Облачная рябь

Смотрящая бессмысленно в пол Сакура качает головой. Легкое движение, которое в бездумном состоянии так легко закольцевать. На полу, ближе к двери, валяется клок шерсти Роши. Самого кота Мадара еще в начале выставляет в коридор и игнорирует возмущенный рев с подвыванием. К счастью, у Роши хватает инстинкта самосохранения, и он не пытается процарапать дверь или хотя бы повыть у нее подольше… Взгляд цепляется за движение: Мадара скатывает тонкий коврик для занятий и закрепляет его специальным ремнем. — Я не понимаю… — Сакура наконец конденсирует ощущения в слова, приподнимает голову, чтобы посмотреть на соулмейта. — То есть, способ есть, но мне его лучше не использовать? Ты же можешь меня научить… Мадара, который убирает коврик под кровать, медленно встает, придерживаясь за край кровати. Его бедро, выдерживающее вчера ее вес, точно болит больше царапин на руке Сакуры. Они пусть и ноют и зудят после того, как она неудачно поворачивается в захвате, но двигаться не мешают… — Не помню, говорил раньше или нет, — поморщившись, он подходит к ней и жестом предлагает встать. — Если человек с ножом — не вступай в рукопашную, а убегай. Завтракать мы сегодня будем? Все, что его волнует в этой ситуации, — это завтрак? — Но ты… — неверяще пытается возразить Сакура, приподнимаясь навстречу, — ты же не бежишь… — Я, — делает акцент глубоким и низким тоном, — занимаюсь боевыми искусствами лет… около двадцати. Поверь, это и несколько ножевых — лучшие учителя. А ты со второго раза хочешь справиться с человеком с ножом? Кажется, ничего более лицемерного Сакура не слышала уже… который день? Люди, которые придумывают столько ухищрений на любой случай, не могут придумать, как справиться с человеком с ножом? Серьезно? И Мадара — Мадара! — не знает ни одной такой хитрости? Она неодобрительно смотрит на соулмейта: — Ты говорил, что человеческое тело слабое… нет способа это обойти? В это действительно сложно поверить. — Да, твое особенно, — соглашается соулмейт и жестом приглашает ее вперед. — Поэтому и нет. Лучший способ — сбежать. Взлететь, когда волосы отрастут… Да и сама с ножом не нападай. Если человек сильнее, скорее всего он нож отберет. А если так, — он прикладывает ребро ладони к горлу Сакуры и одним шагом оказывается сзади, — замри и подожди, пока не отпустят. Ну… можешь укусить. Но лучше подожди. Чтобы выворачиваться, нужно иметь сноровку и опыт. У тебя ни того, ни другого. Дернешься — могут порезать. Прикосновение к макушке поднимает мурашки по всему телу. Вздохнувшая Сакура запрокидывает голову, и тогда ладонь Мадары ласково проводит по горлу до ключиц, до границы ткани. — Поэтому, — склонивший голову так, чтобы почти упираться подбородком Сакуре в лоб, Мадара снова проводит большим пальцем над вырезом футболки, — замри или беги. Горло — слабое место. Тут, — он касается другой рукой шеи, — проходит артерия. Если ее задеть, ты истечешь кровью быстрее, чем приедет скорая… то есть, люди, которые тебе помогут. Так включают и выключают свет — мгновение, в которое свет проходит сквозь зрительный канал, кажется ярким и ослепляющим. Сакура вздыхает так медленно, как только может, потому что руки снова мерзнут, а по ним течет чужая кровь. Ветер больно и колюче бьет снежинками, а Ино плачет от боли. Темно, а отрывистые и быстрые звуки бега, удаляющегося в глубине переулков, заставляют сжиматься, а щелчок камеры и белая вспышка слепят окончательно. Она ведь тогда даже… даже и не боится, что к ним вернутся. Мадара оседает ей в руки, истекающий кровью, с ножом в шее — как раз там, где сейчас греют кожу твердые пальцы. Эхо несет его голос, и она приходит в себя. Утро густое и пасмурное, оно особенно сильно действует на невыспавшуюся и сонную Сакуру. Можно все свалить на недосып: все хорошо, просто подавила зевок. Понимающий и замечающий Мадара не разоблачает ее. Он плавно направляет так, чтобы Сакура оказалась лицом к лицу с открывающейся дверью. Мелькнувшее чувство благодарности разгоняет остатки воспоминаний. Утро проходит продуктивно. Даже несмотря на то, что Сакура встает уставшей — она всю ночь то и дело просыпается, чтобы взглянуть на абрис Мадары, заснувшего на матрасе. Несмотря на то, что она говорила о том, что хотела бы с ним спать, соулмейт рядом не ложится. Он берет ноутбук и уходит на кухню. Насколько поздно засыпает? Неизвестно. Но настолько поздно, чтобы опасаться ее разбудить. У Сакуры есть мнение на этот счет: с ним было бы лучше. Когда рядом спит кто-то большой, теплый и безопасный, заснуть снова — не проблема. Что же такого присылает ему Хаширама? Кажется, что-то важное. Углубившиеся тени и мешки под глазами выдают действительно сложную ночь. Сакура не допытывается, а предпочитает вытянуть из него занятие по самообороне, как он сам это называет. Из его захватов, которые она уже знает по первому и последнему уроку, Сакура выворачивается сложно, но упрямо. Только, похоже, соулмейт и не пытается использовать силу серьезно. Компенсирует он это мыслью, что отрабатывать стоит не несколько раз, а гораздо больше. Гора-а-аздо больше. Учитывая, что он занимается боевыми искусствами лет двадцать, у Сакуры на счет «гораздо больше» не очень приятные подозрения… На кухне они сталкиваются с Изуной. Он сегодня лучится доброжелательностью и снисхождением — предлагает Сакуре кофе и даже миролюбиво замечает: — Наконец-то дома тишина и покой. Смотря на него, привычно взъерошенного и с тонкой оправой очков на носу, Сакура хочет напомнить: сам Изуна бывает ничуть не тише, чем они оба. Но утро действительно тихое и спокойное. До утра в квартире Ино не дотягивает, к сожалению… но Сакура решает довольствоваться имеющимся. Так что она предпочитает запомнить это время — пережевывает нежный омлет и замечает детали. Мадара, пусть и невыспавшийся, зорко следит за тем, как она ест. Волосы с одной стороны головы у него все еще примяты — вот кому не нужно расчесываться. Дружелюбный Изуна потягивает холодную воду и косит взглядом на плиту: там благоухает кофе. Свернувшийся на коленях младшего Учихи Роши лениво бьет пушистым хвостом по чужому бедру. Вот кто чувствует себя хорошо в любой обстановке! Утро пусть и сонное, совсем не солнечное, но кажется таким уютным. Его хочется запомнить и без предложения Ханаби. Столько происходит, чтобы сейчас они втроем могли спокойно завтракать. Втроем! Сакура встречается взглядом с соулмейтом и ощущает бесконечное и опустошающее спокойствие: им становится все друг о друге понятно. Нет, все же она спешит. Пока не все. Но эти вопросы кажутся решаемыми. Изуна, принюхавшись, как-то определяет, что кофе почти готов. Возможно, все-таки в этом есть какая-то магия. Другая — не заставляющая людей исчезать или чиниться