Облачная рябь

      Мадара собирается рано. В его сосредоточенных движениях Сакуре видится напряжение. Не то чтобы она сильно приглядывается... Она наоборот старается сделать вид, что крайне занята. Пусть конец разговора нельзя назвать скандалом или ссорой, но после этого почему-то не получается заговорить как раньше. Следуя тому, что рассказывает Мадара о взаимопонимании, кому-то из них стоит заговорить первым и попытаться разобраться. Пойти на компромисс. Но Сакура не хочет делать шаг, потому что до сих пор не понимает, что было не так.       Чтобы подумать над этим лучше, она перебирается на подоконник и берёт с собой географию. Тяжесть книги в руке почему-то успокаивает её, и сейчас самое время этим воспользоваться. Сквозь стекло льётся золотистый солнечный свет. Правую сторону лица немного нагревает, а правый глаз приходится щурить, но ей нравится. Прошедший разговор о возвращении и косвенно о небе так и подстрекает открыть окно и хотя бы сделать глубокий вдох. Сакура помнит безграничную свободу и ощущение, что небо — часть неё самой. Но лучше бы не помнила.       Воспоминания тянут испробовать снова, действительно задуматься о способе, которого не существует… Только после разговора на неё наваливается отчаянная надежда напополам со следующим за ней выбором.       Вопрос Мадары выбивает её из состояния, в котором можно хотя бы пассивно перелистывать страницы, и Сакура бессильно разглядывает блестящую на солнце обложку.       Что ей выбрать, если способ, гипотетически, существует? Она не задумалась бы над этим ни в самом начале, ни после возвращения. Всё, что её удерживало после, было чувством опустошения и полной бессмысленности после того, как тело переставало весить хоть сколько-то.       Сакура сейчас оказывается в паутине новых знакомств и информации, новых ощущений и новых чувств, и это давит её к земле, а совсем не приближает к небу. Она не может жаловаться — лучше со всем этим, чем без ничего. Но Мадара задаёт вопрос, и сомнения царапают ей горло. Может ли она действительно вернуться после всего, что случилось?       Мысли путаются, как если бы кто-то запустил в них руки и перемешал. Старательно занимаясь поиском причин, почему же от появившегося гипотетического выбора так плохо, Сакура едва не пропускает шаги в прихожей и шорох куртки. Тревога сдавливает ей грудную клетку. Воздуху будто некуда проталкиваться сквозь горло, и приходится делать маленькие вдохи и медленные выдохи. Мадара уходит.       Она приоткрывает дверь и в небольшую щель следит за фигурой соулмейта, двигающейся полутенью в освещенной прихожей, но не может заставить себя выйти и пожелать ему удачи. Люди делают это, когда кто-то идёт по важным делам или просто уходит. Это их поддерживает. Сомнительно, что Мадара — человек, полагающийся на удачу, но немного поддержки ему же не повредит?       Она желает её мысленно, на секунду зажмуриваясь, и снова находит соулмейта взглядом. Он стоит в пока ещё расстёгнутой куртке, под которой виднеется чёрный свитер. Искусственный свет заостряет линии его скул и подбородка, бровей и губ, от чего смотреть на них оказывается жутковато. Сакура поспешно опускает взгляд.       Такой Мадара избивает человека на ринге, вбивает в стену напавшего на Ино, разговаривает с кем-то по телефону сегодня утром... Появление этого Мадары, решающего всё насилием и давлением, доводит её до дрожи. От него хочется спрятаться где-нибудь в тёмном углу и не показываться, пока он не уйдёт. Сакура не знает, даже не представляет, как это в нем умещается, будто два человека… — Что, снова на минуту? — заметивший Сакуру соулмейт прохладно усмехается.       Она не сразу соображает, что за минута, а потом вспоминает... В прошлый раз просьба обнять его кажется Мадаре, наверное, глупой. Тогда он всё равно поддаётся, и Сакура рада уже от этого. Но сейчас, когда во фразе скользит насмешка… Она не уверена, что нуждается в прикосновении. Такой Мадара, по её опыту, отлично делает больно — что ей, что кому-то ещё.       Но он уже вкрадчиво подходит ближе и открывает дверь так, чтобы пройти. Пока босой, пока незастёгнутый, без шарфа и сумки… Сакура не даёт себе попятиться, показав этим, что напугана, но всё-таки зажмуривается, когда фигура соулмейта к ней наклоняется.       Но ничего ужасного, успевшего ей вообразиться, не происходит. Мадара аккуратен. Замершая в его руках Сакура неловко дёргает руками, не зная, стоит ли вообще шевелиться. Тепло обволакивает её с ног до головы, исходя из лёгших на её спину тяжёлых ладоней. От него как всегда пахнет сигаретами и совсем немного кондиционером. Грудь медленно поднимается и опускается, и Сакура знает, что если прижмётся ухом — услышит стук сердца. — Поешь. И не трогай Изуну. Он сегодня бешеный, — соулмейт нашёптывает это ей в висок, наклонившись ещё ниже.       Сакура, опустив голову ему на плечо, глубоко вздыхает. С удивлением чувствует: Мадара вздрагивает. Обдумать этот момент у неё не хватает времени. Соулмейт разжимает руки и отступает: обуваться. Она беспомощно за ним наблюдает, уже не боящаяся, но всё ещё ничего не понимающая. Мадара ещё час назад отвечает сквозь зубы, реагируя на обычный вопрос остро, а сейчас… Почему он забывает об этом сейчас?       Когда соулмейт уходит, Сакура ещё недолго сидит на кровати в полной прострации. По заправленному одеялу медленно переваливается со складки на складку солнечное пятно, вот за ним она и следит, стараясь ни о чём не думать. Не думать проблематично. Потому что в голове столько всего — от мыслей до эмоций, — что хочется вытащить это всё, кинуть в ванну и подождать, пока прекратит бурлить.       