Облачная рябь

После того, как они проводят вне дома больше пяти часов, Сакура готова лечь прямо в коридоре. Но в коридоре узко, прохладно, куча пакетов, а посреди них стоит Мадара и терпеливо ждет, пока она расшнурует новые ботинки. Она переобувается в лапшичной и об этом не жалеет. Так действительно теплее. Как и щекам с кремом, который Мадара наносит ей на лицо мягкими движениями в той же лапшичной. Пока он это делает, Сакура внутренне млеет и замечает, что люди в лапшичной тоже наблюдают. Несколько зашедших недавно девушек с умилением на лицах смотрят на них и шепчутся. Мадара замечает, но реагирует только дрогнувшим уголком губ. Их встречает Роши — трется о пакеты боком, мордой и хвостом, путается под ногами Мадары, пытается поточить когти об коробку с феном. — Изуна, забери свою тварь, — явно на последнем волевом усилии, которое удерживает его в негромком тоне, требует Мадара. — Не смей его так называть, — вышедший из своей комнаты Изуна хмуро смотрит на брата. — Роши, иди сюда. Роши не обращает на него внимания, только ушами прядет, и решает, что коробки с обувью тоже заслуживают его когтистого внимания. Только выпрямившаяся Сакура наклоняется к нему, потому что Мадаре, очевидно, больно это делать, и осторожно берет под передние лапы. Роши благосклонно позволяет передать себя с рук на руки, и на этом хулиганство заканчивает. Они ужинают вчетвером. Мадара рассказывает с усмешкой о том, как сильно будет Сакура сиять, если наденет все свое цветное разом. Она обиженно поджимает губы. Изуна смотрит на нее с умилением на лице. — У нее розовые волосы и зеленые глаза. Она будет цветной, даже если будет носить черное, — иронично отвечает вместо нее он старшему брату. И Сакура едва не давится овощами. Поддержка со стороны Изуны больше пугает, чем обнадеживает. Приподнявший брови Мадара с интересом переводит взгляд с брата на Сакуру. — Может, стоило оставить вас вдвоем на пару дней раньше? — спрашивает он непонятно у кого и подцепляет палочками маринованный редис. — Мы многое друг о друге узнали, — серьезно кивает Изуна, и у Сакуры внутри простреливает холодным и колючим. Она поднимает взгляд на него и замечает: Изуна выглядит довольным. — Я должен это услышать? — тщательно пережевавший редис, Мадара внимательно смотрит брату в глаза. Сакура чувствует, как по рукам ползет морозец. Босым пяткам вдруг становится холодно-холодно. — Думаю, ты знал, что твою соулмейтку не стоит оставлять в темной комнате одну, — Изуна небрежно пожимает плечами. Мадара смеривает его уничижительным взглядом и больше не спрашивает. Напуганная и растерянная Сакура решает: нет, с нее хватит. После ужина Сакура остается помочь Изуне, и пускай половину посуды он уже помыл, Мадаре не кажется это странным. Когда он уходит, Сакура кладет губку и поворачивается к Изуне. Он убирает что-то в холодильник и скрывается за его дверцей по пояс. Роши вьется у него в ногах и, кажется, собирается выпрашивать что-нибудь вкусное протяжным мявом. — Изуна, у всех людей есть секреты? — спрашивает она, немигающе смотря на дверцу холодильника. — К чему вопрос? — показавшийся Изуна ерошит густые растрепанные волосы одной рукой, а в другой держит какую-то банку. Выглядеть очаровательно и безобидно у него получается так, что Сакура даже сбивается с мысли. Но всего на секунду. Она обманывается насчет него столько раз, что решает: хватит. Пора с этим разобраться. — Вопрос, чтобы лучше тебя понять, — категорически честно отвечает ему Сакура и скрещивает руки на груди. — Если бы знал чей-то секрет, то тоже бы так себя вел? Младший Учиха улыбается ей углами тонких губ. Несколько морщинок около них напоминают ей Мадару… всего на пару секунд. Она не собирается сбиться еще раз. — Нет, — учтиво отвечает он и салютует ей банкой. — Будешь виноградную газировку? Сакура морщит нос. — Я не буду. Почему «нет»? — А что, у тебя есть секрет? — Изуна рассеяно посматривает на нее из-под челки и с громким звуком открывает банку. — Это не секрет, — подумав, отвечает ему Сакура. — Тогда не вижу проблемы, — усмешка скрывается за оранжевой банкой. Это бесполезно. На секунду она чувствует разочарование, уже второй раз за день, только сейчас — в себе. Изуну не удается подловить. Возможно, его это веселит еще больше. В ощущении злости — на слишком изворотливого Изуну, на ситуацию, на себя — Сакура внезапно находит большую поддержку. — Нет, она есть, — Сакура подходит ближе и закрывает дверцу холодильника, заставляя Изуну сделать движение назад. Но его это ничуть не впечатляет. От его усмешки злость поднимается еще выше. — Я же ошибался, — глаза-полумесяцы, раздражающая усмешка, и Сакура остро жалеет, что он не соулмейт Ино. И что у Ино заодно нет волос. Она бы попросила ее взлететь на пару минут, чтобы этот… этот… — Тогда зачем ты задеваешь меня этим? — спрашивает она, сощурившись, и держится изо всех сил. — Разве? — Изуна держит банку тремя пальцами и покачивает ей в воздухе. — Сакура, у тебя сегодня день претензий? — Нет. Но я сегодня подумала, что ты совсем не ошибался, — выплевывает ему в лицо она, замечая, что