Diself

      «Наша установка на жизнь становится все более механической. Наша основная цель состоит в том, чтобы производить вещи, и в ходе этого поклонения вещам мы превращаем самих себя в предметы потребления. С людьми обращаются как с номерами. Речь идет не о том, хорошо ли обращаются с ними и хорошо ли кормят их (с вещами тоже можно обращаться хорошо), а о том, являются ли люди вещами или живыми существами.» Какой-то странный день сегодня. В висках громко пульсирует. Хэран дочитывает чуть расплывающееся перед ее глазами предложение, после чего тяжело вздохнув, осторожно захлопывает книгу и откладывает ее в выдвижной ящик под своим рабочим столом. Тяжело сконцентрироваться. Сегодня, вроде, не пасмурно, напротив, через окно отчетливо проникают лучи солнца, пусть и не такого яркого, каким оно бывает в летние дни, но настроение все равно упорно не сдвигается с точки неясного уныния. Даже, в какой-то степени, злости, не такой ярко выраженной, как бывает у большинства людей, а сдержанной и удручающей. Наверное, поэтому многие ошибочно полагают, что Хэран злиться не умеет. Умеет, еще как, отличие лишь в том, что она никогда не выражает это ни словесно, ни внешне. Просто молчит. В своей злости виновата только она, никто не должен отвечать за ее негативные эмоции — принцип, которому она всегда придерживается и изменять ему не собирается. Так будет лучше. По крайней мере, для окружающих. Девушка опускает чуть усталый взгляд на часы крепко закрепленные на ее тонком запястье, ждет пока секундная стрелка доберется до двенадцати, самой не ясно зачем, после чего, наконец, встает с уже порядком надоевшего стула и направляется к выходу из кабинета. Ей катастрофически необходим кофе, и неважно, что последнюю чашку она пила буквально часом ранее. Как говорится, хорошего кофе много не бывает. В коридоре, к счастью, никого нет. Хэран запирает дверь кабинета с обратной стороны на ключ, после чего, сложив руки в карман халата, шагает в сторону кофейного автомата. В голове все еще настойчиво вертятся прочитанные минутой ранее слова. Поразительно на самом деле, как кстати открылась эта страница, стоило пациенту перешагнуть за порог двери. Легче, правда, от этого не стало. Если рассматривать с позитивной стороны, то это, конечно, замечательно, что каждый человек на этой планете индивидуален и имеет свой определенный взгляд на жизнь, что нам есть с чем сравнить, что отличить и как воспринять, но есть в этом одно большое и жутко раздражающее «но» — бесчеловечность. Ее существование постоянно кажется удушающей обузой. Сталкиваясь с людьми, у которых напрочь отсутствует человечность, начинаешь невольно задумываться о том, что само слово «человек» больше походит на крайне неуважительное оскорбление. Хочется заглянуть тому существу в глаза и спросить лишь один единственный вопрос: «Это и есть то, чего ты добивался?». Смысла, конечно, в этом действии никакого не будет, но внутри все равно все сжимается от переизбытка эмоций. Правильно ведь, для него это были всего лишь слова, всего лишь действия, а то, что после этого едва ли не сломался человек не такая уж и большая проблема. То, что он бился несколько часов в рыданиях, обвиняя во всем себя, искал тому оправдания, а прийдя в кабинет психолога, не мог произнести и слова первые минут двадцать, упираясь взглядом в несуществующую точку и шмыгая носом — мелочь. Главное, что с ним теперь все в порядке, его гордость не задета, его эгоизм и статус не отобран, а тот переживет, не в первой ведь. Хэран приближается к автомату, находящемуся около просторного окна в коридоре, окидывает взглядом несколько кнопок с наименованием различных кофе, и замирает, задумчиво приложив палец к губе. Бесчеловечен в этой ситуации, на самом деле, не только он. Гораздо больнее осознавать то, что никому из, казалось бы, «близких» людей нет никакого дела до его проблем, не говоря уже о поддержке, в которой этот человек так нуждался. «Ты все себе внушаешь». «Прекрати драматизировать». «Это все