солнечным светом по моим венам

      За годы, проведённые в Америке, Евгения немного разучилась придирчиво относиться к собственному стилю — американцы в этом плане народ абсолютно неприхотлив, они могли надеть вечернее платье для похода в старбакс или в спортивном костюме завалиться на оперу. А Женя просто ходила по дому в коротких джинсовых шортах и спортивном топе, не особо заморачиваясь по поводу своих несовершенств — правда, это было до того, как Оуэн Джонс ей изменил. Проснувшись раньше Артёма, Одинцова минут десять сверлила взглядом полупустой шкаф, в котором висели две безразмерные футболки и джинсы, оставшиеся ещё со времён института. Пришлось накинуть короткий банных халатик, одиноко лежащий на стиральной машине, и на носочках, чтобы не разбудить Дзюбу, прокрасться на кухню. Ей вспомнилось то утро, в каком состоянии она была, с какими чувствами встречала рассвет, искренне желая начать новую жизнь, и даже не догадывалась, что начнёт её с человеком, который так беспардонно завалился в квартиру в пять утра. Хотя… у Жени было едва уловимое предчувствие важности Артёма как не хватающего кусочка паззла. От опущенного в горячую воду пакетика с чаем расходились янтарные волны, а по девичьим ногам струился солнечный свет, достигнул края халата, осветил каждую ворсинку, заставил зажмурить левый глаз и отвернуться к столу, прижавшись губами к чашке. Пальцы Одинцовой неосознанно огладили фиолетовую отметину на ключицах, и её вспышкой поразило воспоминание, что Оуэну она такого не позволяла. Женя упрямо тряхнула головой — для неё не существовало больше никакого Оуэна. Он теперь лишь бесцветный уголок её памяти; старый ящик, задвинутый вглубь подсознания; тень прошлого, запечатанная за семью замками. — Доброе утро. Артём сладко потянулся, взметнув руки к потолку, отчего из-под кромки джинсов показалась резинка боксеров — Евгения не могла отвести взгляд от подтянутого тела, кубиков пресса, тазовых косточек, на которых еле-еле держались штаны из-за отсутствия ремня, который за ненадобностью валялся под кроватью. Московская квартира Жени хранила в себе неожиданно много следов присутствия Дзюбы, хотя он был в ней лишь дважды, считая этот раз: бутылка джина в шкафчике; засохшее пятно от лимонного сока на кухонном столе; кроссовки, разбросанные по прихожей; футболка на диване в гостиной; вмятина на подушке, слабо повторяющая контуры его лица; запах его одеколона пропитал буквально каждый квадратный метр. Хвоя вперемешку с ярким цитрусовым ароматом, и от этой смеси безвольно подгибались колени — Одинцова предусмотрительно вцепилась свободной рукой в столешницу за спиной, когда Артём подошёл совсем близко, по-хозяйски выискивая на полках кофе. — Джин чуть выше. — Ты прекратишь мне это припоминать? — Нет, — хмыкнула она, — ты покорил меня своим «вполне научным» подходом к похмелью. — Я сразу понял, что ты влюбилась в меня по уши. — Ты нарцисс, Дзюба, — Евгения мягко отпихнула его бедром от шкафчиков и, приподнявшись на носочки, достала последний пакетик кофе. Следом на столе оказалась обыкновенная чашка глубокого синего цвета, в которою Одинцова налила кипяток, высыпала содержимое пакетика и протянула Артёму сахарницу, игнорируя разряд тока, пронзивший позвоночник, едва её пальцы соприкоснулись с пальцами мужчины. — Классный халатик… — Тём… — …но лучше без него. Дзюба и не знал, что сможет так радоваться тому, как кто-то смеется над его шутками — обычно круг ограничивался Кокориным и Смоловым, который, впрочем, не сильно его баловал. Но Женя смеялась заразительней всех, запрокинув голову и касаясь ладонью его плеча. «Эта женщина создана для меня» Её мягкие, чуть потрескавшиеся губы, нетронутые приторно-сладким блеском; сдержанные вздохи, которыми Артём не мог насытиться; распаляющие касания; кожа к коже, руки на её талии, губы на её ключицах, недалеко от татуировки. Ему нравились красные пятна смущения, расползавшиеся по её шее, и в то же время как он кайфовал, когда Женя парировала его слова и так хитро закусывала нижнюю губу, скрывая лицо волосами. Её миниатюрные ладошки на его сильной шее, горячее дыхание в районе подбородка, недовольный бубнёж про «ну, сто девяносто шесть, Тём, я на носочках еле достаю». — У меня в этой квартире из шмоток только старьё одно, — фыркнула Женя. — Я даже не уверена, что смогла бы влезть в свои студенческие джинсы. — Ты