очки. Предсказательная. Очень Изуне подходящая… Вспомнившая об одной занимательной детали Сакура прищуривается ему в расслабленную спину. Если старшая сестра Ханаби его девушка, то как часто они видятся? Неужели Изуна с кем-то может быть таким, как Мадара с ней? Теплым, скорее язвительным, конечно, чем невозмутимым, но заботливым и внимательным… так и не скажешь. Возможно, сестра Ханаби видит его таким же, каким Сакура видит Мадару: до боли в груди потрясающим. Удивительно, насколько люди могут быть разными друг с другом. Если бы Изуна тепло подшутил бы над ней или мельком приобнял за плечи, она бы подумала, что он что-то замышляет. Нет, об Изуне хочется знать больше… Словно подогревая ее интерес, телефон младшего Учихи гудит и дрожит на столе. Что бы там ни было, он пролистывает с тонкой острой улыбкой на правой стороне лица и кладет телефон экраном на стол. На последующие уведомления Изуна не отвечает и пьет кофе с неподражаемо умиротворенным лицом. Мадара тоже наблюдает за ним, только искоса, скользя взглядом то по профилю брата, то по его телефону. Словно почувствовавший это Изуна вслух и с ленцой решает, что выпьет кофе в своей комнате. К кофе он прихватывает свое странное настроение, тарелочку с моти и Роши, которого вешает на плечо. Нет, решает Сакура, как-нибудь нужно посмотреть, как Изуна ей ответит. Если попытается свести к другой теме или использует излюбленное нападение, Сакура уверится: Мадаре знать необязательно. А значит, Изуна даст ей немного влияния. Или сделает вид, что его это не трогает… Она надеется на первый вариант. Жаль только, что Изуна ожидания оправдывать не станет. Интересно, с чем же связана такая скрытность? Имеет ли к этому отношение склонность Мадары к контролю? К его репутации — вдруг, сестра Ханаби не хочет, чтобы о ней знали? Если уж Ханаби так реагирует, то… Нет, подождите, это же Хината тогда подталкивает Мадару! Значит, они знакомы. Настолько, что Хината оказывается у Учих дома… И как это понимать? — Вы не сошлись во мнениях или мне кажется? — иронично спрашивает Мадара, смотрящий странным прищуром. Ощущение, будто соулмейт не это хочет сказать, потому что иначе фраза звучала бы по-другому. Выразительней. Хлестко. А так, как он говорит, удобно делать скользящие замечания. Чаще всего это метод того же Изуны. — Кажется, — не очень ловко, зато кратко и обстоятельно отвечает Сакура. — Что-то случилось? Мадара дергает краем губ, изображая насмешливую невозмутимость. В то же время его глаза, сузившиеся и отслеживающие все происходящее на лице Сакуры, кажется оценивают увиденное. Что бы ни происходило, соулмейта это тревожит. И начинает интересовать ее. Кофе горький даже сквозь молоко, а сахара, добавленного в него кусочно, катастрофически не хватает. Вмешав еще один кусочек, Сакура задумчиво отпивает. Затянувшееся молчание, которое ее никак не напрягает, действует на Мадару нехорошо. Он похлопывает по карманам, а когда находит сигареты, то встает к окну и, достав одну, небрежно бросает пачку на подоконник. Насторожившаяся Сакура легко сопоставляет. — Что-то случилось? — подойдя сбоку, спрашивает она и тревожно заглядывает в лицо соулмейту. — Что-то… с твоей работы?.. Неужели те люди снова хотят ему навредить? Мадара, смотря искоса, упирается ладонями в подоконник. Мгновение, от которого в груди стынет, кончается, когда он моргает. Так и не подожженную сигарету соулмейт вынимает изо рта и убирает в пачку с тяжелым вздохом. Некоторое время — пока Сакура холодеет изнутри — Мадара что-то просчитывает. Его пустой взгляд, проходящий сквозь оконное стекло и смотрящий сквозь любое пространство, вздрагивает, когда Сакура прикасается к локтю. Ему нелегко в чем-то признаться, и он даже не слишком старается это скрыть… — Кое-что, — наконец признает Мадара медленным и задумчивым тоном, будто оценивая, — да. Первое, что Сакура воспринимает после — это то, насколько Мадара может быть непробиваемым даже с недосыпом. Одно предложение: «мы нашли твоих парикмахеров», — вызывает у нее задержку дыхания. Кажется, за этим следует всхлип, а это несет мгновенное вмешательство. Соулмейт прячет ее, застывшую и выморозившуюся изнутри, в руках, гладит по спине, распространяя успокаивающее тепло. Полноценной панической атаки не случается, но даже намек на нее пугает Сакуру до дрожи. Вжавшись в теплое и большое тело соулмейта, она концентрируется на дыхании и на том, как приминает ткань майки тяжелая и жесткая ладонь. Дуга-дуга-дуга от правого плеча до левого бока и обратно. Успокаивающие слова, нашептываемые в макушку, слышатся будто издалека. Концентрируясь и на них, она медленно выбирается из эмоционального ледяного шторма. Когда холодная темнота окончательно растворяется, Сакура запрокидывает голову и почти сталкивается с соулмейтом носами. — Чего ты испугалась? — спрашивает ее Мадара, и около его глаз собираются тревожные морщинки. — Они больше не сделают тебе больно. Сакура трясет головой, пытаясь выгнать из нее мысль: ночь, которую она проводит с Мадарой и Ино на руках, до сих пор может довести ее до слез. Она прижимается лицом к его боку, пахнущему ментолом и слегка сигаретами. Знакомый запах, который перебивает воспоминание о другом — холодном и железистом. Сердце, замершее над пустотой, возвращается на место. Сакура, прислушавшись к себе, убеждается, что приступ сошел на нет. И только тогда отпускает локти Мадары, за которые все это время держалась. Ей становится так неприятно — из-за выплеска эмоций, из-за глупых слез, от которых на майке соулмейта остаются темные влажные пятнышки… Как же так получается, что в момент, когда Мадары был ранен, она смогла взять себя в руки? Зато теперь получается с трудом — соленая вода словно в отместку готова брызнуть из нее при любом воспоминании о той ночи. Соулмейт обещает ей, что они с этим справятся… но Сакура сейчас не чувствует веры. Не подавший вида, что случившееся чем-то отличается от того же завтрака, Мадара усаживает ее за стол. Медленное прикосновение, скользнувшее по щеке, почему-то не обнадеживает. По его мимике Сакура понимает: это не все. Вообще не все. Когда соулмейт проводит по лицу ладонью и сосредоточенно вздыхает, садясь на стул напротив, становится понятно — время для еще одного потрясения. Первое, что после этого Сакура помнит — это собственную глухую и взрывчатую ярость. В ней столько силы, что удержать оказывается невозможно. Есть еще кое-что, игра слов, которую раньше она бы не заметила. — Когда ты говорил «мы», — дрожащими от гнева губами спрашивает Сакура, — ты не имел в виду и меня. Да? Ей нужно его «нет». Ей нужно, чтобы Мадара приподнял брови так, будто она сказала глупость, и опроверг. Даже если это прозвучит его снисходительным тоном, от