Карамель

Скидывая одежду по пути, они поднимались в спальню, где их ждала чистая, прохладная постель. Когда дошли до комнаты, они оставались в одних трусах. — А вечером что, опять? — перевел дух Артём, разомкнув поцелуй. — Не опять, а снова, — улыбнулся Игорь и снял с мужчины боксеры. — Не подумай, что мне не нравится, — форвард лёг на спину и смотрел в глаза Акинфеева, нависшего над ним. — Я наоборот, всю жизнь бы чередовал футбол и… времяпрепровождение с тобой. — Ты нашу близость так называешь? — капитан ждал пока с него стянут трусы, а сам целовал шею Артёма. — А ты под близостью не только же секс подразумеваешь, я надеюсь? — Я мыслю шире, не волнуйся. Игорь с каким-то восхищенным рыком прильнул к мускулистой груди форварда, лаская и покусывая соски, ладонью поглаживал живот, который каждый раз чуть вздрагивал от прикосновений, казавшимися настолько приятными двадцать второму номеру. Дзюба осторожно запустил пальцы одной руки в волосы капитана, а вторую руку положил на ему спину. — Какие же губы, ох, — вздохнул двадцать второй номер после очередного поцелуя. — Всю жизнь бы только и чувствовал этот вкус… — Замолчи, — шикнул Акинфеев, одаривая губы форварда ещё одним крепким поцелуем. — А то засуну тебе в рот вратарские перчатки, чтоб заткнулся, наконец. — А можно что другое, — хитро улыбнулся Артём. Игорь спустился ниже, сначала создавая дорожку поцелуев от шеи до груди, а потом от груди и далее. Дзюба согнул и раздвинул ноги, когда, как ему показалось, осознал план тридцать пятого. Акинфеев обхватил руками форварда за его ноги и стал ласкать его возбуждённый орган. Он сжал основание члена, а потом облизнул головку; стал целовать член Артёма от основания до головки, посасывая кожу и зализывая языком. Голкипер взял достоинство двадцать второго номера в рот, расслабляя горло и желая взять как можно больше. Чуть остановился, чтобы посмотреть на блаженное лицо любимого, постанывавшего от получаемого удовольствия. — Не обижайся, если я кончу прямо тебе в рот в ближайшие… о-ох… — Дзюба застонал, жадно глотая воздух. Форвард чуть приподнял задницу, поддавшись вперед. — Терпи-терпи, — нежным, громким шепотом сказал Акинфеев, сжимая ягодицы мужчины. Тогда форвард тихо, словно обессиленный, простонал и толкнулся бёдрами навстречу ещё сильнее. Артём выдохнул и, взяв вратаря за голову, притянул к себе. Тот выглядел предельно сексуально: алые припухшие влажные губы, лёгкий румянец на щеках, растрёпанные короткие волосы и сладострастный взгляд, полный похоти. Нетипичная картина, но форвард любовался ей и балдел от такого Акинфеева. — Твоя очередь, вратаришка, — льстиво ухмыльнулся Дзюба. Он поменял позу: встал раком, выжидая новой порции наслаждения. — Когда же ты заткнешься уже, наконец? — спросил мужчину тридцать пятый номер; положил ладони ему на ягодицы и раздвинул их. Его член тёрся об задницу форварда, это заводило футболистов ещё больше. Голкипер облизал два пальца и стал вводить их в любимого, одновременно целуя его спину и слушая стоны и тяжелые вздохи Артёма. — Я не могу больше-е, — проскулил Дзюба, а сам поддавался навстречу. — Всё ты можешь, — хамски ответил ему Акинфеев. — Только замолчать никак не можешь. Я ебу комментатора или футболиста, в конце-концов, Артём? Двадцать второй номер тихо усмехнулся, поняв, что лучше воздержаться от ответа, потому как его вратаришку бесят его разговоры во время их занятия любовью. Игорь высунул пальцы и подставил к аналу форварда свой член. Акинфеев медленно ввёл его, держась за талию нападающего. Тот глухо простонал и поддался бёдрами навстречу. Когда его член был полностью в двадцать втором номере, Игорь стал делать медленные толчки, сопровождаемые тяжёлым, сбитым дыханием. Он увеличивал темп, впиваясь в ягодицы форварда короткими ногтями. С каждым разом