Фарфоровый мальчик

      Телефон орет непростительно громко. Чонгук жмурится, поворачиваясь лицом к источнику звука и ударяет по нему рукой, чтобы заткнуть будильник. Однако это не срабатывает, Чону приходится открыть глаза и взять телефон в руки, чтобы ввести пароль на телефоне и выключить устройство.       Иногда Чонгуку кажется, что Гук-трезвый и Гук-сонный — разные люди. Иначе зачем еще Чону ставить пароль на будильник? Только для того, чтобы Чонгук-сонный не сделал гадость, не отключил будильник ударом и не лег обратно спать.       Чон садится на кровати, потягивается, попутно разминая шею. Он еще раз включает телефон и смотрит на уровень заряда, в ужасе понимая, что телефон отчего-то не зарядился и сейчас показывает всего пять процентов. Парень тут же возвращает телефон на подзарядку и, убедившись, что провод и блок работают, идет в ванную.       Холодная вода ободряет и пускает мурашки по телу. Чонгук закрывает глаза, задерживает дыхание. Странно, обычно люди предпочитают теплую ванну, нежели холодный душ. Но только не Гук.       Надев свежую одежду, Чонгук идет на кухню. Сегодня он должен быть на тренировке. Однако время еще есть, ведь будильник был заведен с небольшим, но запасом.       За обеденным столом сидит мать Чона. Она перебирает какие-то фотографии, разлядывает, улыбаясь, затем осторожно раскладывая их по стопкам, кажется, ничего больше не замечая. Рядом лежат два пустых фотоальбома, раскрытые на самой первой странице. — Доброе утро, мам, — проходя на кухню и открывая один из шкафов, слегка обиженно говорит Чонгук. — Доброе, — отзывается мама, все так же смотря только на фотографии.       Чон фыркает, достает хлопья, молоко и необходимую посуду. Он садится за стол рядом с матерью и заливает в миску молоко, следом засыпая хлопья, совсем не обращая внимание на то, что крошки разлетаются в разные стороны. — Чонгуки, пожалуйста, аккуратней! — возмущается женщина, убирая фотографии подальше от неосторожного сына и сметая крошки в одну кучу. — Прости, — отвечает Чон, очищая стол, и вновь садится на свое место, — Что ты делаешь? — через некоторое время интересуется он. — Разбираю фотографии. Представляешь, даже свои детские нашла! — женщина смеется, показывая сыну одну из таких фотографий. Чонгук заинтересованно рассматривает ее и другие, разложенные по стопкам, — Знаешь, стыдно признаться, но я не особо хорошо о них заботилась. Некоторые фотографии вот-вот развалятся. А ведь это память о людях, которых с нами уже больше нет… — мать снижает голос и слегка опускает голову. Гук замечает румянец на ее щеках. Это от стыда?       Взгляд Чонгука приковывает к одной фотографии. Цвета на ней блеклые, изображение слегка размыто. — Это бабушка? — спрашивает Чон указывая на это фото. Сердце сжимается от тоски. Вопрос, по сути, риторический — он сам вполне способен узнать это лицо. — Да, — женщина поднимает взгляд и кивает, — Я нашла и другие ее фотографии, еще черно-белые. Думаю, их нужно отсканировать и сохранить на компьютере. — Ты права. Я могу заняться этим, — отвечает Чонгук, придвигая свой стул чуть ближе к матери, чтобы было легче разглятеть фотографии. — Нет, я сделаю это сама, — возражает женщина, аккуратно выравнивая все фотографии так, чтобы они формировали ровную стопку, — Можешь заехать в квартиру бабушки и поискать фотоальбомы там? Я думаю, она много фотографий хранила, не хотелось бы терять их. — Хорошо. Я заеду туда после тренировки, — Чонгук переводит взгляд на часы, чтобы было проще расчитать время и вдруг понимает, что ему стоит поторопиться, если он не хочет вновь выслушивать нотации от Юнги-хена.       