Облачная рябь

— Сакура, на улице не настолько холодно, — с невероятным терпением, чувствуемым в голосе, сообщает Мадара.       Она, выглянувшая в окно пару минут назад и теперь надевающая свитер поверх водолазки, озадаченно хмурится. За окном серая погода, витающий в воздухе снег и порывистый непредсказуемый ветер. Лучше перестраховаться.       Перебинтованное запястье застревает в рукаве. Сакура возмущённо дёргает локтем, пытаясь исправить ситуацию дополнительным натяжением ткани. Свитер угрожающе потрескивает. Она вдыхает поглубже и ничего не успевает сделать: Мадара, только наблюдающий, одёргивает ей рукав и осторожно подворачивает его, чтобы рука пролезла. — Спасибо, — бормочет Сакура, поправляя сбившийся на другую сторону свитер.       В отличие от неё Мадара собран. Он вообще собран ещё когда она только просыпается. У Сакуры шевелится смутное подозрение, что он и не разбирался… то есть, не переодевался. Но соулмейт не выглядит смертельно усталым. Может, он собирался вчера встретиться и не с плохими людьми со своей работы? — Передавайте Шисуи «привет» и посоветуйте снова записаться на бокс, — предлагает им провокационно Изуна, заглянувший в комнату.       Он со своими круглыми очками, в объёмном красном свитере и в мягких штанах выглядит лучше, чем обычно, и Сакура хочет пошутить, что он рад, что останется один. Но, помня, кто тут хозяин планшета, она старательно сдерживает шутку в себе.       Мадара заставляет её, нервничающую и покусывающую то губы, то ногти, позавтракать. И через полчаса они оказываются на улице. Первые несколько минут Сакура честно сдерживает желание вернуться назад, в тепло квартиры, где нет ветра, забирающегося под шарф и кусающего за щёки. Заметивший, что ей холодно, Мадара со вздохом поправляет ей шарф так, что он прекращает пропускать холодный воздух к шее, натягивает на неё капюшон. — Так лучше? — спрашивает он, мельком заглядывая в глаза.       Сакура кивает. На этом разборки с одеждой заканчиваются, а начинается путешествие. Не сказать, что Мадара встревожен или напряжён. Но изредка она ловит его на том, что тот посматривает по сторонам с чересчур расслабленным лицом.       Дом Шисуи не первый в очереди. Мадара заходит в магазин, и она не теряется там только потому что соулмейт держит её за ладонь. Это стоит ему некоторых ухищрений, потому что другой рукой он управляет металлической конструкцией, в которую складывает то, что собирается купить. Сакура следит с действительно детским восторгом, какое всё вокруг яркое, блестящее, цветное и одновременно съедобное! Забывается, что Мадара везде ищет опасность, а ей самой очень не по себе находиться в таком наполненном людьми помещении. Люди ведь шныряют с такими же конструкциями — тележками — в большом лабиринте из полок, квадратных напольных холодильников и стеллажей. Если сначала ей кажется, что за каждым поворотом может ожидать знакомое лицо и знакомый смех, то позже натянутое и бессильное беспокойство начинает отпускать. Она не одна. А если и была бы одна... Что бы та девушка ей сделала? Больше забрать нечего.       Её руку крепко держат пальцы Мадары. Большие, сильные и тёплые. Они не спасение от всего, но, когда за них держишься, становится всё же спокойнее. Это временно, уверяет себя Сакура. Рано или поздно, но она научится держаться за свои руки, а не за чужие. А пока можно и подержаться. Пока это безопасно.       Большой палец Мадары изредка поглаживает тыльную сторону её ладони. От его шершавого движения расползаются волны тепла. Сакура на очередном повороте — между овощным и фруктовым — дышит спокойно и медленно.       Тележка наполняется почти доверху, пока они обходят лабиринт неспешным шагом. — Можно заказать доставку, — на вопрос, зачем они заходят в магазин тут, а не около дома, соулмейт отвечает нейтрально, — но так будет менее нервно. Шисуи же не за себя волнуется.       Она не уверена, что последнюю фразу Мадара хочет сказать вслух. Что же происходит между их с Шизуне соулмейтами? Что может заставить его так ухмыльнуться? Он встречается с ней, цепко наблюдающей за ним, взглядом. — Я его понимаю, — добавляет спокойнее.       Мягкое поглаживание ладони. Сакура упирается взглядом в свои перебирающие по полу ноги и пытается отделаться от мысли о том, что Мадара за неё волнуется.       На кассе она, оказавшаяся вместе с соулмейтом в живой очереди, сначала растерянно прижимается к тёплому боку, стоя чуть позади, а позже, когда сила удара внутренних молоточков о виски снижается… Сакура переключается на познавательный режим.       Минуты через три Мадара почти невесомо, но всё-таки ощутимо щипает её за ладонь.       Сакура прекращает рассматривать почему-то краснеющего работника магазина. На её вопросительно-прямой взгляд Мадара отвечает предупреждающим. Нарушено какое-то негласное правило? Запрещено разглядывать работников?       Тот самый работник — крашенный в светлый цвет — когда соулмейт складывает в пакет овощи, посылает Сакуре неуверенную и подрагивающую улыбку и почти сразу скашивает взгляд на замершего рядом Мадару. Сакура запоздало лучится в ответ: люди бывают и не такие, как её чаще хмурый, чем улыбчивый соулмейт.       Неулыбчивый соулмейт мажет по ней вниманием, но не обжигает новым предупреждением: качает головой и забирает пакеты. Она хватает ещё один, с фруктами, который Мадаре уже никуда не влезет, как тот ни пытается его уцепить.       Над головой вздыхают. Соулмейт примеривается, как бы взять её под руку. С двумя гигантскими пакетами ему это не удастся, понимает Сакура. Вот так резко и приходит момент, когда можно подержаться только за себя. Ладно. Он хотя бы просто рядом.       В конце концов, впереди её ждёт награда. Никаких гор золота, но зато там будет тёплая и спокойная Шизуне. Сакура только сейчас, в торговом центре, осознаёт, насколько сильно скучает по ней. Она чаще говорит и видится с Ино, чем с Шизуне. Всколыхнувшийся стыд стягивает всё внутри. Сакура даже вчера ей не звонит, когда узнаёт, что случилось! Ничего страшного, уверяет она себя. У неё есть шанс всё исправить.       