толчки становились все более резкими, грубыми и отрывистыми. Артём громко стонал, лепетал себе что-то под нос, но подставлялся капитану. — Да! — закричал Дзюба, захлебываясь воздухом. — Нет! Да… Акинфеев стал дрочить нападающему в такт своим движениям, а другой рукой дотянулся до его рта, прикрыть его, чтобы тот снова замолк. Форвард прикусил ладонь Игоря и продолжил бесстыдно стонать. Акинфеев убрал руку ото рта Дзюбы и решил переместить её на низ живота форварда. Он знал, что это - эрогенная зона, которую стоит чуть задеть и Артём растает во всех смыслах. И капитан не ошибся - двадцать второй номер почти сразу же с криком кончил в руку любимому. Ещё через несколько толчков Игорь излился в Артёма и упал на кровать. — Как же, — тяжело дыша, промурчал Дзюба и перевернулся на спину, смотря на вратаря, лежавшего рядом с ним. — Хорошо? — улыбнулся Акинфеев, восстанавливая дыхание. — Не то слово, — Артём поднялся и сверху аккуратно сел на голкипера, пачкая его живот спермой. — Ты меня сейчас раздавишь, — прокряхтел Игорь и засмеялся. — Не такой уж я и тяжелый, — Дзюба наклонился и поцеловал мужчину в губы. Стал спускаться чуть ниже, целуя шею, но его любимый хотел в губы. Акинфеев обхватил форварда ногами; углублял поцелуи, а рукой, в которую он ему кончил, обнял за талию, обмазав об неё остатки спермы. — Мы сгорим за это в аду, — усмехнулся Артём, разъединяя поцелуй. — Я сгорю в аду за то, что когда-нибудь тебя убью, — Игорь засмеялся. — Что за забава: говорить, когда мы целуемся? — А меня просто заводит, когда ты бесишься. Такие смешные и милые негодования доносятся из твоих карамельных уст. — Какой ты романтик. — Только для тебя, — Дзюба подхватил вратаря под лопатки и стал снова целовать любимого.

***

— Какое-то такое дежавю, — Артём улыбнулся, держа одеяло за уголки. — Зато чисто и приятно, — Игорь тоже улыбнулся и отошёл назад, растягивая одеяло. — А вообще, вы часто постель меняете? — Где-то раз в две недели. Иногда чаще. Но не два раза за день, не думай. — Это хорошо. Знаешь, что? — М? — Акинфеев закончил заправлять кровать и посмотрел на форварда. — Я проголодался, — виновато сказал двадцать второй номер и стеснительно улыбнулся. — Тём, ты издеваешься? — засмеялся вратарь и подошёл обнять его. — Я большой и мне нужно много энергии, поэтому предлагаю сходить в душ и поужинать. — Вместе сходить в душ и вместе приготовить ужин, — «Ты же вообще-то так хотел сказать, да? Да?» — Как скажешь, капитан, — обрадовался Артём и наклонился поцеловать любимого. — Какой же ты маленький, божечки. — Какой «маленький»? — Игорь возмутился и начал смеяться. — А Черышев, по-твоему, вообще карлик, что ли? — Хоббит, — уточнил Дзюба. — А Фернандес - его эльф. — Испанский хоббит Денис и бразильский эльф Марио. Как наш фотограф сказал однажды: «Красиво же». — Я считаю, прекрасно, — сказал Артём, улыбаясь. — В их отношениях тоже есть Санёчек, который тоже хочет. Ласки. Внимания… — Игорь, блять! — Понял, не дурак… — То-то, — сказал Дзюба и зашел в ванную. — Ой, блин, полотенца... — Возьми в комоде, а то у меня руки в… кхм. — А, ну-ну, — хихикнул форвард и пошел за полотенцами. Акинфеев пока залез в ванную и включил воду. Дождавшись Дзюбу с полотенцами, он направил на него душ и начал громко хохотать, наблюдая за тем, как Артём открыл рот, чтобы начать уже на него материться, но всё никак не начинал. — Игорь, етить твою мать! — засмеялся двадцать второй номер и отбросил полотенца. — Дурбэдлик, блять, выдра недоделанная! — Дурбэдлик мне больше нравится, — капитан перестал лить воду на Дзюбу и пытался не смеяться. — Бэшкэтнык, блять, Акинфеев! — форвард залез в ванну. — Титька ты тараканья. — Да я же просто тебя облил, чего ты? — хихикал тридцать пятый номер. — А я злюсь, что ли, по-твоему? — ухмыльнулся Дзюба и взял из