последствия самовнушения». И правда, чего это он разнылся. Подумаешь, человек просто месяцами боролся с постоянными мыслями о суициде, просто не мог спать из-за постоянного страха, и, когда ему наконец-то предложили помощь, просто не смог выдавить из себя ни единого слова, из-за приевшегося чувства вины за свою беспомощность. Определенно, все это драматизация и, как они выражаются, самовнушение. Когда-нибудь это общество наконец примет тот факт, что психологическое здоровье имеет ровно такую же значимость, как и физическое. Когда-нибудь. В конечном итоге, выбор, как обычно, останавливается на предпоследней кнопке. Хэран достает из кармана карту, прикладывает ее к считывающему терминалу и начинает следить за процессом готовки ирландского капучино. Пожалуй, это ее любимый напиток на данный момент. — Добрый день. — раздается знакомый голос со стороны, что заставляет девушку едва заметно вздрогнуть и чуть повернуть голову в сторону коллеги. — Привет. — менее бодро произносит она, но все же пытается улыбнуться. Кардиолог, конечно же, поникшее настроение психолога из внимания не упускает. Особенно, если учитывать то, что ей потребовалось около четырех минут на то, чтобы выбрать себе кофе, который пьет она, по сути дела, ежедневно. — Завал пациентов с утра пораньше? — коллега повторно внимательно осматривает девушку, следит за тем, как она достает готовый напиток и с едва слышным вздохом выпрямляется, подпуская его ближе к автомату. — Можно и так сказать. — уже более живым тоном отвечает она. Старается, по крайней мере, — Ты как? Кардиолог любитель простого латте, в этом, наверное, их самое большое отличие. Хэран от одного упоминания этого вида кофе становится не по себе. — У меня, к счастью, пациентов немного. — продолжает улыбаться тот, — Да и погода замечательная. — автомат вновь начинает гудеть, готовя напиток для коллеги, поэтому тот также выпрямляется и вновь заглядывает девушке в глаза. Та, напротив, смотрит в окно с некой печалью, — Точно, прости. — тихо усмехается он. Хэран давит улыбку в ответ и делает короткий глоток. Да, погода может и замечательная, но явно не для нее. От этой мысли невольно захотелось закрыться в кабинете с плотно задернутыми шторами, чтобы максимально сократить количество света, и не выходить оттуда, как минимум, часа три. Ей по душе темнота. — Как там обстоят дела с заведующим? — сменяет тему она, хоть и знала, что для него она, наверняка, не из самых приятных. Однако, со своим беспокойством справиться не получается. В глазах коллеги на секунду всплывает растерянность, после чего он неожиданно для самого себя громко и отчаянно вздыхает, чему девушка незаметно, но поражается. Кардиолог человек очень терпеливый, его толерантности может завидовать абсолютно каждый, но не в этом случае. Хотя удивительного в этом ничего нет, Хэран на его месте наверняка бы уже снесла половину здания, не забыв перед этим воспользоваться своими боевыми навыками на их, так называемом, заведущем. — Хреново. — с чистейшей искренностью отвечает он и тянется к своему стаканчику, попутно прикрывая его пластиковой крышкой, — Срезал зарплату, пригрозил увольнением. — поджимает губы, мол, ничего особенного, — Что-то мне подсказывает, что в следующем месяце останешься ты без коллеги. С самоиронией у него, конечно, все замечательно, но у Хэран смеяться над этим не получается, как и у самого кардиолога. Плакать надо. И не из-за того, что ему срезают зарплату или грозит увольнение, а из-за того, что люди, вроде этого заведующего, все еще существуют. И, что самое страшное, работают в сфере медицины. — Не переживай, — с отчаянием ухмыляется она, — я с такими темпами, вероятнее всего, уйду с тобой держась за ручку. — Боюсь представить тогда, что будет твориться в этом центре. — он выдавливает тихий смешок и отворачивается в сторону, наблюдая за проходящими мимо медсестрами. Психолог невольно повторяет его действия, следя за тем, как те торопятся куда-то, после чего вновь опускает взгляд на