не толстая, — Артём запихнул в рот кусок печеньки и, старательно двигая челюстями, потянулся за кофе. — Я и не говорила этого, — она недоумённо вскинула брови, — но спасибо. — Просто обычно, когда мои бывшие начинали говорить в стиле «я не смогу в это влезть» — это означало, что они нарывались на комплименты их фигуре. — Ну… суть ты уловил. Но я могу сетовать на то, что «я не могу влезть» хоть по десять раз на дню — устанешь меня комплиментами осыпать, Тёмочка. — Не устану. — Натрёшь на языке мозоли. — Не натру. — Тебе просто необходимо мне противоречить? «Мне просто необходимо слышать твой голос» Но Дзюба и вправду состоял из одних противоречий, ведь он притянул к себе Женю для нового поцелуя, не давая ей возможность даже вдохнуть, не то что поговорить. Да Евгения и сама была не против, цепляясь за широкие плечи, и выдохнула с облегчением, когда Артём легко усадил её на кухонный стол, и их губы оказались наконец на одном уровне. Острая необходимость целовать желанные губы забилась колом в сердце, и они упрямо не отрывались друг от друга, пока потребность дышать не замигала красной предупреждающей кнопкой в дымке сознания. — Что ты со мной творишь, лисёнок, — хриплый голос на ухо вызвал неудержимый табун мурашек по девичьей спине, который покорно приостановился на том месте, где лежала горячая ладонь Артёма. — Меня же ждёт Игнашевич… — Так иди к нему… — в противовес собственным словам Женя провела языком по нижней губе Дзюбы, перехватив его ладонь на поясе халата. Её ногти больно впились в кожу, отчего Тёма шикнул и одёрнул руку. — Прости, пожалуйста, я не… — Одинцова поцеловала оставшиеся полулуния на тыльной стороне возлюбленного и подняла на него виноватый взгляд. — Тебе же нельзя опаздывать. — А тебе не стоит увиливать от разговора, — мужчина нежно огладил хрупкие женины плечи и установил кулаки по обе стороны от её бёдер, не давая шанса сбежать. — Ты меня не хочешь? «Ты дебил, Тём? Как можно не хотеть тебя? Или ты давно в зеркало не смотрел? Потому что лично я не могу оторвать глаз от твоего идеального тела, тут же вспоминая своё и тело той кареглазой сучки… это кошмар». Видимо, все мысли Евгении ясно отразили на лице — Дзюба пальцами разгладил возникшую на её лбу морщинку и обеспокоенно поинтересовался: — Это из-за… той причины, почему ты покинула Америку? — Тём, тебе необязательно ходить вокруг да около. И да, это из-за измены Оуэна. У любовницы Джонса было тело модели: ноги, попа, грудь, лицо — Женя не могла отделаться от этого видения, глядя на себя в зеркало ванной. Это было ненормально, как и наполнившие её мозг комплексы, об одном из которых Артём уже знал — Евгении даже стыдно было начинать этот разговор по новой. Поэтому она лишь молча опустила глаза в пол и промямлила что-то о том, как ей срочно нужно в душ. Вот прям сейчас. Артём, конечно же, не сдвинулся с места. — Лисёнок, ты невероятно красивая, — казалось, он говорил от чистого сердца, — и тебе не стоит стесняться. — Тём, я не… ладно, может, чуть-чуть, но… просто… давай не будем заниматься этим при… свете? — такой дурой Одинцова ещё никогда себя не чувствовала — этот самый момент грозился затмить воспоминание из бурной юности, когда все девчонки в свои шестнадцать умели целоваться с языком, а она, Женька, нет, чему старшеклассник Витька очень удивился, зажимая её за гаражами. — Чем этим? — Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду. — Нет, я просто в недоумении. — Сексом, Артём! — прошипела Евгения, кое-как спрыгивая со стола и останавливаясь в проёме кухни. — Тебе он вообще не светит в ближайшем будущем, пока не перестанешь издеваться! — Ну, лисё- — Не называй меня так! — Ну, Евгения Викторовна! — Блин, Артём! Всё это время они как угорелые носились по огромной гостиной, по разные стороны от дивана, пока телефон Дзюбы не раздался короткой нарастающей вибрацией — звонил Кокорин по FaceTime. — Кокора? — удивилась Одинцова, нависнув над дисплеем. — Очень оригинально. — Привет, Сань, — Артём поднял айфон на уровень лица и широко улыбнулся другу. Из-за его спины Женя тоже помахала ладошкой, подмечая светившиеся глаза фотографа. — Чё как подкаблучные будни? — Только хотел у тебя спросить, Дзю, — спокойно усмехнулся Кокорин, подперев голову ладонью. — Вы, ребята, времени не теряли. А ведь, Женька, на кого ты меня променяла? Взгляд Артёма резко перестал излучать