногда бывает и с ней, наверное, уничтожит её. Сакура о многом задумывается сегодня впервые, но это — самое ледяное и режущее ей внутренности. У неё нет этому объяснения, но образ тонкой и изящной Конан, умеющей отмахиваться от чужих рук и грациозно двигаться на каблуках, проникает ей внутрь сигаретным дымом. — А похоже, что хочу? — Мадара пропускает наружу мягкий смешок, от которого Сакура поднимает глаза. — Отношения начинаются, если люди взаимно влюблены. Это лучший вариант. Но не наш с Конан.       В голове стучит однажды прозвучавшее: размножаются по любви. Сакура вспоминает показанный ей Ино фильм о том, как из одной клетки вырастает человек, и сопоставляет семью, брак и пары… Как ей кажется, что-то из этого даже прозвучало закадрово в фильме. — У меня теперь есть ты. Даже если мы не в отношениях, — добавляет соулмейт и встаёт с подоконника. — Вопросы кончились?       Она кивает и опускает ресницы, прикусывает нижнюю губу, стараясь скрыть то, как ей нравится его ответ.       Мадара возвращается к матрасу, оставляя после себя рядом не самый приятный запах и водный след на стекле. Сакура рассматривает его фигуру, от которой по всей комнате плывёт сигаретный дух, и никак не может снова взять биологию в руки.       Ей интересно, как стать такой же сильной?       Соулмейт кажется ей непоколебимым, что бы на него ни валилось. Он со всем справляется. Даже после ранения он думает о том, как им добраться до безопасного места, и заставляет Сакуру прекратить плакать. Всего лишь коротко обнимает и просит: — Соберись. Поплачешь дома.       Как бы это ни было похоже на приказ, тогда это звучит просьбой. И Сакура, в последний раз вдохнув запах пропахшего кровью свитера, кивает и отпускает чужие плечи.       Мадара — это человек, который успевает реагировать и анализировать быстрее, чем она сама. Он не прирастает к земле ногами и не столбенеет. Он сначала выбивает из нападающего всё желание драться и потом начинает спрашивать. Он прощупывает её шею и затылок, когда обнимает в том переулке, и спрашивает, всё ли в порядке. Что тогда, что сейчас хочется расплакаться от этого вопроса. Ведь Мадара сам только-только тогда отошёл в сторону от жуткой грани.       Как этому научиться?       Соулмейт заканчивает надувать матрас, когда тот оказывается наполнен воздухом только наполовину. Мадара не продолжает. Он устало опускается на него и подкладывает под затылок руку. Матрас лежит рядом с кроватью как вторая половина, только ниже. Наверное, будет не очень сложно заснуть, зная, что если скатишься — упадёшь на соулмейта… Или наоборот.       Сакура присматривается к его лицу, расслабленному и спокойному, видит кончик нового шрама на шее, выглядывающего из-под ворота майки. Что-то прорывается сквозь светлый день и колет, как снегом.       Она захлопывает книгу. Сползает с подоконника. На цыпочках обходит закрывшего глаза соулмейта и выскальзывает в коридор. Мадара спит чутко, не хватает только разбудить его шелестом страниц. Как проходит алкоголь со временем она не знает, но надеется, что сон поможет.       На кухне, где она надеется побыть одна, её встречает вид Изуны. Он с закатанными рукавами тёмно-серого свитера и в специальном фартуке неспешно разделывает рыбу, которую, наверное, собирался пожарить ещё вчера. В ногах младшего Учихи вьётся Роши, то и дело пытаясь потянуться и зацепиться лапами за край стола.       Сакура не может сдать назад хотя бы потому, что Изуна замечает: посматривает на биологию в её руках и кивает на стол. — Не слышал, чтобы кто-то кричал, — говорит он со скрытой иронией и возвращается к разделыванию рыбы.       Его руки скользят точно, нож плавно рассекает рыбу на две половины. Это достаточно завораживающий и жутковатый процесс. Сакура передёргивает плечами и думает, что для побега обратно в комнату уже поздно. Ощущения от объяснения, кому она должна за такое внимание Конан, не уходят глубоко и не растворяются без следа.       Изуна посматривает на неё, так застывшую в дверях, косо. Это определяет решение. Сакура подходит к столу и кладёт биологию на край. — Я могу помочь тебе? — спрашивает она без надежды, что он ответит согласием.       Он опирается одной ладонью об стол, а второй вертит в пальцах нож. Почему-то от такого оценивающего взгляда становится не по себе. Кухня небольшая, и Сакура чувствует лёгкий запах алкоголя, который исходит и от младшего из Учих. Но, судя по тому, что он может работать с ножом, Изуна выпил совсем немного. — Можешь помыть овощи, — предлагает он небрежно и кивает на целую яркую зелёно-красную гору, сложенную в раковину.       Сакура кивает и берётся за дело. С овощами и их нарезкой она знакома чуть больше, чем ничего, благодаря Ино. Нарезку Изуна поручает ей с неохотой, но потом соглашается, что выходит неплохо. — Почему ты решила научиться готовить? — спрашивает он, когда перекладывает куски рыбы на дно раскалённой сковороды. — Я не замечал у тебя к этому интереса. — Так я смогу стать самостоятельней, — старательно нарезая огурец, отвечает Сакура.       