I've gotta get better Caramel... Caramel... Where is the magic? I’ve gotta get better.
— А я так и не договорил, — Артём вылез из ванной и принял полотенце из рук Игоря. — Спасибо. Я… — Ты, — кивнул головой Акинфеев и, поставив ногу на край ванны, вытирал себе бедро, спускаясь ниже. — Я, — Дзюба смущенно закусил губу и отвел взгляд в сторону. — Блин, да не могу я говорить, когда ты стоишь передо мной! — Голый, — уточнил вратарь и ухмыльнулся. — Тем более голый! — засмеялся форвард и тоже стал вытираться от воды. Наконец, повисла недолгая пауза. Игорь подкрался сзади к Артёму и слизнул капельку воды с его бицепса. Так и замер в этом положении, робко смотря на мужчину. — Миленько, — сдержанно оценил действие Акинфеева двадцать второй номер. — Я голодный, давай быстрее, — нежно попросил голкипер и вышел из ванной. — Блин, а у меня мои вещи наверху, — с досадой прокричал Дзюба мужчине вслед. — Я так и предполагал, — ответил Акинфеев и протянул ему боксеры через порог ванной комнаты. — Поэтому возьми мои, ниче страшного. — Через порог не подают! — Артём переступил через него, взял боксеры и поцеловал Игоря. — И полотенце давай, — после сладкого поцелуя сказал Акинфеев и взял мокрое полотенце Артёма. Дзюба умилительно и стеснительно одновременно улыбнулся. Голкипер снова пошёл в комнатку, где стояло несколько стиральных машин и корзины для грязных вещей. Двадцать второй номер быстро надел боксеры. — Мне как-то неловко от того, что ты за мной ухаживаешь так, — честно сказал Артём, наблюдая за действиями Игоря, стоя в дверном проёме. — Прекрати, — сказал Акинфеев и улыбнулся. — Мы по очереди ухаживаем друг за другом, так отношения и строятся. — Значит, теперь моя очередь, — форвард обнял любимого за талию и нежно прикоснулся к его губам своими. Артём хотел сделать поцелуй милым и нежным, потому что посчитал, что до этого их секс был достаточно грубым, и посему нужно разнообразие. «Как же его губы могут быть так сладки… Теперь я буду вечно ощущать только их вкус. Нет, я скажу ему!..» — У твоих губ вкус карамели, — сказал ласково Дзюба, прерывая поцелуй. — Карамели? — растрогавшись, удивляется вратарь и смотрит на любимого. — Да, такой слегка солоноватой карамели, — уверенно сказал Артём и улыбнулся. — Я не могу не думать об этом. — Тебе это кажется немного непривычным? — Да, да! Именно непривычным, — с восторгом говорит форвард. — Ты прямо очень правильное слово подобрал. Непривычным в самом хорошем смысле, потому что, ну… Ведь никак не ожидаешь, что у губ может быть какой-то вкус. Это же глупо! Это просто кожа с мышцами на нашем лице, почему, с чего там взяться какому-то вкусу? Если только после еды, но это другое. Это уже как приобретенное, а твоя сладость… она от природы. Она врождённая. — Врождённая сладость, — повторил Акинфеев и, немного смутившись, всё же улыбнулся. — Ну да, — застенчиво ответил нападающий и пожал плечами. — у тебя карамельные губы. Но вообще… мне кажется, не только губы. Ты весь пахнешь почему-то сладенькой карамелью, я прямо четко чувствую этот аромат, правда. Даже когда ты брызгаешь на себя каким-то одеколоном, я всё равно ощущаю эту карамель. — Интересно, — вратарь нахмурил брови, но при этом очень мило улыбался. «Боже, что он несёт?» - думал про себя Акинфеев и держался, чтобы не засмеяться. «Как будто у него снова настал тот период, когда по непонятным науке причинам начинаешь изъясняться метафорами, жить с каким-то вечным головокружением и улыбаться, как полудурок. Это