солнечным светом по моим венам

      Терпение Артёма не бесконечное, и сам он далеко не железный, чтобы дотянуть до квартиры и не зажать Одинцову прямо в кабине лифта. Её недовольное «отпусти, Тём», «да постой же ты, почти приехали» не возымели никакого эффекта — горячие губы жгли открытую шею, нежную кожу за ушком, язык обвёл ушную раковину… дзынь. Евгения сдавленно простонала, когда руки Дзюбы настойчиво залезли в её задние карманы, ощупав всю пятую точку и только через долгие пять секунд выудив такие нужные ключи. Кое-как справившись с замком, девушка толкнула Тёму внутрь, ногой захлопнула дверь и прижалась к ресторатору всем телом, запуская пальчики в его короткие волосы. Для удобства Дзюба тут же подхватил её под ягодицы и, не разрывая поцелуй, наугад направился в сторону спальни, попутно чуть не свалив на пол декоративную вазу. — Да к чёрту её, — прошипела Женя, осознав, что Тёма приостановился из-за этой ерунды, — я сейчас начну раздеваться прям тут… — Не смею возражать, — шепнул Дзюба, хрипло смеясь куда-то в район ключиц и невесомо касаясь заживающего засоса на одном из цветов татуировки. — Никогда меня ещё так не заводили рисунки на теле девушки. — А я ещё ни разу не занималась сексом при дневном свете — что ж, — Одинцова ловко стянула с мужчины футболку и, приобняв его за шею, соприкоснулась с ним лбами. — Я ещё ни в ком не была так уверена, как в «нас», я так хочу верить в наши отношения, Тём, ты бы знал, — опаляющее сбивчивое дыхание заставило тело Артёма покрыться колкими мурашками. — Я знаю, — он аккуратно уложил Женю на тёмно-синее покрывало и навис над ней на вытянутых руках. — Поверь мне, «мы» будем самыми счастливыми, лисёнок, — зенитовская майка была откинута в угол, а на девичьем животе заблестела дорожка влажных поцелуев. Одинцова выгнулась в предвкушении, закусив губу, чтобы не нарушать интимную тишину своими стонами. — Посмотри на меня. И куда делась пресловутая гордость под действием властного тона и взгляда небесных глаз исподлобья? Евгения тонула в синеве напротив, не заметив даже, как единственной преградой меж разгорячённых тел осталось нижнее белье. Девушка инстинктивно сжалась в попытках скрыться от жадно изучающего её взора Дзюбы, но голодный поцелуй, больше похожий на яростное сражение губ и языков, вынудил податься вперёд, снова ощутить нарастающую страсть, подавляющую комплексы и посылающие их куда подальше. Артём хотел её, Женю, без кубиков пресса и пятого размера груди — Артём хотел её с татуировкой вокруг ключиц и не ярко выраженной от любви в картошке-фри талией. — Раскатай. Одинцова сгорает в возбуждении от приказной интонации Дзюбы, от тяжелого дыхания, от того, с каким вниманием он следил за тем, как она разрывает зубами упаковку презерватива и раскатывает его по достоинству Артёма. И она так чертовски хочет ощутить его внутри, так хочет слиться с мужчиной, что короткая вспышка боли, пронзившая низ из-за продолжительного отсутствия соития, сразу же отошла на второй, третий, десятый план. Потому что «лисёнок, я могу…» распаляет только больше — Женя тянется за новым поцелуем, мотивируя Тёму двигаться увереннее, быстрее, до упора и срывать с губ такие раскрепощённые стоны удовольствия. Дзюба вдавливал её хрупкое тело в матрас, забываясь в фееричных ощущениях узости, сосредотачиваясь на прохладных ладонях на своих плечах, на острых ногтях, прочерчивающих красные полосы по спине. Жене Одинцовой стоило только прикусить губу, подкатить глаза, бросить «сильнее, Тём, я прошу» — и из хозяина ситуации мужчина превращался в на всё согласного. Но ради Жени — можно, Женя — его и только его, с ней он может закинуть в дальний ящик маску непроницаемого владельца ресторана и стать просто любящим парнем, готовым на всё ради второй половинки. — Тё-ё-ёма-а, — Одинцова содрогнулась в оргазме, схватившись за сильные плечи, и раскинулась на подушках, когда Дзюба кончил следом, совершив финальные три толчка. Завязав использованный презерватив в узел и откинув его в сторону, ресторатор устроился рядом с разморенной Евгенией и с довольной улыбкой чмокнул её в висок. — Ты подозрительно молчаливая после самого крышесносного секса в твоей жизни, — Тёма приподнялся на локтях и недоумённо приподнял бровь. — Я думала, мужчины не любят