Когда в кармане штанов звенит телефон, она даже подпрыгивает. Дрогнувшей рукой вытаскивая его, Сакура готовится к чему-нибудь неприятному. Но это, к счастью, Ино, она точно не может относиться к неприятному. — Найдём этих гадов, и сама пущу их на парики, — тараторит она сразу после приветствия. — Прыгать — ужасно!       Сакура соглашается с ней, думая, что Ино повезло — у неё нет соулмейта, и никому своим прыжком она не может причинить боль. В такой момент больше думается о своей боли, если ничего не выйдет, а земля станет ближе неба. — Я предупредила Цунаде-сама, — подруга чем-то звенит на фоне, а голос вдруг передаётся с какими-то потрескиваниями и становится пронзительней, она негромко ругается. — Ой… Чуть телефон в вазу не уронила… Я о чём говорила? — и тут же отвечает сама себе: — Да, я всех предупредила. Чиё-сама в первую очередь. Они сами дальше всех оповестят и будут показывать тем, кому нужно будет спуститься, где мой цветочный.       С плеч Сакуры будто падает груз. Как она надеется, больше никому не придётся плакать и терять сознание от боли, а потом привыкать к тому, что слабое и уязвимое человеческое тело нельзя сменить на привычный невесомый облик. Ей интересно, как там бабуля Чиё, как там та же Ёшино-сан и Цунаде-сан, но отток тревоги направляет русло разговора в другую сторону. — Это хорошо… — выдыхает она, прижимая похолодевшую ладонь ко лбу. — Ты думаешь, что этого хватит? — Я не знаю, — отрывисто признаётся Ино и снова чем-то звенит, шуршит, а её голос затихает на фоне бегущей воды. — Можно провожать их как-то до соулмейта... Но что ещё можно придумать... я не знаю.       Сакура опускает глаза на солнечного зайца, рассматривая контуры, и не может ничего ответить. Если Ино не знает, то что может придумать она сама? Но теперь все хотя бы предупреждены. Казалось бы, одного примера Шизуне или её самой — обе ведь вернулись — достаточно. Но всё это похоже на совпадение. Теперь никто не будет думать, что это совпадение, и не станет вести себя беспечно на улицах человеческого города. А цветочный Ино станет ориентиром для тех, кто не знает, с чего начать или где найти помощь... — Чиё-сама попросила тебя быть осторожнее, — в молчаливую паузу, где есть только солнечное пятно и надежда на лучшее, Ино вовремя вклинивается с приятными новостями. — Она так невозмутимо пыталась узнать, как у тебя дела, и одновременно сделать вид, что ей всё равно… Это нужно было видеть.       Сакура закусывает губу и наклоняется, чтобы опустить подбородок на колени. Бабуля Чиё… Она ведь тоже скучает. Даже несмотря на то, что та умалчивает о свойстве волос и чаще всего кажется просто непробиваемой и ворчливой. Бабуля Чиё берёт её под крыло в тот момент, когда Сакура беспечна и беззаботна, когда у неё из интересов — ловля обрывков облаков и нырки вниз головой. Осознавать себя рядом с ней оказывается сложным, но интересным занятием. Бабуля Чиё, конечно, не ныряет вместе с ней и не собирается летать наперегонки. Она степенно медитирует на солнце, прикрыв глаза набрякшими веками, или издали наблюдает за молодыми небесными жительницами. Но никогда не вмешивается. А иногда рассказывает истории. Они не остаются в памяти — смутные образы, зато запоминается голос, становящийся молодым. Бабуля Чиё начинает рассказывать, когда маленькая Сакура устаёт от нырков и от ловли облаков, от игры в догонялки и от беспечного парения лицом вниз.       Выросшая Сакура очень, очень по ней скучает. — Я сказала, что у тебя всё в порядке, — голос Ино меняется, принимая более мягкий тон. — Передала ей, что твой соулмейт со временем становится умнее и что ты быстро учишься и делаешь успехи. Она просила передать, чтобы ты не боялась дать ему отпор, — и хмыкает, добавляя: — А ещё она пообещала спуститься и надрать Мадаре уши, если он тебя обидит. Я не сказала ей, что он это уже сделал. — Не надо, — не на шутку пугается Сакура, как только представляет сухонькую и низкую, но тяжёлохарактерную бабулю, которая всегда выполняет обещания. — Не надо, — передразнивает её по-доброму подруга, и внутри становится чуть теплее. — Мне, кстати, тоже досталось! Цитирую: как ты вообще додумалась отрезать волосы ради какого-то человека? Пришлось объяснить ситуацию. Слышала бы ты, как она ругалась! Ты определённо её любимица. Никогда бы не подумала, что эта жуткая старушка может найти себе протеже.       После объяснения, что такое «протеже», Сакура и сама хихикает. Действительно, бабуля Чиё не производит такого впечатления. Но и ничего она не жуткая! Она просто… просто спокойная и очень-очень старая. И очень-очень хорошая, несмотря на ворчливость. — Ты называешь её жуткой, потому что она не слышит? — она поддевает Ино легонько и расплывается в улыбке. — И поэтому тоже, — с улыбкой в голосе соглашается подруга. — В общем, если Мадара попробует тебя снова тронуть, ему придётся несладко. Чиё-сама наверняка страшна в гневе.       В гневе бабулю Чиё Сакура никогда не видела. Но что-то внутри неё молчаливо соглашается с Ино. — Ты сейчас хорошо себя чувствуешь? — она хочет спросить об этом с самого начала разговора, но никак не находит нужной паузы.       Ино молчит. Кроме её голоса на связи и другие звуки: какое-то шипение, звук разбивающейся о дно раковины воды. Вслушиваясь в них, Сакура представляет себе небольшую кухню, затопленную до потолка светом и оттенками зелёного, карту мира на стене, вьющиеся на полу тени и запах кленового сиропа в тёплом воздухе. Она надеется, что подруга чувствует себя там в безопасности. — Лучше, чем могло бы быть, — Ино отвечает медленно, будто не может решиться. — Я… я не знаю. Странное ощущение. Я знаю, что волосы отрастут. Но это будет так долго, даже с уходовыми средствами!       