странно. Но невероятно приятно. Очень здорово, что он такой живой, хоть и кажется малость смешным. Он настоящий, искренний и честный. Это же гораздо лучше, чем когда любовь превращается в нечто рутинное, в привычку. Любовь перестает быть любовью, когда ты целуешь человека на автомате, потому что привык так делать, а не потому что это был зов сердца, а затем одобряющий сигнал из мозга…» — Пойдем? — Артём прервал Игоря от мыслительного процесса. — Ты был очень голодный пять минут назад. — Д-да, пойдем, — Акинфеев кивает, и они выходят из уборной. Теперь путь лежит к кухне. Поток мыслей Игоря продолжился, но уже обрывочными фразами, а не выстроенными в голове полноценными рассуждениями. — Что ты хочешь? — спрашивает Акинфеев, снова проявляя заботу. — А ты? — поинтересовался Дзюба. — Сейчас открою холодильник и возьму первое попавшееся, потому что я очень хочу есть. — А мне всё равно. — Тогда холодильник и плита в твоем распоряжении, — вратарь развел руками, подразумевая под этим жестом «ты свободен». — Хух, — выдохнул Артём, расслабляясь. — а то если бы ты мне ещё что-то приготовил, я бы вообще, — теперь он пожал плечами, подбирая слова. — не знаю, умер от неловкости. — Ну уж нет, — усмехнулся голкипер. — так хочется процитировать миссис Хадсон и сказать: «Я вам не домработница!» — Ну да, а то прям совсем как семейная пара, в которой один выступает в роли хозяюшки, а другому просто классно. Игорь улыбнулся и открыл холодильник. Пришлось смотреть туда до характерного писка, потом закрыть и снова открыть, наконец, определившись с выбором еды на завтрак. Всё скромно: достал пачку творога и сметану. Капитан сборной включил телевизор, чтобы скрасить молчание, от которого создавалось ощущение одиночества (хотя время от времени они с Тёмой обменивались улыбками) Кстати, форвард решил позавтракать бутербродами. — Все такие думают, что лучший вратарь страны, Игорь Владимирович Акинфеев, ест на завтрак омлет с трюфелями, бутерброды с черной икрой и пьет шампанское, а он вот, — Артём усмехнулся и демонстративно показал рукой на вратаря. — Даже тарелку лень взять. — Ну а на кой хрен посуду марать? — грубовато ответил Акинфеев, размешивая творог со сметаной и сахаром. — Можно же поесть прямо из пачки. — Тём, ну я же не хлопья прямо в пакете молоком залил, че ты так?.. Удивляешься. — Я тогда банку молотого кофе сразу залью кипятком. — Всё, у тебя на всю жизнь впечатление? Акинфеев ест творог прямо из пачки. Шок, контент, смотреть онлайн бесплатно без регистрации. — Но перед этим небольшая рекламка, где Дзюба поглощает бутеры с мазиком и кремлёвскую колбаску, пока Саламыч не видит. — Какой же ты всё-таки у меня придурок, — вздохнул голкипер и улыбнулся. — Зато смотри, как весело. — И не поспоришь.***
— Игорь, ты мне всё сказать не даёшь, — замялся Артём, помогая застилать чистую постель. — Я? Ты сам не можешь никак с мыслями собраться, — усмехнулся вратарь и протянул одеяло. — За уголки держи. Дзюба улыбнулся, сильно засмущался и подержал одеяло за уголки, наблюдая за тем, как Акинфеев, пятясь назад, растягивает его, а затем встряхивает. — Хозяюшка моя, — двадцать второй номер хихикнул. — Твоя-твоя, — театрально сказал вратарь, вскинув и опустив брови несколько раз. — А я, я, я… А я, я, я… Я твоя! Я твоя! Я твоя! — Как дома, когда никто не слышит - мы шикарно поем, а как при людях - не-не-не, парни, я не умею, — возмутился Дзюба и подошел обнять любимого. — И чего это мы талант свой гробим? — Как из ЦСКА и из