приветливость, что не укрылось ни от Саши, ни от Одинцовой, которая успокаивающе переплела с ним пальцы и чмокнула в выступающий шейный позвонок. — Саш, не шути так, Тёма у нас очень ревнивый. — Думаешь, я не знаю? Я ж прикалываюсь, идиот, и ты сразу же убедишься в этом, потому что… — Кокорин приосанился и, не пытаясь сдержать лыбу, торжественно провозгласил, — мы с Дашей женимся! Женя вмиг отобрала у возлюбленного телефон и завизжала от радости, плюхнувшись на диван и завалив приятеля сотней вопросов по поводу колец, даты свадьбы, подружек невесты, платья, места свадьбы, ресторана — создавалось неслабое ощущение, будто бы Одинцова или работала раньше в этой сфере, или никогда не переставала грезить таким трогательным событием, как свадьба. Глядя на её умиляющееся выражение лица, когда Саня самозабвенно рассказывал, как он встал на колено перед Дашей на Дворцовой площади, где они впервые встретились, Артём неожиданно для себя подумал, что его не бросает в дрожь от возможности сделать предложение руки и сердца Евгении Одинцовой. Следом вспышкой по всему телу — он неимоверно хочет увидеть, как Женя расплачется, слушая романтичную речь Дзюбы с бархатной коробочкой в руке, как поцелует его солоноватыми губами и как прошепчет безоговорочное «да». — Надолго вы в Москве? Артём, вынырнув из размышлений, вопросительно посмотрел на не менее сбитую с толку Женю. — Я… я не знаю. Я тут как бы прицепом. С Тёмой. — Может, задержимся ещё на день-два, а ты что-то хотел? — Дзюба присел рядом с девушкой, установив подбородок на её плечико. — Догадайся с трёх раз, Дзюбиньо, — закатил глаза Саня. — Дашка уже выслала вам приглашения на сочинский адрес, но так-то мы ждём вас на калифорнийских берегах — моя девочка очень захотела свадьбу в духе Голливуда. При этом Кокорин пытался выдержать невозмутимый вид, но было совершенно очевидно — он неотрывно следил за реакцией Жени, которая не заставила себя ждать. Она молча передала Артёму айфон и скрылась из поля зрения фотографа. Впрочем, и Дзюбе оставалось только проследить за её фигурой, скрывающейся за дверьми спальни. — Ох, как не в тему, Сань, — Артём с силой потёр лицо свободной рукой. — Только не говори, что там ещё будет этот… Оуэн. Кокорин молчал. — Чё молчишь? — Ты ж сам сказал — не говорить. — Ты сейчас прикалываешься? — невозмутимость была липовая и чересчур шаткая, но ресторатор держался. Женька не должна была узнать, что он нервничал не меньше — только вот не за себя, а за неё, за её тонкую душевную организацию. — На хер вы пригласили бывшего мужа твоей хорошей подруги? — Даша же не в курсе была, но зато она знала, что Джонс — один из источников моего финансирования, поэтому… я пытался отговорить. Но Женя сама просила меня не трепаться про её личные проблемы, так что никакие другие доводы мою не убедили. — Ну так празднуйте без нас, Сань, не поедем мы ни в какую Калифорнию! — Да Дзю, у меня свадьба один раз в жизни будет — и как ты её представляешь без тебя, моего лучшего друга, и Женьки — моей хорошей подруги? — не выдержал Кокорин. — И к тому же, она будет с тобой, даже если ничтожная маленькая вероятность пересечься с Джонсом за всё торжество всё-таки выстрелит — ты её защитишь от этого подонка, ясно покажешь, кто тут босс и всякое такое, как ты можешь, короче! Включи своего внутреннего самца по делу, наконец! — Кокора… — Тём, она не может вечно скрываться от него, — заметив скептичный настрой друга, он исправился: — Ладно, в теории — это легко держаться на разных континентах, но Жене необходимо встретиться со своим страхом лицом к лицу, чувствуя поддержку с твоей стороны. Чтобы этот Оуэн охерел, как он мог просрать такое чудо как Женька; чтоб он галстук свой зажевал при виде таких влюблённых вас. Вот умел Кокорин убеждать, когда ему что-то было нужно. И Артём, глядя в его умоляющие глаза, сдался. Сдался, зная, что Одинцова будет упираться и обливать их с Саней девятиэтажным матом; что может вообще укатить в Сочи к близнецам, вернуться в ресторан и делать вид, будто бы они с Тёмой снова просто начальник-подчинённая, а что хуже — вообще исчезнуть из жизни Дзюбы. Потому что подумает, будто он не понимает. Но он понимал. Именно поэтому, договорившись обо всём с Кокориным, Артём незамедлительно постучался в спальню. Первый стук, второй, третий — Дзюба в нетерпении дёрнул ручку, и дверь покорно распахнулась.