кофе, который уже начал остывать. Ситуация, на самом деле, страшная. Люди, которые работают в подобных сферах исключительно из-за большого дохода, которые в пациентах дальше зароботка ничего не видят, воспринимая их как не более чем клиентов, которые из-за своей жадности и эгоизма плюют на всех и все — мерзкие создания. А о тех, кто еще и увольняет работников лишь из-за того, что те отказываются принимать участия в подобных спекуляциях и хотят выполнять свою работу искренне, и говорить нечего. Словарного запаса не хватит. Хэран окидывает коллегу обеспокоенным взгляд и чуть прикусывает губу от злости и досады. Он не заслуживает этого. Кто угодно, но не он. Его стремления и желания всегда вызывали в девушке огромное чувство уважения и восхищения, потому что он доктор. Не жертва собственного эгоизма, не глупый охотник за заработком, а доктор. Настоящий и искренний, всегда, в первую очередь, думающий о пациентах. И именно это стало причиной того, что сейчас он находится на грани увольнения — он просто хотел лечить. — Единственное, что меня беспокоит сейчас — это мои пациенты. — уже спокойнее проговаривает он, в то время как напряжение и усталость на его лице становятся более очевидными, — Мне нет дела до зарплаты или увольнения. Я просто продолжу работать, как и раньше. Уволят — уйду, нет — останусь. — Хочешь я подерусь с ним? — чуть жалобно спрашивает девушка, из-за чего парень не сдерживает смеха, хоть и понимает, что та, к слову, не шутит. — Я конечно добрых чувств к заведующему не питаю, но все же попрошу пощады за него. Теперь смеяться начинает Хэран — настроение заметно поднялось. В то же время, от осознания происходящего и от постепенно накрывающей досады хотелось выть. Громко и долго. Если не брать Рэй в счет, то, пожалуй, кардиолог единственный человек в этом реабилитационном центре, с которым она, как минимум, общается. Работает она здесь уже почти два года, но мало кто из коллег действительно знает ее и имеет представление о ней в целом. Максимум, что они могли сказать — это «аура у нее тяжелая», «разговаривает раз в год и только по делу», «она вообще знает о существовании эмоций?» и самое любимое «взгляд у нее отталкивающий». Кардиолога, конечно же, это не касалось. С ним все было гораздо проще, потому что он сам по натуре человек простой: без бессмысленных принципов, без предубеждений и эгоизма, понимающий и преданный. Смотря на него, Хэран в очередной раз убеждается в том, что простота — одна из самых редких и самых красивых черт человека. С ним легко быть собой. Заведующий, в свою очередь, человек с встроенными стереотипами, с повышенным чувством собственной важности, который, почему-то, решил, что его статус позволяет располагаться своим эгоизмом так, как его приспичит. Наверное, такого исхода событий следовало ожидать еще с того дня, как он принял эту должность — подобные люди являются катастрофой для докторов вроде кардиолога. И не только для них. Из-за этого ее желание «подраться» было весьма обоснованным и справедливым, пусть и на ней это отразилось не так сильно, как на коллеге. Она не может просто стоять в стороне, когда подобное происходит с ее другом. Эти мысли не отпускают ее даже тогда, когда она оказывается в кабинете Рэй, задумчиво уткнувшись взглядом в полку с документами. В такие моменты безумно раздражает собственное бессилие или, как минимум, неспособность найти правильное решение, когда оно так необходимо. — Продумываешь план убийства заведующего? — доносится до нее смешок психотерапевта, что заставляет ее тут же прийти в себя и отвести взгляд от полки, в которой, на удивление, все еще не просверлилась дыра. — Мне и продумывать не надо, — складывает одну ногу на другую, поворачиваясь лицом к ней, — у меня связи с полицией. Рэй едва не давится воздухом, прежде чем начать посмеиваться, качая головой. Шутка, конечно, неплохая, вопрос лишь в том, как бы она не обернулась в действие. Хэран дай волю, без сомнений воплотит ее в реальность. — Если бы все было так