Недоеденные хлопья отправляются в мусорное ведро, а миска в раковину. Чонгук спешит в свою комнату за телефоном и проверяет его батарею. Двадцать один процент. Недостаточно. Чон открывает прикроватную тумбочку, достает оттуда запасной блок зарядки и подсоединяет к нему телефон. Гук уже хочет закрыть ящик, как вдруг замечает в дальнем углу ключи от квартиры, забытые там еще две недели назад. Чуть не оставил их здесь. Юноша хватает вещь и спешит в коридор. Он обувается и выходит из квартиры, громко хлопнув дверью.       Октябрь кутает в свои объятия, ничуть ими не согревая, лишь наоборот, холодя кожу. Для осени Чонгук одет слишком легко — безразмерная футболка да рваные джинсы.       Пытаясь согреться, парень ускоряет шаг, уворачиваясь от веток, потяжелевших после дождя, склонивших свои ветви слишком низко. В глазах рябит, стоит только посмотреть вверх, на цветной беспорядок из листьев. Чонгук жмурится и мотает головой в разные стороны.       Вскоре Чон видит впереди знакомое здание, а так же замечает знакомую розовую шевелюру. Гук срывается на бег, нагоняя друга, запрыгивая на его спину, тем самым пугая. — Джин-хен! — кричит Чонгук, хватаясь за плечи и, кажется, совсем не собираясь слезать с парня. — Чон Чонгук! — Сокджин собственноручно скидывает тонсена с себя и оборачивается, — Клянусь! Загонишь меня в могилу — утащу с собой! — Хен, — Гук проводит правой рукой по щеке друга, задумчиво разглядывая его, — А знаешь, красиво смотрится твое бледное от испуга лицо с таким цветом волос. Гармонирует! — Чонгук начинает заливисто смеяться, уворачиваясь от рук Джина. — Сейчас ты у меня гармонировать будешь! С асфальтом! — старший сам перестает сдерживать смех, как и прежде размахивая руками. — Эй, обалдуи! — Чонгук оборачивается на крик. В десяти шагах от него стоит Юнги, рассматривая парней. — Это кто тут еще обалдуй? — возмущается Джин, упираясь руками в бока, — Я тут старший! Почему меня никто не уважает? — Не обижайся, — Юн подходит ближе и обнимает Сокджина, слегка приподнимая и тут же опуская обратно, — Пошли, тут холодно. Особенно, как я погляжу, Чонгуку, — Мин окидывает младшего с ног до головы оценивающим взглядом и уходит в сторону лестницы, ведущей в зал.       Парни заходят внутрь. Джин и Юнги скидывают верхнюю одежду, Чонгук же усаживается рядом с батареей, укладывая на нее руки. — Тэхена и Хосока сегодня не будет. Поэтому ждем только Намджуна, — говорит Юнги, достает из сумки колонку и подключает к ней телефон. — Должно ли это означать, что сегодня ты нас отпустишь пораньше? — Сокджин садится за спиной Мина и следит за его действиями через плечо. — Нет, это значит, что сегодня мы будем работать над движениями каждого отдельно. Хочу напомнить, скоро у нас выступление, мы должны показать все, на что способны. — Ладно, я понял. Поблажек не будет, — Сокджин слегка надувает губы и бредет к центру зала. — А как же мои объятия на улице? — Юнги обиженно смотрит на хена. — Привет! — салютует Намджун, заходя в зал, тут же спотыкаясь о порог, растягиваясь на полу. — Один готов! — орет Гук, не отлепляя руки от батареи.       Мин подходит к распластавшемуся по полу другу и протягивает руку, помогая встать. — Ребят, шевелитесь. Не знаю, как у вас, а у меня на вечер планы, — Юнги подходит к зеркалу, выбирая трек в телефоне, как вдруг что-то, а точнее кто-то чуть не сбивает его с ног. — Девушка появилась? — Чонгук пытливо смотрит на хена, перекидывая руку через плечо Мина, замечая легкий румянец, — Ты покраснел! — Конечно, дибил, ты мне своей ручищей на шею давишь! — отмахивается старший.       Следующие неуметсные комментарии и советы тонут в музыке, которая именно для этого включена максимально громко.