Волосы действительно отрастают медленно. Её собственные даже до плеч не достают, а ведь проходит много времени. Сакура не знает, как выразить сочувствие. Ино так далеко — на другом конце города, её не обнять и не погладить по голове. — Но ты же подстригаешь их ещё короче... — она прикусывает губу, поздно спохватываясь, что Ино, может, и не хочет об этом говорить. — Я делаю это не первый раз, — подруга небрежно усмехается. — Тут есть небольшая хитрость... Чем короче волосы, тем меньше боли от стрижки. Пришлось выяснить на практике.       Сакура не может ей ответить. Что-то больно застревает в горле, мешая дышать. — Но не всё так плохо, — голос Ино меняет тон, становится менее пронзительным. — Меня очень поддерживает Тобирама. Оказывается, не все люди впадают в истерику, когда узнают, что кто-то — в отличие от них — умеет летать.       Это похоже на упрёк в чью-то сторону. Сакура относит его к Шисуи, потому что больше никто на ум не приходит. Потому что Мадара если куда-то и впадает, то в механическую сосредоточенность. — Представляешь, всё это время он ждал, что я сама расскажу. А когда он пришёл после нападения… В общем, он не поверил, что синяки, обстриженные волосы и вы двое — это случайность, — Ино громко фыркает. — Я тогда была… немного не в себе и ляпнула, что я не человек и на меня напали из-за ценных волос. Я думала, он назовет меня сумасшедшей и уйдёт. А… а он спросил, в порядке ли я, что он может для меня сделать и сказал, что верит… — её тон теплеет, но тут же меняется на виноватый. — Мне очень неловко за вчерашнее, но после случившегося Тобирама сам меня на работу отвозит и сам забирает. Чтобы прийти к вам одной, нужно было бы устраивать скандал. Ты, кстати, не знаешь, о чём они говорили с твоим соулмейтом?       Так ей кто-то и рассказал. Сакура и не пытается спрашивать. Потому что Мадара тот человек, который на один вопрос ответит, а на другой ещё подумает: отвечать ли. На третий вообще вспыхнет и обольёт высокомерием. Справедливости ради, Мадара снижает количество негативных реакций на вопросы. Дело тут в недавнем разговоре или в чём-то ещё, но Сакура благодарна в любом случае. — Не знаю, — давая прозвучать долгой паузе, отвечает она и откидывается на спину.       Солнечный заяц теперь переливается по её забинтованному запястью. Она осторожно шевелит рукой и отстранённо разглядывает, как свет то проваливается между пальцами, то перетекает с кожи на одеяло.       Ей думается о любви, соулмейтах и обычных людях. Если обычный человек принимает так Ино, то… может, не всё с ними так плохо? Может, и имеет смысл философия подруги: не ждать связи, наслаждаться тем, что есть? Удивительно, что в таком неприятном и холодном Тобираме, похожем чем-то на Мадару, есть для кого-то брешь.       Конечно, для Ино глупо не оставить бреши. Она потрясающая. Сакура наблюдает за ней, ловит движения и мимику, тон голоса и не понимает, как это всё складывается в один гибко-цельный образ. Тобирама, наверное, и не имел выбора — принять или не принять. — Странно, — задумчиво роняет Ино. — А ведь за вечер ни одного опасного конфликта. Значит, договорились.       Сакура чувствует неожиданно тёплое уважение к её человеку. Он договаривается о чём-то с Мадарой только для того, чтобы не оставлять Ино одну.       Может, и зря она недооценивала пары без связи?.. Те же родители Мадары, по его словам, так и не нащупали взаимопонимание, а обычный человек, не связанный с Ино ничем, кроме обычных человеческих отношений, готов пойти договариваться с неприятным ему человеком… Как хорошо могут удивлять люди. — Вчера было очень нервно. Если бы они ещё и не договорились… — вздыхает Сакура и закрывает глаза. — Если тебя это немного обрадует, Тобираме я уже высказала о его собственнических замашках, — немного виновато говорит Ино. — Это правда перешло все границы, но… но мне тогда тоже было нервно, и я не могла с ним ругаться. — Он пытался тебя защитить, — думает вслух Сакура, размышляя, насколько это было оправданно. — Он считает меня беспомощной идиоткой, — сердито припечатывает подруга. — Что могло случиться? Волос у меня больше нет. А что со мной может ещё случиться? Но Тобираме лучше знать! Так что мы сейчас в крупной ссоре. — Он обижает тебя? — не на шутку тревожится Сакура. — А тебя бы такое не обидело? — возмущается Ино мгновенно. — Вот представь: ты справляешься в самый сложный момент, а потом появляется человек, который обесценивает это и решает, что без его опеки ты пропадёшь.       Да, кажется, у людей вроде Мадары и Тобирамы мысли текут в одной колее… За единственным различием: Сакура ещё не успевает справиться.       Но… Мадара только сегодня говорит, что не считает её глупой. До того, как он это уточняет, Сакура правда успевает обидеться. Поэтому вопрос Ино не такой риторический… — Это неприятно, — признаётся она. — Ещё как, — Ино фыркает так, что, кажется, ухо обдаёт горячим воздухом.       Они ещё немного говорят об отвлечённых вещах: об учебниках, о том, как иногда сложно понять людей, а потом Ино со вздохом прощается — к ней вот-вот зайдёт клиент.       Сакура задумчиво смотрит на время и понимает, что прошло не меньше часа. Солнечный заяц желтеет до оранжевого оттенка и теперь мелькает уже не на кровати, а на краешке синего надувного матраса, постепенно стекая на пол. В животе начинает грустно сжиматься невидимая пружина. Вспоминая, что из приёмов еды случился только завтрак, Сакура огорчённо признаёт: пора идти на кухню.       На кухне Изуна раскладывает на столе планшет, какие-то толстые книги без картинок на обложках, бумагу, несколько ручек и какие-то разноцветные штуки…       Сакура, заваривающая чай, искоса наблюдает, как Изуна этими цветными штуками выделяет что-то прямо в тексте. Круглые очки в тонкой оправе зловеще поблёскивают на солнце. — Это текстовыделители, — ничуть не обманувшийся её занятым видом Изуна замечает интерес. — Ими выделяют важные моменты или какие-то цитаты.       