улыбка тускнеет. — Все-таки нет? Рад слышать, — он неспешно усаживается за стол. — Мадаре стоит об этом знать? — Расскажи ему, если хочешь. Начни с того, что ты просто невыносим! — соглашается Сакура с ледяным комом в груди и гудением злости между висками. — Я уже говорила тебе, что волнуюсь и не хочу, чтобы он пострадал! Но ты… ты… чего ты хочешь? Изуна держит поставленную на столешницу банку между ладонями. Крутит ее между ними. По кухне ползет медленное шуршание. Чтобы выстоять и не закричать, чтобы сбить с него это чрезмерное спокойствие, Сакуре приходится сжать себя изнутри так, что едва получается дышать. — Я хочу, чтобы Мадара был счастлив, — Изуна бросает на нее взгляд. — У меня нет для тебя злодейского плана. Но… я тебя уже один раз предупредил, когда ты вернулась. И так, напоминаю изредка. — У меня отличная память, — тихо-тихо, чтобы действительно не накричать на него, отвечает Сакура. — Вот и хорошо, — прищелкивает пальцами Изуна. — Это все вопросы? Сакура улыбается ему через силу, чувствуя, как злость медленно сменяется злорадством. — Нет… есть кое-что, что я не могу спросить у Мадары. Но я очень хочу его понять. Ты же его брат, — и старается улыбнуться так, чтобы Изуна не сразу сказал ей «нет». Изуна приподнимает брови. — Что такое «ревность»? — интересуется она, сложив руки за спиной. Лицо младшего Учихи застывает. Что-то идет не так. Сакура понимает это почти сразу. Потому что иначе Изуна бы от нее отмахнулся или ответил, но как-нибудь… как-нибудь не так. Но Изуна сверлит ее взглядом и молчит. Когда он все-таки отвечает, Сакура уже готова отступить. — Это когда ты видишь, как твоего человека пытается забрать чужой. И чувствуешь, что не хочешь им делиться, — снисходительно поясняет Изуна. И несмотря на то, что звучит это странно, Сакура понимает его. Она вспоминает утреннего Хашираму, вспоминает, как соулмейт вспыхивает, когда к ней притрагиваются в магазине, сопоставляет игривый шепот «какие мы ревнивые» и тяжелый взгляд. Но она не вещь, чтобы ее забрать! — Ты его соулмейтка, — раскусывает ее, проколовшуюся с возгласом, без промедления Изуна. — А Мадара не позволит кому-то между вами влезть. Вот чтобы он так про Конан думал! Сакура до сих пор вспоминает собственный вопрос: что ему нужно дать ей взамен? Можно ли было обойтись Тобирамой? Это… получается, это тоже ревность? Но она не считает его своим как вещь! Во взгляде Изуны считывается насмешка. Чтобы не давать ему шанса посмеяться вслух, Сакура решает ненадолго отступить. Смутить Изуну получается всего на секунду, зато в ответ она получает в два раза больше. Мадара в комнате что-то печатает на клавиатуре ноутбука. Когда она закрывает за собой дверь, его пальцы замирают, а сам он поворачивает кресло к ней. — Спать не собираешься? — спрашивает он и перебирает пальцами, будто под ними все еще клавиши, по подлокотнику. Эмоции движутся под кожей мелкими колкими вспышками. Сакура ощущает их так ярко, что даже не представляет, как прекратить. Она пожимает плечами, поняв, что слишком задерживается с ответом. Обхватывает себя руками. Внимательно наблюдающий за ней Мадара приподнимает брови. — Что случилось? — спрашивает он подозрительно, бросив взгляд на дверь. — Изуна что-то тебе сказал? Соулмейт с затруднением встает, опершись об столешницу, и подходит к ней. Обеспокоенное прикосновение приходится на плечо. Сакура молча мотает головой и, смотря в лицо Мадаре, спрашивает: — Ты меня сегодня ревнуешь, да? Соулмейт закрывает глаза с таким видом, будто Сакура в очередной раз говорит какую-то нелепость. Ну… ради истины можно и спросить нелепость, решает она. — Да, — признает он, чуть наклонив голову, и поднимает веки. Сакура понимает, что лучше в глаза не смотреть, только после того, как это делает. Потому что ощущение, будто Мадара хочет ее, становится почти невыносимым. И от этого внутри крепко-крепко сжимается. — Получается, ты хочешь меня себе? — дрогнув, все-таки задает вопрос она. Мадара отводит темный взгляд в сторону, задумавшись на секунду, слабо усмехается. — Не совсем в такой формулировке. Но да. Почему спрашиваешь? Мне показалось, тебе не хочется говорить об этом. Сакура, почувствовавшая приятную дрожь, удивляется ей так же, как и чужому вниманию. Мадара, который не обсуждает то, что не хочет обсуждать она? Либо он сам не хочет это объяснять, либо что-то еще. — Вспомнила книжный магазин, — все-таки выдавливает она, не сводя глаз с соулмейта. — Ты так… отреагировал… будто меня ударить попытались. — Если бы тебя попытались ударить, — размерено и спокойно отвечает Мадара, — остались бы без рук. Звучит так, будто это само собой разумеется. — Ты страшный человек, — бормочет Сакура, считая это полу-шуткой. — Да что ты, — все с тем же спокойствием соулмейт приподнимает брови. — Но чаще хороший, — добавляет, подумав, она и неловко прикасается к его локтю. — Для меня точно. — Для тебя это имеет смысл, — Мадара вежливо приподнимает угол губ. Она слышит это редко, но каждое подтверждение заставляет потеплеть изнутри. Ей хочется уточнить: для нее имеет смысл, а почему