***

— Увидимся через неделю! — Юнги машет рукой и убегает в противополжную сторону от своего дома. — Он точно себе кого-то нашел, — качает головой Чонгук, прищуриваясь. — Но это не наше дело, — встрявает Намджун, — Ты домой? — он поворачивается к Чонгуку. — Нет, мама попросила забрать фотоальбомы из квартиры моей бабушки, поэтому я сейчас туда, — Чонгук достает из кармана ключи от квартиры и демонстративно прокручивает на пальце, — Но туда ехать на том же автобусе, на котором и до моего дома, только немного дольше. — Значит, мы едем вместе? — уточняет Намджун, следом получая положительный кивок. — А где Юнги? — из зала выходит Сокджин, оглядываясь по сторонам. — Уже убежал, — пожимает плечами младший. — Даже не попращался со мной, — выдыхает Джин, — Ладно… До встречи, парни, — он пожимает руки Чону и Джуну, надевает наушники и уходит. — Мы тоже должны идти, потому что я не знаю, сколько мне придется искать эти альбомы, — Чон разворачивается и направляется в сторону автобусной остановки. — Чонгук, — окликает друга Ким. Когда парень оборачивается, вопросительно глядя на старшего, тот продолжает, — У тебя все хорошо? — Да, хен, не волнуйся, — Гук улыбается, зарываясь рукой в свои волосы и откидывая челку назад, — Идем же! Я не шутил, говоря про тяжелые поиски! — Чон молчит несколько секунд, растягивает паузу. — Наперегонки! — внезапно вскрикивает младший, убегая вперед.       Намджун цокает языком, закатывает глаза, но нагоняет младшего, хватая за рюкзак, чтобы задержать. — Так нечестно! — вопит Гук, брыкаясь. — Нечестно стартовать без предупреждения! — Ким пускает в ход щекотку, обезвреживая жулика, заваливая его на землю.

***

      Квартира встречает тишиной и мраком. По спине Чонгука ползут мурашки. От запаха любимого парфюма бабушки начинает кружиться голова. Так знакомо и привычно, но в то же время по-другому. Потому что теперь Чон здесь совершенно один.       Гук нажимает на выключатели, но света нет. Ему приходится использовать фонарик на телефоне, пока он открывает электрический щит и подключает электричество, а заодно и воду.       Парень проходит в ванную и моет руки, после чего идет в большую гостиную. Признаться, квартира опустела, стала будто холодной. При бабушке все благоухало, а сейчас блекнет.       Чонгук входит в гостиную, включает свет. Скорее всего альбомы лежат где-то на книжных полках, коих здесь не мало, поэтому искать придется долго. Вдруг его взгляд падает на один из ящиков комода. Гук подходит к нему, открывает и видит пять свечей. Бабушка очень любила вечерами зажигать свечи и называла это миниатюрным камином.       Чон улыбается этой мысли и достает свечи вместе со спичками, лежавшими рядом. Он зажигает свечи, расставляя четыре из них по комнате, а еще одну, тонкую, на подсвечнике, берет в руку.       Чонгук оглядывает полки, перемещая источник света по рядам и читает названия. Здесь народные корейские сказания; современная корейская литература, зарубежная; поэзия, детективы, фантастика.       В какой-то момент Чону попадается два книжных корешка без названия. Он тянет за один из них, вытаскивая, и видит, что это фотоальбом. — Нашел, — радуется Гук, — Это тоже наверное оно, — он хватается за второй корешок, стараясь вытянуть фотоальбом из-под тяжеленных книг, которыми тот придавлен. В итоге у него это получается, однако книги падают с полки и с грохотом ударяются о пол.       Одна из книг оказывается раскрытой, она лежит обложкой вверх, сминая страницы. Чонгук скорее поднимает эту книгу, но из нее выпадает какой-то листок. Гук наклоняется, чтобы поднять его и видит, что это фотография. Здесь он и его бабушка. Чонгуку тогда было лет десять. Оба в панамах и спасательных жилетах. Гуки держит в руках удочку, чуть ли не больше него самого. А бабушка приобнимает его сзади. Оба такие счастливые, улыбаются. — Моя первая рыбалка, — шепчет Чон, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза.       Парень садится на колени, ставя на пол свечу, скорее открывая один из найденных альбомов.       Здесь совсем старые фотографии. Бабушка, дедушка, даже их родители. Странная для нынешнего времени одежда и прически. Кажется, будто это актеры, играющие роль для зрителя, но каждый из них существовал, любил и ненавидел, смеялся и плакал, жил и умер.       Почему так грустно? Люди умирают, на их место приходит кто-то новый, заполняя пустоту в душе. Это естественно, это нормально. Все так говорят, но сами безумно боятся смерти. Лицемерие всегда было одним из основных качеств людей.       Чонгук был уверен, что смирился с этим. Так почему он плачет, смотря на эти фотографии? Почему шепчет, как в бреду, что скучает? Будто его услышат.       Время сбегает, а Гук даже не смотрит на часы, лишь в фотоальбом. Он все еще всхлипывает, но улыбается, смотря на фотографии. Вот он вместе с бабушкой, когда только поступил в школу. В школьной форме, которая, как оказалось, ему велика. Бабушка «незаметно» держит его рукава, чтобы те не закрывали руки.       А вот фото с его первого выступления. Бабушка протягивает ему лист бумаги, а Гук делает вид, что дает автограф. Разумеется, он помнит это. Помнит, как его семья гордилась им. А бабушка еще кричала об этом на всю улицу, не стесняясь прохожих.       Чонгук смеется сквозь слезы, слегка задушенно, стирает с лица влагу и перелистывает страницу.

