солнечным светом по моим венам

      Выходя из кабинета ресторатора, Евгения ощутила тысячу иголочек, покалывающих спину — это были любопытные взгляды персонала. Всем не терпелось разнести новую сплетню, и у Одинцовой так и чесался язык, чтобы «по секрету» рассказать Головину о том, как они с Дзюбой срывали друг с друга одежду прямо на диванчике в его кабинете — просто ради эксперимента, сколько времени пройдёт, прежде чем Лиз впечатает её в барную стойку, а Артём подпишет-таки приказ об увольнении или черкнёт парочку разгромных фраз о её компетентности. Чтобы она ни в одну чебуречную на окраине Сибири даже не смогла бы устроиться. Чтобы зебра её жизни окончательно смешалась в одну чёрную полосу. Приближалось время встречи Дзюбы и его «хорошего друга». Черышев натирал стаканы; с кухни доносились обрывки фраз Фернандеса на испанском, а затем немного корявые русские аналоги для непонимающих поваров; звонкие голоса официантов, объявляющих заказ; практически неслышный звук их шагов по паркету между столиков. Наплыв клиентов был большой, а потому Евгении даже не приходилось напоминать своим подчинённым об их обязанностях — она и сама только и видела перед глазами, что сменяющиеся лица клиентов и поваров. Иногда светлые глаза Дениса, который изредка уточнял заказ и молча его выполнял, иногда — пристальный взор Елизаветы со стороны её кабинета, но ничто не трогало Евгению. Всё, о чем она думала — это о том, что ей нужно было перестать думать о недавнем разговоре с Артёмом. Но вместо этого Женя с долей мазохизма уверяла себя в том, что так и должно было быть, что по-другому — ну, никак, ведь идея сближения с Артёмом изначально была далека от хорошей. Это всё Кокорин со своим романтичным взглядом на мир, словно через розовый объектив! И, несмотря на разрывающие черепную коробку мысли, Евгения широко улыбалась каждому человеку за столиком, вежливым тоном повторяла их заказ, подсказывала что-то, даже принимала комплименты и отвечала на вопросы по поводу своей татуировки — всё как обычно. Всё как надо, как требует устав. Так что Лиз, не заметив ни одной вещи, к которой она могла бы придраться, уползла в свою змеиную нору, вызвав у большинства персонала облегчённый вздох. А Женя и вздохнуть-то не имела возможности, лёгкие сдавило нещадно. Вот последствия надежд на заведомо провальные затеи. Захотелось позвонить Александру и поплакаться, но обеденный перерыв давно прошёл, да и Евгения — уже взрослая девочка. Она знает, как бороться с паршивым и апатичным настроением — бутылка крепкого виски. Но, так как завтра на работу, придётся обойтись тремя коробками фисташкового мороженого и любимым фильмом. — После разговора с Сергеичем Одинцова какая-то сама не своя, — осторожно заметил Головин, принимая заказ у Дзагоева вместе с Миранчуком. Сашке не хотелось признаваться в том, что братьев он ещё не различал, а потому даже не стал упоминать имя. Так безопаснее. — Сань, можно тебя попросить? — Лёша ошпарил официанта взглядом. — Заткнись уже. И прекращай разносить всякие сплетни про Евгению, пусть они даже трижды правда, окей? — А тебе-то какое… — Она наша с Тохой сестра, Головин, и можешь разнести эту новость всем — пусть все выдохнут спокойно и перестанут мечтать о «тройничке»! — Алексей и сам видел, что с Женькой что-то не так, но обсуждать это с Сашкой, у которого был язык без костей и не хватало тормозов по неопытности, он не собирался. Лучше уж пусть ресторан обсуждает «неожиданное родство», чем личную жизнь его сестрёнки. Потому что Женька этого не заслуживает от слова совсем: она играла с близнецами в футбол во дворе их девятиэтажки, хотя терпеть не могла этот спорт — преимущественно потому, что мячик вечно прилетал ей по лбу; не смеялась над Антоном и Лёшей, когда те впервые, лет в девять, признались во влюблённости — она давала самые крутые советы, просто Миранчуки фигово им следовали; восхищалась их неумелыми карточными фокусами, даже когда переехала жить в общагу и вроде как должна была стыдиться неугомонных братьев; всегда знакомила их со своими бойфрендами (исключение составлял этот Оуэн, но поэтому с ним и покончено), чтобы те прошли проверку — парни едва ли не седели после часовой прогулки в компании Миранчуков, но Женька всегда