для остальных не имеет? — Рада, что ты помнишь, — Сакура старается не улыбаться заранее. — В книжном тебя очень разозлило, что кто-то может захотеть меня в соулмейтки. — Меня разозлило, — с расстановкой объясняет спокойный Мадара, — что он тебя схватил. Это было легкое прикосновение, продлившееся около секунды, а не «схватил», но Сакура об этом умалчивает. — Он мог спросить тебя. Даже не о возможности потрогать, а о наличии соулмейта. Это было бы приемлемо. Цеплять чужого человека за руку — нет, — продолжает Мадара, и вокруг как-то нехорошо холодеет. Люди и их нюансы… Сакура вздыхает. В каком-то смысле, это даже объяснимо. Она уверена: если подумать об этом побольше, то нашлась бы ниточка к границам тела… Это даже логично. — Все? — соулмейт приподнимает брови снова. — Спать мы сегодня ляжем? Сакура видит в темноте все контурами. Спину Мадары тоже. Он дышит так, что почти не слышно. Если очень-очень приглядеться, заметно как движутся плечи. И то ли его чуткость ко взглядам не работает после серьезной усталости, то ли он привыкает к ее постоянному вниманию… Бороться с тем, что люди называют принципами, становится почти невыносимо. Она качает воспоминания о прогрессе, о том, что в негустом движении можно находиться и без чужой руки. Но сон, дурацкий сон, кажется невозможным, потому что в голове — искры и цветные обрывки. Она спускает ноги на пол и гонит мысль: пора бы уже держаться на одной стороне. Сквозь темноту подобраться к Мадаре несложно. Ходить бесшумно Сакура умеет, если будет делать каждое движение вдумчивым. После длинного-длинного дня она просто не может заснуть, потому что в голове скапливается чересчур много чего-то волнительного. Она просто собирается немного посидеть рядом. Пара минут, может, это успокоит? Пол прохладный. Сакура поджимает ноги к груди, сев за спиной соулмейта, и вслушивается в его дыхание. У нее из головы не идет ни Конан, ни разговор о методах, ни Изуна, ни слова о желаниях… стоит вспомнить только — и внутри скручивается клубок из всякого-разного. Хочется прекратить столько чувствовать. Только не получается. Рядом с Мадарой, глубоко и медленно дышащим, часть волнений отступает. Но только та, которая не касается его лично. Поэтому, когда Мадара неожиданно глубоко и вполне осознанно вздыхает, Сакура вздрагивает всем телом. — Собираешься сидеть на полу? — хрипло спрашивает он, не поворачиваясь. Как он?.. — Я… я думала, ты спишь, — вполголоса отвечает она и спохватывается, тут же переходя на шепот: — Я просто волновалась. Подумала, что будет проще успокоиться… — Хорошо, — соглашается Мадара с какой-то усталостью. — Хочешь лечь? Сакура сначала не понимает. Потом борется с резким осознанием: она хочет. Мысли о недопустимости приходят последними… Она знает, что сейчас все становится зыбким и двусторонним, случайное резкое движение — и что-то произойдет. Но… но они успевают сделать столько всего, что одна ночь рядом вряд ли что-то изменит? А все остальное, весь подтекст, всё это — на завтра. Когда она осторожно обходит матрас, чтобы оказаться лицом к лицу с соулмейтом, он приподнимает одеяло. Сакура юрко оказывается под горячей рукой и под одеялом. Вблизи оказывается почти жарко. Но от этого чувства хочется не открыть окно, а закрыть глаза и расплыться, что Сакура и делает. Запах ментола уже не кажется морозным. Мадара обнимает ее поверх одеяла. Его лицо оказывается ужасно близко. Пускай в полупрозрачной для привыкших глаз темноте мимика едва читается, Сакура все равно замечает: никаких изменений. Соулмейт, серо-черный, пахнущий ментолом и теплом, ощущается рядом настолько безмятежным, насколько это возможно. Будто не он говорит ей о теле и его границах… Будто все хорошо. Она может спросить. Может, даже хочет. Ведь как показывает людская жизнь, тут все имеет значение. Но тогда не получится хотя бы пару секунд побыть так, как сейчас хочется. В вязком и уютном тепле Сакура тянется к нему поближе и кладет ладонь между лопаток. Неудобно. Мадара, не открывая глаз, приподнимает руку. Просунуть под нее свою и так замереть — гораздо удобнее. Сакура обнимает его в ответ, ощущая безопасность каждым атомом тела, и чувствует, что засыпает. Утро наступает для нее тем, что становится прохладно. Она сонно замечает, что Мадара исчезает с надувного матраса так, будто он здесь и не спал. Одеяло сбито — ей же и сбито — на пол. Ощущение, что нога упирается в… Ай! Сакура мгновенно поддергивает ногу к груди. Приподнимается. Такой же сонный как она Роши зевает во всю зубастую пасть. Мадара находится на кухне. В его пальцах балансирует сигарета. Он будто сомневается, нужна ли она ему, во всяком случае, взгляд у него достаточно задумчивый. И окно не открыто. Только вылезшая из душа Сакура зачесывает мокрые волосы назад. Спустя пару минут они все равно продолжат липнуть к щекам, но… это становится почти привычкой. Мадара замечает ее легко. Косой взгляд — и вот Сакура оказывается высвечена в пространстве. Его руки двигаются, похоже, машинально — отработанный жест, и сигарета оказывается в пачке. Пачка — в кармане. — В следующий