которого иногда зубы сводит. Соулмейт сжимает челюсти. Вокруг него собирается напряжение, которое подсказывает верный ответ до того, как Мадара его озвучивает. Потому что «да». — Я хочу, чтобы ты была в безопасности, — его ладонь ложится Сакуре на бедро. — Ты можешь там пострадать. Другая сторона монеты. Где-то она слышит это выражение, но не понимает полностью и практически сразу забывает. Но теперь оно поднимается в памяти и заслоняет собой все, кипучее и жгущееся. Сакура считает, то это Тобирама чересчур контролирующий по отношению к Ино. Она думает, что у Мадары границы гораздо мягче, что они могут все решить разговором. Как же она ошибается!.. Это ей-то нечего там делать?! Может, это не у нее отобрали возможность не быть человеком?! Может, не из-за этого она иногда не может дышать?! Может… сколько этих «может»! Она выпаливает их одно за другим, не выдержав и вскочив. В ней бурлит не только ярость, но и разочарование. Пенистое и ядовитое, размывающее все, что она слышала и принимала раньше. Мадара лгал — никакого «мы». Даже близко нет! Последний вопрос вынимает из нее все силы, как вчерашним вечером. Чувствуя себя растертым в крошки желе, Сакура опирается о стол ладонью. Ей хочется, чтобы Мадара исчез — не видеть, не слышать, не думать о нем… закричать хочется от одного его вида. Только что, только что же… как можно не понять — это ей нужно? Почему снова одно и то же? — Сакура, я не хочу, чтобы что-то пошло не так. Что я тебе говорил об опыте? А о ножах? Может, хватит с тебя опасностей? Ты там ничем не поможешь. Давай не будем рисковать, — терпеливо и уверенно повторяет Мадара уже сказанное, только другими словами. — Хорошо? «Ты будешь только мешать», — вот что хочет сказать Мадара. И он будет прав. Как обычно. Потому что Сакура не может драться как он, а может только убегать. Но… но с ним рядом она могла бы не убегать, разве он не говорил и об этом тоже? Разве так не правильней? — Нет, не хорошо, — почти беззвучно выговаривает она, потому что горло закладывает от подступающих слез. — Это нечестно. Это… это мне важнее!.. Я уже, уже пострадала! Ты говорил, что сможешь меня защитить! Почему не сейчас? Вся мерзость ситуации в том, что Мадара прав. Она действительно будет мешать: не умеет драться, не умеет быть ловкой и быстрой, только если нужно сбежать… И от этого хочется зло расплакаться, закричать или и то, и другое. — Это не повод пострадать снова, — отбривает соулмейт, понявший, что от паузы ее возмущение не утихнет. — Во-первых, чем нас меньше, тем лучше. Во-вторых, вы все будете только мешать. Мне будет сложно тебя защитить, если ты окажешься с ножом у горла! Если ты начнешь там задыхаться, проще тоже не станет. Задохнувшаяся от возмущения Сакура теряет способность говорить. Из нее вырывается только нервный и потрясенный смех, от которого в груди становится тесно. Потому что удар попадает в больное. Наконец-то Мадара говорит вслух: «ты будешь мешать». — Ты… — шепотом, чтобы не дать всему вырваться наружу, давится словами она, — ты знаешь, что я так не хочу… я так… я так ждала и… и так хотела!.. Хочется расплакаться и закричать одновременно. Просто чтобы напряжение внутри растворилось, чтобы сжатый воздух наконец-то дал ей нормально дышать! Сакура вспоминает каждый разговор о парикмахерах. Не так их и много, если сосчитать. Все это время она считает, что «мы разберемся» — это действительно они. Все вместе. Она, Мадара, Ино, Шизуне, Шисуи и Тобирама! Но Мадара умалчивает о том, что уже решил, до самого конца. И, если подумать, если очень хорошо подумать, об этом можно было бы догадаться… Даже спросить можно было! Чтобы сейчас не чувствовать себя… вот так!.. Неужели она предпочитала это не замечать? Как и обиду, от которой позавчера случаются сразу две панические атаки. Будто внутри много сжатого воздуха, а еще очень хочется его выдохнуть. Так много, что больно. Вставший Мадара опирается об стол и пытается к ней наклониться, но только касается воздуха. Сакура отшатывается, потому что внутри все сжимается и мерзнет, готовится вот-вот взорваться и сделать больно всем вокруг. Прикосновение только этому поможет. Стул с грохотом падает на пол. Она замирает посреди кухни, наполненная злостью и обидой, самым горьким разочарованием из всех возможных. И это ведь не один он спланировал… Тобирама знал, точно знал! Может, и Шисуи! Она вспоминает, как Шизуне говорит: Шисуи обещает ее и близко не подпустить. Все они. Все они друг друга стоят… — Сакура, ты дышать не можешь, когда видишь ее фото. Ты сбежала, когда увидела ее в торговом центре. Тебе кошмары снились. Как ты себе это представляешь? — поморщившийся Мадара косится в сторону окна, наверное, на брошенные на подоконнике сигареты, и обходит край стола. — Когда тебе страшно… — Да! — выдыхает она громко и шарахается от снова протянутой руки. — Мне страшно! — почти переходит на крик. — Страшно! Но я хочу, чтобы это прекратилось! Чтобы больше не бояться! Почему ты мешаешь?! В коридоре громко хлопает дверь, но Сакура обращает на это внимание мельком. На фоне. Но почти сразу приходится отвлечься: на кухню врывается Изуна. Он растрепанный, с очками, поднятыми на голову, раздувающий узкие ноздри. Он в ярости. Впившись взглядом сначала в Сакуру, дрожащую от эмоций, потом в замершего напротив Мадару, Изуна со свистом выдыхает. — Не сошлись во мнениях, — медленно выговаривает каждый звук Мадара, смотрящий только на Сакуру и будто пытающийся успокоить ее голосом, — никто никого не убивает. С плохо скрываемым удовлетворением Сакура замечает, что вены на шее соулмейта вздуваются. — И что? — цедит Изуна, вставая между ними. — Сакура, что на этот раз не так? Она смотрит на него, на замершего с каменным лицом Мадару, понимая: Изуна не встанет на ее сторону. Никто тут не встанет на ее сторону. В груди сдавливает снова, до пугающей тесноты. Еще немного — и дрожащий в горле страх превратится в ледяную темноту. Ей хочется оказаться в солнечной квартире Ино. Чтобы на подоконник нельзя было забраться, потому что он заставлен зеленью, чтобы напротив висела карта мира, чтобы пахло лимонной цедрой, чтобы… чтобы уткнуться в Ино и рассказать обо всем ей. А потом обойтись без соулмейтов и Тобирамы. — Мне знать необязательно? — громыхает не дождавшийся ответа Изуна, обводя их обоих жгучим взглядом. В Мадаре прорывается то, что он до этого успешно удерживает. — Мне необязательно знать, почему ты бешенным возвращаешься, — вкрадчиво, но очень холодно и жутко напоминает он, сложив руки на груди. — У меня есть собственная жизнь. Ты не можешь контролировать все! — Изуна рявкает так, что у Сакуры все внутри подпрыгивает. — А это — наша частная жизнь, — соулмейт смотрит в упор и медленно приобретает