Не совсем приятно, что он так легко раскусывает её, но… Но текстовыделители такие яркие, что сами собой притягивают взгляд. Сакура замечает, что в тексте книги, в который Изуна уткнулся носом, действительно есть цветные строчки.       Она задумывается над тем, можно ли как-то выделять текст в электронной книге. Выделять наверняка проще, чем выписывать… — Что вы опять не поделили с Мадарой? — Изуна откладывает жёлтый текстовыделитель, не закрывая его колпачком, и упирается локтями в стол, чтобы взглянуть на Сакуру исподлобья. — Ничего, — она отворачивается, чтобы налить себе чаю.       Цветы, так и стоящие на столе, выглядят уже не так празднично и красиво… Сакура осторожно подбирает розовый лепесток, переставший быть упругим и ярким. Сколько они ещё простоят? — Не было похоже на «ничего», — иронично замечает он. — Ты случаем не решила вспомнить старое и взлететь с подоконника?       Подавить вспышку возмущения, кипучего и пузырящегося идеями того, чем можно ответить, оказывается сложно. Сакура, прикусив язык, честно старается. — Спроси у Мадары, — предлагает она, старательно не пропуская обиду в голос, и разворачивается к нему лицом с чашкой чая в руках.       Изуна смотрит на неё исподлобья, поверх круглых очков. Сакура с удовлетворением наблюдает за тем, как его щека подёргивается очень знакомым жестом. У братьев Учих мимика одна на двоих… — Я предупреждал: не провоцируй его, — внезапно спокойно отвечает Изуна и упирается локтями в столешницу, а в Сакуру — тяжёлым взглядом. — Но ты как не услышала. — Но он ругался не со мной, а с тобой, — Сакура опускает взгляд на дно чашки и фокусируется на переливе цвета.       Провоцировать. Она пользуется этим всего несколько раз. И все эти разы не приводят ни к чему хорошему. Но если у Изуны любой разговор, где она имеет какое-то другое мнение или пытается спорить или спрашивать, — это провокация? — С тех пор, как появилась ты, — он смотрит немигающе, — у нас только один повод для скандалов. — Я не виновата в том, что вы друг друга провоцируете, — с долгожданным чувством отмщения говорит Сакура и делает глоток.       Немигающий взгляд младшего Учихи, упирающийся ей в лицо, похож на иглу. В этом мало приятного, но она принимает факт: такие разговоры обоюдоострые. В идеале. Ей далеко до Изуны. Вертеть словами легче со временем не становится, но она не против пытаться снова.       Есть уже не хочется, азарт подогревает язык, и она ждёт следующего хода. — Неплохо, — почему-то с удовлетворением говорит он и даже демонстрирует ей большой палец. — Но давай ты поупражняешься в следующий раз.       Сакура скучнеет. Поупражняться хочется сейчас, а не в следующий раз. Впрочем, разницы никакой — сейчас Изуна становится жутковато серьёзным.       Пальцы греет остывающая чашка, и Сакура наклоняет голову, чтобы немного отпить. На кухне становится неуютно. Чего хочет Изуна? Что он хочет услышать? Что они, эти братья Учиха, вообще хотят от неё слышать? — Сейчас Мадаре не до тебя, — Изуна перебирает пальцами по столешнице. — Постарайся пожить пару дней без своих выкрутасов.       Она поднимает голову. — Пару дней? — переспрашивает отрывисто. — То есть, это всё с его работой скоро закончится? — Да, — кисло соглашается Изуна, тут же надавливает с выразительным лицом: — И ему сейчас не до твоих капризов. Мы договорились?       Чтобы Сакуре объяснить ему, что никаких капризов не было, кроме вопроса, который Мадара сам предложил ей задать, нужно угробить не меньше десяти минут и ещё и выслушать ответную реакцию. Она решает, что проще опустить «во-первых» и «во-вторых», которые настояли бы на её правоте, и просто кивнуть. Ей слишком хочется есть, чтобы с кем-то ещё спорить. — Я нашёл тебе пару видеокурсов, — Изуна, варящий себе кофе, пока она доедает рис, смотрит в сторону. — Английский, химия и математика. Они для дошкольников, поэтому понять будет просто.       Сакура чуть не давится. Обещание что-то найти она помнит, но не воспринимает как действительное. В конце концов, Изуна не обязан заботиться о её познании мира. Он не её соулмейт (и слава шисуевым Ками-сама) и не её друг. Может, Изуна делает это потому, что Мадара сейчас занят? Или заранее планирует разговор о провокациях, чтобы, получив нужный результат, дать ей конфету? Если раньше Сакуре хочется знать причину, то сейчас ей просто хочется эти видеокурсы, что бы это ни значило.       Но это не мешает ей запомнить обстоятельства. — Планшетом пользоваться уже умеешь, — добавляет он спустя недлинную паузу. — Но давай договоримся: не дольше двух часов. Мне он тоже сегодня понадобится...       Сакура осторожно кивает. С планшетом она знакомится во второй день пребывания в человеческом городе, вспомнить, что там к чему, не будет сложно. Изуна отдаёт его, как только выливает содержимое джезвы в гигантскую серую кружку, и советует насмешливо, поправив очки: — Зрение не посади.       Да, кое-кто в курсе, что ноутбук ей Мадара даёт только на два часа.       Она возвращается в комнату вместе с чашкой чая, оставляет её на столе и подтаскивает тетрадь, планшет ставит почти вертикально, приспосабливая под нужным углом чехол. Между математикой, химией и английским она выбирает последнее, потому что до сих пор помнит стойкую беспомощность в диалоге со странным иностранцем. Говорил он, если она правильно помнит, как раз по-английски...       Видеокурсы оказываются действительно видео. Люди записывают информацию не только на бумаге. И это, оказывается, ничуть не хуже! Сакура разбирает алфавит, потом пробует правила чтения, снова включает видеозапись с алфавитом... Она начинает повторять звуки и у неё получается почти похоже, пока не приходит Изуна и не требует планшет обратно.       