раз, — соулмейт делает паузу, которую использует, чтобы развернуться к Сакуре лицом, — просто ложись рядом. — Ты проснешься, — машинальнее, чем жест с пачкой, отвечает Сакура, хотя в голове вопросов столько, что хватит на целый день ответов. — Я и так проснусь, — в спокойствии Мадары ей чудится легкая обреченность. И становится немного стыдно. — Тебе же не нравилось, что я постоянно тебя трогаю. Спать рядом — это постоянно трогать, — напоминает она ему, чтобы отмахнуться от ощущений внутри. — Мне не нравилась моя реакция, — Мадара сухо усмехается. — Завтрак? Что меняется, если сейчас он игнорирует реакцию? Сакура смотрит ему в спину — соулмейт подходит к холодильнику и явно собирается провести там ревизию. Видимо, Изуна спит. Или учится. Лучше не знать, она после вчерашнего разговора чувствует позднюю неловкость. Но уж Изуне об этом знать необязательно. Как и ей — все ответы. Потому что вчерашнее «да» Мадары выбивает ее из колеи гораздо больше, чем сегодняшняя откровенность про реакцию. Поэтому она решает задать вопросы позже. На завтрак она легко разбирается с салатом, а Мадара поручает самому себе — омлет. Он пару минут что-то ищет в телефоне, а потом, положив его на столешницу рядом, то и дело туда поглядывает. Сакура заглядывает ему через плечо и находит алгоритм по приготовлению. Мадара скашивает на нее взгляд. — Если у меня получается, у тебя тоже получится, — ободрительно говорит ему Сакура и осторожно похлопывает по локтю. — Спасибо, — кивает ей соулмейт, но взгляд у него совсем не благодарный. У него действительно получается. Сакура отмечает, что не так хорошо, как у Изуны, но… Мадаре лучше этого не говорить. И дать еще пару раз попрактиковаться. После завтрака она идет разбираться со всем тем, что они вчера купили. Мадара остается на кухне — домывать посуду. Сакура гадает, успеет ли она примерить розовый свитер еще раз или нет… Решает, что розовый свитер создан для сонного утра, и пока Мадары нет — ловко переодевается. Он большой, приятный и не такой плотный, как свитера соулмейта, и это просто отлично. Сакура подкатывает закрывающие пальцы рукава и берется за дело. Коробку с феном в сторону. Одежду она просто вытряхивает на кровать и недолго разбирает, думая, как лучше сложить. В конце концов — подглядывает, как сложены вещи Мадары, и собирает цветастую стопку. Обувь — она примеривает вторую пару, розовые мягкие ботинки и решает, что будет носить их через раз — в коридор. Крем — в ванную. А потом она берется за самое лучшее — за свой рюкзак. Книгу она выкладывает на стол, а не на кровать. Дальше идет менее интересная стопка тетрадок, набор ручек… какая-то большая и тонкая книга с нелинованными страницами… Она не помнит, чтобы это выбирала. Может, Мадара взял себе? Сакура пожимает плечами и откладывает ее к тетрадкам. Второе, что она не выбирает, находится на дне. Пальцы натыкаются на что-то прохладное и гладкое. Это оказывается непонятным футляром. Внутри — два ряда цветных квадратиков. «Акварельная краска», читает она, перевернув футляр и найдя там этикетку. Для чего она Мадаре? Она нащупывает что-то еще и, решив разобраться разом, вытряхивает все на кровать. На одеяло падает упаковка каких-то палочек, карандаш, ластик. Бежево-розово-голубой набор. Плоские полупрозрачно-цветные палочки открываются с трудом. У цветных линий, ползущих на бумаге, обрывочные хвосты, а сами они — такие же полупрозрачные, но все-таки яркие. Сакура улыбается, водя голубым текстовыделителем по первой странице одной из тетрадок. В комнате, куда без особого желания пробивается серое утро, разноцветная линованная страница — самое яркое пятно. Соулмейт появляется в комнате с резким запахом сигарет и ментола. Краем полотенца, висящего на шее, он смахивает с коротких волос воду. Он обводит взглядом разложенные на его столе книгу и тетрадки и с невозмутимым спокойствием делает вид, что этого не видел, разворачивается к шкафу, чтобы недолго в него закопаться. Скованное движение — и черная майка, которую он носит уже второй день, медленно ползет вверх. Бинты плотным слоем обхватывают спину и закрывают ребра почти полностью. Сакура разглядывает их с интересом: они что, не мокнут? Потому что спина у соулмейта достаточно влажная — морось мелких капель на пояснице медленно сворачивается в одну крупную и ползет к линии темных штанов. Мадара надевает другую майку, уже с длинными рукавами, медленно и упрямо. Подумав, что, если бы он хотел помощи, он бы ее попросил, она только следит за этим с крохотной иглой в груди. Когда бинты скрываются под синей тканью, Сакура выжидает еще минуту, пока соулмейт не повернется к ней. — Спасибо, — говорит она, приподнимая руку с зажатым в ней маркером. Мадара кивает и, похоже, о чем-то думает. Потому что даже не смотрит, что она ему показывает. Что-то случилось?.. — Видела краски? — о чем он ни думает, но в реальность все-таки возвращается. Посматривает снова на стол. — Ага, — она кивает и подтягивает ноги на кровать. — А зачем они тебе? — Они тебе, а не мне, — Мадара подходит к столу и берет их, медленно прихрамывает до