***

      Чон идет по коридору. Из малой гостиной доносится музыка, словно маня Чонгука. Он стремится к ней, не задавая вопросов, принимая, как должное.       Гук подходит к двери и дергает за ручку. В комнате лишь слабое освещение от горящего камина. Но даже так можно увидеть юношу, танцующего в центре комнаты спиной к двери. На нем черные брюки и черная рубашка, спадающая с плеч. Светлые волосы растрепались от энергичных движений.       Такой нежный и хрупкий, словно из фарфора, но гибкий. Он танцует страстно, безумно красиво, чувственно. Выражая всю боль и тоску, мечту и стремление.       Внезапно безымянный юноша разворачивается в сторону Чона, и тот видит, что у мальчика нет лица. Словно это просто манекен, недоделанная кукла или марионетка.       Чонгука прошибает холодный пот. Ему хочется плакать, хочется перенять на себя все его горе, о котором он так хочет сказать кому-нибудь, но словно не может. Будто его лишили всего, кроме языка тела и осязания.       Музыка становится громче, движения — быстрее. О, если бы он мог кричать, он наверняка бы делал это.       Чонгука покрывает мурашками, он хочет что-то сказать, но нижняя губа зажата зубами, хочет вдохнуть, но легкие словно опутаны лозами и сжаты.       Чон просто стоит и плачет, глядя на безымянного юношу, не прекращающего движений, танцующего; нет, так же плачущего, только без слез.       Чон неосознанно делает шаг к танцору, еще шаг, когда хватает его за левую руку и прижимает к себе. Чонгук чувствует безумный холод от этих объятий, но не прекращает их, держит крепко. Но таинственный юноша рассыпается в пыль…

***

      Чонгук открывает глаза и понимает, что так и заснул на полу, рассматривая альбомы. Юноша поднимается, трет голову и разминает шею. В голове всплывают моменты из сна, и Чон вскакивает на ноги, устремляясь в малую гостиную.       Он подходит к до боли знакомой двери и дергает за ручку. Тот же диван, тот же камин, по которому Гук проводит рукой, пока движется к полкам.       На одной из этих полок, на самой нижней, стоит статуэтка фарфорового мальчика, скрывающего свое лицо.       Чонгук бережно берет статуэтку в руки, осматривает, проводит рукой по «шраму», закрывая глаза.       Ведь именно из-за него Чонгук пошел на танцы, стал усердно работать над собой. Чтобы однажды пленять людей так же, как и он — лишь жестом; жестом, наполненным смыслом и чувствами.       Такая важная часть его жизни, сочтенная некогда за бесполезную, а потому и забытая. — Я узнаю, кто ты, фарфоровый мальчик, — шепчет Чон.