раздраконенный вид. — Частная жизнь в общем пространстве, — металлически чеканит Изуна, обводя резким жестом кухню. — Доводишь ее до истерики и думаешь, можно сделать вид, что ничего не случилось? Ошеломленная Сакура немного пятится, чтобы быть подальше от пересечения их взглядов. Даже всколыхнувшийся страх немного оттекает от мысли: Изуна вмешивается и даже одной ногой ступает на ее сторону. — А я и не делаю, — цедит Мадара, и его голос начинает опасно резонировать в воздухе. На кухне собирается уже знакомая атмосфера. Еще немного — и все вспыхнет. — Хватит, — сипло просит Сакура, сжавшись и обняв себя руками, — пожалуйста, хватит… Дернувший кожей на переносице Мадара с медленным выдохом разжимает челюсти. Напряжения это не снимает. Изуна все еще выглядит оскалившимся, а сам соулмейт сдерживается ровно до того момента, пока младший не рявкнет снова. И, конечно, кем бы был Изуна… Мадара переживает его гортанный смешок с таким лицом, что становится понятно: он на грани. — Изуна. Уйди с глаз моих, — предлагает он брату, и его щека дергается. — Мы разберемся. Изуна кивает. С ироническим выражением лица разводит руками, демонстрируя неспособность что-то изменить. — Конечно. Я-то уйду. Но ты учти — она тебя бросит. Она уже раз тебя бросила. Думаешь, не найдет способ еще раз? Ты продолжай… приложи ее как следует. И она исчезнет. А я снова буду должен держать тебя за шкирку, чтобы ты не утонул в этом нахер! Изуна закрывает за собой кухонную дверь так громко, что по всей комнате идет гул, а что-то в навесных ящиках жалобно дребезжит. Негромко, но тяжело и длинно вздохнувший Мадара кладет ладонь на столешницу. Снова приходит дрожь. Сакура понимает, что Изуна только что сказал, что Мадара и так был в ярости, значит, разъярится еще больше. Но он только встряхивает головой, будто отрицая услышанное. Сжав челюсти, соулмейт молча рассматривает Сакуру расчетливо-внимательным взглядом, словно оценивает, стоит ли ей слышать что-то еще. — Ты не хочешь бояться. Хорошо. Больше не придется бояться, если мы с ними разберемся. Но, Сакура, с чего ты взяла, что твое присутствие как-то… поможет? Я, — наконец-то выговаривает он с явным трудом, смотря тяжело и серьезно, — уже говорил: ты можешь пострадать. Иногда хватает одного удара — это я тебе тоже говорил… я могу тебя защитить. И защитить тебя проще, если ты заранее в безопасности. У вас — ни у одной, Сакура — больше нет вашего козыря! Слова изматывают его — Мадара дышит тяжело с напряженной по-звериному челюстью, а потемневшее лицо и вспыхнувшие глаза становятся тревожным знаком. Грудь у него раздувается и опадает. На виске бьется жилка. Сакура знает, чем кончится такая ситуация. И если она кончится так, как обычно, то у нее будет повод. Тогда Ино без шуток получит жизнь с подругой. Тогда будет проще обвинить и кричать еще громче… тогда Мадара продемонстрирует, насколько его «мы» имело смысл и в отношениях. В груди скапливается знакомая пустота. С горечью, похожей на горечь успокоительной таблетки, Сакура осознает: все кончится. Раз и навсегда. Его не переубедить. Все стройно, за хрупкое звено не зацепить и не вытянуть, чтобы сразу же в это ткнуть. Он прав. Только от этого еще хуже. Смотреть ему в лицо непереносимо. Даже слова кончаются. Так можно замереть на краю крыши, осознавая: эта возможность закрыта навсегда. — Не всегда будет так, как ты хочешь, — добавляет тяжело Мадара на глубоком выдохе, отступая на шаг. Ей хочется его поблагодарить за это. Слова возвращаются. — А когда будет так, как ты не хочешь? — едко выплевывает Сакура, которая не может остановиться и хочет задеть хоть как-то. Мадара замирает с напряженными плечами, вскидывает брови, выдыхает снова, явно готовый сорваться так же, как делает она. От его усмешки мороз по коже. — Я хочу, чтобы ты понимала и оценивала последствия, — он повышает голос на мгновение, но этого хватает для нового приступа дрожи. — Я что, это получаю? Человеческая жизнь, Сакура, так устроена. Ты даже не представляешь, как часто мы ни-че-го не получаем! Тебе стоит это усвоить. — А тебе — что не все хотят, чтобы за них что-то решали! — сжав кулаки, парирует Сакура, чувствующая невероятный подъем внутреннего желания высказаться. Дрожащий внутри страх пока что имеет для баланса вспышку возмущения. — Как ты сказала? — спрашивает наклонивший голову Мадара так, будто она пытается его спровоцировать. — Я только и делаю, что даю тебе выбрать. Что я за тебя решаю? Что ты гарантированно не пострадаешь?! Хочется сказать: да кто тебя просит защищать именно сейчас?! Но есть слова обиднее, короче и действеннее. — Спасибо, — дрожащим голосом говорит Сакура, впиваясь ногтями во внутреннюю часть ладоней, — что напоминаешь, какой ты иногда… Снова приподнявший брови Мадара жестом предлагает ей продолжить. Он дышит тяжело, не отрывает испепеляющего взгляда. Ткни — стрельнут искры. — Иногда мне очень жаль, — со всем ядом, который скапливается внутри, давит она, — что я… что я тебя… Слова липнут к языку, а взгляд соулмейта, чужой и заледеневший, буравит ее лицо. — Договаривай, — едва слышно, почти только губами предлагает Мадара. Его взгляд сужается до острого и злого прищура. Это лишнее. Совсем не то, что нужно сказать таким тоном, гадким, человеческим, который заденет даже Мадару. Потому что Мадару хочется задеть, а не сделать таким — всего-то прищуренным, потемневшим изнутри. Впрочем, это еще лучше. Сакура с внутренним черным удовлетворением понимает: она делает ему больно. И в этот момент хочется усилить эффект. Чтобы он почувствовал все, что обычно ощущает она. Все дерганье зова, от которого сердце будто надрывается, всю беспомощность и злость от такой защиты. Это ей всегда больно! Всегда. Пусть и ему будет, хоть раз, так же. Может, тогда будет не так невыносимо? Но ее боль никуда не исчезает. Она собирается в одно большое жало и впивается в горло. Сакура чувствует слезы, потекшие по щекам. Баланс нарушается, и становится почти невыносимо. Все давит. Хочется забиться в угол и исчезнуть, пока все не кончится. — Ты капризная избалованная девчонка, — ледяным тоном сообщает Мадара, понижая голос. — Думаешь, это несправедливость? Несправедливость, Сакура, — это получать такие заявления. Была бы ты на моем месте, поняла бы. Так иногда поступают. Если хочешь кого-то защитить, то и не такое запретишь, — выделяет он особенно. — Хочешь помочь мне? Не мешай. Ты туда не пойдешь. Если сделать кому-то больно, он сделает так же в ответ. Сакура понимает это отрывисто, с резким натяжением в груди, потому что кто-то — ее соулмейт. И в ответ хочется сделать еще больнее. Хотя бы за то, что он прав. Спрятаться можно будет позже. Зато хотя бы не будет чувствовать себя ничтожеством, потому