кровати и садится рядом с Сакурой. — Ими рисуют. Некоторых людей это… хм… успокаивает. О… когда она понимает, на что это намек, то чувствует теплую признательность. Конечно, когда сложно дышать, вряд ли до красок, но… Зато можно будет не предлагать ей заснуть рядом. На секунду эта мысль неприятно заполняет собой пространство. Даже язык щекочет. — И что ими рисуют? — спустя долгую паузу, в которой она разбирается с ощущениями, спрашивает Сакура. Мадара терпеливо берется объяснять. Выслушивающая то, что красками можно нарисовать что угодно, она с удивлением разглядывает примеры. Их соулмейт показывает на своем телефоне, и там целая череда из нарисованных картинок. — А почему так много цветов? — спрашивает она, отвлекаясь от просмотра. — Людям нравится их рисовать, — Мадара, сидящий совсем рядом, пропускает смешок. — Но они рисуют и другое, людей, например, и… Как Конан. — А как этому научиться? — она поворачивается к нему, перебивая. — Это выглядит сложно. — Видеоуроки, — предлагает соулмейт, забирая у нее свой телефон. Что-то там ищет. Сакура наблюдает, как люди переносят изображение на бумагу с помощью воды и цвета. Это кажется сложным, но и интересным… Линии, наносимые специальной палочкой, пушистой на конце, впитываются в бумагу и создают что-то цельное. Желание попробовать затмевает желание почитать Маленького принца. В конце концов, у нее впереди — целый день! Она устраивается с красками, стаканом воды и палочками-кисточками на полу, чтобы было проще вытирать, в случае чего… Некоторое время Мадара пытается убедить ее, что за столом будет удобнее, но Сакура решает, что лучше залить пол, чем стол. Оказывается, та книжка с пустыми нелинованными страницами была как раз для рисования. Зеленый квадратик сухой, липковатый, но пахнет сладко. Впрочем, как и все остальные. Она осторожно водит по нему мокрой кисточкой и наблюдает за тем, как поверхность слегка светлеет. Но рисовать получается не очень — сильно прижатая к бумаге пушистая часть просто… расплющивается, и никакой тонкой изящной линии не получается. Сакура пробует разный нажим и приходит к пониманию, что нужно вести самым кончиком и, желательно, почти невесомо. Она пробует разными цветами, старательно выводя желтые, красные и синие линии по белому листу и забывая, что собиралась рисовать что-то определенное. Ей нравится, как это выглядит, особенно высвеченное солнцем. Не зря же она устраивается прямо посередине солнечного пятна? Сакура чуть отодвигается, чтобы посмотреть на разрисованный лист бумаги со стороны. Красиво. Попытавшись придвинуться, она слегка теряет равновесие. И в попытках его сохранить, упирается руками в пол. Правой — прямо в краски. На ее коже это выглядит еще ярче, чем на листе бумаги. Сакура разглядывает то, как смешиваются цвета, смазывает пальцами другой руки. Оранжевые, фиолетовые, желтые — пятна липкие, но такие красивые, что даже не хочется идти отмывать. — Вечно ты во что-нибудь вляпаешься, — замечает отвлекшийся от ноутбука соулмейт. Он устраивается за столом и, если приглядеться к экрану ноутбука, читает что-то очень объемное. А сейчас — разворачивается, прокручиваясь наполовину, и с интересом разглядывает ее цветные ладони. Сакура невпопад улыбается, задумавшись, что лучше вляпываться в краски, чем во что-то еще. Мадара с напряжённой гримасой медленно встает с кресла и подходит ближе, нависая высокой и темной фигурой над разложенными красками, заполненным линиями альбомом, над самой Сакурой, так и не прекратившей улыбаться. В том, как он осторожно присаживается напротив, есть что-то болезненное. Она обеспокоенно косится на его бедро. — Может, тебе нужно лежать? — Не настолько больно, — посматривает он на нее искоса и заглядывает в альбом. Вот как ему объяснить, что лучше чтобы вообще не было больно? Сакура мало что знает о боли, но не нужно много изучать, чтобы понимать: без нее лучше, чем с ней. Она нервно заправляет пряди волос за уши, когда Мадара обводит пальцами яркую красную кляксу с голубым наслоением. Соулмейт, склонившийся над рисунком, забавное зрелище. — Интересное сочетание, — невозмутимо замечает он и поднимает взгляд. То, как дергается его бровь, тонко намекает: что-то пошло не так. Сакура прикусывает губу. Что-то… что не так? Мадара смотрит долго. Его губы в конце концов вздрагивают. Он постукивает себя по виску пальцами. — Краска. А… ну конечно, у нее же были цветные пальцы. Сакура небрежно пожимает плечами. — Я же говорю. Найдешь, во чт… Договорить Мадара не успевает. Сакура попросту прикладывает цветную и липкую ладонь к его щеке. Кожа соулмейта, шершавая, сухая, с пробивающейся щетиной, впитывает подсыхающую краску легко. Сложно не улыбаться. Она не сдерживает смешка, разглядывая, как фиолетово-оранжевый ложится на чужой подбородок. Пальцы липко скользят выше, по щеке и до скулы, оставляя цветной след. Закрашивают потемневшую от недосыпа и тонкую кожу под глазом. Мадара смотрит на нее немигающе. Не злится и не взрывается. Просто смотрит. Кажется, даже не шевелится? Наверное, звука набирается, думает Сакура, отошедшая от