как-то успокаивала их (и теперь, когда братья подросли, они даже знали как). — Сестрица по головке нас не погладит, — выслушав признание брата, цокнул языком Антон. — А, впрочем, я тобой горжусь, братик. Утёр нос цыплёнку-сплетнику. — Антон, заказ на седьмой столик! — Вообще-то я… — младший Миранчук прикусил язык, — да иду я уже, иду. Лёша заинтересованно оглядел зал, особо никого не выискивая. Но его тут же заинтересовал мужчина на входе, с которым Кобе ворковала дольше положенного, и вскоре выяснилось почему — это был тот самый друг Дзюбы. Алексею не дали рассмотреть его в деталях, отослав на кухню вслед за братом, и он не успел увидеть, как отвалилась челюсть у Головина с Кучаевым. Ведь они видели этого парня буквально вчера. В компании Евгении. Одинцова прошипела друзьям на ухо строгое: «Отомрите» и, как ни в чём не бывало, прошествовала к столику с двумя меню. На Артёме её взгляд принципиально не задержался, а вот на его друге… у Жени непроизвольно чуть приоткрылся рот в немом: «Саша?», и Кокорин, не менее поражённый, улыбнулся ей, привлекая внимание и без того напряжённого ресторатора. — Вы знакомы? — как бы невзначай кинул он, рассматривая отлично знакомые строчки в меню. — О, да, — охотно ответила Женя, — а сейчас мы разве не выглядим как влюблённая парочка? Кокорин ничего не понимал и предпочёл помалкивать, разглядывая непроницаемую маску на лице Дзюбы и гневные молнии в глазах подруги. — Позовите, когда определитесь с заказом, — Одинцова резко развернулась на пятках и скрылась за дверьми кухни, ощущая, как предательски заколотилось сердце от собственной дерзости. Ей нужно было успокоиться — ей нужна эта чёртова работа, ей нужен Артём. — Уже пришёл? — вопрос Акинфеева застал Евгению врасплох, она его не расслышала и попросила повторить, извинившись. — Да, всё хорошо. — А у вас? — Всё ещё лучше, — неестественно легко бросила Одинцова, поправляя причёску перед начищенной до блеска сковородой. — А ты разве не в курсе? У меня вчера было свидание. — С красавчиком-блондином? — понятливо хохотнул Игорь, но, заметив, как скривилась Женя, сменил тон: — Прости, я не должен в это лезть. Как и все остальные ребята, но тут уж ничего не поделаешь с их дурным воспитанием. — Да всё нормально, — и это прозвучало, как самая очевидная ложь, но Акинфеев не подал виду. Он, правда, пожалел, что ляпнул Сашкину цитату, ведь на дух не переносил сплетни, но даже его немного удивляла столь болезненная реакция Жени на ребяческие забавы молоденьких официантов. — Ладно, мне пора — наверно, они уже готовы продиктовать заказ. Артём о еде вообще не думал и рассматривал сидящего перед ним друга, искренне полагая, что тот этого не замечал. Кокорин наконец оторвал взгляд от меню и задал вопрос в лоб: — Что у вас тут происходит? — У нас? — приподнял бровь Дзюба. — Даже не знаю, а у вас? — Тём, я-то могу сейчас всё перевести в шутку, но ты же потом спать нормально не сможешь, если не узнаешь всю правду. Что конкретно ты хочешь услышать? Только что к нашему столику подошла моя давняя подруга Дженни Росс — точнее, Женя Одинцова, с которой мы встретились вчера совершенно случайно и отлично провели время в дружеской обстановке. Я искренне не понимаю, причём тут слова о влюблённой парочке, и эти ваши переглядки — не поверю, что такого мистера Очаровашку может так отталкивать моя Женька. Дзюбу аж передёрнуло от «моя Женька», и этого было достаточно, чтобы Саша составил наброски сложившейся ситуации: его друг Артём — тот самый босс, который нравился Одинцовой и который кажется оказывал ей знаки внимания, но это всё как-то пошло лесом, потому что ресторатор откуда-то узнал о вчерашней встрече Евгении и собственно его, Кокорина. Конечно же, он не поверил в их дружбу и, конечно же, Женя за себя постояла, и теперь они, видимо, собрались взаимно ненавидеть друг друга. Занятная многоходовочка выходила. — Готовы сделать заказ? Саша взял на себя смелость выбрать и за себя, и за хмурого Артёма и попытался вывести Одинцову на контакт, но та, наигранно расстроено озвучив, какие столики ей ещё предстояло обслужить, не пожелала остаться ни на секунду. «Как малые дети» — Жаль, что ты не смог приехать на открытие. — Мне тоже, я видел снимки, которые сделали журналисты — совершенно не передают атмосферу твоего ресторана, — Кокорин восхищённо окинул взором интерьер зала. — Но в начале лета запара была жуткая — думал, вообще не вырвусь из дождливого Питера. Ведь на Неве совсем скучно без тебя, Дзюбиньо. Разговор потёк в совершенно другом русле, отвлечённом от Евгении, что радовало Артёма и тревожило его друга. Потому что Дзюба редко откладывал на потом темы, которые пробуждали в нём откровенное любопытство — не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Одинцова и всё с ней связанное как раз входили в эту категорию. Через два часа ресторатор отлучился перекурить, и Кокорин увязался за ним на задний двор, который, наверно, впервые был совершенно пуст. Артём щёлкнул зажигалкой и протянул фотографу свою пачку, но тот отрицательно покачал головой и закинул в рот жвачку. — Бросил, — зачем-то уточнил он. — Уж не потому ли, что у «твоей Женьки» аллергия на табак? Хотел проветриться, отвлечься от мыслей об этой рыжеволосой бестии, выдохнуть её вместе с дымом, но их связь с Кокориным, его лучшим, чёрт возьми, другом — не укладывалась голове. Наверно, потому что он так и не выслушал Сашу — в нём засел неведомый ранее страх перед правдой, которая наверняка ему не понравится. — Ты и об этом знаешь? — Довелось с этим столкнуться. Сложно не заметить, как прямо перед твоим носом начинают чихать десять раз подряд. — Твоя ревность абсолютно беспочвенна. Артём по закону жанра должен был возмутиться, всё отрицать, затребовать адвоката, но вместо этого он всем своим видом потребовал от Сани объяснений. Не то что бы он согласился с его выводами — Дзюба по натуре, конечно, немного ревнив, но ведь Женя даже близко не стояла к статусу его девушки, к которой он имел право предъявлять хоть какие-то претензии. Это даже совсем капельку расстраивало. — У вас ведь не было ни одного свидания. Кокорин будто бы издевался, демонстративно не глядя на друга. Артём не поверил, что мусорные баки были гораздо занимательнее его непонимающего выражения лица, и саркастично хмыкнул: — Конечно, куда мне до тебя. — Дзю, ты дебил или да? — вопрос был явно риторическим. — Женя мне как младшая сестра, как бы парадоксально это ни звучало с нашей разницей в возрасте. А ты устраиваешь какой-то нелепый концерт, от которого вы оба страдаете. — Я не страдаю, — глухо возразил Дзюба, делая очередную затяжку. — Просто у меня нет никакого желания переходить тебе дорогу. — А тебя не смущает, что у меня девушка есть? Даша, если помнишь? — Я думал, вы расстались. — Да я тоже думал, — зло процедил Саша, выплевывая надоевшую жевательную резинку в урну. — Много раз. Но мы вместе, Артём, так сказать, работаем над нашими отношениями, потому что на одной «любви с первого взгляда» никуда не уедешь. Последний раз Дзюба виделся с другом примерно год назад, у него проходили короткие фотосъёмки в Питере, а затем он вновь уматывал в Америку, едва успевая перекинуться с Артёмом парой слов. Да и у того мысли были заняты лишь предстоящим приездом ресторанного критика в московский «Arrabol». С горькой усмешкой на устах приходилось признать, что они — бывшие институтские дружбаны Кокора и Дзюбиньо — превратились в бесконечно занятых и серых приятелей, которые узнают друг о друге только по новостным сводкам. И это совсем не то, о чём шутливо размышляли «вечно молодые и вечно пьяные» друзья. Это как раз то, отчего они корчили рожи и одновременно орали: «Ты первый станешь унылым дерьмом!». Артём вдруг со всей неотвратимостью осознал, как они выросли. Стоят на заднем дворе его ресторана, Саня больше не курит одну за другой и не дурачится, пуская кольца — он рассказывает Дзюбе о том, как ему, чёрт, нелегко с любимой девушкой, но он готов за неё бороться снова и снова; а у Тёмы чешется грудная клетка от засевшего в ней вязкого смога, у него творится какая-то чертовщина с арт-директором, потому что он и сам не понял, на хера влез в петлю, а ещё — кольцо однотонного существования бесцеремонно разорвала Евгения Одинцова, оккупировала его мысли и заставила почувствовать себя сопливым юнцом, от волнения забывшим, как вообще нужно общаться с девчонками. Его хриплый смех разорвал купол тишины, нависший над ним с Кокориным, который лишь понятливо ухмыльнулся в ответ.