Это всегда был ты

Он сидит, подогнув коленки. Разбитый, потерянный. Его трясёт — не то от холода в хижине, не то от перенесённого обращения. Его хочется обнять и не отпускать никогда. Сириус фыркает. Ведёт ухом. Подходит ближе. Ищет носом его руку. И отскакивает, когда Ремус отталкивает его от себя, слабо, но ощутимо. — Мне не нужна твоя жалость, Бродяга. Жалость? Какой же ты глупый. У него в радужках тонет страх. Безотчётный, неконтролируемый страх, и Сириус ощущает собачьим чутьём, как этот страх не оставляет места ничему хорошему в нём. Он сжирает его, поглощает. Чего ты так боишься? Когда он покидает хижину, оставляя Ремуса, он отчётливо слышит всхлипы, от которых внутри что-то обрывается.

— Дружище, что у вас произошло с Лунатиком? — спрашивает Джеймс, замечая, как Ремус оживлённо болтает с Лили вместо того, чтобы проводить время вместе с ними. — Не поверю, что заучка Эванс интереснее нас. Сириус закатывает глаза и похлопывает его по плечу. — Джим, кого ты обманываешь? Она же давно тебе нравится! В следующие пять минут, которые остаются до трансфигурации, Джеймс отшучивается тысячью способов, подтверждающих лишний раз — он в Лили влюблён по самые кончики рогов. Но о Ремусе Поттер благополучно забывает, чему Сириус несказанно рад. Потому что впервые не знает ответа. Потому что спрашивает себя уже пятый день подряд, что случилось. Что с ними стало? Что сломалось в одну из однотипных ночей, в которые он, как и всегда, был рядом? Это же Ремус. Лунатик. Его Рем, души не чающий в сладостях и вязаных свитерах, олени на которых ещё нелепее, чем Джим, клеящийся к умнице Эванс. Тот, кто читает взахлёб, засиживается в библиотеке за книгами допоздна, а на следующий день клюёт носом на занятиях. Хрупкий внешне и невероятно сильный внутренне Ремус. Солнечный мальчишка, обречённый вечно жить при свете луны. Тот, кто одной только улыбкой может сделать так, чтобы все улыбнулись. Чтобы он сам улыбнулся. И почему-то они никогда не встречаются взглядами. На Питера и Джеймса смотрят открыто, не таясь. А друг с другом это игра, название которой не дать вот так сразу. Что с ними стало?

В следующее полнолуние он всё же приходит. Несмотря на тишину, оглушающую, напряжённую, со стороны Рема, несмотря на недосказанность, витающую между ними. Он не может не прийти. Хвост и Сохатый влипли с отработками у МакГонагалл и… И всё это глупые отмазки, потому что он никогда бы не бросил его. Он ждёт сопротивления. Ждёт злости, резкой, терпкой, которую ощущает от Ремуса. Злости, что совсем-не-его. Но она не наступает. Напротив, он затихает. Сворачивается клубочком, поскуливая. Жмурится сильно-сильно, пытаясь отогнать боль, ломающую его, раздирающую в клочья. Он дрожит. Так, что Сириус плюёт на то, что может схлопотать по носу, что накличет на себя его недовольство. Он никогда не позволит, чтобы его Рем мёрз. У него в замутнённом взгляде — страх с надеждой напополам. Он читает в его глазах вопрос, глупый до чёртиков. «Ты же не уйдёшь?» «Дурачок, куда же я от тебя денусь?» Притащить плед, предусмотрительно оставленный тут мадам Помфри в начале года. Укрыть его, всё ещё исходящего мелкой дрожью. Прильнуть к руке. Услышать тихое, задушенное «мне так холодно, Сириус» и умоститься поближе, чтобы хоть немного его согреть. Считать каждый выдох и вдох, пока они не станут размеренными. И думать о том… Обещать себе, даже поклясться, что никогда больше они не будут порознь так долго. Что бы ни случилось.

***

Наутро Рем проснётся, притянет его к себе ближе. Зароется тонкими пальцами в волосы, посылая толпы мурашек от макушки по хребту. — Знаешь, Сириус, я ведь смирился. — Не надо, ты не обязан. — Мне это нужно. Я смирился с тем, что никогда не изменюсь. Что я такой, какой есть. И ты… Обнимет крепче, вздохнёт. — Я свыкся, пока не появился ты. Пока не заставил меня захотеть чего-то большего. Чего-то большего, чем просто жалости к самому себе из-за того, как несправедливо обошлась со мной судьба. — Ты поэтому прогнал в прошлый раз? — Я боялся, что надоем, что рано или поздно всё закончится. Боялся тебя потерять. Боялся, что тебе всё это не нужно. — Ты всегда нужен. Я думал, ты знаешь. Привстанет, посмотрит неверяще. — Сириус… — Я люблю тебя, глупый. Пробормочет «Я тебя тоже» ему в плечо и засмеётся. Его тёплый мальчик Рем, которого он любит больше всего на свете.