Она не может обманываться в Изуне. Его двойное дно неочевидно в начале, но сейчас она узнаёт о том, как он может поступить, и это даёт ей предостережение. Сакура не хочет упоминать о том, как ей приходит в голову идея жить одной.       Жить одной… Она ведь задумывается об этом ещё у Ино, рассматривая её квартиру, цветы на подоконнике, жалюзи и чувствуя там полную и умиротворяющую безопасность. Сакуре кажется это недостижимым. Но когда она слышит рассказ о волосах, всё начинает приобретать смысл. Если люди готовы сделать за них что угодно…       Очевидно, что ей не вернуться наверх. Мадара будет тянуть её вниз одним своим существованием. Положа руку на сердце, Сакура не хочет, чтобы он был из-за неё не в порядке. И раз уж люди готовы сделать что угодно ради их близких, то, может, стоит задуматься над этим?       Анализируя то, что происходит внутри, она должна признаться: в ней есть что-то от людей. Со временем этого становится больше. В ней есть та человеческая жестокость, которую демонстрирует что на ринге, что вне её соулмейт. Она всплывает уродливой мордой в те моменты, когда становится нестерпимо больно и страшно. Когда на руках остаётся кровь соулмейта и волосы Ино, Сакура чувствует её так, будто та прорезает её насквозь и ввинчивается в затылок.       И если это не пугает, то остаётся неясной дымкой где-то внутри и тревожит острой иглой. Ведь вспыхнуть она может, оказывается, ничуть не медленнее соулмейта. До сих пор не по себе от того, как хочется тем вечером ударить Ино только за то, что та оттолкнула её от Мадары… Вот о каком самоконтроле говорит Изуна ей когда-то? Мадара сдерживает в себе это? Учитывая его вспыльчивость, наверное, ему приходится делать это часто. Она вспоминает и Тобираму, который остаётся невредим, и саму себя, когда в очередной раз сбегает… Мадара держит себя в руках, хотя иногда сквозь него и прорывается холод. Должна ли Сакура равняться на него и в этом?       Сакуре хочется знать, что с жестокостью внутри она не становится неправильной. На небе она не чувствует ничего из того, что может ощутить на земле. И возникает вопрос: оно было внутри всё время, но дремало? — Ты молодец, — прервавший её тревожные размышления Изуна посматривает на неё со сдержанным одобрением. — Я думал, что тебе нравится прятаться за Мадару. Но он рассказал, что тебе интересна самозащита. Как тебе он в качестве учителя?       Сакуре непонятно, почему соулмейт рассказывает ему. Ей бы хотелось сохранить это в тайне между двоими. Изуна не тот, кому ей хочется доверять секреты. Пускай и секрет из её желания не самый страшный. — Он осторожный, — она не уверена, что Изуна хочет от неё услышать, поэтому говорит то, что думает.       Он смотрит искоса, почти как Мадара, и ухмыляется. Это не самое приятное ощущение — быть под таким взглядом. — Ещё бы. Ты ему кажешься фарфоровой, — губы Изуны искажает тонкая усмешка. — Мадара требователен к себе и к другим. Особенно в боевых искусствах. Но к девушкам в боевых искусствах он относится с пренебрежением. Как ты уговорила его?       Она впервые слышит о том, что соулмейт относится к девушкам, которые тоже хотят уметь защищаться, с пренебрежением. Он не даёт понять ей, что она гораздо слабее него и не давит, только показывает и делает это аккуратно. Да, Сакура слышит от него о том, что слабая и без развитых мышц или опыта… Но ничто из этого не звучит как обвинение и насмешка. Если Мадара и смотрит на неё свысока, то делает это очень незаметно. Сакура не уверена, что это имеет смысл… Кто, умея что-то, смотрит свысока на другого, только обучающегося? — Я попросила, и он согласился, — пожимает она плечами.       Изуна смотрит недоверчиво, но не настаивает. Огурец давно порезан, и чем теперь занять руки — интересный вопрос. Он предлагает ей немного отдохнуть. Она кивает и косится на букет. Пока вторая порция рыбы обжаривается в кляре, Сакура задумчиво перебирает крохотные фиолетовые бутоны. Друг Мадары кажется немного странным. Зачем ей передавать цветы? Но спросить у Изуны язык не поворачивается. Впрочем, почти сразу тот поднимает тему самостоятельно. — Хаширама наверняка хочет познакомиться с тобой, — вникуда замечает Изуна, складывающий грязную посуду в раковину. — Не знаю, на что он больше тратил время в старшей школе: на подготовку к экзаменам или на выслеживание девушки, с которой Мадара мог бы встречаться. Мне даже интересно, попытается ли он в этот раз…       Она не знает Хашираму, но его имя звучит тепло, и никто в семье Учиха не говорит о нём плохо. Даже Изуна, кажется, рассказывает о нём сейчас со снисходительным добродушием в голосе. Хаширама передаёт ей зачем-то красивые цветы… — Зачем? — Сакура берётся за губку для мытья посуды и включает тёплую воду.       