сборной выгонят - приглашу тебя на свой концерт в Олимпийском, — Игорь привстал на носочки и поцеловал форварда в губы. — А пока будешь слушать эти завывания по блату, когда мы только вдвоём. — Какая че-е-е-сть! Но я всё равно хочу, чтобы остальные тоже услышали, как ты поёшь. Хочу тобой погордиться. — Твои любимые песни? — И их в том числе. — Парни-то знают, что я пою неплохо. Но они и знают, что я это делаю или когда у меня очень хорошее настроение, или я выпил залпом шампанское и мне дало по мозгам. — А ты сейчас шампанское что ли выпил? — Артём и положил руки Акинфееву на ягодицы. — С тобой никакое шампанское не нужно. — Мы зря постель сменили что ли? — Дзюба кивнул в сторону кровати, понимая, что объятие может перерасти во что-то более серьёзное. — Почему это зря? Мы сменили её, чтобы спать вместе на чистой. Так же приятнее. — То есть мы с тобой этой ночью снова спим вместе, завтракаем и едем вместе на тренировку? — А потом после тренировки возвращаемся сюда же, расслабляемся и снова меняем постель, — продолжил ряд Акинфеев и посмотрел на мужчину так, словно забыл добавить: «Ну как, нравится?». — А, может, даже и сегодня её придётся менять, кто нас знает… — Крутяк, — смущённо ответил Артём. Он и не думал, что планы могут быть именно такими. Дзюба думал, что это была последняя сладкая ночь на этой неделе. Думал, что вот он переночует и поедет к себе на квартиру, а потом и на тренировку поедет уже оттуда. Затем приедет Кристина с сыновьями (или ему придётся в Питер ехать), он её поздравит с международным женским днём, посидят вместе; но Акинфеев, видимо, на правах капитана и старшего решил всё самостоятельно и построил планы за него. — Оденемся? — предложил голкипер. — Как-то прохладненько. — А я тебя своей любовью не грею? — пошутил Артём, а сам отстранился, чтобы взять вещи. — Ты обжигаешь своей горячестью, не знаю, есть ли такое слово в русском языке, но ладно, а потом по телу пробегается приятный холодок, вызывающий легкую дрожь. — Какой ты романтик, — восхищенно произнес Дзюба, надевая футболку и наблюдая за тем, как одевается вратарь. — Я? О да, всем романтикам романтик. Акинфеев быстро подходит к форварду и, крепко обняв, так же крепко целует в губы. Немного отстранившись, но так и не разъединяя поцелуя, тридцать пятый номер забирается под футболку и начинает вырисовывать руками непонятные рисунки на сильной спине мужчины, а поцелуй то углубит, то отпустит. — Я не могу, я прямо четко ощущаю вкус карамельный, — сказал Артём, словно извиняясь, и перевёл дыхание. — Ну и замечательно, — улыбнулся вратарь и погладил любимого по щеке. — Пойдем вниз на диван завалимся? — А сколько времени? — двадцать второй номер оглянулся на часы. — О, сейчас хоккей будет, кстати. Пойдем посмотрим? — С тобой хоть фигурное катание, Тём, — пожал плечами мужчина; они оба вышли из комнаты.***
— Ты за кого? — усмехнулся Акинфеев, облокачиваясь на Дзюбу. — Хм, даже не знаю! — саркастически ответил форвард. — Россия или Чехия, хм, не знаю. Трудный выбор! — Я вот тоже не знаю, — поймав с ним одну волну («Сарказм фм», моя любимая), ответил голкипер и ухмыльнулся. — Обе команды сильные, так пускай победит сильнейший. — Красная машина. — Читаешь мысли, мой дорогой. Неплохая идея провести утро, да? Для этих двух очень неплохая. Ни один, ни другой, ярыми болельщиками хоккея не были, но когда играет сборная твоей страны и играет очень достойно, почему бы не посмотреть матч и хотя бы мысленно поддержать их? Артём сидел, обняв