Отдаёт Сакура не без недовольства, но у неё несколько исписанных тетрадных листов, которые, наверное, надо запомнить, а не просто перечитать...       Она отрывается от занятия только когда становится больно и сухо моргать. Приходится некоторое время посидеть с закрытыми глазами, откинувшись на спинку стула. Когда Сакура их открывает, то понимает: время пролетело. За окном сгущается черничная темнота.       Все звуки, которые исчезают на время, пока ей есть о чём думать, наваливаются разом. На кухне слышен шум воды, оттуда же тянет запахом кофе… Которую кружку Изуна себе варит? Где-то в коридоре скребётся Роши. На кухне щёлкают, звук шагов движется в коридор и гаснет после шума закрывшейся двери. Отлично, на кухне безопасно.       Она выпивает два стакана воды разом, после чего усталость вдруг набухает и опускается на плечи. Если Сакура думает, что после этого сможет позаниматься ещё, то сейчас у неё есть одно желание: немного полежать с закрытыми глазами.       Почти все её «полежать» заканчиваются «заснуть», но на обдумывание сложившейся традиции силы тратить не хочется. Поэтому она моет после себя посуду и снова прячется в комнате, забирается под одеяло. Она практически ничего не делает, чтобы устать так, как сейчас себя ощущает. Повтор слов и звуков — это не бег босиком по асфальту. Но веки опускаются сами собой, и Сакура проваливается в долгожданную дрему.       Её будит странный звук. Кто-то шуршит в коридоре. Она выпутывается из тяжёлого и смутно-неприятного сна, из которого не помнит ничего, и с трудом открывает глаза. Шум нарастает. Кто-то незнакомым тембром кого-то убеждает... Чем дольше она вслушивается, сонно растирая глаза, тем больше понимает: заснуть снова не получится. Сон выключается, включается любопытство. И она решительно отодвигает одеяло в сторону.       Дверь в комнату закрыта, хотя Сакура помнит: она оставляла щель для Роши, который мог озвереть и начать скрестись, чтобы попасть внутрь. — …час ночи… — из короткой фразы Мадары слышно только несколько слов, но и так становится понятно: он там не один. И вряд ли разговаривает с Изуной... Всё-таки услышанный раньше голос совсем не похож на голос Учихи-младшего.       Интересно. Кто с ним пришёл? Снова тот мальчик, напрашивающийся в ученики? Но для такого действительно поздно — час ночи, если верить соулмейту. — Хаширама… — видимо, Мадара прекращает сдерживаться, раз его голос повышается.       Ого, тот самый Хаширама? На его месте Сакура бы уже задумалась, что стоит зайти утром… Она осторожно приоткрывает дверь, чтобы взглянуть в щель. Силуэт соулмейта в свете прихожей движется и поворачивает голову… Мадара щурится, безошибочно находя Сакуру глазами, и недовольно дёргает щекой. — Извини, мы тебя разбудили, — виновато извиняется второй присутствующий.       Тот самый Хаширама — человек, закутанный до носа в фиолетовый шарф, в зелёной куртке и уже успевший разуться — всё это время пытается просочиться вглубь прихожей. Но, судя по тому, что он всё ещё только на пороге, Мадара хорошо умеет сдерживать такой натиск даже от лучшего соперника. Возможно, будь Хаширама ниже и не таким… широким, у него получалось бы лучше.       Но соулмейт отвлекается — снова обдаёт Сакуру непонятным и не сказать, что приятным взглядом, и Хаширама отрывочно-танцующим движением оказывается в коридоре. — Сенджу Хаширама — друг этого шумящего... — Мадара сверкает взглядом, и друг давится паузой, — человека! А ты тот самый соулмейт Сакура... Наконец-то мы познакомились!       Кивок выходит автоматически. Тот самый?.. Она следит за тем, как Хаширама успевает сдёрнуть шарф и забросить его на вешалку, куда через пару секунд прилетает и куртка. Последней он снимает странно торчащую на макушке фиолетовую шапку, и Сакура расплывается в незапланированной улыбке…       Хаширама не стрижен коротко, как братья Учиха или большинство мужчин, которых она видела на улице. Его темные волосы собраны в пушистый пучок. Это не выглядит по-дурацки, а наоборот очень гармонично. Сакура разглядывает Хашираму с большим интересом, отмечая и ярко-зелёную толстовку с какой-то поблёскивающей на свету белой надписью, и фиолетово-синие носки в какую-то странную крапинку, и кажущуюся более тёмной кожу, если сравнивать с братьями Учиха, и то, как он отмахивается от попытавшегося схватить его за шиворот Мадары. — Бл-л… — соулмейт проглатывает конец, мельком взглянув на Сакуру, и нехорошо поводит подбородком. — Прекрати раздеваться.       Это он поздно… — Невежливо уходить так рано! Я только познакомился с Сакурой! — Хаширама подмигивает ей с улыбкой.       От него веет хаотичным теплом... Это странно, учитывая, что он только что с улицы, где минусовая температура. Возможно, именно поэтому она завороженно кивает. А потом спохватывается, когда Мадара обдаёт её взглядом как кипятком. Сейчас что-то случится… — Ты её ещё пощупай, — предлагает он вкрадчиво, расстёгивает молнию куртки, видимо, смирившийся с тем, что друга на улицу не выставить.       В его волосах подтаивают блестящие снежинки, а на дне чёрной радужки — битый лёд. Вот от кого веет совсем не теплом… Сакура не понимает, откуда у неё из мирового океана ощущений всплывает чувство тоски, и такой, что зов тянется из груди режущей леской. — Ты что обо мне вообще думаешь? — Хаширама смотрит на него со снисходительной прощающей улыбкой. — Хорошего — ничего? — иронично срезает его подначку Мадара, но Сакуру не покидает ощущение, что в его голосе она слышит нотку удовлетворения.       