Отвечают не сразу. Младший Учиха заглядывает в холодильник, вытаскивает из него две красные баночки, которые Сакура узнаёт: это газировка. Одна из баночек становится около учебника по биологии, а Изуна присаживается на край стола и с треском и шипением открывает вторую. — Чтобы её отбить, — после выдержанной паузы отвечает он и делает глоток. — Они соперничают с того момента, как познакомились.       Эти чудные люди… Она не устаёт удивляться тому, что узнаёт. — Это так странно, — Сакура не может представить себе это, как ни старается, и вместо бесплодных попыток оттирает от разделочной доски въедливый рыбный запах моющим средством. — Но какой в этом смысл? Мы же соулмейты. — Хаширама немного сумасшедший, — он качает головой, явно что-то вспоминая, но не рассказывает. — То, что ты соулмейт Мадары, для него ещё больший аргумент для знакомства.       Сакура только качает головой, определённо не понимая, что не так с этим Хаширамой.       За окном немного темнеет, потому что тучи становятся вдруг тёмными и грузными. Сакура чувствует, что скоро пойдёт снег. В квартире пахнет вкусно. На запах Мадара и просыпается. Он оказывается на кухне ровно в тот момент, когда Изуна упражняется вместе с Сакурой в физике. Соулмейт, взъерошенный и потирающий отлёжанную щёку, даже замирает на пороге, разглядывая их, склонившихся над учебником. Изуна первым поднимает взгляд. — Нам стоило подумать об этом раньше, — сообщает он без пояснений и указывает на учебники. — Ты не представляешь, с какой скоростью она запоминает. Мне интересно, там они все такие гениальные или нам повезло?       Сакура смотрит на него с приподнятой бровью. Мадара фыркает, переводя взгляд с него на неё, и прокладывает ладонью путь ото лба до подбородка, будто стирает усмешку. Он выпивает несколько стаканов воды, прежде чем тоже садится за стол, отодвигая нетронутую банку газировки в сторону, и забирает у неё тетрадку. Пролистывает с меняющимся выражением лица. — Это за сколько? — интересуется он, смотря на Сакуру серьёзно. — Часа четыре, — Изуна закидывает ей руку на плечи и встрёпывает затылок. — С перерывами на биологию.       Мадара дёргает бровью и опускает тетрадь на стол. Подпирает ладонями голову. Сакура не понимает реакции братьев. Ей всегда всё давалось достаточно быстро. Не считая того, что она до сих пор не может разобраться с множеством оттенков человеческих эмоций, привычек и поведения. С этим гораздо сложнее. — Неплохо, — сдержанно замечает соулмейт и качает головой. — Надо задуматься о том, как тебя легализовать… — Можно найти человека, который может помочь, и поменяться, — предлагает Сакура и, замечая, что взгляды на ней скрещиваются, поясняет: — Волосы ведь снова отрастут и…       На «и» на стол твёрдо и звучно ложится соулмейтовская ладонь с взбухшими от напряжения венами. Лицо соулмейта темнеет, становясь грозовым. — Нет, — цедит он, вдавливая её взглядом в стул. — Пример подружки ничему не научил? — Почему? Они могли узнать от кого-то другого! — возмущается тут же Сакура, которую очень сильно задевает упоминание Ино.       Сколько уже можно подозревать её?! Она не причём, она всё рассказывает и у неё есть причины, почему это не делается раньше. Между прочим, Ино спасает ему жизнь, хотя совершенно не обязана! Но Сакура не успевает высказать это вслух… — Мало одной группы парикмахеров? Хочешь оказаться в какой-нибудь исследовательской лаборатории? Влиятельные люди готовы на всё ради денег и власти, — он встаёт, опираясь ладонями о стол, наклоняется ниже и расправляет плечи. — И такие будут состригать тебе волосы каждый раз, — его пальцы ловко дёргают её за розовую прядь, — когда они будут нужной длины. То, на что способны твои волосы… — он поводит челюстью, а его взгляд тревожно туманится, — опасно. Как показал случай, ты знаешь о себе не всё. На что способна твоя кровь? Пересаженные органы? Передастся ли это твоему ребёнку? Даже не думай.       Он отстраняется и звучно выдыхает, потому что, кажется, сказал только половину того, что собирался. В груди гулко стучит. Сакура не может разорвать контакт и зажмуриться, лицо соулмейта, серьёзное и жесткое, притягивает взгляд. Отпущенная прядь щекочет ей скулу. Это не уловка и не попытка просто напугать её. Ей нечем отмахнуться, потому что с этой стороны Мадара нестерпимо прав. И он отлично об этом знает. Сакура видит по его лицу, что её предложение расстаться с волосами ещё раз приносит ему злость. — Я один чего-то не понимаю? — интересуется Изуна, отодвигая учебники. — Ваши волосы с волшебным эффектом. Вам их отстригают — эффект остаётся в отрезанной части. Ино воспользовалась этим, чтобы сделать себе… документы? Серьёзно?       