солнечным светом по моим венам

      Первое, о чём подумала Одинцова, это: «Сколько стоит звонок из Москвы в Сочи?». В двадцать она бы подумала, как это круто, но в тридцать совесть заставила её извиниться перед Артёмом, который в очередной раз удивлённо покосился на Евгению. Она до сих пор стояла, закутавшись в одеяло, и в замешательстве кусала губы. Дзюба не спешил ей помогать, потому что в его мозгу засело лишь желание спать — переговоры с инвесторами высосали из него все соки. А потом он пошёл в клуб Смолова, хотя это было лишним, но выпить за успех в одиночку — дурной тон. — Вы едва на ногах стоите, — голос у Евгении звучал как-то нежно, даже когда она орала на него в испуге. — Идите, поспите. — Это так любезно с вашей стороны, — не удержался Артём и мысленно дал себе подзатыльник. И куда подевалась вся его обворожительность? Ни одна девушка не кидала на него такие взгляды, полные ярости, от которых аж бросало в жар. Забавно. — Поговорим об этом… утром? — Уже утро. — Моё утро начинается примерно в двенадцать. Евгения отвернулась, явно стараясь скрыть улыбку. — Тогда спокойной ночи, Артём Сергеевич. На часах было пять семнадцать утра, и для кофе было слишком рано, но Одинцова на автомате включила кофеварку и, облокотившись на кухонный стол, сверлила взглядом разноцветную прихватку. Краски расплывались в одно мутное пятно, а мысли крутились вокруг безысходного: «Что мне делать?». Единственный пункт её плана состоял во встрече с братьями, которые обязательно помогли бы ей отвлечься. У Жени было такое чувство, будто бы она хотела использовать близнецов, буквально обрекая их на муки в виде её кислой мины. Взрослая женщина вроде, Женька, а всё туда же. Одинцова за себя знала — ей нужен рядом тот, на кого она могла бы опереться. Тётя Лидия, увлекающаяся садоводством, сравнивала её… с горохом. Без должной опоры Евгения не имела сил подняться в полный рост и жить. Она была вечно зависима от людей вокруг. Вечно покинутая девочка, которая только и умела, что искать твёрдое плечо рядом. Евгения выключила кофеварку и повернулась к окну — на горизонте показался сияющий диск солнца. Это был первый расцвет, который Одинцова встретила в Москве за долгие годы, проведённые в другой части света. Каждая минута в рассеянных солнечных лучах вдруг показалась девушке такой значительной, какими никогда не были целые дни в Нью-Йорке. Женя почувствовала в себе силы начать новую жизнь, которой должно было оказаться существование в Америке, но всё, произошедшее там, ей хотелось только сбросить, как старую кожу. Вместо этого девушка сбросила одеяло, оставив его на полу кухни, и тихо прошлёпала к своему багажу — нужно было заняться распаковкой вещей. Потянувшись к молнии чемодана, Евгения замерла. А стоит ли ей вообще оставаться в квартире? Миранчуки сдали Дзюбе квартиру на вполне легальных основаниях, так что выгонять его — это не только портить карьеру близнецам, но и запятнать собственную законопослушную жизнь. Она могла бы уйти на квартиру к братьям, но они не оставили ей ключи. Она могла бы снять номер в отеле, но… на какой срок? Женя забыла уточнить, на сколько месяцев вперёд оплатил Дзюба, сколько он собирается жить в Москве, когда у него ресторан в Сочи? Антон сказал, что он в столице по каким-то делам, которые навряд ли продлятся надолго, но откуда ему знать истинные мотивы своего начальника? Как же всё глупо выходило. «Потому что тебя никто не ждал» Отрицать эту мысль не имело смысла. Она сорвалась с места, покинув Россию, никому ничего не объяснив, и вернулась точно так же. Ей и про свадьбу пришлось рассказать близким, потому что Оуэн так хотел. Он и вправду беспокоился по поводу того, почему его невеста не желала приглашать родственников на их торжество. Наверное, в глубине души Дженни Росс предвидела несчастливый конец этой истории. Приняв душ и переодевшись в клетчатые пижамные штаны и хлопковую майку, Одинцова удобно устроилась на широком диване и попыталась урвать ещё немного часиков сна перед тем, как настойчивые солнечные зайчики забегают у неё под веками. Проворочавшись с час, Женя раздраженно скинула диванную подушку на пол и потянулась всем телом. Стоило подумать о работе — она