солнечным светом по моим венам

      Из-за солнечных зайчиков, забегавших под веками, неимоверно жгло глаза. Лёша нахмурился и, неудачно повернувшись, рухнул на пол. — Какого хрена? — послышалось с другого конца комнаты. — Лё-ёх, — хриплый голос принадлежал Антону, — ты там живой? — Сомневаюсь, — старший Миранчук перевернулся на спину, придерживая ушибленный лоб ладонью. — Мне звездец как жарко. Дверь в комнату приоткрылась, и на пороге возникла Женя, молча прошествовавшая к письменному столу у стены и с громким стуком установившая на него стаканы с водой и таблетки. Близнецы чувствовали, что вот именно сейчас сестра должна разораться на них, покрыть благими матами, потому что обоим вспомнились все те пропущенные звонки, которые оставила Евгения. — Добро пожаловать в ваш персональный ад, братишки, — она вымолвила это на повышенных тонах, отчего у братьев взорвались маленькие бомбочки в мозгу. — Я на работу. Спустя пять минут стук её каблуков наконец перестал отдаваться набатом в сознании, и Лёша нашёл себе силы подняться и, всё ещё держась за голову, кое-как дошёл до ванны. Холодная вода чуть привела в чувства, и Миранчук, набрав полный стакан, плеснул его содержимое брату прямо в лицо. Тот заорал, покрыв Алексея трёхэтажным матом, и зло прищурился на него: — Ты совсем охренел?! — Это всё из-за тебя! «Отрываться так отрываться»! Близнецы, сморщившись от сковавшей горло сухости, одновременно закинули в рот таблетку аспирина и запили её водой. Они уже успели возненавидеть прошлую ночь, коктейли Смолова, но самого Федю почему-то — нет, потому что… Антон с трудом вспомнил, что именно владелец клуба вытащил его на выход. А у Лёши сжалось очко — его «спасителем» был Дзюба, и это было точно он, потому что даже в алкогольной дымке его строгий взгляд голубых глаз пронизывал до костей. — И почему Женька нас ещё не убила? — Потому что это — хуже, — Антон прижался щекой к прохладной поверхности обеденного стола и, кажется, собрался пролежать так целый день. Лёша же, прихватив бутылку воды из холодильника, приложил её к горящему лбу и плюхнулся на диван. Однако, замучившись от скрутившей внутренности совести, в обед близнецы отправились в ресторан, прихватив в ближайшем магазине вкусный тортик. Десять минут назад должен был начаться перерыв — на лавочке на заднем дворе уже обнимались Черышев с Кобе. Завидев Миранчуков, Кристина удивилась вслух: — У вас разве не выходной, двое из ларца? — А вы разве не в ссоре с выходных? Бармен перевёл ну очень мрачный взгляд на парней, в котором читалось явное «свалите на хрен отсюда». Братья наигранно серьёзно кивнули и, даже не пытаясь спрятать улыбки, проскользнули на кухню. К счастью, Игорь торчал в своём кабинете, а Ерохин был в хорошем настроении и вручил официантам по пироженке, которые «вообще-то предназначались для Головина, но он свалил в Макдоналдс, неблагодарный». — М, как всегда охрененно вкусно, Саня, ты просто кондитерский бог! — Антон молча протянул брату салфетки, чтобы тот смог стереть с лица остатки заварного крема. «Ну, Лёха, ну имей совесть». — Спасибо, братец. — Пожалуйста, хрюндель. Ероха, ты Евгению не видел? Кондитер, не отвлекаясь от уборки рабочего места, едва успел открыть рот, как его перебил влетевший на кухню Зобнин: — Так босс ей отгул дал. Ильиничне это, разумеется, не понравилось, а Артёму Сергеевичу не понравилось, в каком тоне она с ним разговаривала — короче, всё это попахивает жареным. Эй, Илья, всё ещё не хочешь сделать ставку на Артёма и Женю? — Я такими вещами не занимаюсь, — припечатал Кутепов, отодвигая тарелку с недоеденным обедом. — А чем ты, позволь узнать, занимаешься? — Работаю, в отличие от некоторых! Миранчуки слушали всех в пол-уха с того самого момента, как Рома обмолвился об отгуле сестры, о котором она им ничего не сказала. Чёрт возьми, она им намеренно соврала и… куда могла пойти? Со своим прирождённым топографическим кретинизмом Женя порой попадала в самые глупые ситуации, а потому — в народ либо с гугл-картами, либо с кем-то знающим. В Сочи она была всего лишь во второй раз в жизни, первый из которых даже не считался, ведь ей было всего десять. В порыве братского волнения они чуть было не отправили Одинцовой требовательную смс-ку, чтобы она объяснила, что это за дела такие, но также быстро отмели этот вариант — на них всё ещё лежала вина за ночную попойку. Кому: Сестрёнка «Женёк, на коленях просим прощения за вчерашний инцидент. Где ты?».