просто. — выдыхает женщина, перестав бегать по кабинету, — Да и у полиции сейчас дела, сама знаешь, не очень. Девушка в ответ молчит, медленно кивая. Да, дела у них, действительно, не очень. — Элл всегда была такой? — упершись подбородком в ладонь, спрашивает Хэран. Рэй, тем временем, наконец перестает копаться в папке и, достав необходимые бумаги, подвигает их ближе к коллеге. Та сразу пробегается по ними глазами, попутно навострив уши. — Насколько я знаю — нет. — голос ее приобретает более мрачный оттенок, — Но она всегда была импульсивным человеком — в этом вся проблема. — Все еще не может простить Тэхена? — Скорее всего. Хэран внимательно дочитывает весь документ, после чего зажав ручку меж пальцев, не спеша подписывает его, проделывая тоже самое и со вторым листом. В кабинете в ту же минуту повисает недолгая тишина, нарушаемая лишь небольшим шумом из окна — Рэй открыла его специально для нее. — Я переживаю за Юнги. — вдруг доносится едва слышный голос психолога. Рэй знает. На детектива слишком много навалилось и ему едва хватает сил справляться с этим. Он все еще не до конца принял факт смерти Чжуен и все еще не пришел в себя после случившегося. Продолжает обвинять себя, и это только усугубляется тем, что ему не позволяют самостоятельно взяться за дело. Он не может продолжать наблюдать со стороны, пока убийца, если он все же существует, гуляет где-то на свободе. А он существует, у Рэй по этому поводу, практически сомнений нет. — Думаю, в любом случае, Тэхен добьется своего. — постукивая пальцами по столу, произносит она, — Он не из тех, кто идет на поводу собственных чувств. Хэран ставит подпись на последнем документе, после чего с усталым вздохом протягивает бумаги обратно. В этом, конечно, сомнений никаких нет — она всегда, в хорошем смысле, завидовала его самоконтролю и сдержанности, хотя многие ошибочно полагают, что она ничем ему не уступает. Уступает, еще как. — Кого он подозревает? — беспокойно спрашивает девушка, потому что знает, что Тэхен никогда не возьмется за действия, пока сам не убедится в их верности. Психотерапевт выдерживает молчание с минуту, проверяя подписанные документы, после чего, ровно распределив их, прячет в полку под столом. Хэран, внимательно следящая за выражением ее лица, замечает, что та слегка напрягается и размышляет над тем, стоит ли говорить об этом сейчас. — Не сказать, что подозревает. Вероятнее всего, хочет убедиться в том, что это не он. — Кто? Рэй, подняв взгляд на девушку, замирает. — Юнджэ.

***

Для того, чтобы понять, что у Юнги нет настроения, не требуется много усилий, как, например, с Хэран, потому что есть у него одна довольно интересная привычка — обдирать собственные губы. Достаточно опустить взгляд на них, убедиться в том, что они сухие и местами бордовые, и все, можно быть уверенным в том, что разговоры сейчас очень не к месту. Дело не в том, что Юнги становится агрессивным в такие моменты, просто насколько знает его Хосок, ему в такие моменты лучше всего помогает тишина и нахождение кого-либо рядом. Взаимный обмен молчания. Только вот в таких ситуациях, когда оба, вроде как, молчат, а пользы от этой никакой, становится неловко. Юнги ведь понятия не имеет о том, что его коллега уже минут тридцать украдкой наблюдаем за тем, как он напряженно устремляет взгляд в монитор компьютера, изредка отвлекаясь на папку с документами, и отчаянно пытается отвлечь себя работой. Наверное, подобный побег от проблем помогает в крайне редких случаях, ибо обычно в конце концов все сводится к огромному нервному срыву. И Хосок, почему-то, склоняется больше ко второму, особенно в случае с детективом. Надо бы что-то сделать с этим. — Не работа, а дурдом сплошной. — раздается громкий голос, из-за которого ему приходится оторвать взгляд от коллеги. Громко хлопнувшая дверь за спиной не менее громкого Чимина, что бывает довольно редко, может говорить лишь об одном: сегодня, кажется, весь отдел решил устроить день угрюмого настроения, при этом забыв предупредить