ещё не выплатила всю сумму за услуги адвоката по разводам. Когда ей впервые предоставили счёт, у неё едва получилось прикусить язык, чтобы не выругаться на чистом русском. Потому что американского fuck просто не хватило бы для выражения всего спектра эмоций обманутой жены богача. — Кофе? — она оторвала взгляд от экрана ноутбука, заметив выглянувшую из спальни фигуру. — Откажусь, — Артём выглядел потерянным, спросонья поглядывая на наручные часы и приглаживая волосы. — У меня похмелье. — Это что, джин? — Женя точно помнила, что никогда не хранила в своих кухонных шкафчиках подобного напитка. И сколько ещё она найдёт, когда Дзюба наконец съедет? И съедет ли? — Вполне научно, — пожал плечами мужчина, выжимая сок из дольки лимона в стакан с джином. Выпив всё до дна, он крупно вздрогнул и бодро улыбнулся Одинцовой. — Вы не спали? — Обнаружились дела поважнее. — Надыбать информацию обо мне через непроверенные источники? — Артём кивком головы указал на открытую в браузере статью, которую Евгения, вспыхнув, свернула. — Полагаю, многие «девочки» так делают. На кухне воцарилось молчание, прерванное громким смешком Дзюбы: — Простите меня, вы совсем не похожи на «девочку». — Ваше извинение звучит как ещё большее оскорбление. — Какое есть. Евгения прикрыла глаза ладонями и потёрла опухшие от постоянного недосыпа веки. Как бы ей ни хотелось оставаться в одиночестве, а от общества Артёма Дзюбы избавиться было необходимо. Так дойдёт и до «пропустим по бокальчику?», затем «я такая ду-у-ура», на что мужчина обязательно ответит что-то типа «я не могу тебя слушать, пока ты в одежде» и… нет, она вовсе не представляла, чем всё это могло кончиться. — Через неделю у меня самолёт в Сочи. — Рада слышать. — Оставайся. У Евгении чуть не вырвалось артёмово: «это так любезно с твоей стороны», но она только покачала головой: — Я сниму номер в отеле. Что-то мне подсказывает мы с тобой не уживёмся. — Как говорится, кто не рискует… — Я не пью шампанское, — отрезала Одинцова, потянувшись за чашкой кофе, — терпеть его не могу. Этот их молчаливый переход на «ты» незаметно сгладил углы. Женя хотела уже поменять своё решение, но, заметив хитрый взгляд Артёма, передумала. Не стоило забывать, что она абсолютно не знает сидящего перед ней человека, ведь статьи в интернете — это действительно не лучший гид по дебрям человеческой сущности. — Мне неловко выгонять из квартиры её собственную хозяйку, — Дзюба заговорил лишь тогда, когда Одинцова уже выкатывала чемодан за порог. — Это не ваша вина. — Слушай, я терпеть не могу гостиницы. Этот их стандартный интерьер, незнакомые люди кругом… останься, и я обещаю не приставать, — Артём поднял руки в капитулирующем жесте и вложил в улыбку всё своё очарование. Он чувствовал, что Евгения готова сдаться, что её любопытство преграждает ей дорогу, поэтому и мнил себя победителем, ублажая своё и без того раздутое эго. Одинцова сверкнула глазами: — Пожалуйста, не забывайте поливать цветы. Она ни разу не обернулась, хотя чужой взгляд жёг кожу между лопаток. Но это были уже знакомые ощущения — точно так же смотрел вслед и Оуэн, и его любовница, и его мать, и, чёрт возьми, вся Америка. Евгения устало упёрлась спиной в прохладную стенку лифта и возвела глаза к потолку — она понятия не имела, с чего начать. Едва покинув стены дома, Одинцова оказалась захвачена в бесконечный людской круговорот, в котором мелькали смазанные лица, обрывки слов, бессмысленные телодвижения — только заперев дверь снятого номера, Женя оказалась в тишине. Ближе к ночи захотелось трусливо вернуться в квартиру, выслушав насмешки Артёма, но всё-таки оказаться с кем-то рядом. Одинцова стиснула зубы. И опять это рядом. Опять уходит земля из-под ног. — Ты себя хорошо чувствуешь? Близнецы пытаются одновременно приблизиться к экрану и предсказуемо стукаются лбами. Евгения слабо улыбается. — Да всё супер. Расскажите, как вас в Сочи-то занесло? — О, это долгая история! — Но мы тебе её с удовольствием расскажем. — Итак, года три назад мы с Лёхой играли во дворе с пацанами в футбол и тогда-то познакомились с очень классным мужиком — Федькой Смоловым… «…если вы всё-таки от Смолова, то я сообщу ему, что «его девочки» не