***

      Слабый ветерок с моря совершенно не спасал от полуденной жары — Евгения присела за столик на веранде одного из бесчисленных кафе набережной и заказала холодный чай и чизкейк. Поджав под себя ноги на плетёном кресле, она открыла блокнот и в задумчивости закусила кончик карандаша. У неё никак не удавалось вписать скалу в вырисовывавшийся пейзаж — получалось слишком плоско. Женя всегда с улыбкой вспоминала свой первый рисунок — мама, папа и она с тоненькими ручками и ножками, но зато большими головами и широкими улыбками. Потом маленькая Евгения рисовала буквально всё, что видела — в карманах своих детских шортиков и штанишек у неё всегда были припасены смятый листок бумаги и три карандаша. Она помнила, что, несмотря на все уговоры матери, так и не пошла в художку — это был бойкот Виктору Одинцову, который тоже голосовал за эту идею, но только уже без кольца на пальце и со штампом о разводе. Евгения поступила на факультет дизайна, потому что хорошо сдала литературу и завалила обществознание, которое потом ей, впрочем, пришлось пересдать — поддавшись уговорам Елены Юрьевны, она перевелась на управление персоналом, потому что «это даст настоящую профессию». Женя, конечно, осознавала, что довод был так себе, но ей и вправду не виделось своё будущее в качестве дизайнера интерьера. В ней часто перевешивало желание выстроить всё чётко и просто, тогда как с творческой деятельностью часто бывало наоборот. А по итогу — Одинцова работает старшей официанткой в испанском ресторане, владелец которого, чёрт возьми, преступно красив и, возможно, оказывает ей знаки внимания. Правда, на последнее Женя старалась не надеяться из-за Лиззи, хотя она даже не видела ни разу, чтобы между ней и Артёмом проскальзывали какие-то тёплые взгляды и мимолётные касания. Но это было не её дело — Евгения тряхнула головой и снова уткнулась в блокнот, остервенело орудуя ластиком. Дурацкая скала. — Дженни?.. Одинцова медленно подняла глаза, и её губы инстинктивно растянулись в приветливой улыбке, несмотря на то, что человек напротив был словно приветом из американского прошлого. Но он улыбался так открыто, как и всегда, что Евгения не смогла его прогнать, подобно вызывающему дрожь миражу. — Привет, А-Алекс, — она немного запнулась, удивившись, как неестественно прозвучало имя друга на территории сочинской кафешки. — Какими судьбами? — Какой я тебе Алекс? — мужчина заразительно рассмеялся и присел за Женин столик. — Здесь, в России, зови меня Сашей. Или Саней. Да хоть Кокорой, но не этим напыщенным Алекс — это только для наших американских товарищей! С Александром Кокориным Евгения познакомилась на официальном приёме в честь очередной удачной сделки Оуэна и его компании. Шёл третий год её совместной жизни с Джонсом, и Женя бродила по залу далеко не в восторженном настроении — публичная жизнь прибавляла лишь головной боли, возникающей из-за аккуратных, но весьма обидных намёков мужа на то, что ей не хватало ума, чтобы вести разговоры с «серьёзными людьми», а потому лучше помалкивать. Поначалу Оуэн припоминал супруге её акцент, но за два года он был практически незаметен — и всё равно она на совместных с Джонсом выходах должна была молчать, как рыба, ведь «тебе же самой потом будет неловко, рыжик». В тот вечер Одинцова привычно держала язык за зубами, но в тот момент, когда она с чересчур сосредоточенным видом выбирала, какое канапе испробовать, находящийся рядом Александр заговорил с ней первым: — Это очень сложный выбор, — немного насмешливо хмыкнул он. — Но я советую с красной рыбой. — О, спасибо, — Евгения отправила закуску в рот и, прожевав, возвела глаза к потолку. — М… божественно. Вы местный гурман? — Скромный фотограф, которому дали шанс запечатлеть сие торжество, — Кокорин обвёл глазами шикарный шатер. — Честно говоря, этой возможности я благодарен давнему знакомству