Игоря, запалившегося на него очень удобно и чувствующего себя идеально. — Я скажу наконец! — вспомнил Дзюба во время перерыва. — Скажи наконец, — Акинфеев улыбнулся. — Это касается восьмого марта. — Я понял уже, что ты хочешь загладить свою вину и очередной раз мне доказать, что вся эта фигня с Кокориным - это шутки, — кивал головой вратарь и пытался сдержать улыбку. — поэтому давай. Жду ромашки с васильками. Можешь ещё для красоты колоски добавить в этот букет. — Дурашка-а! — Конечно, дурашка. Настолько дурашка, что позволяю тебе об себя вытирать ноги, — Акинфеев говорил это серьезным голосом, но, на самом деле, он шутил. — Ну блин, Саня! — капризно воскликнул Дзюба. — Ой… Игорь… — О-о, — протянул тридцать пятый номер и засмеялся. — Ну всё… — Блин, — испуганно произнёс форвард. — я оговорился! Я просто подумал о нем в этот момент и случайно перепутал ваши имена! — Ну понятно, да… Конечно, — смеялся голкипер и пытался высвободиться из крепких объятий двадцать второго номера. — Ты думаешь о нём, даже когда рядом Я… Ну, что ж… Дело, наверное, во мне?.. — Да хватит издеваться! — Я не издеваюсь, — усмехнулся Акинфеев. — Сейчас плакать начну. Как тогда, в самолете. Помнишь, да? — Игорь! — А, может, лучше Саня? — хитро посмотрел на мужчину голкипер. — Акинфеев, блять! — Как низко, — театрально ахнул тридцать пятый номер. — Ай-ай-ай. — Родной, — вздохнул Дзюба и произнёс это невинным ангельским голосом. — Ты можешь перестать, пожалуйста? Я не понимаю, шутишь ты или нет. Мне тяжело, когда ты так себя ведешь. — Скажу так, — вратарь сделал паузу. — свожу всё, конечно, на шутку, хотя эти происходящие ситуации с периодичностью… в общем, частенечко, меня убивают изнутри. Я понимаю, я всё прекрасно понимаю, Тём, но… — Я только тебя люблю, — как ребёнок сказал Артём, обнимая тридцать пятый номер и смотря ему прямо в глаза. — Кристина, конечно же, об этом не узнает, — прошептал на ухо форварду Акинфеев и ухмыльнулся. — Да бли-и-и-н, — взвыл Дзюба и засмеялся. — Я уже завершу разговор наш, хорошо? Я понимаю, что вы всё шутите, но я свою ревность никуда не дену по отношению к тебе. Так что, — Акинфеев вздохнул и посмотрел на мужчину так, мол, думай дальше сам, не маленький уже, пора научиться делать выводы. В этот момент послышалась вибрация. На столике перед диваном лежал телефон Артёма, двадцать второму номеру кто-то звонил. — Бери, чего ты? — удивился Игорь и кивнул в сторону вибрирующего телефона. Дзюба потянулся к нему, чтобы взять. — М, — спокойно сказал форвард. — Как говорится, вспомнишь лучик - вот и солнышко. — Вспомнил говно - вот и оно, — тихонько засмеялся капитан. Артём показал экран телефона с надписью Кокорыч и смайликом свиньи. — Извините. Да бери уже, ладно… — Алё? — Дзюба зачем-то включает громкую связь, Игорь не понимает, зачем и к чему он это сделал. — Здравствуйте, Артём, — говорит Кокорин серьезным голосом немного с хрипотцой. — Не желаете ли присоединиться ко мне, э-э, приехать и сыграть в фифушечку? — Саш, ты пьяный, что ли? — недоверчиво спрашивает двадцать второй номер. — Пока нет, но это в планах было. А чё, ты не сможешь? — Ну я как бы в Москве, придурок, — удивился Артём. — А-а-а, бля. Я забыл. — Как такое можно забыть? — форвард засмеялся и тут же перестал. — Спокойно! Знаешь, как херово одному тут сидеть со сломанной, блять, ногой? — Не, не знаю. С носом знаю, сердцем знаю, с ногой не знаю. Короче, Саш, мне некогда. Ты же просто так звонишь? — А чё тебе некогда? — возмутился