что сбежала! — Ты… ты ведь ничем от Тобирамы не отличаешься! — на одном выдохе выпаливает она, смотря упрямо и зло. — Ты ведь не собирался говорить! Ты еще вчера узнал? А почему… почему вообще тогда сказал?! Не пришлось бы мне что-то запрещать, — пытается выделить точно так же, но получается пронзительно и жалко. Усмехнувшийся Мадара качает головой. — А ты хотела бы, чтобы я промолчал? Я ведь и так, и так виноват, — сообщает он, криво приподняв угол губ. — Знаешь, почему? Потому что я отличаюсь от Тобирамы. Он ведь проебался… да, я знаю. К сожалению. Хаширама из-за него слишком… нервничает. Я знал, что так будет. Знал, что ты мне это устроишь. Но я подумал — лучше знать до, чем после. После тебя бы устроило? Справедливее? Ей хочется продолжить — прокричать: ничем не отличаешься, раз знал, то почему все равно решил за двоих, где тут справедливость, да лучше бы не ты был моим, лучше хоть… хоть Хаширама! А потом бы спорить и оказаться правой! Но вместо злых слов наружу текут только злые слезы. Пока она захлебывается отчаянными и горькими словами, Мадара устало и серьезно смотрит ей в глаза и добавляет: — После ты бы мне не простила. Сакура хочет выкричать: а это я тебе прощу?! Хотя бы это. Но — да неужели! — дыхание сбивается. И от ненависти к этому, к собственной слабости, которая заводит ее в чужую справедливость и заботу, хочется закричать так, чтобы было слышно и на небе. Вместо этого она прикусывает губу до боли, чтобы прийти в себя, и выдыхает с присвистом. Мадара прав, он об этом знает и сейчас получит подтверждение. Очередное. И вот тогда он ответит ей на все. Сакура сжимается, когда ладонь соулмейта ложится между лопаток. Ей не хочется быть им успокоенной, ей хочется самой. Нет, нет, нет. Не в этот раз. Она же… она может дышать. Может-может-может, вдох, ну же, вдох!.. Получается едва-едва, только хватануть немного. Сакура держится за мысль: «нужно медленней». Перед глазами все мерцает, а потом вообще темнеет. Она не сразу понимает, напуганная и резко дышащая с перерывами, что это не темнота. Это просто одежда соулмейта. — Все в порядке, — хрипло шепчет ей в макушку Мадара, прижав к себе, — ты можешь дышать… медленней… медленней… я просто держу… отпущу, как только станет лучше… медленно, Сакура, медленно… Она с хрипом выдыхает ему в грудь, осознавая: все это время она пыталась вырваться. За этой мыслью следует другая. Дышать уже не так сложно. Получается. У нее почти получается. Обмякнув, Сакура повисает в держащих ее руках. Все остальное кажется ей смутным. Тело оказывается на весу — Мадара вздергивает ее на руки. Череда укачивающих ее шагов кончается ощущением тепла. Ее опускают на кровать. Сакура замирает, чувствуя себя так, будто из нее выкачали не только воздух, а вообще все. Мадара вынуждает ее выпить полстакана теплой воды и садится рядом. И от этого только горше. Если он был насмешливым, предложил бы встать, хотя бы что-нибудь бы сказал… Но его не в чем обвинить и от него даже не отбиться. Потому что — кто бы мог подумать — соулмейт не нападает. Вместо этого он сначала упрямо ее удерживает, а потом относит в кровать и отпаивает водой. Лучше бы ударил. Отволок в ванную и облил холодной водой. Накричал. Так вина была бы не такой острой. Так не хотелось бы и остаться, и сбежать одновременно. Не пришлось бы выбирать. Все смешивается. Она и не знает, что способна испытывать столько всего так быстро. Опершийся о колени локтями и сгорбившийся Мадара наблюдает за ней из-под набрякших век. В этом нет ничего угрожающего. Неужели и он способен уставать от таких эмоций? Сакура не знает, чего хочет больше: отвернуться или лечь на бок, чтобы видеть лучше. Нет. В конце концов, она не человек, решает Сакура на последнем волевом импульсе и пытается пошевелиться. — Таблетку? — Мадара, принявший ее попытку придвинуться за попытку встать, со вздохом встает. Сакура отрицательно дергает головой. — Сможешь встать? Нужно, — он поводит ладонью у лица, пытаясь подыскать слова, — умыться. Тело кажется бесформенным и слабым. Но сложно не встать, когда помогает соулмейт. Сакура, пытаясь отвлечься, представляет, что он способен поднять кого угодно. Вода в ванной тоже теплая. Слезы, едкие, горько-соленые, от которых щиплет обкусанные губы и жжет щеки, смываются долго. Кожа после них горит и ноет. Краешек губы ноет и остро болит, когда пытаешься открыть рот. Облизнув его, Сакура понимает, что кожица лопнула и теперь кровит. Мадара, которого она даже не пытается убедить, что способна справиться сама, наблюдает за ней со скрещенными руками. — Больно? — он встает за спиной, когда замечает, что Сакура прижимает подушечку пальца к губам. — Прикусила? Неужели он способен волноваться из-за такой боли? Или просто не хочет молчать? — От этого умирают? — хрипло спрашивает она, не смотря на него, и только после сказанного понимает, что это прозвучало грубо и колко. Так, как недавно и хотелось. — Люди нет, — небрежно говорит Мадара, застывший за ее спиной. — И ты пока жива. Но есть будет больно. Смываемые слезы жгут лопнувшую кожицу, а попытка смочить водой только ухудшает жжение. Открывать рот слишком широко тоже больно — Сакура пробует. Ох, есть… Утро проходит, завтрак тоже, а после него случается достаточно, чтобы забыть, каким спокойным было начало дня. А ведь так хотелось уравновесить воспоминания хорошими. Хотелось и узнать, что же такое эти свидания, как на них приглашать и что точно на них делают… Она хочет приготовить с ним еду, узнать, как ходить на свидания и что на них точно можно делать… может, даже на него пойти. А если нет, то подумать: какой будет жизнь без угрозы со стороны? — У нас где-то была мазь, — вздохнувший Мадара отодвигает Сакуру за плечо в сторону. — Отойди, достану аптечку. Сакура молча дергает плечом и наклоняется сама. Она, во-первых, ближе, а во-вторых, ребра и бедро соулмейта наверняка болят больше. У нее всего-то ноют плечи, больно горлу и уголку губ. Мазь наносится, когда Сакура промокает лицо полотенцем и приподнимает голову. Выдавивший горошину полупрозрачно-белой мази на костяшку большого пальца соулмейт аккуратно смазывает ранку. Прикосновение легкое, мазь холодная, а взгляд Мадары, непроницаемый и спокойный, устремлен только на дурацкую крохотную прореху в кожном покрове. Сакура хочет, чтобы он сказал что-нибудь. Тогда вязкая и холодная, как эта мазь, тишина кончится, зато появится шанс ответить. А так она ощущает себя стаканом, из которого разом выпарили воду, а оставили только соль. — Широко рот не открывай и помолчи немного, — предлагает ей Мадара, от которого ждешь, что он скажет это насмешливо и колко. Вместо этого он жестом предлагает ей показать плечи и наносит мазь еще и на царапины. Хочется, чтобы