об этом Хосока. Не сказать, что он сильно разочарован, но и в этом есть своя доля несправедливости по отношению к нему. — Тебя кто-то обидел, Чимина? — старается звучать он как можно более позитивно, но результата особого от этого не выходит. — Лучше бы обидел. — зарываясь пальцами в свои темные волосы отвечает Пак и с тяжелым вздохом приземляется на стул, раскачивая его в стороны, — На дворе двадцать первый век, а люди все еще умудряются дискриминировать друг друга из-за расовой принадлежности. Прекрасно. — он отчаянно хлопает несколько раз в ладоши, — Взгляни. Джеймс Николсон — эмигрант из Англии, был убит отцом своей девушки. Брови на лбу Хосока сгибаются в недоумении автоматически. Он встает со своего места, дабы разглядеть документ ближе, после чего в ту же секунду очень сильно жалеет об этом: отец не мог принять то, что его дочь хочет выйти замуж за, во-первых, не корейца, а во-вторых, за темнокожего. В порыве гнева и алкогольного опьянения нанес ножевые удары в области живота, после чего тот скончался из-за большой потери крови. Замечательно. Казалось бы, за все время своей работы, им приходилось видеть и не такие вещи, но все равно каждый раз, сталкиваясь с подобным, становится пусто на душе. Чимин, как и Хосок, очень трепетно относится к теме толерантности по отношению ко всем живым существам, у него, в какой-то степени, повышенное чувство справедливости, которое уже не раз плохо отражалось на его работоспособности. Люди убивают друг друга из-за расовой и гендерной принадлежности, национальности, внешности, религии, и именно с этим ему смириться труднее всего. Неужели для кого-то действительно так тяжело просто оставаться на нейтральной стороне? — Думаешь, только из-за расизма? — продолжая бегать глазами по тексту, спрашивает Хосок. Чимин в ответ молча кивает, и это жутко разочаровывает. Хосок, может, и довольно строгий человек, в трезвости ума и взгляде которого так нуждается отделение, однако и у него есть свои слабые точки, как и у любого нормального человека — он слишком сильно верит людям. Не то, чтобы в этом качестве было нечто плохое, но, определенно, влияние на работу как детектива это оказывало, пусть он и не выдает этого внешне. — Ну там, конечно, Тэхен еще свои психологические заключения приписал, а так, весомой на то причины не было. — уже чуть тише добавляет Пак, после чего внезапно переводит обеспокоенный взгляд на Юнги, когда замечает, как-то же самое проделывает детектив напротив него. Он вопросительно округляет глаза, молча спрашивая Хосока, на что тот лишь пожимает губы и качает головой. Дела, значит, обстоят плохо. — Юнги? — пытается привлечь его внимание Пак, но, как и следовало ожидать, в ответ получает лишь напряженную тишину. Тут варианта только два: либо он действительно не слышит, потому что задумался, либо он все отчетливо слышит и не имеет никакого желания отвечать. Двое коллег, почему-то, склоняются ко второму варианту, хотя и первому есть место быть. Обычно, он не ведет себя подобным образом. Детективы обмениваются растерянными взглядами, после чего невольно вздыхают. Наблюдая за этим состоянием друга на протяжении трех недель, становится больно и в то же время обидно, из-за осознания того, что помочь они, впрочем-то, ничем не могут. Еще и эта миссис Брайтен со своими крайне неуместными выходками. — Добрый день. — дверь кабинета, словно по команде, громко раскрывается, пропуская внутрь начальницу полиции. Оба детектива сначала чуть вздрагивают от неожиданности, после чего уже менее активно здороваются в ответ. Одна их интонация уже говорит о многом, — Как дела с работой? Элл поочередно окидывает взглядом трех детективов, отчетливо ощущая воцарившееся напряжение в воздухе. — Вам честно сказать? — скептически выгибает бровь Хосок, усаживаясь обратно на свое сиденье, — Хотя, думаю тут и так все видно. Чимин на слова коллеги тут же едва слышно шикает, напоминая тому, что сейчас не самое подходящее время для его выходок, но сама начальница, на