рук мужчины душ. — Стерлядь! — Да я понял, что у тебя словарный запас нормальный. Причем, в нем имеются как русские слова, так и украинские, поэтому можешь не продолжать, — Акинфеев взял жидкое мыло, надавил и оно брызнуло форварду в рот. — Игорь, ты издеваешься? — засмеялся Артём и сплюнул. — С тобой че случилось? — Настроение хорошее, — сказал вратарь. — А, ну я так и понял, — хитро улыбнулся Дзюба, отмывая себя от присохшей спермы. — Блин, Игорь. — Что случилось? — голкипер понял, что Артём сейчас скажет что-то серьезное. — Ты лошара, — заявил форвард и дал ему в руки душ. — Лошара ми кантара. Ты постель сейчас менял руками в моей долбаной сперме, но зато про полотенца, что их трогать такими не надо, ты вспомнил. Акинфеев замер на долю секунды с озадаченным видом, потом неловко улыбнулся и тихонько засмеялся, зажмурившись. — Ондатра тупорылая, индюк малосольный! — продолжил сквозь смех Артём и вытерся полотенцем. — Мне обидно-о-о, — театрально закричал вратарь и снова облил Дзюбу. Форвард стоял с каменным лицом, смотрел на Игоря, а рот у него так и дергался; какая-то судорожная улыбка была на лице двадцать второго номера. — Что, больше нет идей для обзывательств? — показушно спросил тридцать пятый номер. — Пиндыр шапоклячный, — выдал наконец с серьезным видом Артём. — Меняю имя в паспорте! — ликующе воскликнул голкипер и вылез из ванной. — Правильно, а то чё у тебя за имя такое дурацкое? Игорь какой-то. — Ты тогда тоже смени на какую-нибудь сколопендру дудончатую, — предложил Акинфеев. — Тупое имя - Артём, мне не нравится совершенно. Дзюба снова стал ржать, уткнувшись вратарю в ключицу. «Одному тридцать, другому скоро тридцать три. Смеёмся над какой-то ересью, как укуренные», - думал про себя Игорь. «Добрейший вечерочек, мы пиндыр шапоклячный и сколопендра дудончатая, сейчас мы будем вам втирать то, что мы серьёзные футболисты и нам вообще-то не до шуток». — Ох, — Артём вытер слезы, выступившие от такого сильного смеха. — Мы выйдем отсюда сегодня? — Мы сюда ещё вернёмся сегодня, — поправил его капитан. — О боже, опять? — А ты не хочешь? — Третий раз за день… О таком только и мечтать! Акинфеев чуть улыбнулся, но было видно, что он о чём-то задумался. — Всё нормально? — уточнил Дзюба, положив правую руку вратарю на талию. — Да, конечно! Я просто… думаю вот о нас. Так замечательно с тобой и тепло. Я, наконец, ощутил это состояние на себе, о котором написано в книгах, про которое снято множество фильмов. С тобой я… Я чувствую себя таким раскрепощенным, счастливым. Ты заставляешь меня улыбаться и вести себя, как… не знаю! Вот как ты думаешь, что было в моей голове, когда я тебя облил? Ничего. Это произошло так спонтанно, что я и не успел ни о чем подумать. Я просто сделал это… Тём, с тобой я такой живой, ты даже не представляешь. Наши чувства… Они не первый день и даже год, но мы… слишком долго скрывали их, и, наверное, поэтому сейчас мы такие радостные, влюблённые и романтичные, словно подростки в этот розовый период. Или как он там называется?.. В общем, когда влюбленные боятся расстаться даже на минуту. Смотрят в глаза друг другу с невероятной нежностью, обмениваются множеством прикосновений. Артём… С тобой… Мы с тобой будто пьяные! Пьяные и лишенные головы. А вместе с ней и рассудка… — Разреши мне снова ощутить вкус карамели, — Артём взял Игоря за щеки, после того, как голкипер одобрительно улыбнулся, и, чуть наклонившись, поцеловал его. — Мне плевать, что это немного странно, возможно, прозвучит от моего лица. Брутального и небритого, — усмехнулся мужчина, уточнив. — Но я хочу, чтобы наша любовь была такой всю оставшуюся жизнь, — расплылся в улыбке тридцать пятый номер. — Я обещаю тебе, мой хороший, — Дзюба погладил мужчину по лицу, выглядели оба они самыми счастливыми людьми на планете Земля.