он посмотрел ей в лицо и сказал что-нибудь еще. Но Мадара только убирает аптечку, несмотря на молчаливый порыв Сакуры сделать это самой. Он задевает плечом ее бедро, когда наклоняется. В груди екает, но Сакура быстро учится и перенимает правила игры. Она просто выходит из ванной первой. Из рук валится все, за что только не хочется взяться. Она откладывает в сторону учебник по физике и откидывается на подушку. Потолок скрывает от нее небо, но она знает, что оно там, может, наблюдает за ней, а может и вычеркивает ее из памяти навсегда. Есть ли у него вообще память? Может, теперь для него никакой Сакуры и не существовало?.. Стрекот клавиш доносится с кухни и кажется таким далеким и недосягаемым звуком… машинально вслушивающаяся Сакура перебирает все, что сказала и услышала, и не может не признать: ему тоже было больно, так, как она и хотела. Но это ничего не меняет. Ей было не меньше. Если сначала ей хочется позвонить Ино, а потом Шизуне, то сейчас не хочется ничего. Сил на то, чтобы поддерживать их возмущение, просто нет. Свернувшись клубком, Сакура замирает с закрытыми глазами и медленно дышит. Реальность вздрагивает и обволакивает собой, когда звуки превышают предел допустимости. Дрема соскальзывает, и Сакура сонно вскидывается. Голова становится только тяжелее, а тело ноет. Встать — целая задача, с которой приходится справиться. Она вздыхает, когда Мадара, нависший над ней, выпрямляется с видимым усилием на лице и приподнимает то, что держит. Учебник по физике. Кажется, его угол неприятно упирался в бок… — Не учись, если хочется спать, — нейтрально предлагает он и, подойдя к своему столу, кладет книгу на стопку из таких же. Ноутбук он держит под мышкой и слегка прихрамывает. В груди от этого тренькает, только не зовом, а виной. Сакура собирается из массы и с трудом находит в себе силы сесть, скрестив ноги и опустив плечи. Мадара ставит ноутбук на специальную подставку и оборачивается, как по нитке прослеживает ее взгляд. Внимательно прищуривается. Слова, которых много еще до того, как она его увидела, стынут в горле. Сакура молча передергивает плечами, горбится и пытается не быть человеком. Разве это не люди не могут сказать ни слова? Как бы ни расценил ее взгляд Мадара, он медленно подходит ближе. — Я тебе не враг, — он останавливается за шаг до ее бедер и продолжает спустя недолгую паузу, в которой то ли подбирает нужные слова, то ли пытается вообще говорить дальше — Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Сквозь окно пробивается столько света, что им заполнена вся комната. На секунду, всего на секунду, Сакура хочет оказаться невидимой. Не спускаться тогда. Повертеться около тех, кто попробует спуститься — около той же Шизуне, проследить за теми, кто на нее нападет. Найти их самой. Сделать им больно. Она хочет ответить: — Я ненавижу, что ты прав. Может быть даже: — Забыл, что я из-за тебя была в опасности? — И кто еще знает? — глухо и замкнуто выбравшая вопрос бормочет Сакура, отводя взгляд. — Ино? Шизуне? Уже после того как Мадара вздыхает, становится понятно — не знает никто. Она узнает первой. — Расскажи им, если хочешь, — соулмейт отходит к столу все той же скованной походкой. — Но ни одной из вас там не будет. И Шисуи, и Тобирама со мной согласны. Смеяться глупо, но Сакура как фыркает, так и продолжает. Горло саднит, но об этом сразу забывается — судорога скручивает живот так, что приходится согнуться. — То-обирама-а… — бормочет она, борясь со смехом, — Ино будет в восто-орге!.. Промаргиваясь, потому что выступают слезы, Сакура вытирает щеки. Ей кажется, что Тобирама — что бы это ни значило — проебался раз и навсегда. Ино уже говорит о том, насколько недовольна их отношениями и сколько раз шла на уступки… нет, в этот раз не пойдет. Сакура уверена в этом настолько, насколько вообще может быть в чем-то уверена. — Представляю. Он умеет испытывать терпение, — соглашается сухо и равнодушно Мадара. — Поспи еще, если хочешь, я только возьму блок… Смех расслабляет ее, но только не болящий уголок губ и не соулмейта. Впрочем, по нему становится сложно что-то сказать — он отворачивается к столу. — Я не хочу. Я почитаю на кухне, — Сакура встряхивает головой, и волосы липнут к влажному от сонного пота лицу. Так она хотя бы не захочет снова заснуть… Если заснет снова, то как будет чувствовать себя потом? Уже ощущение, что тело оплыло и отяжелело. Лучше точно не станет.  Впрочем, лучше бы поспала. Даже на Роши не отвлечешься — он так и не выходит из комнаты Изуны. Устроиться на подоконнике, который меньше, чем в комнате, не проблема. Мадара забывает пачку сигарет на подоконнике, и отодвинуть ее к стене оказывается и просто, и сложно одновременно. Желая сбежать, Сакура видит его присутствие даже в такой мелочи. Впрочем, она слишком многого хочет. Набор параллельных прямых, не иначе. Как можно одновременно чувствовать настолько разные порывы?.. Под стрекот клавиш, доносящийся из комнаты, плохо думается, зато чувство вины возвращается и давит. Сакура хочет найти способ его обойти. Неужели соулмейт действует честно? Не попытка ли это выставить ее виноватой? Остаться оскорбленным, но заботливым? Разве не так должен поступить человек, который хотел бы не оказаться Тобирамой в отношениях с Ино?.. Это нужно проверить. Она хочет, но возможность оказаться правой — как иронично — мучает ничуть не меньше, чем мысль: Мадара не пытался быть Изуной. Чтобы отложить проверку, Сакура набирает и отправляет Ино сообщение: «Они уже всех нашли. Мадара только что сказал». Ино прочитывает сообщение спустя несколько секунд и где-то семь минут не отвечает ничего. Нервно облизывающая — мазь такая горькая — лопнувшую кожицу на губе Сакура ждет. Не может быть, чтобы Ино, та Ино, которую не нужно хорошо знать, чтобы такое предположить, промолчала. Поэтому, когда она звонит, Сакура отвечает сразу. — Мадара говорит тебе? — жестко и напористо требует ответа Ино. Сакура опускает голову, чтобы волосы закрыли лицо от случайного гостя на кухне, и глубоко вдыхает. — Да, — соглашается она на выдохе, думая, зла ли Ино так же, как сама Сакура недавно. — Говорит. А Тобирама нет? Глупый вопрос, конечно… но она боится, что задумается о себе, и тогда захочется заплакать. — Ну теперь и не должен, — Ино позволяет себе выразительно ядовитый смешок. — Я с ним порвала после нашей встречи. Даже не знаю, жалею ли… лучше бы было бросить его после такого. Эффектней бы вышло! Сакура помнит, как — не так уж и давно — Ино улыбается и позволяет ему спрятать себя в руках. Ее человек кажется холодным и не очень дружелюбным, но каким же он был для Ино? Если таким же, каким бывает с Сакурой Мадара, то как же было сложно оставить его позади? — Как ты себя чувствуешь? — она