солнечным светом по моим венам

      Следующая неделя пролетела, как сплошной однотонный вихрь, в котором красными всполохами выделялись пристальные взгляды, короткие обжигающие касания, игривый шёпот на ухо в конце рабочего дня и бесчисленные попытки поговорить наедине. В четверг Евгения задумчиво повертела в руках конверт: в извещении говорилось о внушительных размеров посылке, пришедшей из Америки на имя Дженни Росс на её московский адрес. У неё от волнения похолодели кончики пальцев — она догадывалась, что содержит загадочная бандероль, и внутренне боролась с желанием связаться с консьержкой, попросив её сжечь этот «подарок». Рука сама собой потянулась к телефону, чтобы позвонить Кокорину, но тут же безвольно опустилась на барную стойку — график Даши, наконец, запестрил выходными, и Саня сорвался в Питер, забыв и про свой насморк, для лечения которого врач настоял на тёплом климате, и про ровный загар, заметно скрасивший бы усталый вид фотографа. — Так-так-так, — Артём по обыкновению застал Одинцову врасплох, подкравшись к бару, — почему ты не на обеде? Неужели на диете? Женя комично поморщилась, ощутив, как сводит от голода стенки пустого со вчерашнего вечера желудка, и покачала головой: — Я не голодна. — Вой китов, раздающийся из твоего живота, подсказывает мне обратное, — Дзюба не удержал смешка, заметив возникший на щеках румянец, и, как ни в чём не бывало, предложил: — Может, сходим куда-нибудь? Черышев, выставляющий на полки новую партию алкоголя, замер на долю секунды, пытаясь вспомнить, когда в последний раз слышал в голосе Артёма Сергеевича нотки… смущения? Да-да, этот двухметровый с виду суровый ресторатор произнёс последнюю фразу далеко не так уверенно, как ему хотелось бы. И заметил это, к его счастью, только Денис. Денис, который, в отличие от всего остального персонала зала, считал личную жизнь своего работодателя неприкосновенной. Денис, который, пусть и хорошо относился к каждому официанту, всё равно раздражался, когда при нём упоминались абсолютно дурацкие ставки на то, будут ли встречаться Дзюба и Одинцова. Денис, который ни за что не расскажет про их частые и недолговременные беседы никому — особенно Головину, сующему свой длинный нос, куда не надо. — Вы что, приглашаете меня на свидание? — у Жени предательски вспотели ладони. — А разве Саша не будет ревновать? — А мне всё равно, — нагло улыбнулся Дзюба, — так ты согласна? Сегодня вечером, ты и я, без Кокорина, лучшее свидание в твоей жизни… — Артём, я… — Артём Сергеевич! — на плечо ресторатора легла женская ладошка с ярко-алым маникюрам в цвет противно искажённых в ухмылке губ. — Я только хотела напомнить, Игнашевич требует вашего немедленного присутствия в Москве. Какие-то несостыковки в смете. Елизавета была в своём репертуаре, но Женя больше удивилась тому, что совсем не замечала её незримого присутствия дней десять, и этот факт больше настораживал, чем радовал. Овчинникова наверняка была в курсе разгорающихся страстей, и по какой-то причине старшая официантка до сих пор ходила с не расцарапанным горлом. А причина тому была проста до невозможности — влюблённое сердце в разрез с разумом шептало Лизе, что появление Кокорина ей на руку, что зависание Тёмы на её фигуре не что иное как любование, что ей стоит только потерпеть, пока её Темочка окончательно не осознает свою ошибку. Чаша терпения у арт-директора была смехотворно мала, но Овчинникова стойко держала в себя в руках при виде Евгении неподалёку от Дзюбы. Не удержавшись, Лиз провела кончиком носа по виску Артёма, который едва заметно вздрогнул и недовольно покосился на неё, но