удивление, остается совершенно спокойной. Нет, Элл, как может то показаться с первого взгляда, не гроза полиции, при виде которой все разбегаются по сторонам и натянуто улыбаются, просто в последнее время импульсивность ее характера обострилась, что несправедливо сказалось на всех отделениях. Те, кто работают здесь уже достаточно долгое время, например Хосок, понимают, что это лишь ее временные вспышки, которые надо просто перетерпеть, а сравнительно новые работники вроде Чимина, все еще испытывают напряжение при виде нее, хоть и знают, что смысла в этом никакого нет. Аура у нее просто пугающая, а эта черная кожанка, которую она постоянно носит и многочисленные украшения на ее руках, шее и ушах лишь усугубляют ситуацию. — Что с ним? — игнорирует она слова Хосока, переключая свое внимание на Юнги, из-за которого она, впрочем-то, и явилась сюда. Тот за все это время, так и не оторвал взгляда от экрана компьютера. — Вы, наверняка, знаете лучше нас. — без лишней агрессии произносит Чон, но начальница все равно улавливает ее нотки в его голосе. Миссис Брайтен делает несколько шагов в его сторону, останавливаясь около его стола, и выжидающе смотрит на детектива, который все также остается неподвижным. Это напрягает. — Юнги, — как можно тверже старается произнести она, — нам надо поговорить. В ответ, как и следовало ожидать, снова тишина. — Послушай, — откидывает она выбивающиеся пряди волос, крепче прижимая к себе папку, — я понимаю, что.. — Элл, хватит. Внезапно раздавшийся хриплый голос Юнги заставляет всех едва заметно вздернуться от неожиданности. И от количества усталости, с которым он все произносит. Элл могла бы сейчас возмутиться по поводу «я миссис Брайтен, а не Элл», но смотря на исхудавшее лицо детектива и на безжизненность в его глазах, подобные мысли даже не проникали в голову. В конце концов, Юнги ей далеко не чужой человек, и он может себе позволить подобное обращение. — Мне достаточно твоих вчерашних слов, я все понимаю. Излишние объяснения или жалость мне не нужны. — монотонно произносит он, — Давай закроем эту тему. — Я пришла сюда не за этим. — тут же обрезает она его слова, тем самым заставив опешить детективов за своей спиной. У Юнги, тем временем, ни одной живой эмоции на лице, разве что чуть нахмуренные брови у переносицы, — Вот, — протягивает она ему неизвестный документ, — Дело Кан Чжуен может быть повторно возбуждено. Детектив медленно протягивает руки, так же медленно пробегается глазами по документу, после чего поднимает на нее напряжённый взгляд и, недоуменно выгнув бровь, спрашивает: — Чон Хосок? Удивляются этому, видимо, все. Даже сам Хосок. — Я не могу дать тебе прямой доступ к этому делу, об этом даже речи быть не может. — складывает она руки на груди, звеня своими браслетами на запястьях, — Чимин физически не справится, у него и без того завал. Хосок сейчас бы возмутился по этому поводу, ибо работы у него никак не меньше, чем у Чимина, но все же решает отмолчаться — самое мудрое решение на сегодня. Однако, с Юнги не все так просто. — Это Тэхен? — задает он вопрос, что заставляет Элл вопросительно уставиться на него, — Это Тэхен решил отдать дело Хосоку? Брайтен в ответ лишь молчит, что может означать только одно — да. Резкий удар стула об стену тут же оглушает кабинет, из-за чего у остальных удивленно выгибается лицо. Юнги в длинных объяснениях не нуждается, ему и без того все ясно. Он крепче сжимает документ в руках и тут же уверенным шагом направляется в коридор, полностью игнорируя начальницу, которая упорно пытается остановить его. — Юнги, остановись. — следом за ним выбегает она из кабинета, громко захлопывая за собой дверь, — Юнги! Прекратившееся движение детектива заставляет Элл резко затормозить, из-за чего пряди ее длинных волос тут же осыпаются на ее лицо. Она пытается восстановить сбившееся дыхание и с некой мольбой в глазах смотрит на Юнги, у которого кроме невыносимой усталости и нарастающей злости ничего не видно. Другого он, в принципе, и не