разговаривать после этого, — пожала плечами Одинцова, искренне удивившись. — Если это и правда, то тебе достался самый говорливый мужчина из всех, так что мне не терпится обсудить, сколько ты хочешь детей и выйдешь ли ты за меня замуж. Из горла Жени вырвался преждевременный смешок, но, дослушав фразу, которую Артём протараторил со скоростью света, она плотно сомкнула губы и приподнялась на постели, подтянув к себе ноги. Тело всё ещё хранило в себе остатки приятной истомы, но неожиданное и совершенно неуместное предложение Дзюбы выбило из колеи разом. — Тём, я… — Прости, нужно было бы устроить тебе романтичный вечер, ужин-свечи-цветы, все дела., но я могу тебе устроить эту сказку и просто так, лисёнок, — Артём выглядел серьёзным, что ещё больше испугало девушку. — Мне просто нужно знать, будешь ли ты моей женой? Дзюба Евгенией Викторовной? Звучит как здорово, правда? — Очень здорово, Тём, только вот… — Я понимаю, огорошил, но я действительно люб… — Артём, мой ответ — «нет», — Евгения с ужасом осознала, какая образовалась внутри пустота после собственных слов. Она понурила голову не в силах наблюдать реакцию возлюбленного и, поплотнее закутавшись в одеяло, попыталась соскользнуть с кровати. Однако её предсказуемо никуда не отпустили. — Почему? — Дзюба не без труда отыскал её глаза своими, и он, кажется, не злился, только… был обижен? Раздосадован? — Браки слишком быстро рушатся, Тём, а я не хочу тебя терять, — честно ответила Евгения, по привычке обхватывая подушечками безымянный палец другой руки, тут же и одёргивая себя. — Только не тебя. А поперёк горла застряло предательское «да» на вопрос Дзюбы, но Женя просто не готова снова представать в белоснежном платье, со счастливой улыбкой, а затем холодеть от мысли, что всё, конец грядёт. Не готова снова стягивать свадебное кольцо, переживать процедуру развода и вглядываться в родное лицо, черты которого внезапно заострились и не теплели при виде бывшей жены. Напряжённую тишину разрезал настойчивая трель звонка по FaceTime. — Артём, привет! — Даша нервно махнула мрачному ресторатору рукой. — Эм… Евгения рядом с тобой? Женя приняла из рук возлюбленного мобильный, с болью наблюдая, как тот молча собрал свои разбросанные вещи, оделся и покинул спальню. Громкий хлопок входной двери вернул к реальности — Одинцова услышала лишь обрывок фразы Валитовой «…они ничего не понимают», прежде чем та поинтересовалась: — Прости, я не вовремя? Мы с тобой даже не знакомы толком — правда, Саша очень много о тебе рассказывал. Даже слишком много — честно признаюсь, я его ревновала к тебе. Раньше. Сейчас это всё в прошлом, потому что мы женимся, — при этом она окинула Женю довольно красноречивым взглядом, мол, если между вами и было что-то, то это больше ничего не значит, дорогая, — да и ты вроде как встречаешься с Артёмкой. Кстати, куда это он ушёл? — Подышать воздухом, — собственный голос был неузнаваем. — Мне очень приятно с тобой познакомиться лично, Даша, но не могла бы ты объясниться? — Ты, видимо, прослушала, — будущая Кокорина постаралась успокоиться и сбавить темп речи. — Мои подруги и родственники ничего не понимают в оформлении свадебных приглашений и праздничного зала, организации банкета и прочих важных моментов, от которых у меня уже пухнет голова! Саша сказал, что ты уже имеешь какой-то опыт в этом аду, — Женя крепко стиснула зубы, — поэтому… не могла бы ты прилететь в Питер? Я назначаю тебя подружкой невесты номер один и очень прошу помочь мне, потому что Кокорин нифига не помогает! — Даша крикнула это куда-то в сторону, видимо, где находился её жених. — Так ты согласна? Саня много рассказывал о своей избраннице, Евгении даже порой казалось, будто они с ней — старые подруги, поэтому причин отказывать у неё не было. К тому же, Артём, скорее всего, ещё долго не захочет её видеть. Может быть, это «ещё недолго» растянется на «навсегда», но Одинцова даже думать не хотела о таком исходе событий. Потому что, если и Тёма уйдёт, то никакой суперклей уже не склеит влюбчивое сердце. То Евгения просто свалит в Норвегию и заживёт в маленькой квартирке с десятью кошками, дав зарок не ввязываться в отношения. — Конечно, согласна, — Валитова, к счастью, не заметила фальшивость её улыбки. — Прилечу дня через два, ждите.