Соулмейт разувается, небрежно вешает куртку и делает приглашающий жест, направляющий на кухню. Хаширама показывает большой палец и беспечно и пружинисто шагает в указанном направлении. Тогда Мадара подходит ближе к ней, наблюдающей за ними из дверного проёма. — Спать ты не пойдёшь? — полуутвердительно спрашивает он.       Сакура отрицательно качает головой. Пропустить всё самое интересное? Нет уж. Мадара, к тому же, почему-то не против и сам — иначе уже впихнул бы её в комнату и нашёл, чем подпереть. — Изуна тебя не обижал? — соулмейт проводит рукой по волосам и оборачивается в сторону кухни.       Там уже горит свет. Слышен звук открываемых шкафчиков. Хаширама, очевидно, бывает в гостях не раз. И, несмотря на это, Мадару его присутствие не слишком нервирует. Он всё же рядом с ней, а на кухню не спешит, только оборачивается. Эти человеческие странности... — Нет, только провоцировал, — она пожимает плечами и умалчивает про помощь с планшетом, потому что ещё на момент его получения задумывается: а не случится ли так же, как и с ноутбуком?       У Мадары мелко и едва заметно вздрагивают губы. Он наверняка хочет рассмеяться или хотя бы фыркнуть, но почему-то сдерживается. — И какой счёт? — он чуть приподнимает бровь. — Эй, вы двое!.. — звучит всё так же бодро с кухни, и Сакура не успевает попросить пояснений.       Мадара зверски закатывает глаза, после чего закрывает их и медленно вдыхает. Замерев, Сакура всматривается в него с опаской. Но вот, чужая грудная клетка расширяется, приподнимаясь, и опускается. Это похоже на дрейф в облаке, гонимым куда-то ветром. Когда он поднимает веки, его лицо становится снова невозмутимым и состояние не выдают даже глаза. Ничего себе. — Интересно, если выкинуть его в окно, он взлетит? — спрашивает соулмейт в пустоту и разворачивается в сторону кухни. — Я так не думаю, — бормочет она и шагает вслед, потому что кто-то должен попытаться стать голосом разума, если Мадара попробует.       Хаширама успевает за то время, пока они стоят в коридоре, откуда-то достать целую пачку зеленых кругляшков-моти, вытащить стеклянную банку с молотым кофе из навесного шкафчика и даже найти блестящую джезву. На его инициативу Мадара реагирует без умиления. — Это Изуны, — замечает он, окидывая взглядом всё составленное в ряд на столешнице. — Я нравлюсь Изуне, — Хаширама, закатав рукава толстовки, открывает банку с кофе и примеривается к ней десертной ложкой. — Изуне никто не нравится, — Сакура наверное впервые слышит такой оттенок снисходительной жалости от соулмейта. — В таком случае, я надеюсь на чай, — Хаширама расплывается в ухмылке и сговорчиво закрывает банку с кофе.       Он что, это планирует? — Ну так поставь чайник, — раздражённо вспыхивает Мадара даже сквозь свою невозмутимую маску. — Ты так гостеприимен, друг, — он ничуть не смущается. — Как ты его терпишь, Сакура? — Так… — глубоко вдыхая, начинает соулмейт, и она уже знает, что закончится это новой вспышкой. — Если честно, это он меня терпит, — быстро признаётся Сакура, смотря на Хашираму прямо и честно.       Взгляд соулмейта проходит сквозь неё, будто в воздухе открывается какая-то прореха около лица Сакуры. Она наблюдает за ним осторожно и старается уловить признаки, что вот-вот вспыхнет буря. Но Мадара, похоже, сегодня справляется с этим лучше, чем обычно. Хаширама издаёт скептичный звук, после которого расплывается в ухмылке. — Ты сейчас нарвёшься, — но Мадара не оправдывает опасений и на удивление спокойно предупреждает друга, сложив руки на груди. — Да хватит, я веду себя прилично и ни к кому не пристаю, — Хаширама улыбается ещё шире. — Я уверен, что совсем недавно просил тебя уйти, — иронично замечает соулмейт. — Я иду ставить чайник, — отмахивается его друг.       Наблюдающая за ними с ощущением близкого взрыва Сакура недоумевает. Мадара с такой лёгкостью может вспылить. Но то ли Хаширама обладает впитывающим свойством, то ли ему просто можно больше, чем остальным. Почему? Как он добивается этого? Неужели дружба — это гарантия неприкосновенности?.. Или дело в том, что они давно знакомы? Она решает спросить про это у Ино или... может, когда-нибудь у Мадары. Но лучше у Ино, там ответ Сакура получит в любом случае.       Сквозь прозрачную темноту окна, к которому она сидит боком, иногда просвечивают мелкие крупинки снега, швыряемые в стекло. На улице холодно и ветрено, и ей очень не по себе даже смотреть вниз, на мелькающих в свете жёлтых фонарей людей. Но на кухне тепло, а атмосфера совсем не такая пугающе-напряжённая, как при прошлых гостях.       Они оба стоят у длинного рабочего стола локоть к локтю, кто-то заваривает чай, кто-то, расставив руки широко на столешнице за этим следит.       Наблюдать за их спинами не слишком увлекательное занятие, но они так смешно переругиваются, что Сакура, занявшая позицию на подоконнике, не может сдержаться и беззвучно смеётся, зажимая руками рот. Как они ещё не будят Изуну — настоящая загадка.       Задумываясь, а действительно ли он спит или подгадывает момент, чтобы появиться и всех разогнать, Сакура хочет смеяться ещё больше.       Звякают чашки. Она переводит внимание на происходящее в комнате и понимает: чай уже заварен, а ироничное соревнование между друзьями закончено.       Мадара, встретившись с ней взглядом, неуловимым движением приподнимает уголки губ, отодвигает третий стул. Для неё уже стоит третья чашка. — Не кофе, но пить можно, — подводит итог после первого глотка Хаширама и довольно морщится.       Он устраивается за столом, широко расставляет локти и держит чашку кончиками пальцев. Сакуре, для которой температура кружки гораздо выше того уровня, при которой её можно удерживать подушечками пальцев, это представляется загадочным зрелищем. — Выметайся, — Мадара приподнимает свою чашку, которую держит одной рукой, указывая ей на выход.       