Они добираются до дома Шисуи в полном молчании. Их встречает Шизуне — она не запугана и не дрожит, взгляд не скачет за плечи замершего позади Сакуры Мадары. Наоборот, она какая-то заострившаяся и готовая к чему угодно. Под глазами тени.       Мадара вежливо перебрасывается с ней несколькими фразами, что с его стороны выглядит достаточным усилием. Сакура знает, что вежливость в сложные моменты — не его сильная сторона.       Её волосы собраны в куцый блестящий хвостик. Поверх светлой длинной майки — зелёная объемная кофта, очень ей большая. Шизуне прячет ладони в мягких рукавах и вежливо держит углы губ поднятыми. Кстати, кроме майки до середины бедра на Шизуне нет никаких штанов или юбки. Сакура, ощущая двойственность, собирается спросить её об этом чуть позже.       Мадара относит пакеты на небольшую кухню. Шизуне тянет туда же Сакуру, хватаясь за её пальцы сухой полупрозрачной ладонью. Шисуи выходит их встречать чуть позже. Его лицо в багровых подтёках, но даже так он умудряется выглядеть умиротворённо. Выдают серьёзную травму только нехарактерные для людей скованные движения одной части тела — левой.       Двоюродные братья переглядываются всего секунду. — Мы поговорим, — Шисуи говорит это даже не Мадаре, а Шизуне, которая наблюдает за ними с сжатыми в тонкую линию губами.       Мадара скрывается в комнате с кристально спокойным лицом. Шизуне провожает его внимательным взглядом и только когда прикрывается дверь поворачивает голову к Сакуре. — Как ты себя чувствуешь? — перебарывая робость, спрашивает она. — Что происходит? — Шизуне будто не слышит её тактичной попытки и не даёт завести разговор о себе.       У неё всегда тепло на лице, черничный отблеск матовых глаз, солнце мягким закатом за спиной и аккуратная поддержка в жестах. Сейчас Шизуне, завёрнутая в зелень, смотрит прищуром — не своим, и кто знает, у кого она его позаимствовала. О чём она спрашивает? Очевидно же, думает Сакура, о том, что происходит с Шисуи. — Он мне ничего не говорит, — она, не дожидаясь конца паузы, цепляет Сакуру за плечо. — Но я хочу знать. Меня это тоже касается! Что происходит? Ты знаешь?       Шизуне ничего не знает. Иначе разве бы она так смотрела? Влажный налёт на глазах, снова сжавшиеся в тонкую линию губы, пошедшие красными пятнами скулы…       Сакура не знает, как на это отреагирует Мадара или Шисуи. У неё не возникает мысли задуматься над этим глубже или описать ситуацию более... мягко. Потому что будь она на месте Шизуне — а она там была — ей бы хотелось знать всё. Когда что-то происходит, когда соулмейт возвращается раненным, чтобы через некоторое время уйти снова, больше всего ей хочется знать: чем она может помочь и что вообще пошло не так.       Шизуне впивается пальцами уже не в её плечо — в спинку стоящего рядом стула. Мигающие догадки в глазах похожи на огненные всполохи. Правда очевидно не облегчает ей жизнь. — Когда это закончится? — только и спрашивает она, а её губы мелко вздрагивают.       Внутренности затягиваются в тугие узелки. Сакура не знает. Признаться в этом Шизуне честно, но совершенно безнадёжно. — Мадара говорит, что через пару дней, — говорит то, что слышит сама. — Он работает над этим.       Шизуне механически кивает, смотря в одну точку. Её взгляд, беспокойный и расчётливый, мечется по серо-белым стенам кухни. Она на каком-то импульсе ставит чайник и засыпает в стеклянную колбу несколько ложек чёрного чая. Импульса хватает на прислониться поясницей к подоконнику и запрокинуть голову, касаясь затылком стекла. Но дальше Шизуне будто покидает энергия: плечи обмякают, а фигура, очевидно, требует опоры.       О чём сейчас она думает?       Серый снег за окном вьётся и просится в комнату. Сакура встаёт к стеклу боком, чтобы видеть застывший профиль подруги.       Она едет сюда, чтобы говорить, спрашивать и узнавать больше. Ведь у кого же ещё, если не у Шизуне и Ино? Сакура и не задумывается о том, что язык вдруг сможет прилипнуть к нёбу. Ей не приходит в голову, что Шизуне больше нужна поддержка, чем попытки что-то объяснить Сакуре. Сейчас, вспоминая вопросы, она испытывает острый на вкус стыд.       Несложно подозревать, что подруга думает о ситуации. Сложнее определить, как ей помочь. Как поддержать так, чтобы она перестала быть вот такой… по-человечески замершей. Сакура видит оттенки эмоций у разных людей. Но это молчаливое спокойствие Шизуне вводит её в состояние опасливости.       Потому что она не сверкает глазами и не пытается распустить вокруг себя тени, гром и молнии, не растит в себе ледяные пики, чтобы они отражались в радужке, не жалит ехидными замечаниями. Шизуне просто молчит. И кто знает, что с этим можно сделать?       Она не знает, как разобраться со своими страхами, как, например, отпускать руки Мадары первой. Как ей помочь Шизуне? Сакура делает то, что срабатывает с Ино: тянет руки, чтобы обнять. Шизуне поддаётся легко, но не прячется в ней и не забивается в стык шеи и плеча. Она держит голову, кладёт пальцы Сакуре на спину и медленно и ровно дышит. — Всё хорошо, — говорит Шизуне, и это так странно. — Ты не должна так волноваться. — Я не волнуюсь, — чересчур поспешно, поэтому не слишком убедительно отвечает Сакура и прижимается к тёплому зелёно-вязанному плечу подбородком.       Чайник шипит, собираясь закипеть. Шизуне водит между лопаток пальцами и сквозь слои ткани, на которые Сакура для себя не скупится сегодня, это ощущается почти эфемерно. — Я делала одну большую ошибку, когда пыталась прижиться, — Шизуне едва слышно вздыхает. — Я была уверена, что чужая реакция — это моя проблема и моя вина.       Она осторожно отстраняется. У Шизуне понимающее выражение спокойного лица. Будто она знает, что Сакура сейчас чувствует. — Но… я же… — Ты не можешь заставить человека не чувствовать то, что он чувствует. Это звучит по-дурацки, но... Либо ты выучишь это сейчас, либо позже поймёшь, что выучить стоило раньше, — Шизуне заправляет ей прядь волос за ухо точёным жестом.       