с мистером Джонсом. И, простите моё любопытство, вы же его прекрасная супруга? — Да, Дженни Росс, — скромно улыбнулась Женя. — А вы?.. — Алекс, — просто ответил новый знакомый. — Очень приятно. — Мне тоже. В следующий раз они встретились на открытии недели моды, куда их пригласила давняя подруга Оуэна, смотря на которую Одинцовой вовсе не хотелось бежать сломя голову в тренажёрный зал и перестать зависать в Макдональдсе. — Я бы купил каждой из этих девушек по Биг-Маку, но, когда я это предложил, меня чуть не облили святой водой, — Александр улыбнулся во все тридцать два и подмигнул Евгении, повернувшейся к нему. Он сидел на втором ряду, за её спиной, и весь показ травил шутки, из-за которых Одинцова старательно сдерживала неуместные смешки и терпела мрачный взгляд Оуэна с другого конца ряда. Джонс восседал там вместе со свой подругой-моделью — «мы ведь не виделись столько лет» — и с явной неохотой отрывал взгляд от неё, чтобы посмотреть на жену. Поэтому Женя просто игнорировала его. Когда пришло время прощаться, Евгения с силой сжала ладонь ничего не понимающей модели и сладко улыбнулась: — Стерва, он мой муж. Спасибо большое за приглашение, всё было просто прекрасно! Она думала, что её порыв никто не оценил, но Александр, прощаясь с ней возле машины, не удержался: — Надо было на английском. — Так ты… — Женя ахнула, не сдержав хитрой полуулыбки, — из России? — Мы, русские, должны держаться вместе, — шутливо ударил себя в грудь Александр и галантно поцеловал тыльную сторону женской ладони. — До новых встреч, Дженни. Александр Кокорин стал для неё тем самым лучиком в тёмном царстве — Женю никак не могло покинуть иррациональное чувство, будто она знала этого человека очень давно. Может, потому что их просто объединяла тоска по родной стране, а может — Саша был чертовски хорошим другом, который её слушал и редко говорил об Оуэне. А теперь Кокорин встретил её в Сочи, в таком немаленьком городе, который был вечно в движении, и это казалась настолько же невозможным, насколько и правильным. — Неужели ты вытащила Оуэна в Россию? — Ты же знаешь, что это просто невозможно, — пожала плечами Женя, смотря куда-то в сторону. — Мы расстались. Саше об этом сказать почему-то было просто. Саше, который видел, как крупинка за крупинкой распадался брак Джонсов; который показывал ей свои неудачные фотографии, когда у неё было совсем хреновое настроение; который стал для неё спасением на скучных вечеринках, организованных Оуэном. Он понимал. Он видел это дерьмо своими глазами и, да, молчал, но что бы сделала Женя, заяви он ей, будто это ненормально, что супруг на выходных пропадает неизвестно где; злится, когда его об этом спрашивают; снова уходит, не прощаясь с женой. Одинцова бы влепила ему такую пощёчину, от которой бы у Кокорина затрещало в ушах — не потому что его слова были бы полным бредом, а потому что как раз-таки слишком логичными. — Ну, наконец-то, — и его реакция была неподдельной, он даже издал вздох облегчения. — Ты намного лучше выглядишь, чем в нашу последнюю встречу. — Умеешь ты поддержать, — беззлобно усмехнулась Евгения и покрутила карандаш между пальцами. — Ты говорил, что мотнёшься в Питер по делам. Или планы поменялись? — Скорее, дел оказалось не так много. Пара фотосессий и — в отпуск. Надоела заграница — ну, ты меня понимаешь, — Саша красноречиво взмахнул рукой, на что Женя понятливо кивнула. — А ты какими судьбами? Кажется, у тебя была квартира в Москве… — Мне предложили здесь работу. Хорошую. Да и тут живут мои братья — я на время остановилась у них, — при воспоминании о Миранчуках всколыхнулась совесть — наверно, не надо было оставлять этих дураков самостоятельно бороться с похмельем. Но как же всё сжималось вчера ночью в тугой комок от неизвестности и как потом было стыдно смотреть в глаза Артёму, которому поневоле пришлось прервать свой