Вместо того, чтобы сесть за стол, соулмейт занимает место около подоконника, опираясь о него бедром. В его позе и редкому прикосновению к карману брюк угадывается желание закурить. — Как ты остро реагируешь. Я ещё не допил, — Хаширама закатывает глаза.       Сдержать смешок, чтобы не добавлять остроты, Сакуре удаётся с большим трудом. Она не уверена, что в следующий раз сдержится, потому что Хаширама будто нарочно увеличивает ту самую остроту. Он замечает выражение её лица и подмигивает, ставит чашку на стол и довольно растирает крупные смуглые ладони. — Я всё ещё не слышал ни одной удивительной истории о вашем знакомстве, — с обезоруживающей прямотой сообщает Хаширама.       По спине бежит холодок. Сакура чувствует онемение во рту от добродушного, но внимательного взгляда друга Мадары. — И не услышишь, — удивительно спокойно обрубает соулмейт.       Он отходит от подоконника, чтобы встать рядом с ней. Внутри немного теплеет, но не настолько, чтобы взглянуть Хашираме в лицо. — Я не знал, что это такой секрет, — он снова берёт чашку в ладонь, пожимает широкими плечами, и от этого движения белая надпись на его толстовке заманчиво поблёскивает на свету. — Допивай, — металлически предлагает ему Мадара и скашивает непроницаемый взгляд на Сакуру. — Мне кажется или ты пытаешься меня выставить? — Хаширама мгновенно сбрасывает полусерьёзное выражение лица, как змеиную кожу, и улыбается во весь рот. — Тебе не кажется. Вали к себе. Или твой братец тебя выгнал? — Тобирама давно живёт отдельно, — Хаширама качает головой.       Что? — Кто? — ошарашенно переспрашивает Сакура, не обращая внимания на лёгшую ей на плечо и слегка сжавшуюся ладонь соулмейта. — Ты брат Тобирамы?       «Ты» слетает с языка так же легко, как и сам вопрос. — Так как в городе вряд ли есть ещё один Тобирама, думаю, да, — степенно отвечает Хаширама. — Я должен за него извиниться?       Сакура хлопает ресницами. У неё появляется какой-то набросок, но в одно цельное, с чем можно открыть рот, так и не складывается. Ладонь Мадары становится менее жёсткой, вот на это она и обращает внимание, чтобы отвлечься на пару секунд. — Нет, я… — оставлять такой вопрос висящим в воздухе ей не хочется. — Ино не говорила, что у Тобирамы есть брат…       Вспомнить дословно не получается, но Сакура уверена: Ино говорит что-то про семью, но отдельно про брата — нет. Может, и сама не знает? — Ино? — Хаширама поддаётся вперёд, балансируя на локтях, а в его глазах горит неподдельный интерес.       Его радужка не вбирающего в себя свет чёрного цвета, как у Мадары. Она находит сравнение с крепко заваренным тёплым чаем и остаётся довольна.       Но как ему объяснить, кто такая Ино? Ино - это… Ино, по-другому и не скажешь. Неожиданно на помощь приходит соулмейт: — Не знаешь, как зовут девушку твоего брата?       У его помощи едкий и дымно-сигаретный привкус — хочется сморщиться и запить водой. Мадара источает снисходительное превосходство, от которого Хаширама, наверное, должен обидеться… Но Хаширама на какой-то своей волне: он тянет звук «о», после чего расплывается по столу с отчаянным видом, чуть не смахивая на пол чашку с чаем.       Сакура разворачивается и запрокидывает голову, смотрит на Мадару вопросительно. Он же понимает, что происходит? Вроде бы понимает — не зря так усмехается. — Я плохой брат, — Хаширама накрывает голову руками. — Ками-сама… Я не знал, что у него появился соулмейт!.. — Она не его соулмейт, — поправляет осторожно Сакура, потому что не хочет вызвать новую волну отчаяния.       Хаширама широко открывает карие глаза и всматривается в неё не меньше минуты. Становится неуютно. Мадара одёргивает друга почти сразу: — Эй, ты, снизь накал. — Да я не… извини, — он странно хмыкает и улыбается Сакуре виновато. — Ты уверена, что они не соулмейты? Тобирама был на этом повёрнут… Не может быть, чтобы он начал встречаться с кем-то без связи. — Она особенная, — с непередаваемым количеством вязкой иронии в голосе сообщает Мадара.       Нечего гадать: он про принадлежность Ино к небу. Сакура знает, что обычный человек, не столкнувшийся с этим носом, ничего не поймёт и даже не заподозрит. Только от целого вороха ссыпавшихся за шиворот иголок это не уберегает.       Сквозь лицо Хаширамы просачивается множество эмоций одновременно, начиная от задумчивости и кончая подозрением. Сакура с нарастающим убеждением того, что друг Мадары умеет чувствовать двойное дно, наблюдает за ним из-под полуопущенных век, чтобы случайно не встретиться взглядом. — И не сомневаюсь, — наконец говорит Хаширама и смотрит на Мадару с медленно расходящейся по губам улыбкой. — Тебе ли не знать.       Тут двойное дно чувствует уже Сакура — буквально чувствует, потому что ладонь соулмейта на её плече на мгновение сжимается чуть крепче. — Мне ли не знать, — как-то подозрительно невозмутимо соглашается соулмейт. — Ты допил?       Он только вздыхает, покачивая головой. Пучок блестит под искусственным светом. Хаширама, кажущийся шумным и тёплым, добрым и немного изворотливым, смотрит на Мадару так, будто... ему сочувствует? Сакура легко вспоминает, что значат так поджатые губы и прищурившиеся до мелких морщинок глаза. Это выражение на его лице выглядит на удивление гармонично. — Прошу прощения за вторжение, — Хаширама переводит взгляд на неё и улыбается почти вежливо. — Вашему соулмейту не нравится, что мы общаемся. Не буду вас задерживать. В следующий раз приду с цветами.       