это, конечно, только потому что эта идиотка всё ещё сидела и пялилась на них своими скучными серыми глазёнками. — Я уже заказала вам билеты на вечерний самолёт, — она не видела, как Дзюба неотрывно следил за Женей — это точно расставило бы все точки над i, однако вдыхать запах мужского одеколона было куда приятнее. — Если хотите, я могу полететь с вами… — Елизавета Ильинична, я вас понял, — равнодушный тон схватил Лизино сердце в острый капкан. — Это всё? — Д-да, — ошарашено выдавила она, — Артём Сергеевич… — Кхм, мой перерыв окончился, — встряла Евгения, с самого появления Лиз ощутившая себя второстепенным персонажем неубедительного спектакля. — Мне надо идти, — взгляд, брошенный на Артёма, почему-то походил на виноватый, и рука Дзюба практически взметнулась, чтобы ухватить тонкое запястье — только присутствие Елизаветы отрезвило. Когда фигура Одинцовой скрылась за колонной в зале, ресторатор решительно направился в свой кабинет, зная, что Овчинникова пойдёт за ним. Не могла же она остаться без поощрения… — Елизавета, я ценю твою помощь и благодарю за своевременность, но… — арт-директор не в силах была отпустить дверную ручку, коварное «но» слишком часто мелькало в её жизни, чтобы доступ воздуха на мгновение не перекрылся, — но тебе не стоит так себя вести. — Как так? — Мы с тобой коллеги: я — твой начальник, ты — моя подчинённая, и не стоит преувеличивать, Лиз. Я с самого начала признался тебе… «Мне не нужно серьёзные отношения», — Овчинникова навсегда запомнила те хмурые голубые глаза, покорявшие её с каждой минутой, проведённой вдвоём — только он и она. Прошло ведь столько лет, Лиз из кожи вон лезла, чтобы доказать — «я готова быть твоей, ну же, подари мне хоть каплю тепла, будь со мной». Она думала, что сможет переубедить Артёма. Она мечтала об этом все те одинокие ночи, лёжа в двухместной холодной постели, сидя в дорогом ресторане напротив Дзюбы, целуясь с ним в её кабинете. Всё это было её реальностью так долго, что Лиз не могла представить, зачем Артём хочет всё разрушить. Не может быть, чтобы ради этой Евгении. Которую он даже не знал; которая не терпела его закидоны годами; которая не была рядом, когда Тёму выворачивало от кошмара, творившегося вокруг; которая была просто разведённой идиоткой, клюнувшей на деньги смазливого бизнесмена! — Тём, выслушай меня, — сглотнув тугой комок, начала Елизавета, — я помню твои слова. И совершенно не понимаю, зачем ты решил мне о них напомнить, если уже которую неделю носишься со старшей официанткой, как с писаной торбой! — пришлось повысить голос, чтобы позорно не разрыдаться. — Не надо говорить мне, что хочешь прекратить со мной связь, потому что тебе не нужны серьёзные отношения! А что ты тогда собираешься делать с Евгенией?! Да то же, что и со всеми предыдущими пассиями — откусить кусок пирога на пробу, чтобы непонравившиеся остатки выбросить в урну! — Лиза! — Не перебивай меня! Я говорю правду, которая тебе глаза колет, верно?! Можешь считать меня дурой, истеричкой, но если бы это и было так — разве стала бы я так долго добиваться малейшей крупицы твоего внимания?! Если ты думаешь, будто осчастливил меня своим появлением на берегах моей личной жизни, то со временем я поняла, что — нет, ты сжёг там всё к хренам, потому что терпеть не можешь неверных тебе, когда сам ведёшь себя так, словно никому и ничем не обязан! Плечи Лиз мелко вздрогнули, из глаз потекли слёзы, от которых Артём наверняка скривился — едва ли Овчинникова могла разобрать его лицо. Она ожидала ответной реакции, лишь одного притянутого за уши извинения, но Дзюба сидел за столом, положив подбородок на сцепленные в