спрашивает, обходя вниманием всю яркость реакции. — В бешенстве, — доверительно сообщает драконьим тоном Ино и чем-то гремит на фоне. — Тобирама решает, что мне знать не стоит… ну как не стоит… Вот когда он все решит, вот тогда, может быть… А как получилось, что твой соулмейт признался? Самостоятельно? Или ты прижала его к стенке? Прижать к стенке — это стопроцентно переносное выражение. На уровне ассоциаций Сакура даже понимает. — Он сам сказал. Вчера ему пришло какое-то фото… вчера он сказал, что это что-то с его другом. А сегодня… Он сказал, что меня туда не пустит. Никого из нас, — переживая заново, цедит Сакура и облизывает уголок губ, начавший ныть. — Будем мешать! От такого звучного и глубокого фырка, который выдает Ино, хочется рассмеяться и самой. Даже если и со слезами на глазах. — Неужели у прокурора, бывшего бойца без правил и его конкурентоспособного братца, — Ино цедит точно так же, только презрительней, — будут проблемы, если они возьмут нас с собой? Они что, вооруженный налет готовят? Нет, я этого так не оставлю. Мы туда не пойдем? Ну тогда мы хотим знать детали! Что за план? Это ведь обсудить нужно! Представившая, как это будет выглядеть и как на это согласится соулмейт, Сакура устало качает головой. Но на предположение, что даже это им не получить в полной мере, Ино отвечает резко и предвкушающе: — А вот посмотрим! Я и Шизуне сейчас перескажу. Шисуи подзабыл, как живется без соулмейтки. Живется нехорошо. Но у нее есть сомнения, что Шизуне ради попытки проучить соулмейта прыгнет с высокого места. Только не она. Такого стоит ждать от Ино или от самой Сакуры. …Возможно, раньше. Лично она не уверена, что сейчас способна так сделать. Даже после такого скандала. Когда Ино сбрасывает, то первое, о чем думает Сакура, — это насколько будет такое выяснение выматывающим. Ино упрямая и умная, но Тобирама ничуть не глупее. Даже если в отношениях это качество проявляет нечасто. Так что когда в комнате звенит телефон Мадары, она машинально напрягается. Голос соулмейта, слышимый плохо, но зато берущий выражением, звучит резко и отрывисто, и становится понятно: Ино находит путь. Кажется, Сакура никогда не хочет быть на нее похожей так, как сейчас. Никакой соулмейт бы Ино не удержал. Расскажи ей Тобирама — она бы вошла в их группу даже со скандалом. Но Тобирама, сложно сказать на беду или к лучшему, умалчивает и предпочитает защищать неведением. Вот сейчас Ино добьется всего, что хотела получить. Хотя у Сакуры есть вопросы к тому, как она это провернет… Мадара не раз делает акцент на недоверии к их небесному обществу. Ни одна из них с ним не согласна. Но если на это опереться, то выходит очень удобная конструкция: как можно что-то им рассказать, если существуют такие подозрения? Да, собственно, нет никакой разницы. Ино провернет. А Сакура пока не сможет. Все внутри сворачивается от мысли, что в человеческом мире нет смысла находиться, если ты не можешь в нем выжить. Ино может, Шизуне может, люди могут, а она… прячется за чьей-то спиной. Если бы не дурацкое запястье, прекратившее болеть так поздно… Если бы она проявила больше интереса… Если бы поставила себе напоминания как будильники… Тогда она не была бы такой бесполезной. Прислушивается она к разговору соулмейта не специально. Кажется, он говорит с Шисуи: «держи свою!.. …ты меня понял? …никаких Шизуне! Это ты мне говоришь? …не перебивай меня. Поменьше… …этого… …претензии! …чего еще… …не должен?..» Когда голос соулмейта резко обрывается, Сакура понимает: либо его довели, либо довели Шисуи. Возможно, это случилось с двоими сразу. Кто знает, насколько хорошо за своими кудрями и мягкими улыбками Шисуи удается спрятать натуру Изуны. Некоторое время в квартире царит такая тишина, что ее можно пощупать и ущипнуть. В комнате Изуны всегда тихо, это не удивляет. Да и в принципе дома всегда есть какие-то бытовые шумы. Но после того, как Мадара заканчивает разговор, все затихает само собой. Его шаги в этой тишине слышны отлично. Она встречается с ним взглядом, когда соулмейт заходит на кухню. Свет, даже если он серый, обводит его фигуру, выступившую из темноты. Количество гнева, возмущения и отчаяния сильно уменьшается. Вместо этого появляется зудящее чувство, которое Сакура умело опознает. Но и несмотря на это даже во второй раз она не находит сил, чтобы заговорить первой. — Я знал, что от Шисуи будут проблемы, — он подходит к столу, чтобы набрать в чайник воды. Шипящая струя ударяется о дно. — Но кто же знал, что он найдет общий язык с Тобирамой. Как в старые-добрые… — он едва слышно усмехается, и на фоне звука воды это едва не пропускается Сакурой мимо ушей. Если это упоминание — попытка перевести тему, то пусть попробует еще раз. — Если бы с тобой так кто-то поступил, ты бы участвовал! — машинально принимает вызов Сакура, не обращая внимания на то, как в груди зудит. Посмотревший искоса Мадара задумчиво щурит глаза. Они у него не мерцают от едва сдерживаемого гнева, а просто внимательно расщепляют увиденное. Соулмейт спокоен. Но не потому что это его не тронуло. Его мимика может быть испытанием. Только если знать, куда смотреть, можно многое заметить. Например, тусклый отблеск радужки, морщинки под глазами и неудачный наклон головы. Мадара спокоен, потому что вымотан точно так же, как и она. — Ты хочешь подождать, пока сможешь справиться сама? — он поворачивается к ней и опирается поясницей и ладонями об столешницу. — Нет, ты хочешь получить желаемое… Несмотря ни на что. Но, Сакура, у всего есть ограничения. Неприятно. Но это человеческая жизнь. Это не обидно и не унизительно. Это нормально. Она вскидывает на него влажный взгляд, обводит языком ноющий угол губ. — Я хочу прекратить бояться, — шепотом, чтобы не разбудить внутренний холод, говорит Сакура то, о чем думает так долго. — Я не хочу постоянно держаться за тебя в торговом центре. Я… я хочу быть как Ино… никого не бояться. Тогда у меня лучше получится… справляться с жизнью человека. Она хочет увидеть парикмахеров сама. Ей нужно посмотреть на них и прекратить бояться, понять, что она может не только бежать. Но это оказывается невозможно. И винить в этом только Мадару не получается. Щекам не мокро, но ощущения, будто Сакура плачет. Вода в чайнике мягко шумит. Взгляд Мадары меняется с усталого на понимающий. Да… да что он может в этом понимать?.. Когда он плавно отталкивается от столешницы, чтобы подойти ближе, Сакура прячет взгляд, отворачивается к окну и больно надавливает языком на ранку. Присутствие это не сглаживает, только помогает перебить внутреннюю боль внешней. Сакура знает по теплу, которое чувствуется рядом с телом соулмейта, что он подходит слишком близко. Еще вчера она говорит ему о том, как ей не