Внезапно она понимает, что для Шисуи она подходит идеально. Она почти его не знает, только видит пару раз, но в этот момент Шизуне так похожа на братьев Учих, что пробирает. В отличие от самой Сакуры.       Смысл её слов доходит спустя мгновение. Люди не выбирают, что чувствовать. Это как-то говорит сама Шизуне. Звучит здраво, поэтому легко связывается в одну цепочку с только что услышанным. Но… как же тогда все эти разговоры про провокации? — А ты знаешь, что такое провокация? Это осознанное действие. Если ты намеренно хочешь задеть человека и вызвать у него реакцию своим поведением — это провокация. А если ты просто делаешь что-то, что принимается за провокацию, это… — Шизуне касается пальцами губ, задумчиво щурясь, — наверное, это проблема коммуникации и человека, который среагировал остро. Есть твоя ответственность, есть ответственность другого человека. Ты не выбираешь реакцию за него.       Как-то это… слишком сложно. Не проще момента с одеждой и телом. Сакура в буквальном смысле хватается за голову. Кто-то просит не провоцировать, кто-то поясняет, что проблема в том, что считать провокацией, а она сама… — А ты записывай, — спокойно предлагает ей Шизуне, реагируя на её жалобный писк. — Я записывала, а потом перечитывала. Иногда нужно время, чтобы осознать и подумать.       Хочется приложить ладонь ко лбу. Догадаться копировать что-то из интернета в файл Сакура догадывается. Но чтобы записывать ответы… — Можно текстом, можно на диктофон, — добавляет с улыбкой Шизуне, наблюдая за её лицом с интересом. — На диктофон мне нравится больше, но его надо включать до разговора. Чтобы контекст не пропадал.       Ей приходится пояснить, что такое диктофон, где его найти и как включить, а как выключить. Но это того стоит. Представившая, как слушает их разговоры с Мадарой спустя время и понимает чуть больше, чем раньше, и находит новое, Сакура ощущает внутри воодушевление. Шизуне показывает ей и специальное приложение, где можно записывать. Только усилием воли она заставляет себя забыть про тот гигантский список вопросов, которые существуют с самого начала жизни на земле. — Спасибо, — Сакура улыбается Шизуне. — Это очень полезно!       Чайник — большая прозрачная колба, установленная на специальном круге — с щелчком отключается. Отвлёкшаяся на него подруга оборачивается и ободряюще проводит по плечу пальцами. — Будет ещё полезнее, если ты станешь этим пользоваться, — она тянется за чашками в высокий шкафчик, приподнимаясь на кончики пальцев.       Мадара с Шисуи появляются быстрее, чем она ожидает. Это мгновенно сбивает только настроившуюся атмосферу на кухне. Тут, в царстве серых оттенков и полупустого пространства небольшой площади, сложно чувствовать себя на своём месте. Учитывая серость и мелко накрошенный и падающий с неба лёд за окном, ощущения совсем никакие. Но Шизуне оттаивает и больше не мнёт рукава зелёного свитера, разбирает пакеты с продуктами, в чём Сакура старается ей помочь. Подруга наливает им обеим чай, который пахнет и ощущается на вкус не так, как чай дома. И нависшая над городом сухая и холодная метель бьётся о стёкла, но никак не может пробраться внутрь. — Он с манго, — подсказывает она, пока Сакура с интересом катает на языке жидкость. — Мне нравятся фруктовые чаи, и недавно Шисуи купил целую коробку с разными вкусами.       Чай с манго насыщенный, приятно сладковатый и с очень выраженным привкусом, который Сакуре нравится. Она, распробовав, отпивает ещё немного — мелкими глотками, растирая вкус по нёбу. Шизуне держит прозрачную чашку с какими-то розовыми узорами двумя руками, перебирая по стеклянному боку пальцами левой ладони. На кухне стоит безопасная тишина и взаимопонимание. Мадара с Шисуи выбирают именно этот момент.       Мгновенно поднявшая глаза Шизуне расплывается в полуулыбке, тянется ладонью к соулмейту. Тот подходит ближе, чтобы встать рядом. Осторожное и чуть скованное движение, и Шизуне оказывается закутана в чужие руки. Сакура наблюдает за тем, как Шисуи что-то нашёптывает подруге в висок, склонившись низко-низко, а его ладонь успокаивающе водит по её плечу. Обошедший его по дуге Мадара закатывает глаза. — Чаю? — предлагает тонко чувствующая атмосферу Шизуне, отпихивая фыркнувшего Шисуи. — Ты и для нас найдёшь немного? — он, ничуть не обидевшийся, улыбается. Это выглядит почти по-кошачьи. — Немного найду, — невозмутимо парирует его соулмейтка и встаёт.       Наблюдающий за ними с усмешкой Мадара молча опускает веки, но не говорит чего-то вроде «нам уже пора». Ощущение кончившейся сказки стряхивается. Сакура с довольным видом отпивает ещё немного мангового чая и жмурится от приятного вкуса. Мадара подходит к окну, выглядывая наружу, и внезапно усмехается: — Ты была права. Лишний свитер в такую погоду не повредит. — Тоже постоянно мёрзнешь? — Шисуи посматривает на неё добродушно, опирается правой ладонью о стол.       Наливающая им чай Шизуне как-то странно косится на него. — Мне не нравится мёрзнуть, поэтому я не мёрзну, — Сакура дёргает себя за ткань объёмного свитера, который кочует с полок Мадары на её полки уже в который раз.       Нельзя сказать, что сейчас её пугает возможность замёрзнуть. Ей просто не нравится снег. Хочется, чтобы между ним и телом было хотя бы несколько слоёв ткани. И чтобы ветер не пробирался под воротник, обдавая кожу маленькими хрупкими льдинками. — Ино, кстати, тоже любит одеваться тепло. Особенно дома, — вспоминает Сакура вслух скорее для Шизуне, чем для её соулмейта. — Интересно, Ино часто спотыкается? — вполголоса говорит Мадара, не адресуя никому, но в его тоне звучит лёгкая насмешка.       Сакура не успевает оскорбиться. — Насчёт Ино не знаю, — вдруг отвечает ему Шизуне, оборачиваясь лицом, — но у меня это постоянно.       