импульса. — Только не кричи, — заранее предупреждает она его. –Это ведь отмывается, да? Да? Если нет... — Если нет, цветным ты мне тоже нравишься! — заявляет она и прячет руки за спину. Мадара медленно опускает веки. Нехороший знак… — Тебе идет фиолетовый, — добавляет она и на всякий случай отползает от него вбок. Под бедро попадается баночка с водой и с грохотом, разливая воду, катится по полу. Мадара, так и не открывая глаз, качает головой. — Извини, — бормочет Сакура, смотря, как лужа неприятного цвета расползается под солнечным светом. — Отмывается. Но как отстирывается — я не знаю, — наконец говорит соулмейт тоном, по которому не понять, что сейчас его владелец испытывает. Она мгновенно опускает взгляд вниз — на свитер. Но на нем, к счастью, ни пятнышка. Как хорошо, что рукава подкатала… Мадара над ней выпрямляется. Осматривает лужу, замершую Сакуру и медленно-медленно выдыхает. Протягивает ей руку. Не то чтобы она думает, что соулмейт сделает ей больно… но встать она предпочитает без его помощи. — Отмываться? — предлагает Сакура, улыбаясь так, как это делает иногда Изуна — умильно-умильно. Только Изуна потом добавляет гадость. …если он это увидит, он никогда не прекратит над этим шутить. Мадара сейчас похож на полу-нарисованного человека. Часть — светло-темная, волосы и кожа, а часть — цветная. Сакура давит улыбку, представляя, что сказал бы на это Изуна. Видимо, соулмейт думает об этом же, если пересекает коридор более стремительно, чем может. Акварель отмывается. Несложно. Смотреть, как вода размывает цвет, даже увлекательно. Не для соулмейта — умывается он быстро и на остающийся на ладонях пигмент смотрит разве что с раздражением. Он так и не смывает часть краски со скулы, только размазывает. Но не замечает. Сакура, которая чинно отмывает руки под краном с другой стороны, едва не хихикает, когда соулмейт поворачивается к ней спиной — тянется за полотенцем. — Ты рыжий, — сообщает все-таки, но поздно. Цветные следы на белом полотенце соулмейта не радуют. — Изуна попытается меня убить, — морщится он, и вдруг его взгляд замирает, упершись в Сакуру. — Ну и кто тут еще рыжий… Намоченная под краном ткань проходится по виску мягко. Придерживающая за подбородок ладонь теплая, пусть и жесткая. Стоять так, с повернутым под свет виском, почти уткнувшись нижней частью лица в чужие пальцы, не очень удобно. Но Сакура принимает прикосновение с надеждой, что Мадара все-таки выплывет из своих мыслей ей навстречу. Обычно это работает, только соулмейт сразу проваливается в другие. Чернеет радужка, собираются вокруг грозовые тени, и будто нитка зова, вшитая в Сакуру, тянет его к ней навстречу. В этот раз Мадара держит себя в руках настолько, что даже не меняет выражения лица. — Ты красивый. Даже без краски, — говорит она, чтобы не стоять молча. Мадара усмехается и не отводит магнетического взгляда. Быстро заморгавшая Сакура думает: если бы она изучала магниты на этом примере, то зависла бы с темой надолго. — Ты тоже, — возвращает он, — даже с краской. Сакура вздыхает. Да, куда же без какой-нибудь гадости. Но все-таки замечание слегка помогает. Соулмейт больше не кажется каменным. — Все, — ее отпускают. Мадара смотрит с тенью сожаления на цветное полотенце. Потом на нее. — Я вытру лужу, — обещает ему Сакура и снова улыбается как Изуна. На всякий случай. Она действительно вытирает разлитую воду, аккуратно собирает краски и кисточки, убирает их на подоконник, а баночку недолго отмывает на кухне. Знакомство с миром творчества кажется ей скорее забавным, чем разочаровывающим. А уж как этому знакомству оказывается рад Мадара… Его самоконтроль вырастает до такой степени, что он даже не повышает голос. Сакура вспоминает ощущение — теплая и слегка щетинистая щека, напрягшаяся от прикосновения… Мадара не шевелится, когда она пачкает его в краске. Очень глупо считать, что он замирает по той же причине, по которой сама Сакура обмирает у него в руках. Но хочется, чтобы на него тактильный контакт влиял так же. Мадара изредка вздрагивает, но это, наверное, по той же причине, почему нельзя к нему подкрадываться со спины… Признав оформившееся желание, Сакура решает разобраться с ним позже. А пока ее ждет Антуан Сент-Экзюпери. Который, впрочем, кажется непонятным с первой главы. Сакура находит некоторое согласие с позицией человека, от лица которого идет рассказ. Взрослые — наверное, его взрослые были похожи на Мадару — иногда бывают очень странными. Но она думает: почему бы ему не попробовать снова, когда он вырастает? Летать ей нравится больше, тут даже не надо думать о том, как изящно и красиво выходят цветы на бумаге. Это не перевесит. Но… человек не может летать. А общечеловеческое мнение мешает ему делать, что хочется. Есть ли вообще смысл рождаться людьми?.. Сакура думает об этом, перечитывая главу заново. Но ничего больше умного в голову ей не приходит. Если в книге и есть что-то, из-за чего ее можно советовать, сейчас оно для Сакуры закрыто. Поэтому она разглядывает красивую обложку, думая, почему принц стоит на маленьком шаре-планете. До этого она не