замок ладони, и молчал. Он оставался бесстрастным. — Ну, шикарно! — Елизавета нервно всплеснула руками, осознав, что на жалость Артёму надавить не получилось. — Отлично! Бросай меня ради Одинцовой, которой прямо-таки не терпится пополнить свою коллекцию очередным богатеньким папиком! Эти слова заставили Дзюбу встрепенуться, и молнии в его глазах только раззадорили арт-директора. — Тебя это удивляет? Что кто-то просто тебя использует? Или что ты у Одинцовой не единственный за всю её «практику» такой красивый и богатый? Что ж, с добрым утром, Тёмочка, Дженни Росс наверняка скрывает гораздо больше скелетов в шкафу, чем положено образцовым девочкам, вроде тех, кого она из себя пытается строить, — Лиз ликовала, всматриваясь в побелевшие костяшки пальцев мужчины. — Хочешь скажу, почему она вернулась в Россию? Не потому что соскучилась по родным просторам, а потому что, Тёмочка, стала в Америке никому не нужна — в особенности своему теперь уже бывшему муженьку, Оуэну Джонсу, который, если желаешь знать, занимает пятидесятую строчку в списке Forbes! Артём громко ударил кулаком по столу, отчего Елизавета тут же умолкла, приводя дыхание в порядок. Её охватило иррациональное чувство облегчения, несмотря на тяжёлый взгляд любимого человека и его предательство. — Ты всё сказала? Да как он мог оставаться таким невозмутимым? Как будто бы разбивал сердца в тысячный раз, как будто бы ломал надежды — в миллионный, как будто бы Лиза была одной из. — Зачем ты так поступаешь со мной, Артём? — «Тёмочка» режет рёбра. — Зачем были все эти свидания, поцелуи, «останься» с твоей стороны? Признайся хотя бы себе, что используешь людей, а не ищешь среди них любовь. Её вообще не такими способами ищут, Артём, да её даже и не ищут — она либо есть в твоей жизни, либо нет, — Лиза устало потёрла виски, впервые за долгое время отмечая отсутствие всяких мыслей в голове. — Впрочем, отличная выходит пара — будете друг друга использовать, пока не выжмете все соки, пока не охрипните от ругательств, пока не разбежитесь по разным концам света! Овчинникова гордо покинула кабинет начальника, оставив последнее слово за собой. Маленькая, по-прежнему ничего не значащая победа, всё-таки грела душу и придавала сил пройти весь зал с абсолютно непроницаемым лицом, не глядя в сторону ненавистной Евгении. По крайней мере, она высказала Артёму правду — пусть теперь сто раз подумает, прежде чем доверять первой встречной. Удивительно, как он сам не додумался забить имя интересующей сотрудницы в гугл и не прочесть на досуге пару строк о ней и её бывшем муже. Об их наделавшем шуму бракоразводном процессе. И если бы Лиз не была так зла на Одинцову, она бы с восхищением отметила, с каким достоинством безродная Дженни Росс выдержала разрушение своей американской мечты. Елизавета искренне надеялась, что вселила в мозг Дзюбы сомнения. Но она и представить себе не могла, насколько Артём потеряно выглядел, беспомощно таращась на дверь. Засевшая на орбите мыслей «потому что я раз…» дополнилось двумя слогами «велась». Потому что я развелась — вот те заветные слова, которые могли прозвучать раньше, которые подействовали на Артёма совсем по-другому, ведь их произнесла бы сама Женя. Женя, что доверилась бы, а не накалила бы ситуацию до предела — до разъярённой Лиз, для которой уже не существовало личных тайн. Нетвёрдым шагом Дзюба покинул кабинет и направился к барной стойке, зная, что Черышев не станет задавать лишних вопросов. Взгляд сам собой отыскал медную шевелюру, выглядывающую из-за краёв блузки татуировку — мозг просто отказывался игнорировать Евгению. Злость на себя, внезапно