***
— Что ты делаешь, Симус? — спрашивает как-то, когда они одни остаются в гостиной. Он подожжёт очередную спичку и будет наблюдать за тем, как пламя уничтожает её по миллиметру, пока пальцы не станет печь. Задует. Чиркнет ещё одной. И ответит, как ни в чём не бывало: — Так круто смотреть, как пламя не оставляет и малейшего шанса, не находишь? — У тебя всё нормально? — Конечно. Я в полном порядке, дружище. Я всего лишь, как эта спичка, которая никоим образом не может воспротивиться огню.***
Наверное, МакГонагалл права, раз с опаской относится к его увлечённости пламенем, фейерверками и взрывами. Потому что потерять контроль слишком просто. И он не чудо-птица, чтобы возрождаться, словно и не было ничего. Потому что держать себя в руках невозможно. Он такой, блять, красивый. Слегка прогибается в спине, скользит руками по её рыжим волосам, целует её, забыв обо всём. Никому и дела до них нет. Гермиона строчит послание Краму, отвлекаясь на вопли Гарри — он улавливает что-то вроде «как ты не понимаешь», «это же Малфой, очнитесь», на что она закатывает глаза и продолжает карябать пером. Рон пытается играть с Невиллом в волшебные шахматы, но косится в её сторону. Никому и дела до них нет. А он смотрит, как последний мазохист. Не может на него не смотреть. Не может оторваться. Она сидит у него на коленях, гладит рукой по волосам, пробегает пальцами по плечу, и с каждым её касанием Симус загорается заново. Пламя лижет от затылка по позвонкам. Прошивает насквозь. Задерживается где-то меж рёбер и жжёт, печёт нестерпимо, намекает: «Не смотри, сука, не смотри». Он такой, блять, красивый. Он такой не его.***
— Мы расстались, — сообщает Джинни ему как-то после ужина. Два слова — и лёгкие сжимает тисками, а сердце пускается вскачь. И раскалённая железка, приваренная к рёбрам, вдруг остывает. Почему ты мне не сказал? Почему ты не сказал? Она словно забирается в голову, потому что добавляет: — Симус, он сам ещё не понимает, ему нужно время. Она уходит, оставляя его одного. А у него губы расползаются в идиотской широкой улыбке. Он смеётся до хрипа. Хорошо. Мерлин, как хорошо.***
— Как можно было не понимать... — шепчет лихорадочно, повторяя снова и снова, что дурак, что дошло наконец. Он такой, блять, красивый. Прогибается слегка в спине, касается его скулы, ласково ведёт по щеке. И целует, зажигая тысячи звёзд где-то там, в груди, и теперь не больно, теперь тепло. Он такой, блять, красивый. И совершенно точно его.