доходит, потому что пытается читать очень медленно и вдумчиво. Состояние, для которого нет слова «сосредоточиться», не уходит. Даже если попробовать подумать о Мадаре. Который, кстати, никогда не проводит столько времени за ноутбуком, как сейчас… Он то что-то печатает, то что-то читает. Его взъерошенная макушка, которую видно поверх спинки кресла, то и дело наклоняется, когда Мадара опирается локтями об стол и нависает над экраном. Интересно, чем он занимается? Сакура решает, что спросит попозже. Она заходит в сообщения, чтобы вспомнить, когда точно они встречаются, и замечает новое непрочитанное сообщение. Дата вчерашняя. Она действительно могла и не заметить. Вот чем можно отвлечься от Маленького принца, отказывающегося поддаваться. Ханаби пишет о том, что искала краску тона волос Сакуры, но так и не нашла. Приходится вспомнить реакцию Ино и написать, что это страшный секрет. И добавить хитрый желтый кружочек. «Это нечестно», пишет ей Ханаби и добавляет обиженную мордочку. «Зато твои волосы будут в порядке», отвечает ей Сакура, вспоминая с завистью шелковистый гладкий водопад. «Эй, что за двойные стандарты?». — Что такое «двойные стандарты»? — даже не задумавшись, спрашивает Сакура у откинувшегося на спинку кресла соулмейта. Он выпрямляется, щелкает пару секунд клавишами, читает высветившееся. — Если нарушается какое-то общепризнанное правило, а безнаказанный нарушитель продолжает уверять, что правило распространяется для всех. Или… или кто-то нарушает это правило и оказывается не наказан, а кто-то другой за нарушение получает полностью, — задумчиво отвечает он, пропуская долгую паузу, и поворачивается к ней. — А о чем речь? Переварив определение, она с некоторой досадой замечает, что Ханаби могла бы оказаться правой. Если бы она, конечно, красила волосы. — О волосах, — без какого-то сомнения говорит Сакура и соскальзывает с подоконника, чтобы подобраться к соулмейту поближе. — Ханаби говорит, что моя забота о ее волосах — это двойные стандарты. Я сказала ей, что если она не будет красить волосы, они останутся красивыми. Отреагировавший на ее приближение и закрывший ноутбук Мадара медленно встает из кресла. Привычным жестом разминает шею и морщится, когда делает слишком резкое движение рукой. — Напомни мне, кто такая Ханаби, — соулмейт наклоняет голову в одну сторону, потом в другую. — Это еще одна с неба? — Нет, это просто подруга Ино, — смеется Сакура. — Она… ну… — и вот как сказать, что они пойдут вместе пить кофе? — мы хотели в выходные попробовать кофе. Да, для соулмейта это новость. Его брови приподнимаются. — Кофе. С человеком, — повторяет Мадара странным тоном. — Я где-то слышал ее имя…. Пока, судя по его выражению лица, он пытается вспомнить, Сакура успевает первой: — Ханаби и Шикамару! — торжественно заявляет она. — Я тебе про них… ну, помнишь, я как-то привела их в пример. Мадара еще пару секунд щурится в пустоту, явно не полагаясь только на ее память, но все же сдается. — Мне поехать с тобой? — и усмехается, замечая перемену в ее лице. — Я имел в виду: довезти тебя, а потом забрать. Где вы собрались пить кофе? Сакура растерянно пожимает плечами. Ей, пускай и мысленно смирившейся с тем, что придется добираться в одиночку, становится в один момент и тепло, и холодно одновременно. Хорошо, что соулмейт вовремя уточняет. А где собрались… Ханаби предлагает ей свои любимые кофейни примерно через полторы минуты после того, как Сакура спрашивает. Забравший ее телефон соулмейт пару секунд изучает адреса, щурясь. Еще пару секунд ищет что-то в своем. На виртуальной карте отлично видно, где что находится. Сакура, заглядывая ему через плечо, вздыхает. Все они достаточно далеко от дома. И, если быть внимательной, находятся в достаточно людных местах — об этом ей уже говорит Мадара. От его внимания и такой ненавязчивой помощи Сакуре становится теплее, что прогоняет тревогу. Сакура мельком прислоняется щекой к чужому плечу. Плечо почти сразу оказывается рядом с другой щекой — Мадара перекладывает телефон в другую руку, а освободившейся прикладывает Сакуру к себе. Тепла много не бывает, думает она и всего на секунду позволяет себе зарыться носом в нагретый кожей мужской свитер. Ни одно место из предложенных Ханаби соулмейту незнакомы. Поэтому он предлагает Сакуре выбрать то, что ближе к дому. Если можно назвать пересадку на метро и двадцать минут шага близостью. Ханаби легко соглашается и решительно сообщает, что намерена вытащить из нее тон краски. Сакура мало что знает о красках для волос, поэтому тон ей ни о чем не говорит. Как бы Ханаби не собралась из нее их вытаскивать, у нее ничего не получится. — Я представляю ее лицо, если она узнает, что это у тебя натуральный, — Мадара, на глазах которого и происходило общение, растекается в сытой усмешке. Сакура накручивает светлую прядь на палец. Будто натуральный розовый цвет — это что-то страшное… Она видит на улице людей с розовыми волосами, редко, но все-таки. Ровно такого же Сакура еще не замечала, но вдруг еще наткнется? У людей есть какая-то мания вывести все возможные цвета из