Но Мадара не откликается на его сарказм. Он стоит, выражая всей позой — напряжёнными плечами, широко расставленными ногами и сжавшимися челюстями — витающую вокруг атмосферу. Прищур чёрного взгляда не сходит с лица Сакуры. Будто она в опасности. — Скажи мне, что ты так не сделаешь, — требует соулмейт, складывая руки на груди. — Никогда. Ни для кого. Я не знаю, смогу ли защитить тебя от учёных и правительства. Попробую, если понадобится. Но результат не гарантирую. Пообещай мне. — Хорошо, — кивает она, чувствуя, как руки сдавливает мелкая дрожь. — Я так не сделаю.       Нет криков. Нет никаких прикосновений. Мадара почти не повышает голос, но низкий и опасный тон, который он выбирает для объяснения, не требует громкости. Неужели попытка устроиться в этом человеческом мире настолько опасна? И ведь это могло случиться с Ино… Она не подозревала об этом или решила рискнуть?       Сакура обнимает себя за плечи, пытаясь восстановить всё равно пошатнувшееся спокойствие. Соулмейт прожигает её вниманием так, что хочется свернуться в клубочек и затеряться под кроватью. Впрочем, он почти сразу прекращает. Только по напряжённому лицу понятно, что он всё ещё не остыл. Насколько сильно его это задевает? — У меня когда-нибудь будет спокойный день или нет? — вздыхает рядом с ними Изуна и подтягивает к себе нетронутую Сакурой банку газировки.       Атмосфера совсем не давит на него. Он наблюдает за ними так, будто они только и делают, что ссорятся. Вспоминая последнее, что случалось с ними двоими… что же, допустим, у него есть повод. — Как насчёт спокойного вечера? — предлагает ему Мадара до тошноты равнодушно. — У меня бой сегодня. — Действуй на опережение. Купи цветы сам, — младший говорит это с такой едкостью, что у Сакуры, наверное, сохнут и секутся кончики волос.       Мадара смотрит на него немигающе. Тут определённо что-то не так. Сакура переводит взгляд с соулмейта на цветы, которые всё так же стоят в графине, и искренне не понимает, что такого в них раздражающего. Хаширама даже не знает её, но всё равно их передаёт. Что это значит? Она на секунду жалеет, что не спросила у Изуны, когда они готовили вместе.       Но ситуация требует какой-то разрядки, иначе её попросят снова посидеть в комнате. — Передай ему «спасибо», если сможешь, — предлагает она и пытается выглядеть спокойной. — Они очень красивые.       По губам Изуны скользит усмешка, и он очень старается, чтобы не засмеяться — это видно по лицу. Мадара не смеётся. Он мажет по Сакуре нечитаемым взглядом и похлопывает по карманам, ища сигареты. Когда соулмейт подходит к окну, она медленно и на цыпочках выкрадывается из кухни под неподвижный и саркастичный взгляд Изуны, которым тот её провожает.       Находиться рядом с остывающим соулмейтом непростая задача. Хотя бы потому, что она сама должна остыть. И… и принять, что её идеальный план по тому, как справиться с миром людей, может только всё ухудшить.       От опасливых мыслей о том, насколько может быть прав Мадара, говоря о крови, органах и детях, Сакура едва не пропускает звонок Ино. Она хватается за телефон так, что чуть не роняет его на пол. Присаживается на подоконник. — Привет! — выпаливает она сразу же, напуганная и обнадёженная одновременно. — Как ты себя чувствуешь? Я звонила тебе и Тобираме, но никто не ответил… — Тобирама не говорил мне, что ты звонила… — в голосе подруги слышится замешательство. — Вот ведь!.. Извини, я была без телефона. Как ты? Всё в порядке?       Сакура потрясённо вслушивается в её голос: ровный и спокойный, будто Ино вправду в порядке и будто им нечего обсудить, кроме того, как она сама. — Я спросила первой! — возмущается она и перекладывает телефон в другую руку. — Примерно между «можно жить дальше» и «пора выпить», — с обрушившейся на её плечи усталостью отвечает Ино, и в её голосе впервые проскальзывает ранимость. — В первый раз, конечно, было хуже, но всё равно. Я не могу жить без полётов… Они помогали мне справиться, когда всё было плохо. А теперь их не будет долго. Но я не могу вместе с волосами потерять ещё и голову. Так что держусь. — Я помню, как это больно, — Сакура впивается пальцами в край подоконника, смотря на входную дверь невидяще. — Мне так жаль, что это случилось снова с кем-то! Они не могли не знать, что для нас значат волосы, но всё равно сделали это… — Им не повезло сделать это с нами, — мрачно отвечает ей Ино и без намёка на шутку. — Я мстительная, а у тебя есть Мадара. — Когда ты так говоришь, я волнуюсь за тебя ещё больше, — стараясь улыбнуться, говорит Сакура и перебирает пальцами по подоконнику, царапая белую и гладкую поверхность. — А я волнуюсь за тебя, — парирует Ино. — Как ты добралась? Твой соулмейт тебя не съел? Кстати, он не объяснил, что случилось и почему тебе срочно нужно меня бросить?       «Бросить» звучит почти обиженно. Сакура, которая проходит через тот вечер, сама не хотела бросать Ино. Но Мадара и люди, которые хотели сделать ему больно, вряд ли бы остановились. Только сейчас Сакура задумывается: что, если бы, когда они попытались достать её, рядом была Ино? Сбежала бы она или попыталась вмешаться? Сомнений в сбывшемся бы варианте мало. — Людям с его работы не нравится, что он… хорошо справляется, — стараясь смягчить ситуацию, говорит Сакура. — За хорошую работу обычно дают премии, а не начинают выслеживать соулмейта работника, — с иронией замечает подруга. — Кем он работает? — Я не знаю, — мучительно выдавливает Сакура, рассматривая ногти, и старается сменить тему. — А ты случайно не знаешь, почему Тобирама… то есть, почему они оба так себя вели? Тобирама назвал тебя соулмейтом. И приехал так рано… Что он хотел? Разве вы не хотели встретиться в следующие выходные? — Они не дружили в школе, насколько я поняла, — отвечает подруга с подозрением и вздыхает. — У людей есть забавная штука: оставлять вражду, появившуюся в раннем возрасте, на всю жизнь. Насчёт соулмейтов… Тобирама всегда считал, что ему нужен только человек со связью. Но у него появилась я. Думаю, он немного стесняется этого, — она хихикает легко и нежно. — Приехал он… насколько я поняла, он хотел подвезти меня до работы. Провести со мной лишние полчаса. В итоге я чуть не опоздала… — Он ничего тебе не сделал? — с затаённым напряжением задаёт она вопрос.       Тобирама грозовой и ледяной, может, и не поднимает голос, но навредить можно множеством других способов… — Что он мог мне сделать? — в голосе Ино звучит нотка раздражения. — Сакура, не все люди пугают партнёра до истерики, если им что-то не нравится. Тобирама, конечно, отреагировал резко, но теперь всё в порядке.       От значительного укола в свою сторону она прикусывает губу. Но Ино защищает своего человека. Сакура не знает, как ответить ей и не обидеть, поэтому оставляет выпад без ответа. — Я рада, что тебе лучше, — вздыхает она и прикрывает глаза. — Я тоже, — соглашается подруга и с усмешкой добавляет: — Но в следующий раз нам придётся подумать о том, чтобы эти двое не встречались. Всего за сутки у меня пропадают волосы, зато появляется соулмейт, — она выделяет последнее слово так иронично, что становится понятно: это кавычки.       «Соулмейт» отдаётся внутри Сакуры гулким и звонким эхом. Она задумывается всего на пару секунд. Вопрос приходит на язык сам. Конечно, Ино говорит ей, что все люди разные, но ей нужен ответ хотя бы от неё. — Ино, а если бы у тебя правда появился соулмейт? — тихо спрашивает она. — Ты бы перестала быть Тобираме парой? — Я не знаю, — спустя длинную паузу, когда кажется, что Ино и не ответит, сквозь расстояние сочится лимонная неуверенность, от которой становится кисло на языке. — Я думала об этом не один раз, но… Но до сих пор не знаю.       Слышать это так же странно, как и слышать от Изуны извинения за слишком лицемерное поведение. Но Сакура справляется с разрывом, который образует это крошечное и болезненное признание. Потому что оно правда болезненное. Ино, которая светится самоуверенностью и знанием всего. Ино, которая не может разобраться с тем, что выберет в случае сама. Её выбор: станет ли соулмейт выигрышем или нет?       Но с повисшей паузой лучше всего справляется опять же Ино. — Кстати, ты уже успела полистать учебники? Или в ближайшие пару часов тебя не отвлекать? А то Ханаби требует твой номер телефона. В прошлый раз, — Ино саркастично фыркает, — она немного перебрала и ей было не до этого. Алкоголь — страшная вещь. Не страшнее часа-пик в метро, но определённо где-то неподалёку.       Сакура улыбается, представляя себе это сравнение. Но… неужели ей придётся общаться с друзьями Ино дальше? — Никто из них не согласен делить меня с ещё одной компанией, — смеётся она на закономерный вопрос. — У тебя нет выбора. Боюсь, теперь тебе они если и не друзья, то очень назойливые знакомые. — Правда стоит бояться? — Сакура и сама не может сдержать смех.       Не смотря на всё, что происходит совсем недавно, ей становится хорошо. Внутри плавают воздушные пузырьки. Она сползает на пол, поджав ноги к груди и положив на них голову, и болтает с Ино, будто всё правда в порядке. — Я подумала, что хочу жить как ты. Одна, — признаётся ей она, садясь на подоконник.       Ей хочется поговорить о рисках. О том, что думает Ино, когда находит того, кому могут помочь её волосы. Но внутри от навязчивого «кровь, дети, органы» почему-то противно и гадко. Она так и не находит способа сказать об этом мягче.       