отдых, чтобы помочь двум в дребодан пьяным мальчишкам. Которых он едва знал. Которые были просто его сотрудниками, и в няньки к ним Дзюба не нанимался. И тем не менее, Женя ещё никогда так жадно не впитывала в себя образ — образ мужчины, который в два часа ночи заваривал обыкновенный чай на маленькой кухоньке и с таким сосредоточенным видом кидал три кубика сахара себе в чашку. От воспоминаний её отвлекла ладонь Кокорина, аккуратно легшая на её плечо. — Прости, что ты сказал? — Я спросил, свободна ли ты сегодня? Евгении показалось, что Саша задал какой-то вопрос о братьях, но, видимо, не решился его повторить. Сейчас он явно пытался нащупать те темы для разговора с подругой, которые не будут бередить старые раны, но Одинцовой не слишком хотелось, чтобы каждое слово Кокорин тщательно взвешивал — это бы добавило лишней скованности. — Да, мне дали отгул. У тебя есть идеи? — Давно ты в Сочи? — Чуть больше недели. — И никогда раньше не была в этом городе? Евгения отрицательно покачала головой, заинтересованно подперев подбородок кулаком. — В таком случае, познакомься со своим личным гидом — Александром Кокориным, который с радостью откроет тебе глаза на прелесть этого знаменитого курорта. Всю прогулку у Одинцовой не сходила с губ широкая улыбка. Как оказалось, Саша попадал в море удивительных историй, связанных с Сочи, и совершенно не стеснялся приоткрывать ту часть души, в которой хранились немного постыдные воспоминания. Ещё когда они были в Америке, Женя ощущала тяжесть непонятной вины перед фотографом — он готов был выложить перед ней каждую сокровенную тайну, украсив её смешным фантиком, тогда как Евгения едва ли открывалась ему наполовину. Одинцова знала, что у Кокорина есть любимая девушка, с которой они часто ссорились и мирились, расходились и возвращались; что за ширмой известного и почитаемого фотографа кроется вечная занятость, переезды, встречи, а времени на личную жизнь — катастрофически не хватало; что Саша бросил курить чисто ради эксперимента, и с того дня все накопленные деньги вкладывал в их с Дашей будущий дом. А Саша лишь знал, что Дженни Росс замужем за бизнесменом Оуэном Джонсом и что статьи, пророчащие этой паре разрыв, очень её расстраивали — это вся информация, которой Евгения его снабдила. До остального он догадался сам. — Сто лет не ела сладкую вату, — Женя простонала это с набитым ртом, чем очень напомнила фотографу их первую встречу на фуршете. — Она такая… вкусная, Саш, ты должен попробовать! — Нет уж, я не фанат этой «жопа-слипнись-ваты», — Кокорин посмотрел на горизонт, который уже окрасился в персиковый от заходящего солнца, и щёлкнул затвором фотоаппарата. Сколько Одинцова его помнила, Саша всегда носил на шее эту технику, не желая расставаться с ней ни на минуту — «вдруг удачный кадр, а я тут как тут». — Я думаю, чудесным завершением нашей экскурсии станет поездка на колесе обозрения. Оттуда Сочи как на ладони. На пару секунд Женя забыла о своей обиде на братьев, о разводе, об Америке и даже об Артёме, когда их с Кокориным кабинка оказалась на высоте. Отблески заката так гармонично вплелись в медную шевелюру Одинцовой, что Саша не удержался и сфотографировал девушку. — Извини, я не мог не запечатлеть такой кадр. И как Евгения должна была на него злиться? Сашина улыбка могла обезоружить целую армию — по крайней мере, армию его фанаток уж точно. В голову закралась предательская мысль, что «как бы было здорово, если бы напротив меня, в тесной кабинке, сидел Артём». Казалось, тогда бы неизвестная картина досчиталась последнего кусочка. Казалось, тогда бы шипы прошлого перестали так болезненно впиваться в сердце. — Как ты думаешь, — Одинцова неуверенно сжала ладони в замок, — это нормально полгода терпеть бракоразводный процесс и обещать себе не ступать больше в это болото под названием «отношения», но не проходит и месяца, как