четырнадцать лет спустя
В зале очень душно, настежь открытые окна совсем не спасают танцоров от этого противного ощущения удушья. Тем не менее, тренировку никто заканчивать даже не собирается. Музыка обрывается, обнажая тяжелое дыхание юношей. Однако это всего на секунду — песня стоит на бесконечном повторе. И вот басы вновь режут уши, а тело начинает само двигаться под давно заученный ритм. Внезапно идиллию прерывает противный рингтон. Музыку тут же останавливают, а все взгляды устремляются на хозяина телефона. — Чонгук, сколько раз я говорил? — сердито начинает один из танцоров, скрещивая руки на груди. — Юнги-хен, прости. Я правда должен ответить, — Чон снимает трубку, прислоняя к уху телефон, и шепотом добавляет, — Это мама. — Чонгуки, — голос женщины подрагивает, будто она плакала до этого. Гук напрягся, слегка вжав голову в плечи, сдавив телефон в руке и прижав его ближе к уху, — Твоя бабушка… Она умерла. Мне сейчас звонила медсестра, которая за ней присматривала, — мать замолчала, обдумывая следующие слова или сдерживая слезы; а может, и то, и другое, — Похороны пройдут завтра, мы… Чонгук не слушает дальше. Он просто сбрасывает трубку, хватает рюкзак и, не переодевшись, вылетает из зала. Надоедливое солнце слишком сильно печет, высушивая слезы на лице юноши. Он медленно идет по аллее, тихо всхлипывая и пиная ногами сентябрьские опавшие листья, валяющиеся цветными грудами на земле. В кармане телефон разрывается из-за входящих звонков от мамы, Юнги-хена и остальной танцевальной команды наверное тоже. Но звук выключен, Чон их не слышит. Хотя, возможно, эта звенящая тишина лишь в голове юноши, ведь прохожие странно оборачиваются, пытаются заговорить с Гуком. Конечно, всем так важно, чтобы незнакомый им парень ответил на звонок. Чонгук не помнит, как дошел до дома, открыл входную дверь и пришел в ванную комнату. Очнулся он лишь тогда, когда холодная вода полилась из душа прямо на лицо. Вода попала в глаза и в рот, заставив зажмуриться и закашлять. Лучший отрезвитель. Все конечности ватные, ноги еле держат, а руки просто висят вдоль туловища. Чонгук просто ждет. Он не хочет ничего делать, не хочет бороться. Он лишь желает переждать бурю, отсидеться в песке, как страус, пока опасность не минует. Однако это невозможно…***
За окном дождь. Нет, скорее ливень. Бушующий в безумстве ураган, вырвавшийся, кажется, из груди Чонгука, и разросшийся до масштабных размеров. На нем до сих пор траурный костюм. Нет сил, чтобы переодеться. Чон сидит и смотрит в окно. Видит лишь одноцветный, серый город, такое же небо, проливающее слезы. Наверное, его душа выглядит сейчас так же. Внутри абсолютно пусто. Лишь где-то в темном углу ютится сожаление об утраченном времени, которое он мог бы провести с человеком, которого так любил и которого уже нет. Чонгук стирает со своей щеки слезу, спускается с подоконника, идет в коридор. Все происходит словно в замедленной съемке. Он берет лишь телефон. Не потому, что ждет звонка, не из-за желания поговорить с друзьями или кем-либо еще, это просто привычка. Пахнет сыростью. Чон вдыхает этот запах, закрывает глаза, делает шаг вперед из-под навеса. У него нет зонта, поэтому сейчас капли, словно маленькие дротики, вонзаются в открытые участки кожи, принося странное мазохистское удовольствие. Юноша делает еще шаг, два, три, пока не срывается на бег. Куда он бежит и зачем? Сам не знает. Быть может, он хочет найти место, где сможет спрятаться от дождя. От своего собственного ливня в душе. Внезапная боль в ноге, чувство падения, удар. Чонгук споткнулся о ступеньку. Немного успокоившись, он поднимает глаза, впервые с того момента, как начал бежать. Перед собой Чон видит знакомую дверь танцевального зала. Да, это именно то место, куда можно сбежать, где дождь не найдет. Не теряя времени, юноша поднимается на ноги, подходит к двери студии и дергает за ручку — заперто. Разумеется, кто будет здесь в такую погоду? Гук нервно усмехается такой мысли, садится на корточки и убирает одну из плиток на