***

      Чудесный настрой Кокорина практически сразу же разбился об уничтожающе кислую мину друга, которого будто бы попросили быть не шафером, а «тем трезвым чуваком, который будет всех развозить по домам». — Давай уже выкладывай, — буркнул Саша, оставив попытки отыскать идеальный костюм среди вороха предложенных. Артём отреагировал только через полминуты, переводя взгляд с тёмно-синего костюма на чёрный: — Может, белый посмотрим? — Дзю, я не шучу, какой на хрен белый! — жених заставил Тёму заглянуть себе в глаза. — Что стряслось у тебя? Проблемы с Женькой? — Да нет у нас никаких проблем! — зло бросил мужчина, походя больше на взбалмошного упрямого подростка. — Не считая той, что она отказалась выйти за меня. — Что? Ты сделал ей предложение? Когда?! — Дней пять назад. — И с чего бы вдруг? — С того, что у нас был классный секс; с того, что я ещё ни в кого так не влюблялся; с того, что я хочу, чтобы она носила мою фамилию и вообще — с того же, с чего и ты сделал предложение Дашке! Кокорин покрутил пальцем у виска, раздражая друга ещё больше, и пояснил: — Тём, вот ты хоть иногда используешь свой мозг по назначению? — Дзюба остервенело начал перебирать смокинги. — Во-первых, мы с Дашей шли к этому пару лет, а во-вторых — тебе всё-таки не стоит забывать, что Женя пережила развод, который очень больно ударил по ней, и её отказ говорит вовсе не о том, что она не любит тебя, а всё как раз наоборот. — Она сказала, что не хочет меня потерять, поэтому и поступила так, — чуть свободнее выдохнул ресторатор. — Но, Кокорыч, я же не её бывший-мудак, мы оба понимаем, что любим друг друга — так зачем тянуть? — Я тебя прекрасно понимаю, бро, — Саня похлопал его по плечу, — но Женька не совсем тот тип людей вроде «из огня да в полымя». Точнее, совсем не тот. Ей нужно всё обдумать, взвесить, даже просчитать — дай ей время, как бы банально это ни звучало. Саша говорил вполне очевидные вещи, и Артём в который раз ощущал себя идиотом — зачем было строить из себя обиженного, когда Жене и так нелегко дался её отказ? Он ведь видел, с какой затаенной печалью она глядела в иллюминатор весь перелёт, не решаясь и слова сказать Дзюбе. Она чувствовала себя виноватой, наверняка корила себя, пока Тёма тешил свою гордость. — А теперь всё внимание на меня! — Кокорин залетел в примерочную с тремя костюмами. — И только попробуй на всё говорить «нормально» — я тебя посажу за один столик с моим дядей, будешь всё торжество слушать его рассказы о молодости! Угроза была весомой, потому что да — Артём был прекрасно осведомлён и о характере дяди Сани, и о его длинном языке, на котором при ближайшем осмотре можно было выявить несколько мозолей, и о мстительной натуре самого Кокорина, которому ничего не стоило перетасовать всех гостей заново, лишь бы лучшего другу досталось тёплое местечко под боком у брата Кокорина-старшего. Впрочем, забраковывая один смокинг за другим, Артём не мог перестать прокручивать предстоящий разговор с Женей — ему необходимо было взять ляпнутые в порыве чувств слова назад, но так, чтобы Одинцова ничего себе лишнего не напридумывала. И это было нерешаемой задачей. Евгения, конечно, совсем не такая, как бывшие Артёма, но ей уж точно будет не в кайф слышать, как он говорит: «М, слушай, забудь, что я сказал тогда после секса — нам и без кольца на пальце хорошо, ок?». Дзюба откинул голову на стенку и больно ударился затылком, прошипев себе «какой же ты придурок», на что вышедший из примерочной друг показал средний палец: — Я понял, этот тоже не годится. И сам ты придурок! — со страдальческим вздохом Кокорин в который раз задёрнул шторку.