одного-единственного. Впрочем, она бы тоже выводила, если бы не могла купаться с самого появления в сотнях оттенков одних и тех же, но одновременно чрезвычайно разных облаков. — Напомни мне, — тем временем отвлекает ее от мыслей соулмейт. — Не ты ли опасалась оставаться с людьми наедине? Ты ей доверяешь? — Она подруга Ино. Я не думаю, что она отведет меня в темное место, где дерутся люди, — не сдерживается Сакура, потому что действительно чувствует обиду за Ханаби. — Конан сожалеет, — Мадара смотрит на нее прохладно. — Но ты сбежала от нее в опасном районе самостоятельно. Сакура улыбается ему как Изуна. На самом деле, ей нечего сказать. — В каком-то смысле ее помощь — это извинение. Она никогда не извиняется вслух, — добавляет Мадара, рассматривая ее губы. — Вы с ней похожи, — бормочет Сакура, вспоминая первые попытки соулмейта. — И что, это все, что она попросит? Чтобы это спросить, приходится немного напрячься. Ей хочется и не хочется одновременно слышать его ответ. — Она не попросила невыполнимого, — усмехается понимающе Мадара. — Не волнуйся об этом. Значит ли это: я не отвечу тебе честно? Сакура не знает, поэтому молчит. Ей непонятно, почему что-то нужно скрывать? Чем можно заплатить Конан? Это деньги? Если бы это были деньги, Мадара не смотрел бы на нее так, будто не собирается продолжать. — Это что-то нехорошее? — она отстраняется. — Ты побьешь кого-то для нее? Внутри все скручивается. — Для этого ей не нужно обращаться ко мне, — пугающе отвечает Мадара и пытается улыбнуться. Получается криво и не очень ободряюще. Точно не скажет. Сакура смотрит на него внимательно и испытывающе. Но скоро сдается. Тем более, Мадара небрежно смахивает прядь волос с ее виска. От этого становится немного… не очень думательно. Сакура старательно игнорирует приятное нагревание в животе. А также и легкое разочарование, когда прикосновение оказывается кратковременным. Но стоит ей представить, что Мадара движется чуть дальше, что им приходится выяснять столько всего дополнительно… Ей неизвестно, справится ли она с этим. — Надо пообедать, — говорит ей соулмейт, следя за ее лицом. Да, с этим сложно не согласиться. Изуна, который, очевидно, находит полотенце в корзине для грязного белья, смотрит на старшего брата просто убийственно. Мадара невозмутимо пережевывает овощи, делая вид, что ничего не происходит. Как Изуна догадывается, что дело в соулмейте, а не в ней? Сакура не знает, но малодушно рада его проницательности. После обеда она, быстро помыв посуду, сбегает в комнату первой. Изуна, цедя кофе, явно собирается на кого-нибудь напасть. А Мадара, приготовившийся покурить, явно собирается дать хороший отпор. В другое время Сакура за этим бы понаблюдала, но сейчас у нее есть одно дело. Дело, которое следовало сделать давно. — Привет, — задорно восклицает Ино, которая точно в хорошем настроении. — Как твои дела? Вспомнила, что я существую? Согревшаяся — не так, как от Мадары — Сакура охотно рассказывает, что соулмейт вернулся и что теперь его работодатели им не угрожают. Ино отвечает ей поздравлением, поддевает за слишком нерадостный голос и напоминает — «я на всякий случай» — что они собирались посидеть вместе. — А меня Ханаби пригласила тоже, — с легкой гордостью хвастается Сакура, которой от этого внезапно хочется раздуться. — И у тебя только поэтому такой счастливый голос?.. — в полувопросительной интонации есть легкая нотка чего-то… чего-то, предполагающего честный ответ. Она, закусив губу, сомневается всего секунду. Это же Ино. Ей стоит знать. — Мы скоро найдем тех, кто нас стриг, — старательно выговаривает и пытается дышать медленно Сакура. — Ее сестра училась в школе Конан. Даже фотография есть. Там они обе видны. Ино молчит. — Тобирама тебе не сказал? — встревоженно интересуется Сакура. Еще одна секунда молчания, ледяная до ужаса, проходит тяжело. — Не сказал, — совсем уж нехорошо признает Ино. — А что, давно он знает?.. — Ну… — выкрутиться и не задеть себя сложно, но Сакура подозревает, что не получится. — Дня два?.. — А ты сколько знаешь? — задает не вовремя правильный вопрос Ино. — Про сестру столько же… а про фотографию… несколько дней, — сознается она, не совсем честно отнимая от срока достаточно времени. Ино смеется. Сквозь этот звук пробивается совсем не веселье, и Сакура поджимает ноги к груди. Она устраивается на подоконнике. Чтобы солнце грело одну половину лица и тела и чтобы было видно небо. Думая, что так будет немного легче, Сакура ошибается. — Я не рассказала тебе про волосы, ты решила подождать с нашими парикмахерами… Один-один, — признает она с неясной опасностью в тоне. — А Тобирама… ну я с ним разберусь. Когда звонок сбрасывают, Сакура еще долго сидит, смотря в свои же колени. Она хочет поступить правильно, когда умалчивает. Если быть честной, об этом она почти не задумывается. Потому что пока Мадара где-то там разбирается с плохими людьми, Сакура бесполезна и в поисках, и в чем-то еще. Она просто… просто хочет, чтобы Ино не волновалась раньше времени? Это нехорошее оправдание, потому что Сакура не до конца сама ему верит.