полу. Именно здесь, в углублении в цементе, его друзья спрятали запасной ключ от зала несколько месяцев назад. Ключ слегка заржавел, но все еще пригоден для использования. Чонгук вставляет его в скважину, открывает дверь и входит. В зале пахнет новой краской и немного чьим-то парфюмом. Чонгук всегда был очень чувствителен к запахам, а потому обращал на них внимание в первую очередь. Он скорее закрывает дверь, чтобы дождь не успел пробраться сюда. Чон обходит всю комнату, зачем-то осматривая ее, хотя и в первое занятие здесь прекрасно запомнил эту коробку с больничного цвета стенами и потертым паркетом. На подоконнике стоит фотография — их первое выступление как команды. Это было лет восемь назад. Однако вспоминать сейчас совсем не хочется. Чонгук берет фотографию и кладет на подоконник так, чтобы изображения не было видно. Сейчас нет никакой команды, сейчас есть только он и его дождь. Чон включает грустную песню. Она никогда ему не нравилась. Однако сейчас ему кажется, что поется именно о нем. Эта песня даже не предназначена для танца, слишком медленная, со странным ритмом. Но Чонгук заставляет себя двигаться. Ему не очень удобно в этом смокинге, который к тому же намок под дождем и неприятно липнет к телу. Чонгук все равно танцует. В каждом следующем треке все меньше грусти, но все больше агрессии. Появляется бит. Чонгуку двигаться под эти песни куда проще. Но с ритма сбивает звонок — Чонгук забыл выключить звук на смартфоне. Забавно, телефон его так долго не тревожил. Эффект дежавю накрывает с головой, когда Чон достает телефон из кармана. Устройство тоже стало жертвой дождя. Юноша матерится, стирает воду с экрана и снимает трубку. — Чонгуки, — парень узнает голос матери, — где ты? — В зале, — кратко отвечает Чон, садится на пол, облокачиваясь на зеркало. — Я приеду за тобой, — тут же отзывается женщина. — Не надо! Я сам могу дойти, — отчеканивает Гук, откидывая голову назад, ударяясь ею о стеклянную поверхность. — Ты видел, который час? Даже не спорь! Я буду через десять минут! На этом разговор заканчивается. Чонгук еще какое-то время слушает короткие гудки, а затем отстраняет телефон от уха и смотрит на время.22:48
Чонгук вскидывает брови от удивления. Он даже не заметил, как пролетело время. Его взгляд устремляется в окно, но там лишь мутное отражение зала. Юноша выходит на крыльцо, смотрит куда-то вдаль, в черноту, порезанную уличными фонарями. На улице заметно похолодало, Чонгук пытается согреться, хватает себя за плечи, но чувствует в ладонях влажную ткань костюма. Прикосновение не спасет. Он подносит руки ко рту, выдыхает горячий воздух. Всего две секунды, и вот, холод вновь сковывает руки. Вдали слышатся всплески воды и шум работы двигателя. Из-за угла появляется знакомая машина, слепит фарами глаза. Чонгук подходит к автомобилю, открывает дверцу с пассажирской стороны и залезает внутрь. — Ты почему так одет? — возмущается мать, увидев сына. Она хватает его за рукав костюма и слегка дергает, — И почему он мокрый?! Чонгук молчит. Он сидит, облокотившись на дверцу, наполовину прикрыв лицо рукой. Нет никакого желания отвечать на эти вопросы, так же как нет желания проживать воспоминания заново. В груди вновь начинает болеть. Женщина выдыхает, успокаиваясь. Она все прекрасно понимает, но нервы, предатели, не всегда выдерживают. — Я хотела с тобой поговорить, — тихо произносит мать. — Со мной? — безучастно спрашивает Чонгук, отворачиваясь к окну. — Да, с тобой. И я прошу, прекрати себя так вести. Мне тоже сейчас нелегко. Давай не будем усугублять ситуацию, — за словами следует небольшая пауза для ответа, которого нет, — Квартира, принадлежавшая бабушке, теперь твоя. Вот ключи, — женщина протягивает маленькую связку Чону и гремит ею, чтобы привлечь внимание сына, — Конечно, нужно еще оформить все документы… Но, думаю, ты этого делать в ближайшее время не собираешься, — неуверенно заканчивает она. — Ты абсолютно права, — тихо отвечает Чонгук, забирает ключи и чуть спокойней добавляет, — Спасибо.