За окном всё так же серо. Облака с обеда ничуть не редеют, наоборот, ещё больше наливаются темнотой. Кажется, через них начинают просачиваться сумерки. Наблюдение за этим успокаивает и уравновешивает сделанное признание. — Ого, — удивлённо говорит Ино. — Ого! Сакура, ты не размениваешься на мелочи. Скажи мне, какое лицо было у твоего соулмейта! — Я ещё не говорила ему, — Сакура пожимает плечами, забывая, что Ино её только слышит. — Нет, как бы я хотела это видеть, — вздыхает по-своему она с какой-то едкой ноткой. — Я уверена, ему эта идея не понравится. — Ему вообще мало какие мои идеи нравятся, — смеётся Сакура. — Может, где-то он прав, но… Ладно, я не хочу об этом говорить. — Ты быстро учишься, — восхищается Ино. — Как думаешь, мы сможем вытянуть тебя на посиделки с Шизуне? — Не знаю, — честно признаётся Сакура, представляя лицо Мадары сама. — Но нам действительно стоит обсудить всё с ней. И лучше не по телефону. И вообще мы хотели встретиться, — подруга, судя по звуку, то ли кашляет, то ли чихает. — Я не очень хочу рассказывать ей про свойство волос, но… Но, может, я была не права? — Мы можем показать ей фото. Если она видела кого-то похожего? Я как-то… как-то столкнулась в торговом центре с этой девушкой. Я тогда сбежала и попала под дождь около твоего магазина. Вдруг Шизуне тоже видела её где-то? — неуверенно предлагает Сакура, облокачиваясь плечом об окно. — Не факт, но кто знает… Я, например, ни разу с ними не сталкивалась, — замечает нейтрально подруга. — Ханаби тебе ещё не писала? — Нет, — удивлённо отвечает Сакура, думая, что это может быть хорошим знаком. — Наверное, у неё какой-нибудь конкурс или очередной курс… Но как только освободится — будь готова к сотне вопросов про соулмейтов. Она немного сдвинутая на этой теме. Так как ни у кого из нас соулмейтов нет, ты единственная, кого можно пытать. Форумов и тематических сообществ ей мало… Впрочем, неважно. Ещё раз: «Я не хочу говорить об этом», «Я плохо помню» и «Не уверена», — бодрым речитативом выдаёт Ино. — Конечно, я не надеюсь на чудо, но спроси у своего соулмейта. Может, он просто проводит тебя или придёт с тобой?       Сакура обещает поговорить и прощается. Поговорить можно даже сейчас. Потому что Мадара как раз входит в комнату, недовольный и пропахший сигаретами и зимним холодом. — С твоей подругой всё хорошо? — спрашивает Мадара нейтрально, смотря мельком и догадываясь легко, кому Сакура говорит «пока».       По нему нельзя сказать, что это действительно интересует его очень сильно. Но в конце концов, он же спрашивает, и она это ценит. Потому что, не смотря на то, что Ино утаивает от неё способности волос и то, как получила место в этом мире, она всё ещё её друг. Единственный и самый близкий. И, как бы это по-человечески ни звучало, самый полезный. — Да, — кивает опустошённо Сакура, потому что силы вдруг её покидают. — Иди сюда, — манит ладонью, опираясь другой о компьютерное кресло. — Будешь учиться пользоваться интернетом.       Она встаёт, ощущая в ногах слабость. После того, как он выговаривает ей всё, что думает об её идее… Если честно, Сакуре не очень хочется сейчас что-то учить. В голове сплошная каша из тревог и волнений — за Ино, за самого Мадару и за снова неясное будущее. Смена темы приходит вопросом про Шизуне. — Именно сейчас? — он нетерпеливо барабанит по спинке стула и выпрямляется, закрыв ноутбук. — Ты серьёзно сейчас? — Не сейчас! — тут же приподнимает обе ладони Сакура, смотря на него честными глазами. — Мы просто хотели увидеться… Я же не могу сидеть всё время тут.       Он смотрит испытывающе. Это сложно выдерживать долго, и она мягко подсаживается обратно на подоконник, прислонившись спиной к прохладному стеклу. Когда колени не размякают, чувствовать себя лучше становится проще. — Вообще-то, — Мадара отходит от кресла и подходит к ней ближе, так и не вставшей, — можешь. Но раз не терпится… Встретьтесь у нас. Так я буду спокоен за тебя.       Он подходит совсем близко, и Сакура настораживается. Может, всё-таки стоило подождать с вопросом? Но сейчас поздно, он уже почти касается бёдрами её коленей. — Спасибо, — шепчет она ему и улыбается, поджимая губы.       Мадара на расстоянии одного удара сердца — наклонится и коснётся, если захочет. Но он просто стоит безумно близко и рассматривает её с ног до головы, будто оценивает, достойна ли она такого предложения.       Снова против желания всплывают слова Ино. Любовь. Это ли любовь? Защита как её выражение? Защита — это попытка держать подальше? Действительно, как легко в этом запутаться. — С тобой что-то случается. Всегда, — весомо роняет соулмейт и не отрывает взгляда от лица. — Я говорю тебе оставаться здесь не потому, что мне хочется тебя запереть. Мне нравится твоё желание выходить наружу. Но. Дай мне время разобраться, хорошо?       Сакура улыбается ему ещё мягче, так, что почти уязвимо, и тянется ладонью к плечу. Ей хочется и самой разобраться, но нет ни одного вывода. Зато есть желание прикоснуться, хаотичное и странное, от которого она сама удивляется. Ткань майки едва слышно шуршит, когда она поглаживает твёрдую кость.       Мадара смотрит так, будто она ударила. То, что он просто пытается понять, что у неё на уме и что произойдёт в следующий момент, раньше ей в голову не приходит. Но вот сейчас не просто приходит, а влетает.       