Шисуи, не севший на освободившийся стул, кивает. Его кудряшки забавно пружинят. Он забирает у соулмейтки свою чашку — такую же прозрачную, с такими же розовыми метками, как и у неё. Ещё одна, четвёртая, пододвигается на другой край стола, но Мадара не обращает на это никакого внимания, оставаясь около подоконника.       Шизуне садится напротив Сакуры и хитро сверкает глазами. — Я отобрала у него половину мягких кардиганов, потому что постоянно билась плечами о косяки дверей. — Разве не я это тебе предложил? — Шисуи с полуулыбкой приподнимает брови. — Ты предложил спилить все острые углы, убрать пороги и оббить косяки тканью, — Шизуне прикусывает губу, очень стараясь не улыбаться.       Мадара странно хмыкает. На его лице, ставшем подозрительно задумчивым, Сакура с ужасом видит: идея Шисуи находит отклик. Шизуне прослеживает её взгляд и поспешно отворачивается, пряча смешок в кулачок. — Со временем это проходит. Вы же видели, как двигается Ино и на каких каблуках, — стараясь выручить Сакуру, говорит Шизуне. — И я уже не так сильно задеваю косяки. Но я долго практиковалась. Я до того, как всё случилось, — она тактично не уточняет, что именно, — по часу в день ходила и гуляла. Сначала с Шисуи, а потом одна.       Одна? Сакура беспокойно ёрзает на стуле. Ей не кажется безопасным находиться на улице. Даже без угрозы со стороны работодателей Мадары. Даже с условием, что парикмахеры на неё уже напали. А как же людские толпы? Просто отдельные люди или неприятные компании? Шизуне, видимо, не боится ничего. — Я ходила там, где было много людей, и только днём, — ловя её взгляд, поясняет Шизуне. — Магазины, торговые центры, длинные улицы. Лавировать немного сложно, но к этому привыкаешь.       Шисуи смотрит на неё ободрительно: проводит ладонью по хрупкому плечу, мягко притягивает к непострадавшему, видимо, боку. Она устраивает висок у него на рёбрах и медленно и глубоко вздыхает. — Вы двое такие… — Мадара, вертящий пачку сигарет в руках, но не открывающий ни её, ни окно, как-то странно морщится. — Адекватные, — подсказывает ему Шисуи без улыбки.       Мадара прищёлкивает пальцами, явно подыгрывая, но делает это с таким лицом, что Шисуи сжимает челюсти. Что это с ними? Наверняка надо сменить тему, слишком уж недружелюбная становится атмосфера, но в голову не приходит ни одной идеи. — Мы выяснили, что доверять друг другу проще, — дружелюбно, но как-то скользко замечает Шизуне, смотря на соулмейта Сакуры пристально. — Проще, чем… — тоном, предлагающим продолжить, говорит Мадара. — Проще, чем друг от друга защищаться, — она с мягкой улыбкой соглашается на правила.       Его лицо остаётся нечитаемым, но что-то неуловимо меняется. Сакура растерянно водит по ним взглядом — с одного на другую. Спустя время до неё доходит: Шизуне противопоставляет её отношения отношениям Мадары с ней. И, очевидно, это для соулмейта оказывается достаточно… ранящим? Обижающим? Неприятным? Всё-таки, наверное, последнее. Чтобы действительно ранить Мадару, наверное, надо держать нож. — Вы оба к этому так органично пришли, — усмехается соулмейт, подходя ближе. — Не нравится, когда кто-то вмешивается? — в спокойном голосе Шисуи звучит ироничный интерес.       Мадара приподнимает брови. Усмехается, прикладывая пальцы к переносице. Короткий взгляд упирается в напряжённую Сакуру. — Что-то вроде, — кривит губы он. — Но в отличие от тебя я… — О! Старая история, — перебивает его Шисуи с внезапным раздражением. — Дело никогда не в тебе. У тебя только лучшие побуждения. А тут кто-то ткнул тебя носом, и тебе не понравилось.       Он смотрит на него страшно. Слова Шисуи действуют то ли как удар, то ли как провокация, но с Мадары срывает его спокойствие мгновенно. Наливаются остротой черты лица, а в глазах вспыхивает знакомый чёрный огонь. Что имеет в виду Шисуи?..       Соулмейт приподнимает острый угол губ в подобии ухмылки. Несмотря на его внешнее спокойствие Сакура чувствует, что сейчас что-то пойдёт не так. Провокация, очевидно, не уходит в молоко. Воздух на кухне густеет. — Шисуи, ты не туда лезешь. Мои побуждения тебя не волнуют. Да и дело тут не во мне. Тут, — соулмейт, сузив глаза, опирается о столешницу ладонями, — дело даже не в отношениях. Тебя раздражает, что я всегда остаюсь сухим. Но я не виноват, что ты такой… бесполезный. — Я бесполезный. А ты не можешь остановиться, — Шисуи с бритвенной усмешкой — жуткое зрелище. — Тебе доставляет удовольствие то, что происходит. Ты всегда искал острых ощущений. И как? Впутанный в твоё дерьмо соулмейт — достаточно остро? — Заткнись, — предупреждает его Мадара сквозь зубы. — Если ты ещё с этим не разобрался, значит, — Шисуи будто не видит, что опасность прямо сейчас и перед ним, — недостаточно.       Мадара поддаётся вперёд. Бьющаяся на шее жилка заставляет Сакуру понять: либо, либо. Выдержка соулмейта ещё не трещит по швам, но вот-вот начнёт. В животе туго и болезненно скручивается непонятный орган. Она вскакивает, хватаясь за стоящего близко Мадару, и выдыхает с отчаянием: — Нам пора! — Да, всем стоит отдохнуть, — поддерживает её с виной на лице Шизуне.       Напряжённое плечо под её трясущимися руками слегка обмякает. Скосивший на неё чёрный взгляд соулмейт сжимает челюсти, но умалчивает всё, что хочет сказать.       Только бы они не продолжили, думает Сакура, ощущая, как внутри сжимается ещё сильнее. Но Мадара, что бы он ни хотел сделать, сдерживается. Вместо ответа двоюродному брату, соулмейт отталкивается ладонями от столешницы, выпрямляется и осторожно убирает руки Сакуры с плеча.       Все пытаются сделать вид, что ничего не произошло. Какой в этом смысл — непонятно. Мадара и Шисуи всё равно меряют друг друга тяжёлыми учиховскими взглядами, только теперь молчат. Сакура робко машет Шизуне, когда под взглядом соулмейта заматывает шарфом всю нижнюю часть лица вместе с горлом. Неудачный визит кончается. И если вопрос, что со всем этим не так, у неё и возникает — она выбирает промолчать.       