потонувшем в сильных чувствах к самой обыкновенной девушке, потушилась так же быстро, как и возникла — Одинцова улыбнулась ему через весь зал и закусила губу, смущённо опуская глаза на страницы блокнота. Артём уверенно схватил пробегавшего мимо Миранчука за локоть — по инерции тот подался вперёд, но выстоял, недоумённо приподнимая брови. Дзюба осмотрел его шею и прокашлялся: — Антон, мне нужно с тобой поговорить. Его тон не оставлял никаких путей для побега, а потому младший из братьев осторожно присел на барный стул напротив начальника и нетерпеливо облизнул пересохшие губы. Типичное желание выдать себя за Лёшу, оставив ресторатора в дураках, как-то потухло, когда Артём соизволил снова заговорить. — Мой вопрос может показаться тебе странным и неуместным, но я его всё-таки задам: что любит Женя? — Эм… типа хобби? — Антон отреагировал очень быстро, как будто бы их разговор был в порядке вещей. — Ну, она любит рисовать — следовательно, кайфует от запаха краски, от всех этих штучек для художников типа новых кисточек, мольбертов, интересных цветов. Ещё… готовить любит, хотя это скорее вынужденная мера — она ж старшая сестра. Вообще, ей нравится всё, что её способно вдохновить — поездки на природу, поход, пикник, дорожное путешествие, о котором она мечтала лет в семнадцать и думала, что совершит его со своим первым бойфрендом, когда тот получит права, но… когда тот получил права, он укатил на Байкал с грудастой второкурсницей. Жесть вообще. То есть… вам это, наверно, неинтересно… короче, блин, я так не могу! Можете задавать вопросы поконкретнее? Дзюба выпал из реальности ещё на словах «дорожное путешествие», хотя отрывки вроде «первый бойфренд» и «укатил с второкурсницей» он всё-таки расслышал, но не предал большого значения — его первая влюблённость окончилась под аккомпанемент грозных оров её дедушки старой закалки. — Спасибо, Антон, ты мне очень помог. — А вы… а вы зачем спрашивали? — А сколько тебе лет? — внезапно поинтересовался Артём, спокойно глядя на Миранчука, у которого на лбу буквально высветился значок загрузки. — Двадцать два. — И что же, мне надо тебе объяснять, зачем я тебе задавал вполне очевидные вопросы? Официант обиженно надулся и, схватив поднос, скрылся на кухне, даже не подумав о том, что за такую наглость вообще-то и уволить могли. Но, пф, это ж Артём Дзюба, и он только что расспрашивал у Антона про Женьку, о его симпатии к которой догадывался чуть ли не весь персонал. Даже Акинфеев — учредитель строгого табу личных обсуждений на кухне. Правда, ставок он никаких не делал и по-прежнему никому не позволял трепаться, сверкая глазами на Зобнина, доверительно склонившегося к уху непроницаемого Кутепова. Илья замечал настроение шефа, молча смотря на него в ответ, как бы говоря «вы же понимаете, я физически не смогу от него отвязаться, пока он не договорит». Так что Игорь всегда дослушивал Рому, который являлся, наверно, единственным человеком на Земле, не умеющим «шептаться». И единственным человеком, который так упёрто отстаивал своё право не носить удушливую бабочку, чем выводил Евгению из себя. Заходя на кухню, Антон успел краем глаза уловить, как Роман в очередной раз попался в цепкую хватку Одинцовой и как она красноречиво косилась на Дзюбу, явно предупреждая Зобнина об ожидаемых последствиях его совершенно детского упрямства. Но младшему Миранчуку думалось, что, если бы сестра привела сейчас Ромку на ковёр, Артём бы всё простил, просто чтобы поскорее остаться наедине с Женей. И Антон весь светился от гордости, потому что именно его неприступный начальник хоть и косвенно, но посвятил в тайну своего сердца.