испытывает, даже если совершенно не хочет этого. Это не то, что он в состоянии контролировать. По крайней мере, не сейчас, когда он уже морально истощен. — Где он сейчас? — заглядывая начальнице в глаза, спрашивает он. Та снова молчит, — Элл, я спрашиваю, где он сейчас? — чуть повышает он тон, что заставляет Брайтен невольно сжаться изнутри. Видеть его таким до жути непривычно. — В допросной комнате. — отвечает честно, но явно не договаривает. Это только злит. Юнги вновь без лишних слов тут же срывается на быстрый шаг, но Элл и на этот раз не даёт ему уйти, намертво вцепившись в его запястье своими ладонями. — Пожалуйста, — уже умоляющим тоном просит она, — послушай меня. И детектив, недолго подумав, делает глубокий вздох, прежде чем вновь развернуться к ней лицом. На него, в самом деле, больно смотреть. — Я прекрасно понимаю тебя, Юнги, — уже спокойным тоном проговаривает она, — но я также не могу позволить себе отпустить тебя к нему. Не сейчас. — Понимаешь? — недоуменно выгибает он бровь, — Именно поэтому, вы какого-то черта решили все за меня? — детектив пытается сдерживать свой гнев, но выходит с трудом, — Сначала не допускаете меня к делу, потом отдаете его Хосоку, а сейчас допрашиваете Юнджэ, не поставив меня в известность. — он прищуривает глаза и уже отчаянно выдыхает, — Это ты называешь пониманием? Зрачки у Юнги дрожат, как и руки, в которых он крепко сжимал документ. Он дышит прерывисто, и не из-за резких движений, а из-за переизбытка эмоций, которыми его так резко накрыло. Хосок был совершенно прав: невозможно убежать от проблем, спрятав себя за горой работы. Рано или поздно тебя разорвет, каким бы сдержанным ты не был. И Юнги, кажется, уже находится на самой тонкой грани. — А что бы ты сделал на нашем месте? — не выдержав, с неким разочарованием произносит она, — Пустил бы все на самотек? Допустил бы себя к делу? — в ее голосе проскальзывает едва уловимый гнев, — Возьми себя в руки, Юнги. Как же замечательно это звучит. «Возьми себя в руки». Словно раз, и по щелчку должно стать легче. — И что ты предлагаешь мне сделать? Сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как разбирают убийство моей сестры? — голоса он не повышает, но ощущения остаются такими же, — Как Чимин будет снова корить себя за прошлое, в котором он не виноват? Как Тэхен сейчас допрашивает моего брата, из-за того, что подозревает его в убийстве, хотя он уже год как находится за решеткой? — он тяжело вздыхает, задрав голову к потолку, и еле слышно добавляет, — Или как ты снова вступишься за него, допустив следующую смерть? О сказанных последних словах он позже обязательно пожалеет, однако сейчас в его голове сплошная путаница и пустота одновременно, из-за которой вся его способность рационального мышления полностью улетучивается. Это низко и подло, давить на слабые точки человека, когда ты едва справляешься со своими — он это знает. Знает, как никто другой, но все равно поступает так. Потому что держится он уже из последних сил. — Хорошо, — раздается тяжелый вздох, — Иди. — абсолютно спокойно произносит Элл, что, на самом деле, говорит о совершенно обратном, — Они как раз должны скоро закончить. Юнги чувствует, как внутри него что-то громко и с треском обрывается, разбиваясь на осколки. Брайтен, не произнося лишних слов, лишь поджимает губы и разворачивается, направляясь в свой кабинет. Походка такая же уверенная, руки привычно сжаты, только вот от голоса ее, который все еще эхом отражается в голове, становится не по себе. Он до конца провожает ее пустым взглядом, прежде чем вновь сорваться на шаг, пытаясь заглушить собственные противоречия в голове. Об этом он подумает позже. Сейчас же, единственное, на чем ему нужно сосредоточиться — это собственное отражение. Такие же черты лица, такой же взгляд и голос, едва отличающиеся от его, но совершенно другая манера речи, поведения и характер. Совершенно другой человек. Люди называют Юнджэ его отражением, Юнги же считает его своим самым страшным проклятием.