Усилившийся снег оседает на непокрытой голове Мадары. Он запрокидывает лицо к небу и делает глубокий и медленный вдох. Потом выдыхает и фокусирует взгляд на стоящей рядом Сакуре. Её напряжение никуда не уходит, но ему об этом знать не стоит. Впрочем, как его обманешь. — Шисуи тот ещё Изуна иногда, — замечает Мадара вскользь и протягивает ей руку, как будто ничего не случается. — Домой?       Немного расслабившаяся Сакура кивает и хватается за горячую ладонь. Так будет проще не поскользнуться на слякоти, в которую превращается налетающий порывами снег.       Внутри стучит вопрос: что же не могут простить друг другу двоюродные братья? Впрочем, задавать вслух Сакура всё ещё не торопится. Соулмейт недавно был готов рассыпать вокруг себя гром и молнии, что же ей теперь, снова подпаливать не тот конец? Надо как-то поймать момент или… спросить у Изуны? Или она уже спрашивала? В памяти чёткого ответа не остаётся… Что-то про детство? Она, чуть не спотыкаясь, морщится. Стоит подумать об этом позже.       Сакура, дрожащая внутри от тревоги и какого-то смутного остаточного страха, преодолевает расстояние от дома Шисуи до дома братьев Учих стойко. В автобусе держится за поручень, в метро — за Мадару. Он встаёт между ней и толкающимися людьми, отгораживая её от толпы по возможности. Его люди толкать или случайно к нему прислоняться не спешат.       Сакура задумывается: а сможет ли она когда-нибудь вызывать такой же эффект?       На секунду мелькнувшая метеором мысль вспыхивает и тут же гаснет.       А сколько вообще живут люди?       Она знает, что они умирают. Она видит, как Мадара почти умирает в тот момент, когда нож нарушает границы тела, но… Сколько живут люди? Она видит очень старых — и раньше, и сейчас, шагая по серой длинной улице между разномастных высоких зданий. Но… во сколько они обычно умирают?       Смерть кажется Сакуре чем-то, похожим на падение с крыши высокого здания. Вот ты есть, а вот ты пропадаешь для всех и оставляешь после себя только боль. Такая странная боль — только для особенных людей.       Почему эта мысль, такая яркая и такая жгучая, приходит сейчас? В тот момент, когда о смерти думать не время. Мадара идет рядом с ней и держит её за руку. Снег пускай и полощется в воздухе, вертится, как в стиральной машинке пена, набрасывается на лицо, но… в общем-то, не пробирается под куртку. Никто не смеётся над ухом страшно и знакомо, никто не собирает вокруг себя грозовые тучи.       Дело, наверное, в Шисуи, решает Сакура и крепче сжимает пальцы вокруг ладони соулмейта.       Нужно просто успокоиться. Успокоиться… Научиться бы это делать без чужой помощи. Сакура уверена, что это возможно, просто она пока не знает способа.       Их встречает Роши: кидается под ноги, обвивает левую икру хвостом, задирает кудлатую голову и издаёт утробный мрявк. Она осторожно обходит его, чтобы дать место в коридоре ещё и Мадаре. Изуна не выходит в коридор: чем-то ожесточённо гремит на кухне. Успевшая устать, немного замёрзнуть и снова почувствовать знакомый болезненный дискомфорт Сакура не хочет задумываться, что же произошло с Учихой-младшим. Очевидно, что время для вопросов о Шисуи неподходящее.       Она поспешно разувается. Мадара придерживает её за локоть, когда Сакура уже собирается в комнату под одеяло. Он только снимает ботинки — куртка всё ещё болтается на плечах. — Замёрзла? — спрашивает он, дождавшись кивка, хмурится и советует: — Под горячим душем быстрее согреешься.       Мадара оказывается прав. Кипяточные струи, обрушивающиеся на голову, пригибают к дну кабины. Сакура садится, скрещивая ноги, и опускает голову. Ручейки стекают по стремительно намокающим волосам и, если к ним приглядеться, состоят из множества капель, сливающихся в одну линию.       Внутри крутит и болит, совсем не похоже на результат от замерзания. Сакура чуть не сворачивается на прогретом дне кабинки в позу эмбриона — так ощутимо становится. Она растирает мягкую кожу на животе, осторожно надавливает ниже, и боль отзывается искрами. От паники Сакуру отделяет то, что она не одна. Может, Мадара знает, чт…       Она оцепенело всматривается в розоватый ручеёк, побежавший к водостоку. Ручеёк наливается цветом, унося в канализацию густой алый. — Только не снова-а-а-а, — вздыхает Сакура, тут же понимая, что с ней происходит.       Внутри поднимается горячее и липкое. Начинает подташнивать. Она представляет, что кровь собирается внутри неё весь прошедший вечер и утро, чтобы начать течь именно сейчас, когда она просто хочет расслабиться и согреться.       Интересно, остались ли прокладки… Она помнит, что они должны лежать в ванной, в шкафчике за зеркалом, но сколько их там. И есть ли они вообще.       Сакура старается отстраниться от испорченного момента. Ещё несколько минут упрямо сидит под горячим дождём, не смотря на дно кабинки, и только потом решает вылезать.       Вытирается аккуратно, открывает шкафчик и понимает: если пачка на верхних полках — ей придётся кого-то звать. Она попросту не достанет. Но на второй полке, на которой обычно гнездятся запасные зубные щетки и несколько бритвенных наборов и до которой она дотягивается, её испуг сползает на нет. Она замечает белую упаковку, знакомую ещё по прошлому разу, и ловко выуживает её. Пачка запечатанная. Уже лучше.       Боль, конечно, не прекращается, но где те таблетки она не знает… Сакура вздыхает и идёт искать помощь. — Разве это нормально? — ворчит Изуна, когда находит ей их в аптечке. — Так быть не должно.       Мадара занят с ноутбуком. Она решает к нему не подходить, тем более, что есть Изуна, который на кухне варит себе явно не первую порцию кофе.       Услышав, что так быть не должно, Сакура мгновенно настораживается. Её изыскания в биологии и человеческой природе не проходят зря — она начинает искать замаячившее следствие проблемы. От этого же не умирают? Умирать из-за неправильных месячных совсем не хочется.       