хочется, чтобы ее такой видели. Особенно он. Но вот… — Сакура, — от его уверенного тона в груди болит, — невозможно ничего не бояться. Помнишь? Страх подгоняет людей двигаться дальше. Прикосновение деликатное: сухая линия по скуле, убирающая волосы с лица. Когда Сакура не дергается, Мадара осторожно, давая ей возможность отстраниться, кладет руку на плечи. О чем Сакура не жалеет после ссоры, так это о том, что так и не договаривает: не говорит об ошибке, не жалеет, что ее соулмейт не Хаширама, что она хотела бы никогда его не знать… Под ухом стучит чужое сердце, когда она прислоняется к чужой груди щекой. Как не поддаться? Сакура хочет почувствовать расчет. Но так и не решает, как ей быть, если заметит в Мадаре удовлетворение от ее чувства вины. А если заметит выжидающее и хищное — тогда что? Вспышка ярости оставляет после себя очевидное решение: Ино ведь так хотела жить с подругой… Но что сделать с тем, как Сакура рядом с ним себя чувствует? А как себя чувствует, когда рядом никого нет? Когда в толпе он придерживает ее ладонь? Когда становится тепло от прикосновения? Нет, она знает, как нельзя. Сакура знает, что выберет, но боли… боли это не уменьшит. Она завидует Ино не впервые, но впервые к ее привязанности. Ино выбирает человека и не ищет соулмейта. Человека можно оставить, а как забыть о соулмейте? Ханаби, которой больно от связи, подтверждает теорию: хотя бы поэтому забыть не удастся. Мерно и глубоко вздохнувший Мадара аккуратно проводит ладонью по плечу. Похоже, помнит о том, как она вчера себя расцарапала. Он говорит о невозможности ничего не бояться. Но ее страхи кружат вокруг с самого начала. Страхи Мадары, если они существуют, похоже, держатся глубоко внутри него. Хотелось бы уметь так же. — Я и хочу двигаться дальше, — зуд в груди не утихает, и Сакура на мгновение замирает в тепле, чтобы спустя мгновение отстраниться. Она должна научиться справляться. Сама. Хотя бы с постоянным желанием прижаться к соулмейту. Негромко, но глубоко вдохнувший Мадара отпускает. — Мне больше нечего сказать, — он, чуть наклонившись, забирает пачку сигарет. — Твои подруги решают нас навестить. Если твоя Ино считает, что возьмет твердолобостью — не возьмет. Сакуре не совсем понятно, почему Ино хочет затащить всех сюда. Если это попытка собрать команду, чтобы пойти на дракона, то на успех обречена она не будет. Если это попытка пойти на дракона — возможно, на трех? — то территория выбрана не то чтобы удачно. Выкричав за сегодняшнее утро все, что вспыхнуло, Сакура не чувствует себя способной на повторение. Ино будет в ярости. Шизуне, возможно, тоже. Интересно, как это будет… представить Шизуне в ярости — это как представить безмятежного и счастливого Изуну. Хотя, что она знает об Изуне... Вчера выясняется, что ничего. — Ты ее недооцениваешь, — Сакура смотрит на него с надеждой уловить сомнение. Но, нет. — Ты недооцениваешь меня, — Мадара, заметивший ее наблюдение, усмехается. — И Тобираму. Даже Шисуи. — Ино бросила Тобираму, — говоря это, Сакура испытывает странное и зловредное удовольствие. Кожа на переносице соулмейта дергается. — Рад знать. Поздравлю при нем, — с безупречным спокойствием в тоне отвечает соулмейт. Наконец-то вскипевший чайник дает о себе знать, и Мадара подходит к столу. Пока соулмейт отмеряет количество чая и заливает его горячей водой, Сакура пытается собрать себя из ощущений. В прозрачном заварочном чайнике медленно распускается янтарный оттенок, а чаинки плавно опускаются на дно. Наблюдать ей нравится, даже если и издали. Это успокаивает. Как для баланса через порог шагает Изуна. Вид у него взъерошенный, на плече сидит Роши, медленно моргающий и бьющий хвостом хозяина по руке. Изуна смотрит на нее, смотрит на Мадару — пристальнее и тяжелее, но все-таки сдерживается. — Так нам ждать гостей? — он улыбается так, что кровь становится холодной. Вот уж от кого не стоит ждать открытого и честного разговора о чувствах! — Все-то ты слышишь, — Мадара бросает это небрежно, пока достает чашки. — Чай? — Нет, конечно, — брови Изуны брезгливо вздрагивают. — Ты не отойдешь? Мне нужен кофе. Сложно ускользнуть незамеченной, если сидишь на самом видном месте, но Сакуре удается. Мадара, меряющийся с братом взглядами, даже чай не успевает предложить. Какой тут чай… По отдельности их выносить гораздо проще, чем вместе. Она не может сконцентрироваться на всем, поэтому решает перебрать. Как назло в ее список вклинивается еще и сообщение: Ханаби делится рецептом. Сообщение Сакура не открывает, потому что это не срочно. Но в груди все сжимается уже в который раз за день. Только вчера она говорит с Ханаби о том, как легко создавать воспоминания с помощью еды... Сакура хочет кого-нибудь винить. Но не получается даже себя. Ее реакция не изменилась бы, как бы Мадара ни преподнес новости. И с этим не сделать ничего — эмоции оказываются гораздо ярче. Обида не утихает, горькая, как таблетки Изуны, и холодная, как вода в запотевшем стакане. И с этим тоже пока ничего не сделать. Она не человек — не сбежит и не спрячется… просто попытается отойти. Панических атак становится слишком много. Сакура даже ловит себя на опаске, что еще одна случится вот-вот. Потому что всего слишком много. У нее столько пунктов на то, чтобы разобрать и осознать… противоречий и уже случившихся осознаний не меньше: Мадара, например, пусть и прав, но ощущения предательства это не умаляет. А сама она кричит и срывается, даже если это непреодолимая реакция, ничуть не хуже людей. Уже в который раз не ей одной больно? И от этого не меньше противоречий. Ей нужно разобраться. Но сил на это совсем нет, поэтому от не сходящихся желаний и мыслей начинает болеть голова. К счастью или нет, но тишину разрывает звонок. Сакура отвечает Ино сразу, чувствуя, как в груди становится пусто и тревожно: — Что-то случилось? — Случится! — торжествующе выпаливает она. — Часов в восемь! Всех смогла достать, как тебе? Шизуне была в ярости. — Да, и Шисуи, кажется, тоже, — соглашается Сакура, думая о зависти — Ино ведь всего добивается. — Вот знаешь, он хотя бы с начала был честным. Шизуне же говорила — обещал ее не подпускать, — Ино использует иронию так хлестко, что становится не по себе. Это же насколько она станет ироничной, когда соберутся все? Шисуи оказывается идеальным братом из всех троих. Он хотя бы говорит о своих намерениях открыто. — Не волнуйся, — с бодрой нотой победительницы заявляет Ино. — Мы будем знать все! Сакура в этом сомневается, но решает пойти путем Мадары — умолчать об этом. В конце концов, у нее нет запаса сил на убеждение. Да и Ино ведь совсем ее не послушает… Поймавшая себя на этой мысли Сакура давит грустный глупый смешок. Как же иногда легко почувствовать себя Мадарой