я… мне кое-кто начал нравиться. Женя бы не удивилась, если бы Кокорин рассмеялся на её детский лепет. Ну, потому что и вправду смешно — тридцатилетняя дамочка, обожающая сладкую вату и всё ещё не зарегистрированная на Тиндере. — Джен, посмотри на меня, — только Алекс называл её так, этим мягким Джен. — Не надо губить себе жизнь из-за развода с Оуэном — это бредовая затея. Я не знаю, каково это — оставлять прошлое в прошлом, бежать от самого себя, я не могу примерить на себя твою шкуру и не хочу лицемерить, говоря «детка, я понимаю». Потому что я даже не психолог, я фотограф, Джен, который искренне желает тебе счастья, — Кокорин с задумчивым видом выключил фотоаппарат. — Так, кто он? — Это прозвучит, как самое жирное клише, но… он мой босс, — Одинцова пожала плечами. — Хотя мне кажется, что я почувствовала к нему что-то ещё до того, как он предложил мне работу. Мне, у которой полупустое резюме, Саш, понимаешь? — Кокорин помог девушке вылезти из кабинки и кивнул ей. — И, кажется, он оказывает мне знаки внимания. Вроде того. Я даже почти призналась ему, почему сбежала из Америки, в тот вечер я ощущала к нему такое безграничное доверие, как… как к тебе, хотя с тобой мы знакомы больше двух лет! Это сумасшествие? Саша долго не отвечал, пытаясь припомнить, когда в последний раз Дженни Росс так улыбалась? Но, по правде говоря, на губах Дженни никогда не возникало такой улыбки — лучезарной, открытой, счастливой. Даже немного детской. — Сумасшествие — это то, что ты до сих пор не сходила с ним на свидание. — Предлагаешь мне его пригласить? Во дворе знакомой девятиэтажки тихонько поскрипывали качели, громко прощались дети под не менее громкий зов родителей: «пора домой!», и Кокорина чуть не сбил с ног прыткий ребёнок, бабушка которого уже ждала его в дверях подъезда. — Не вижу причин, почему ты не можешь этого сделать. — Тебе списком выслать по почте? — возмущённо всплеснула руками Женя. — Первый пункт: он мой босс, из чего вытекает второй пункт: служебные романы мне сейчас не по карману. Этот чёртов адвокат по разводам сжирает все деньги со счетов, и удивительно, как я ещё без штанов не осталась, — Одинцова устало сжала переносицу двумя пальцами. — Третий пункт: мне только кажется, что между нами есть какая-то взаимность. Я не хочу всё портить, возвращаемся к пункту два… — Лучше вышли по почте, — передразнил подругу фотограф и со смешком приобнял её за плечи. — Когда начнёшь перечислять все эти «доводы» на бумаге, они сразу покажутся тебе настолько мелочными, Росс, что ты не допишешь и пяти пунктов. — Какой же ты всё-таки… — хотела бы Евгения разозлиться по-настоящему, но Саша в очередной раз был прав. Она всё ещё не была уверена, не завалился ли в тумбочке Кокорина диплом по психологии? — Ладно, уговорил. Кстати, зови меня Женей. Женей Одинцовой. — Красивое имя, — прошептал Александр, — Ну, что ж, до встречи, Женя. Обязательно пиши мне, как будут обстоять дела со свиданием. Я могу посоветовать отличный ресторан. Одинцова не стала уточнять, что она и сама знает «отличный ресторан», она в нём работает, и никто не переубедит её в том, что испанский «Arrabol» — лучший в своём роде. А ведь ей ещё даже не выплатили первую зарплату. — До встречи, Саш. Номер только напиши свой, — девушка протянула Кокорину свой старенький нокиа, и он не просил, где же десятый айфон. Думалось ему, что это детище Стива Джобса было безжалостно разбито об стену или демонстративно оставлено на прикроватной тумбочке Оуэна. — Готово, — фотограф вернул мобильный и, заметив улыбку на лице Евгении, пояснил: — Это для конспирации. Вдруг ревновать будут. — Ой, да иди ты уже, — несмотря на недовольный тон, Одинцова крепко обняла друга на прощание и зазвенела ключами, скрываясь в доме. В её телефоне теперь было пять контактов: мама, папа, Лёша, Антон и Шанель со смайликом в виде сердечка.