После выпитой таблетки становится легче. Медленно отпускает. Сакура решает, что лежать, завернувшись в одеяло, ей нравится больше, чем сидеть на подоконнике, и возвращается в комнату. Мадара на секунду отвлекается от ноутбука, окидывая её расфокусированным взглядом, и разворачивается к экрану. Но спустя ещё пару секунд поворачивается на кресле так, чтобы взглянуть ей в лицо прямо, обеспокоенно щурится, даже встаёт, подходя ближе. — Что-то случилось? — он поддевает пальцами линию подбородка, цепко всматривается в запрокинутое к нему лицо. — Сакура? — Месячные, — коротко и ёмко отвечает она ему и осторожно снимает руку со своего лица.       Ей не хочется говорить. Хочется лечь и лежать. Таблетки работают, но ощущение брезгливости, появившееся в душе, никуда не убирают. Кровь кажется опасной и мерзкой. А когда она ещё неподконтрольно вытекает… — Выпила таблетки? — Мадара внимательно следит за ней.       Она мелко кивает. — Стало лучше?       Кивает снова. Соулмейт ещё пару секунд всматривается в неё, как-то на глаз определяя процент истины в ответе, а потом небрежно предлагает? — Не хочешь посидеть за ноутбуком?       Чувствующая себя вяло Сакура тут же приходит в тонус, активно кивает, скашивая взгляд на стол, где горит белый экран.       Чтобы завернуться в плед, ей нужно сначала его найти. Он почему-то постоянно пропадает с подоконника и оказывается в шкафу! Будто он там нужнее!       Мадара куда-то испаряется, как только перебинтовывает ей запястье заново, и Сакура бесстрашно забирается в кресло с ногами. Убирает забытый соулмейтом телефон подальше, пододвигает ближе к краю стола ноутбук, заносит над клавиатурой пальцы. Из вопросов выплывает только длительность жизни и стандарты красоты. Подумав, что ей и так нехорошо, она выбирает второе.       На удивление… на удивление, она и правда оказывается подходящей под них. У неё сравнительно нетолстое невысокое тело, тонкие руки и ноги, маленькие ступни (по сравнению с Мадарой точно), большие глаза. Не чёрные, конечно… И волосы не чёрные. Но Сакура в принципе не понимает, какая разница в цвете волос.       Если приглядеться к стандартам, они вообще кажутся странными.       Быть худой и хрупкой — хорошо. Но люди будто забывают, что это непрактично… Сакура поняла бы, будь в стандартах у девушек такие же высокие и сильные тела, как у… ну, например, у Мадары, пускай он и не девушка. С таким телом наверняка удобнее и безопаснее!       Она вспоминает беспомощность, когда соулмейт просто показывает ей освобождение из захвата. Будь она выше и шире в плечах, может, ощущение и сгладилось бы. Впрочем, если представить, что в более объёмном теле еёё неспособность маневрировать без последствий увеличится…       Морщась, Сакура вдобавок представляет, как Мадара действительно оббивает тканью косяки, а подоконник оказывается слишком узким, чтобы на нём сидеть… Тело попрочнее и без месячных её бы очень устроило, но даже в своём обжиться получается с переменным успехом. Это учитывая, что оно становится материальным, а не увеличивается.       Она на всякий случай копирует нужные абзацы. Именно в тот момент, когда нужно нажать «вставить», по столу идёт резкая пульсирующая вибрация. Сакура вздрагивает, нажимая на тач-пад слишком сильно, и ноутбук чуть не валится ей на колени. Она шёпотом повторяет пару слов, которыми Мадара оперирует в эмоциональные моменты, и привстаёт, чтобы посмотреть, что там такое.       Отодвинутый и забытый телефон соулмейта демонстрирует ей входящий вызов. Сакура читает высветившееся «Конан».       По пальцам бежит электричество. Она оборачивается на дверь, но никто не спешит её открыть. Мадара пропадает на сколько?.. Полчаса? Куда он девается? Прежде чем Сакура решает, что нужно найти его и вручить телефон, вызов сбрасывают. Вопрос снимается.       Она выдыхает и с удивлением осознаёт: ей не приходит в голову поднять.       Услышать голос Конан ещё раз, вспомнить в деталях тот последний взгляд… Сакура поджимает ноги к груди и почти упирается в коленки лбом. Почти, потому что телефон издаёт новый звук. Снова вспыхивает экран. Она вчитывается во всплывшее уведомление машинально и, кажется, делает это зря.       «Всё-таки нашла».       Невидимые ледяные пальцы больно впиваются в затылок, оттягивают отросшие волосы, а в животе разверзается уже знакомый вакуум. Сакура чувствует, что не может вдохнуть полной грудью.       Взмах задрожавшей рукой. Блокировка снимается. В открывшемся диалоге её привлекает только последняя фраза и маленькая фотография. Ещё одно нажатие. Фотография увеличивается.       На ней много людей. Сзади какое-то здание, Сакура не слишком приглядывается. Её взгляд скользит по переднему плану. Это дети и женщины — пожилые, похожие на бабулю Чиё, более молодые, совсем молодые, как Конан… Она видит и саму Конан, стоящую в середине. Она, в сиреневом костюме и с перекинутым через плечо тонким белым шарфом, сдержанно улыбается фотографирующему.       Ощущение, из-за которого она открывает их переписку, осторожно и недоверчиво рассасывается. Внутренности начинают оттаивать. Сакура непонимающе сводит брови на переносице, не понимая, к чему эта фотография.       Она всматривается в неё снова, надеясь отгадать, кого же тут должен узнать Мадара? Детские лица разные: улыбающиеся, спокойные, обиженные, надутые… Вряд ли дело в них. Дети, которых можно разглядывать, кончаются, и она переходит на взрослых. Тут превалируют сдержанные улыбки, просто улыбки и спокойные лица. Кроме одной. Может, поэтому Сакура скользит расфокусированным взглядом по улыбающейся во все редкие зубы девочке и такой же улыбающейся во все зубы девушке, стоящей рядом. Внимание обводит изображение высвечивающим пятном, а потом так же переводит его на другое лицо.       Она понимает, что что-то волнует её, когда заканчивает разглядывать Конан. Та в светлом костюме, с блестящей сдержанной улыбкой, с изящно лежащими на плечах волосами…       Именно на этой мысли что-то щёлкает в голове. Сакура разглядывает столпившихся вокруг Конан людей снова. Улыбки во все зубы.       