досыпают», — так кстати вспомнилось Одинцовой. — С каких пор ты его Федькой зовёшь? — А что мне, Фёдором Михайловичем его величать? Когда мы с сестрой разговариваем по скайпу? — возмутился Антон. — Короче, Фёдор, — Миранчук красноречиво поглядел на брата, давая понять, что в этой истории они будут величать его так, — предложил нам крутую работу — барменами в принадлежащем ему ночном клубе «Passion», который, к слову, находился в Сочи. Это была просто чума, а не предложение! Ясный пень, мы согласились. — Мы там отработали чуть меньше года, когда мама неожиданно выразила недовольство тем, что мы вечно прохлаждаемся. Ну, это потому что она не знала, что мы работаем — ночью, в клубе. — Ты же знаешь, как бы она отреагировала, — пожал плечами Антон. — Поэтому мы ничего не сказали и вынуждены были устроиться на дневную работу. Это был отстой. В клубе мы по очереди отсыпались в подсобке, хотя Лёха отдыхал чаще и… — Нифига подобного! — Лёша пихнул брата локтем в бок, на что тот лишь изобразил на лице праведное возмущение. — Короче, Фёдор нас чуть не прибил за то, что «я плачу вам двоим, а вижу всегда только одного, хотя, постойте, у моих клиентов от вас должно в глазах не то что двоиться — четвериться!». — Пришлось рассказать. — Мы думали, он нас просто выгонит и так оно и случилось бы, если бы не… — Артём Сергеевич, — Антон как-то странно повёл бровями, отчего Жене пришлось старательно прятать улыбку за кружкой чая. — Они со Смолом — старые друзья, и он такой: «Эй, а не хотите работать у меня?». А Лёха такой: «А поконкретней?». А Артём ему: «Мой ресторан нуждается в толковых официантах». Вначале нам пришлось снова вернуться в Москву, но Артём Сергеевич на днях открыл новый ресторан в Сочи и перекинул нас туда. — И вы так быстро сорвались в Сочи? Согласились на его предложение? Вы же даже не знали этого Артёма Сергеевича, чем вы думали вообще, когда… — Сестрёнка, с возрастом ты становишься слишком занудной. — Антон, уши надеру. Младший Миранчук инстинктивно прикоснулся к ушной раковине и показал Жене язык. — Ну, мы сказали, что подумаем, — вклинился Лёша. — И сколько же вы думали? — До конца смены. Это… часов шесть. Евгения разочарованно хмыкнула, потирая глаза, которые так жутко чесались… — Хватит заразу заносить! — воскликнул Антон. — Умойся иди, горе луковое. Казалось, что близнецы сидели в одной комнате с Одинцовой, только руку протяни и взъерошь их непослушные волосы, по-доброму усмехаясь на их синхронное: «не порть причёску!». Для Миранчуков Женя была чуть ли не второй матерью — собирала им обед в школу, потому что они терпеть не могли столовскую еду; оттаскивала их за капюшоны от телевизора с прямой трансляцией футбольного матча, потому что они ещё не сделали уроки; вступалась за них перед мамой, а иногда, когда они становились совсем невыносимы, отчитывала их похлеще Елены Юрьевны, отчего близнецам становилось чертовски не по себе, и они покорно шли извиняться в течение часа. Евгения Одинцова родилась, когда маме было только восемнадцать. Миранчуки никогда не спрашивали о её отце, но знали, что ни Женя, ни мать не чувствовали к нему лютой ненависти. Скорее, между ними сохранялся довольно устойчивый нейтралитет, прерываемый его короткими звонками на день рождения. Потом и звонки прекратились, ведь Женька выросла и устала от заученных поздравлений, как и от собственных неискренних «спасибо». — Как там твой… Овен? — Оуэн, — тут же исправила брата Одинцова и с силой прикусила кончик языка. Только разговоров о нём не хватало. — Да, точно, — фыркнул Лёша. — Он приехал с тобой? — Нет. — Чё так? Она не успела придумать легенду. Близнецы выжидающе уставились на Евгению, которая совсем по-детски нахмурилась и, пожевав губу, прошептала: — Мы расстались. — Что? Жень, мы тебе не слышим — говори чётче. Липкая ладонь стыда сжала в кулак трепыхающееся в груди Одинцовой сердце — она позорно захлопнула крышку ноутбука и чертыхнулась. Ну, просто как ребёнок маленький. Неспособный отвечать за свои поступки и признавать очевидные ошибки — неужели это побочный эффект от развода, о возможности которого было смешно даже думать пару месяцев назад? А теперь — какой тут смех? Разве что сквозь слёзы.