Соулмейт не понимает её настолько же сильно, насколько она не понимает его. Он видит в её лице черноту и неизвестность, когда Сакура получает новую реакцию на происходящее. Он разгадывает её так же, как она пытается вникнуть в глубины того, что вызывает какую-либо его эмоцию.       Что, если всё, что движет Мадарой — это действительно желание её защитить? Держать подальше от опасности? Он делает это неумело и насмешливо, жестоко и так, что потом хочется рассыпаться в пыль или убежать как можно дальше. Значит ли это, что он боится за неё?       Сакура, присевшая на подоконник, задирает подбородок, чтобы лучше видеть соулмейта. Взгляд Мадары вздрагивает. Впервые она замечает его зрачки отдельно от радужки и без наполняющего их сухого чёрного льда. Что-то подстёгивает её решиться. — Я не знаю, сколько мне придётся учиться и узнавать что-то, прежде чем я смогу ориентироваться в вашей жизни, — признаётся ему она в том, о чём боится иногда даже думать. — Мне тяжело с тобой и с Изуной. Иногда даже с Ино. Ты и сам знаешь, я всего боюсь. Больше всего, что ты снова прижмёшь меня к стене… — лицо Мадары становится каменным, и Сакура тут же поясняет: — Я не знаю, что в следующий раз разозлит тебя до такой степени, как тогда. Не защищай меня от всего молча. Не делай мне больно. Объясни, а я постараюсь понять. Пожалуйста. Хорошо?       Слова ранимые и открывающие её насквозь, будто какую-то книгу. Рот сохнет. Уколет? Посмеётся? Сакура надеется, что делает правильно. Смотрит на него снизу-вверх, проверяя реакцию. Это не совсем то, что Ино имеет в виду под приручением. Это, наверное, совсем не то. Но Сакуре хочется сказать это и дать ему понять, что не нужно разгадывать и вглядываться с готовностью увидеть в ней что-то опасное. Она просто не может вовремя остановиться иногда. Как не повезло, что он тоже. — Хорошо, — Мадара не бьёт её в ответ остриём, а соглашается, охватывая пристальным взглядом её лицо.       Пальцы соулмейта зарываются ей в небрежно расчёсанные волосы. Лёгкая и странная ласка, которую Мадара даёт ей с непроницаемым лицом. Но она, исключая прошлую жуткую ночь, не чувствует от этого стылой и затаившейся за рёбрами опаски. Потому что он обещает.       Сакура, веря, осторожно опускает голову ему на руку, позволяя приобнять, и неловко тянется навстречу. Мягкость одежды и пропускаемое сквозь неё тепло тела. Она за несколько дней забывает намертво, как это — быть в руках соулмейта. Мадара позволяет ей опереться об его торс щекой. Сакура проводит ладонью по ткани серой водолазки там, где раньше была белая марлевая заплатка, и не ощущает её.       Удивлённо задерживая там ладонь, она поднимает голову, опираясь подбородком о чужой твёрдый живот. Глаза у соулмейта непроницаемо чёрные и горячие. Сакура видит, как на его лице бугрятся желваки, и не сразу понимает, в чём причина. Назревающее напряжение она прерывает одним движением, плавно отпрянув назад и разорвав тактильный контакт. — У тебя больше нет повязки, — чтобы хоть как-то отвлечь его от того, о чём он сейчас думает, говорит она. — Не осталось даже шрама. Думаю, это всё волосы твоей подружки, — если он и напряжён, то в голос это никак не прорывается.       В голове нарастает давление чего-то тёмного, что проклёвывается внутри неё, как росток из семечка, ещё во время разговора с Ино. Сакура прячет взгляд, потому что не может показать это соулмейту. Эта короткая связь общего, которую она внезапно и пока односторонне приобретает, режет ей горло. Она помнит то, что решает контролировать себя лучше, но… Но она чувствует такую злость, налетевшую внахлёст и вцепившуюся пальцами в загривок, что хочется что-нибудь разбить или ударить.       Движение рядом отвлекает её от внутреннего напряжения.       Мадара осторожно пересекает линию, за которой он мог бы быть для неё не опасным — колени обдаёт током от прикосновения чужих бёдер. Его ладонь тянется к ней медленно и так, будто он демонстрирует: я даю тебе выбор. Приходится отловить желание зажмуриться и запереть его поглубже. Сакура очень старается не шевелиться. Если он даёт ей выбор, надо что-то выбрать. Нельзя же постоянно бояться.       Это не то, что стоит делать, когда соулмейт смотрит на неё так. Он не давит ей запястье до боли и не вбивает спиной в стекло. Ладонь ложится ей на висок жесткой и горячей тяжестью. Пальцы снова запутываются в волосах.       В черных зрачках все еще нет сухого и колющего льда. Непроницаемая ночная темнота топит Сакуру с головой. Ей внезапно хочется отвести взгляд и отпрянуть, спрятаться за книгой или, что еще лучше, сбежать на кухню. Что-то мешает ей это сделать. У неё сохнут губы. Она нервно поджимает их, облизывая и прикусывая нижнюю. Это движение заставляет Мадару опустить взгляд.       Соулмейт наклоняется к ней текучим движением. Его лицо внезапно оказывается настолько близко, что Сакура от неожиданности обмирает. Блестящая чёрная радужка, затягивающая рассеянный серый свет, оказывается так близко… Лоб в лоб. Мадара вдыхает воздух около её лица, опуская веки.       