Руки начинают мелко дрожать. Внутри воет и ревёт метель, засыпающая снегом и льдом. Сакура смотрит в улыбающееся лицо девушки, отстригавшей им волосы. Родинка на лице не под тем углом, поэтому сразу не бросается в глаза. А сами глаза, такие тёплые, такие счастливые, совершенно не похожи на те, которыми она мельком смотрит на Сакуру.       Телефон соулмейта со стуком падает на клавиатуру ноутбука. Что-то зажимается — бегут знаки в поисковой строке.       Сакура не может пошевелиться. Движение — и что-то произойдёт. Может, погаснет свет, может, появится смех. В пальцах колется электричество, руки попросту трясёт. В лёгких сокращается пустота: пора вдохнуть. Но она не может. Воздух не проходит сквозь горло. В ушах звенит сердечный стук, гулкий и быстрый, будто что-то колотится об оконное стекло снаружи.       Всё вокруг расплывается. Чтобы не потерять фокус, а заодно и последнюю точку опоры, Сакура впивается взглядом в собственные руки, впившиеся в край стола. У липкой паники эхо визгливого смеха. Мутная волна желания сорваться с места прямо сейчас погребает под собой остатки здравомыслия. Но тело обмякает, будто что-то забирает всё мышечное напряжение и вместе с этим впрыскивает слабость.       Сакура не может пошевелиться, не может вдохнуть, прекращает видеть. По щекам течёт холодная вода.       Она пытается глотать не проходящий в лёгкие воздух мелкими порциями. Но контроль не возвращается. Онемение, покалывающее острыми иголочками и оставляющее после себя ледяную корочку, ползёт от ступней.       Что-то должно случиться. Надо двигаться. Спрятаться в тёмном месте, хотя бы под столом. Закрыть голову. Спастись.       Нависшая тень, прозвучавший голос — всё остается на периферии. Движения не поддаются, а горло будто забито чем-то плотным и непроглатывающимся. В груди так мало места для бьющегося на пределе сердца. Оно вот-вот разорвёт ткани и пройдёт сквозь рёбра.       Остекленевшее тело стаскивают со стула. Больно стукаются об пол ноги, сведённые судорогой. Вместо спинки, к которой Сакура прирастает, опорой становится что-то твёрдое и тёплое, расширяющееся с повторяющимся интервалом.       Мадара.       Она понимает это вскользь, удивлённо, но не может заострить на этом внимание.       Горячая ладонь опускается на заросший ледяной коркой живот. Будто прикосновение тёплой кружки с чаем к замёрзшим пальцам. Его густой и понизившийся голос звучит прямо над ухом и вибрирует в районе лопаток. Сквозь новую волну паники Сакура пытается вслушиваться. Слова, нашёптываемые в висок, пробиваются сквозь липкие заросли и прогревают слой за слоем лёд в ушах. Она использует это как взгляд: сосредотачивается на звуках, отвоёвывая их у наступившей полупрозрачной темноты.       Под спиной расширяется и сдувается чужая грудь. Расширяется — ладонь на животе прижимается к коже сильнее, сдувается — давление ослабевает.       Сквозь шум и гул в ушах Сакура с трудом вычленяет «…со мной». Никак не получается понять, что это значит. Мадара не останавливается. Его голос заполняет враждебное окружающее пространство. Повторяет и повторяет, берёт её ладони в одну свою, греет…       Вслушиваться тяжело. Не хватает воздуха. Но она старается. Медленно согреваемый живот и отходящая в тепле чужой груди спина позволяют телу ослабить паралич. Сакура тут же реагирует, пытаясь сжаться, завернуться в невидимое одеяло, закрыться от всего на свете…       Мелкая порция воздуха пропускается внутрь, и Сакура едва не захлёбывается им, в попытке наполнить лёгкие, чтобы они прекратили разрываться изнутри. — …медленно. Со мной. Дыши. Всё хорошо. Тебе ничего не угрожает, — повторяет Мадара, а его голос звучит успокаивающе и непоколебимо, отдаваясь в висках приятной дрожью. — Давай. Ещё раз. Со мной…       Он действительно подаёт пример, вдыхая и выдыхая неспешно и глубоко. Всё это время он пытается видимо это до неё донести. Грудная клетка расширяется и сдувается, расширяется и сдувается….       Сакура обмякает во второй раз. Тревога, разросшаяся до гигантских размеров, неохотно поддаётся чужому голосу. Тело медленно подчиняется командам, и получается вдыхать не так мелко и жадно. Воздух со свистом проникает внутрь, холодит горло, сушит язык.       Руки трясутся так, будто она снова оказывается в тёмном переулке с только что потерянными волосами, а над головой лязгают ножницы. Но Сакура дышит. — Всё хорошо, — ещё тише убеждает её Мадара: то ли боится, что она снова начнёт задыхаться, то ли устаёт говорить чётко и низко. — Сакура, всё хорошо.       Грудь позади неё поднимается и опускается… Уложенная на неё спиной Сакура медленно и осторожно вдыхает. Выдыхает. Она сидит на полу, между колен соулмейта, обнятая и прижатая к чужому телу аккуратно, но твёрдо. Мадара переходит на шёпот, прижимая губы к её виску, и это прикосновение прогревает её изнутри.       Она рвано вздыхает. Тепло… — Тише-тише, — соулмейт вслепую гладит её по щекам, отпустив ладони, — не плачь. Ничего не случилось. Её тут нет. Только мы. И Изуна, ты же не боишься Изуну? Всё... Не плачь. Пожалуйста, дыши.       Только сейчас в её уставшем сознании возникает ассоциация: Мадара держит её так, будто заворачивает в себя. Сакура прижимается к его ладони щекой, тянясь за пропадающим ощущением тепла. В его руках не страшно и не стыдно. Может, станет стыдно потом? Сакура не понимает, почему её пугает застывшее на фотографии лицо. Почему это снова происходит? Почему она такая… такая…       У неё дрожат губы, а воздух начинает рваться на кусочки.       Только погасший голос Мадары снова звучит в ушах знакомой цепочкой. Дыши, не плачь, пожалуйста. Тихое убеждение срабатывает. Сакура дышит-дышит-дышит, и спустя пару минут соулмейт замолкает. Позволяет взять контроль самой.       Когда он опирается лбом чуть ниже её макушки и выдыхает в волосы, согревая их, Сакура мелко вздрагивает. Тугая искрящая волна поднимается и лижет пятки. Тепло — это то, что сейчас нужно, инстинктивно понимает она. Ëрзая, придвигается ближе, и грудная клетка соулмейта расширяется медленно и с гулким звуком. — Это она, — хрипло проталкивает слова через пересохшее горло Сакура. — Я… я её узнала. — Хорошо, — он соглашается.       