девятый номер. — Ты дрочишь там, что ли, некогда тебе? — Почти. Хоккей смотрю. — Ну я тоже смотрю, только мне почему-то не некогда. — Ты че хотел? — устало спрашивает Дзюба. — Поговорить. — Тебе больше поговорить, что ли, не с кем, идиот? — Если б было с кем, я бы тебе не звонил. — Ну Сань, я не могу сейчас с тобой болтать. — Ты никогда, блять, не можешь. Тебе как не позвонишь или не напишешь, ты вечно, блять, что-то не можешь, некогда тебе, клетку хомячку поменять надо, рыбок покормить, ещё что-то. Редкий случай, блять, когда нормально можно пообщаться вне тренировки, блять. — Всё, успокоился? Адьёс, истеричка. Артём швыряет телефон на диван и закатывает глаза. — Вот что ему нужно? — возмущаясь, спрашивает Дзюба у Акинфеева. — Ему - внимания, мне - тоже, — пожимает плечами голкипер. — Вот только ты сейчас его получишь, а он нет, — говорит двадцать второй номер и, взяв Игоря за торс, дает тому понять, что хочет, чтобы вратарь лёг к нему на грудь. Со стороны выглядело очень мило, как эти двое «болеют». Слушать акинфеевские возгласы по типу «верните Ковальчука, блять», «Капризулька, ебана, не спи, малыш, вон она, шайба-то», «Выпустите Овечкина, пусть он кубком Стэнли чешскому вратарю по башке ебанёт» и наблюдать за тем, как Дзюба нежно, едва касаясь, бьет его по губам каждый раз, когда у голкипера вылетает матерное слово, было прекрасным зрелищем. — Какая грация, Хафизуллин, боже мой, — сказал равнодушным голосом тридцать пятый номер. — Кажется, у всех татар это в крови. По крайней мере, у тебя и Загитовой точно. Кузяева можете с собой взять, да хотя… весь Рубин можете взять. Татары всего мира, объединяйтесь! — Игорь, что ты несёшь? — засмеялся Дзюба и наклонился посмотреть на лежащего Акинфеева, лицо которого выражало опустошение и безразличие. — Го-о-о-о-о-л! — счастливым голосом, но со спокойнейшим лицом закричал вратарь. — Ура-а-а-а, мы выиграли. Всё, чехи уже не отыграются. Чё тут, времени уже не остаётся. Время есть только на панику и чтоб об бортики друг друга долбануть. И всё. — Как же я угараю с того, как ты с таким каменным лицом радуешься, — Артём смотрел уже не в телевизор, а на голкипера. — Вухуху-у-у, — продолжил с тем же спокойствием Акинфеев. — Наш капитан тащи-и-ит, молодчина. Что говоришь? — Говорю, что ржу с того, как ты с таким равнодушным лицом лежишь, уткнувшись мне в грудь, и так радостно кричишь! — А, так у меня вся жизнь так проходит, — усмехнулся вратарь. — Уткнусь куда-нибудь лицом и радуюсь. Да нет, на самом деле, я просто привык все время быть сосредоточенным, поэтому иногда я забываю с себя снять маску капитана и расслабиться. Тяжко так жить, но что поделаешь. — Я помогу тебе расслабиться, капитанишка, — сладко прошептал Дзюба и наклонился поцеловать Акинфеева; тот руками взял форварда за щеки и ответил на поцелуй. — Сейчас тоже вкус карамели ощущаешь? — поинтересовался тридцать пятый номер и улыбнулся, когда они оба разъединили поцелуй. — И немного творожный. Но отдаленно, — ответил Артём и нежно улыбнулся. — Эти слова… такие странные. Но почему любящие друг друга люди готовы слушать подобное до бесконечности? Двадцать второй номер продолжил улыбаться и решил поменять позу; он забрался на диван с ногами, лёг на спину и, выжидающе смотря на Акинфеева, предвкушал, пока тот уляжется сверху на него. Вратарь так и сделал, а после - бесконечные, нескончаемые поцелуи. Словно эти двое вместе от силы неделю и у них никак не пройдет «конфетно-букетный период». И это прекрасно.