Со стороны Мадары раздаётся медленный и глубокий вдох, ничего хорошего не предвещающий. Хаширама фыркает и снова подмигивает ей. — Мне жаль, что мы тебя разбудили, — наконец-то серьёзно говорит он и виновато почёсывает затылок. — И не обращай внимания на Мадару. Он как Халк: злой всегда, даже если высыпается. Было очень приятно познакомиться. — Мне тоже, — вежливо кивает Сакура, параллельно думая, почему Мадара всё ещё спокоен и кто такой этот Халк. — Осталось только попрощаться, — подсказывает соулмейт тут же.       Хаширама упирается в него насмешливым взглядом, но не комментирует. Он уходит легко, будто сам решает это сделать, а не потому что его выгоняют, больше никого не провоцирует и на прощанье обещает Сакуре новый букет в следующую встречу. У Мадары дёргается челюсть, но всё же он сдерживается.       Оставшаяся на кухне Сакура наконец-то может взять чашку в руки. Попивая остывший чай, она делает странное открытие: как бы соулмейт сейчас ни раздражался и ни злился — он так и не взорвался. Опасения, что Хашираму действительно попытаются выкинуть в окно, к её эмоциональному равновесию, не сбываются. Мадара привык с ним сдерживаться или Хаширама может оказать ему достойное сопротивление?       Соулмейт появляется на кухне спустя несколько длинных минут, подходит ближе к окну и замирает вполоборота, достав пачку сигарет, но почему-то не открывает её, а только вертит в руках. После ухода его друга исчезает ощущение, что вот-вот он превратится в огнедышащее чудовище. — Никаких вопросов, — предупреждает Мадара и упирается в неё немигающим взглядом.       Если это какое-то альтернативное «иди спать», то Сакура решает: сделать вид, что не поняла, лучший выход. — Хорошо, — она пожимает плечами и отпивает ещё, следя за соулмейтом из-под опущенных ресниц.       Мадара отворачивается, открывает окно. Слышно, как вжикает зажигалка. Белый сигаретный дым вьётся и вытягивается в форточку, но запах всё же остаётся. Сакура забирается на стул с ногами и обнимает колени. Прохладца щекочет поясницу, забравшись под майку.       Соулмейт медленно выкуривает две сигареты, после чего закрывает окно и поворачивается к Сакуре. У него уставший вид: потемневшая кожа, обмякшие плечи, углубившиеся синяки под глазами… При Хашираме это незаметно. Вопрос колюче щекочет язык. И всё-таки она не удерживается. Внутри неё есть стойкое убеждение, что соулмейт, несмотря на предупреждение, всё-таки ответит. — Изуна говорит, что всё скоро закончится, через несколько дней... Это правда? — она шкрябает ногтем по коленке, опуская взгляд на собственные ноги.       Ей хочется верить Изуне. Но ещё больше хочется услышать согласие от Мадары. — Да, — спокойно роняет в повисшую вязкую тишину он, подходит ближе. Ладонь ложится на стол. — Идём спать.       Чернота в его глазах тусклая. Сакура, задравшая голову, чтобы взглянуть ему в лицо, ощущает гулкое сокращение в груди, после которого становится сложно дышать. Мадара, опёршийся о стол, беззвучно выдыхает и опускает голову. Тут же толчком выпрямляется, чтобы сложить руки на груди и настойчиво посмотреть на Сакуру сверху-вниз. Она прикусывает губу. Неведомая сила подталкивает руки вперёд: обнять, погладить по плечам и затылку, вернуть то, что часто делает для неё он сам. — Идём, — соглашается она, не зная и не желая гадать, чем закончится для неё такая попытка поддержать.       В комнате темно. Сакура заходит внутрь первой, ощущая, как время замедляется. За окном вихрится ветер, его почти не слышно, но она чувствует это как если бы находилась в самом центре. Чувствуют ли это люди так же, как чувствует она? Об этом она не спрашивает.       Соулмейт устраивается на надувном матрасе и замирает неподвижной фигурой почти сразу. Сакура же не может попасть в нужную позу и долго ворочается, прежде чем находит удобное положение. Одеяло приятной тяжестью лежит на плечах, а ногам прохладно. Идеально, чтобы заснуть. Но она не может.       В голове накапливаются мысли о любви и Мадаре. О его вспышках и о том, как сильно иногда ей хочется исчезнуть рядом с ним. Слова Ино, рассказывающей о приручении, внушают надежду на то, что соулмейт однажды перестанет взрываться. Но приручение и любовь — это не одно и то же. Может ли любовь приручать? А менять? Насколько? Шисуи меняется, когда возвращается Шизуне. Но что, если Шисуи изначально был таким рядом с ней, а изменился в ее отсутствие? Сакура этого не знает.       Нельзя сказать, что Мадара не пытается. Его в последнее время редкие разрушительные всплески эмоций говорят о том, что он действительно старается сдерживаться. Она получает ответы на вопросы чаще, чем раньше, и учится у него новому. Но ожидание нового укола, кажется, врастает в Сакуру накрепко, и ощущение, что иногда хуже его не получить, чем остаться нетронутой, когда остаётся вопрос: «на сколько?». Как с этим справиться? Вопросы на вкус как газировка: их хочется задать и смыть ответами неприятный привкус.       Темнота, помогающая заснуть Мадаре, её только тревожит. Сакура без сна смотрит в спину соулмейта, думая: какой будет его любовь? А её? И если однажды она не пойдёт на поводу у его желания всё контролировать, а шагнёт в мир людей одна... что тогда случится? Взаимопонимание, наверное, даст понять Мадаре, как ей сильно хочется поддерживать самостоятельность. Но оно появляется между ними с такой редкостью, что проще на него и не надеяться...       От этого начинают ныть виски. За последнюю неделю случается столько, что ей хочется остановиться и зависнуть в персиковом закате, потерять все тревоги и думать только о том, как легко парит тело в порывах ветра. Сакура подкладывает под щеку ладони и смотрит в скрытую темнотой спину Мадары. Ей почему-то кажется, что он не спит. Надо отвести взгляд и закрыть глаза, чтобы позволить сну наступить. Вместо этого она прошивает темноту иглой внимания и думает, думает, думает... И, кажется, только больше запутывается.