Его руки, удерживающие её на месте, почти сразу расслабляются. Но она не спешит выбираться. Самое безопасное место — в тепле и рядом с медленно дышащим Мадарой, и Сакура не хочет его терять. — Надо её найти, — кашлянув, шепчет она и запрокидывает голову. — Как быстро её можно найти?       Непроницаемое лицо соулмейта заставляет сердце, только пришедшее в норму, опасливо сжаться. Сакура понимает: что-то не так. Мадара… почему он так смотрит? Что с ним? — Она от нас никуда не денется. Мы обязательно найдём её, но не сейчас, — тихо, как с ребёнком медленно, говорит соулмейт.       Руки снова дрожат. У сжавшегося сердца случается разрыв. Захлебнувшаяся эмоциями Сакура дёргается, отталкивая руки, выворачиваясь из вдруг ставшей крепче хватки. Ей удаётся. Тело едва слушается: ватные ноги заплетаются, когда она пытается встать. Отшатнувшись от вскочившего и попытавшегося придержать её за плечи Мадары, Сакура налетает на кресло. Хватается и удерживается в равновесии. — Позже? — отрывисто и хрипло переспрашивает она. — Когда она найдёт кого-то ещё?! — Ино всех предупредила, — напоминает он и скрещивает руки на груди. — Никто ей больше не попадётся. Сейчас есть более срочные дела.       Всплывший разговор с Шисуи работает лучше любого генератора идей. — Они тебе нравятся? — Сакура отталкивается от опоры, ослеплённая внутренней метелью, тёмной и пахнущей кровью. — Твои дела, они тебе нравятся? Твой работодатель — он достойный противник?       Это не то, что она должна сказать. Ей нужно донести как-то до него, что это важно. Потому что не менее больно, чем удар ножом. Это как потерять выбор и ждать его появления… годами? Мадара привязан к земле, он ничего не теряет, даже прозрачную возможность разок приподняться над полом. Сакура, теряя волосы, теряет почти всё.       Но вместо этого в воздухе звучат другие слова, те, которые Сакура слышит в другой интерпретации. Когда их говорит Шисуи, Мадара почти впадает в ярость.       Когда они слетают с её губ, соулмейт только смотрит. Пристально. Нехорошо. В черноте радужки сосредотачивается что-то холодное. Если долго смотреть навстречу, можно заморозиться. В том, как расходятся уголки его губ, есть что-то страшное. Слой невозмутимости идёт мелкими трещинами, будто ледяная корка, на которую слишком сильно надавили.       Сакура сжимает зубы и готовится к чему угодно. Стук сердца заполняет голову. Руки и ноги, совсем недавно безвольные и остекленевшие, наполняются знакомой лёгкостью и возбужденной дрожью. Это то самое чувство, толкающее её перейти на бег, чтобы спасти или спастись. Неосторожное движение со стороны соулмейта, и она сорвётся с места, понимает она. В этот раз Сакура не позволит себя никуда прижать.       Прикусывая задрожавшую нижнюю губу, она упрямо не отводит взгляд. — Что ты хочешь сказать? Что я нарочно затягиваю процесс? — замерший Мадара смотрит насквозь. — Мои дела, Сакура, коснулись тебя один раз. Когда за тобой и Ино следили. Было что-то ещё, а я не помню? Или не знаю? — вкрадчивость в тоне разбавлена такой острой насмешкой, что немеют губы. — Так когда мои дела действительно тебя задевали?       Она вдыхает так резко, что перед глазами пляшут чёрные мерцания. Сквозь них лицо соулмейта, кажется, вздрагивает. Не обращая на это внимания, Сакура делает ещё один вдох, проталкивая почему-то густеющий воздух внутрь. Движение напротив вынуждает её сфокусироваться на оказавшемся слишком близко соулмейте. Что он собирается сделать?.. — Сакура, — почему-то мягче зовёт Мадара.       Она сбрасывает с плеч опустившиеся туда горячие ладони. — Твои дела задевают меня постоянно! — на выдохе заявляет Сакура и уже не старается себя контролировать, ощущая такое возмущение, какого не испытывает давно. — Когда ты пропадаешь, или приходишь побитый, или… — в памяти мелькает тонкая полоска ножа, прокручиваемая в пальцах, — или в крови… это всё меня тоже задевает. Это и моё дело. Ты же мой соулмейт. Я волнуюсь за тебя!       Мадара, опершийся о спинку стула, смотрит на Сакуру странно. — Спасибо за твою заботу, но я могу о себе позаботиться, — он отвечает без особого выражения и спустя долгую паузу. — О себе можешь, — соглашается она, чувствуя, как внутри клокочет и рвется. — Но Шисуи так не смог! А если... если бы напали не на него?..       Вспоминая Шизуне, невысокую, худощавую и определённо не владеющую навыками самозащиты, Сакуре становится страшно. А что, если бы напали на неё, пока она практиковалась на улице? Мадара понимает её. Его напряжённая челюсть дёргается. Видимо, он сам думает об этом, иначе почему становится мрачнее? — Больше с ними ничего не случится, — тоном, от которого на спине выступают влажные мурашки, обещает он ей. — С тобой тоже ничего не случится. Всё будет хорошо. Но для этого я должен многое сделать. Ты понимаешь меня?       Она ждёт чего угодно от этого разговора. Взрыва, за которым последует лёд на коже, например. Но Мадара держит себя крепче, чем все прошлые разы, и даже не смотрит на неё убивающим взглядом. Заряд энергии, словно ощутивший свою ненужность, начинает медленно выдыхаться, а воздух снова становится невесомым. Взамен этому приходит дрожь. Чтобы не так было заметно, Сакура делает вид, что теребит пальцами край эластичного бинта, и опускает взгляд. Ей сложно держать такие перепады: силы кончаются резко, а после наступает упадок. — Мы найдём ту девку. Она пожалеет, что решила делать на вас бизнес, — прикосновение к плечам осторожное, но взгляд, которым смотрит соулмейт, заставляет её ужаснуться.       Обещание смешивается с металлической уверенностью, мерцающей на тёмной радужке. Если раньше падающая тень соулмейта воспринимается как угроза, то сейчас она больше похожа на плотный и неколючий плед, за пределами которого может твориться всё, что угодно. Но от такой перемены не становится легче.       Сакура с внутренней дрожью задумывается: на что способен Мадара, решивший заставить кого-то пожалеть?