Горячие и сухие руки скользят по её спине, оттягивая от холодного оконного стекла навстречу тёплой и широкой, медленно колеблющейся от дыхания, грудине. Движение ловкое и вкрадчивое, такое, что не сразу осознаёшь, а когда вспышка приходит — уже не хочется отпускать. Ткань на спине соулмейта морщинится под её пальцами. Она комкает её, стараясь удержаться в чужих руках дольше. — Ты не понимаешь, что делаешь, — говорит ей Мадара Учиха когда-то давно, когда она гладит его по спине ладонями.       Сейчас она понимает, что делает. Это чужое тепло, в которое её втягивает соулмейт, греет и даёт надежду на то, что всё будет в порядке. Мадара тоже понимает, что делает, потому что он трезв и спокоен. Он прикасается к ней и вряд ли помнит то, что говорил Изуне, сердитый и раздражённый. Это так нечестно. Сакура не хочет мириться с этим. — Почему? — спрашивает она шёпотом и выталкивает слова, как если бы они стояли в горле студенистым комом. — Удовольствие, любовь или ты пьян? — Я трезв, — неожиданно откровенно звучит ей почти в губы тёплое дыхание. — Тогда, — со вздохом Сакура облизывает сухие губы, — что?       Она смотрит в приоткрывшиеся тёмные глаза. Нет в них ничего, кроме черноты, вязкой и густой, глубокой и бездонной, от какой хочется то ли спрятаться, то ли замереть. А знает ли он, что делает?.. Радужка оставляет эмоции на дне, не пропуская на поблёскивающую поверхность глаз. Сакура смотрит в них и видит, как — если приглядеться — на черноте проступает её отражение, тусклый зелёный оттенок. Тьма выталкивает его обратно, не желая принимать или, наоборот, желая оставить снаружи.       Он не отвечает. Рука поперёк плеч, рука поперёк лопаток — обе сжимаются, притискивая ближе. Мадара, качнувшись вперёд, кладёт голову ей на плечо и замирает с ней в руках, будто с чем-то важным. Разве не так Тобирама прижимает к себе Ино, когда приезжает за ней?       Сакура вслушивается в спокойный звук дыхания, прижавшись подбородком к твёрдому плечу, в стук своего сердца: быстрый и мятежный. Ей нужен ответ. Но и ей хочется оттянуть вопрос, потому что мирный и старый момент, будто ничего не случалось, отогревает ледяной ком в груди. Она обмякает у него в руках и расслабляет пальцы, отпуская майку.       Тучи пропускают сквозь себя сумрак, и в комнате уже полутемно. Но на позиции спиной к окну, Сакуре не темно. Она видит Мадару как подсвеченного. Плечо, шею, если повернуть голову и опустить взгляд, ещё и ухо и блестящую чёрным макушку. Вокруг вьётся что-то невыразимое и тёплое, проникающее под кожу и остающееся там, греть вместе с чужим телом.       Она слышит его дыхание и чувствует под руками расслабленные плечи. Сумрак — может это он действует так головокружительно? — держит их в плотном коконе, не смотря на то, что оба находятся на свету. Она впервые за несколько дней понимает, что не боится его прикосновений. Боялась бы — сделала что угодно, только вырваться. Но она не вырывается. Ведь соулмейт держит её так, будто она может разбиться, если чуть задеть ей какой-нибудь угол.       Запах сигарет стоит горьким привкусом во рту. Сакура задыхается им, когда он поворачивает голову, упираясь лбом уже не в кость плеча, а в мягкую кожу шеи — в самое уязвимое место. Короткий вдох под ухом, от которого всё тело прошибает армия мурашек. Голова кружится от ощущений. Но соулмейт вдруг снова приходит в движение. Он отстраняется плавно, так, что ладони соскальзывают с его спины и опадают по обе стороны тела. Ладонью протирает лицо с явным усилием, смотря в просвет пальцев. — Вернусь поздно. Может, утром. Включи свет и возьми плед, — советует он спокойно и хрипло, будто кто-то другой совсем недавно прижимал её к себе так, как если бы это было важно. — Это нечестно! — выдыхает она ему в лицо с обидой. — Я знаю. И мы поговорим об этом. Я вернусь, и мы поговорим, — соулмейт бесстрастно кивает и резко разворачивается к двери.       Сакура соскакивает с подоконника, теряя все барьеры и границы. Он что, может просто так отвернуться и уйти?! На языке горчит и вьётся раскалённой змеёй вопрос. Но она не бросает его в чужую спину. Попросту не может. Ответ ей и нужен, и страшен одновременно.       Дверь захлопывается.       Она сползает на пол, прижимая руки ко рту. Ей нечем расшифровать и никак не осознать, что же всё это значило. Мера любви для неё расплывчата и похожа на обманчивый туман на рассвете — вспыхнет ярче солнце, и он растворится прямо у ног.       Единственное, что она знает точно: о случившемся она никогда не расскажет Ино. И не потому, что та найдёт в этом случае поддержку своей теории. А потому… потому что это хочется спрятать внутри с гномьей жадностью, будто пара минут в чужих руках равноценна дорогому и красивому камню, и ни за что не показывать кому-то ещё.